Введение в общую культурно-историческую психологию

– Ничего подобного, Сократ! Такой вывод, конечно, никуда не годится.

– Значит, справедливо было бы вредить несправедливым и приносить пользу справедливым людям.

– Этот вывод явно лучше» (Там же).

Развивая свои мысли о справедливости, Платон приводит свое рассуждение к двум обязательным для себя темам: Государству и Душе.

Суть рассуждения о государстве такова:

«…государство может быть несправедливым? <…> Государство, становясь сильнее другого государства, приобретает свою мощь независимо от справедливости или же обязательно в сочетании с нею? <…> Государство или войско, или разбойники, или воры, или еще какой-либо народ, несправедливо (по отношению к внешнему врагу – А. Ш.) приступающий сообща к какому-нибудь делу, может ли что-нибудь сделать, если эти люди будут несправедливо относиться друг к другу? <…> Ведь несправедливость <…> вызывает раздоры, ненависть, междоусобицы, а справедливость – единодушие и дружбу. <…> если несправедливости, где бы она ни была, свойственно внедрять ненависть повсюду, то, возникши в людях, все равно, свободные они или рабы, разве она не заставит их возненавидеть друг друга, не приведет к распрям, так, что станет им невозможно действовать сообща?

А силу она (несправедливость – А.Ш.) имеет, как видно, какую-то такую, что, где бы несправедливость ни возникла – в государстве ли, в племени, в войске или в чем-либо ином, – она прежде всего делает невозможным действия этих групп, поскольку эти действия сопряжены с ней самой, ведь она ведет к раздорам, к разногласиям, внутренней и внешней вражде…» (Там же, 351b–352).

Вывод:

«Обнаружилось, что справедливые люди мудрее, лучше и способнее к действию, несправедливые же не способны действовать вместе» (Там же, 352b).

Это напрямую подводит нас к теме дееспособности сообщества.

В связи с этим рассуждением возникают две мысли: первая связана со взаимоотношением справедливости и разумности, вторая – с традиционными и мышленческими корнями понятия «справедливость». Они связаны.

Справедливость определяется обычаем, и мера, которая в ней присутствует, также закреплена обычаем. Мера – основа определения справедливости, нарушь ее – и все почувствуют несправедливость. Но как устанавливалась мера в обществе, откуда она взялась?

Оставим пока этот вопрос открытым и примем за данное то, что она есть, и члены сообщества ее узнают. Для нас как психологов это означает, что у всех членов сообщества есть некие образы, позволяющие определять меру, с которыми согласны все члены общества.

Возникает вопрос: это образы меры как таковой или же это множественные образы взаимодействия сходных понятий, которые принято считать равномерными.

Тут без разбора примеров не обойтись. Вспомним какой-нибудь случай нарушения справедливости, а еще точнее, спора о справедливости.

Допустим, заболел работник, и человеку, закончившему смену и уходящему на выходные, предлагают выйти вместо больного. Он сразу же заявляет:

– Почему я? Это несправедливо! Я свое отработал.

– Кто-то же должен! – отвечают ему. – Не останавливать же производство. Возьмешь отгулами к отпуску.

Человек соглашается, но считает больного своим должником всю жизнь.

Итак, мера до нарушения – это договорное, считаем, что равное для обоих работников количество рабочих дней в месяце и году. Здесь образ меры количествен и четко определен, как кажется. Кажется потому, что количество дней может вовсе не быть определителем и количества труда в эти дни. Это лишь определитель количества времени, которое человек отдает за договорную оплату. Это он смог жестко определить, а уж справедливо или несправедливо распределение труда, он доверяет решать случаю – авось и трудностей достанется поровну. Тем не менее, внешне справедливость трудового договора определяется мерой рабочего времени, про которую можно сказать, что суть ее в равенстве долей.

Мера есть равенство по каким-то признакам, которые людям показались достаточными.

Достаточность определяется границей определенности. Люди будут торговаться, пока можно мерить, то есть прилагать меру и тем вывешивать чаши весов справедливости. Остановка означает дальнейшую невозможность считать.

Вернемся к примеру. Итак, пока количество дней было равным, все казалось работнику справедливым. Но вот ему добавляют один рабочий день в этом месяце, но за это уменьшают один рабочий день в году и на один день увеличивают отпуск. Он принимает замену. Почему?

Вот тут работает разум. Справедливость справедливостью, но если погибнет само общее дело, для самой справедливости просто не будет места. Следовательно, справедливость есть одна из черт понятия «Общее дело» и относится только к подобным понятиям.

Кроме того, в отношении общего дела справедливость восстановлена, точнее, восстановлена мера – плюс день работы в месяце, минус день работы в году.

Но вот в отношении напарника все не так однозначно. Из-за него нарушается мера труда и отдыха в этом месяце. Вопрос ведь не только о количестве трудовых и свободных дней в году в целом. Вопрос и о плотности труда, а значит, мере износа. Перегрузка ведет к износу. Заболевший создал тебе перегрузку, сломав привычный режим нагрузок, что на психологическом языке означает – сломав созданный тобою образ распределения труда и отдыха, к которому ты приспособил свое тело. Силы внутри образа распределены, и тебе придется потратить дополнительные силы на то, чтобы:

1) переделать образ;

2) собраться с силами для этой переделки;

3) изыскать внутренние резервы для работы во время, для которого у тебя не было запасено сил.

Иными словами, просто дополнительный свободный день окупает лишь затраченный на работу день, но не окупает сил, потраченных на перестройку образа.

Следовательно, кто-то у тебя в долгу. Кажется, что заболевший товарищ. Но так лишь проще считать, потому что настоящий виновник безлик и по внешним признакам уже рассчитался, заплатив день за день. Значит, заплатив именно по тем количественным признакам, по которым и принято определять меру работы.

Но если мы взглянем со стороны, то заболевший не виноват, он не волен был не заболеть, к тому же заболеть мог любой. Значит, его можно исключить, несмотря на то, что напарнику выгодно его считать виноватым. Это означает, что больной не виноват, но кто-то виноват в нарушении меры. Кто?

Начнем с того, что вина заключается в том, что кроме количественного нарушения меры (рабочие дни), нарушено нечто такое, что требует сил, но мере не поддается – образ действия. Кто его нарушил?

У нас три стороны: Работник, Больной и Дело. Больной исключен. Остаются Работник и Дело. Определимся точнее. Дело, пока мы говорим так, нечто настолько неопределенное, что за ним, как и за многими другими сходными понятиями, можно спрятать все, что угодно. Как прячут за понятиями: общество, государство, страна…

Тем не менее, дело – это нечто, позволяющее внести определенность. Понятие «общего дела» можно считать наименьшей, почти счетной единицей при психологическом рассмотрении общественных взаимоотношений.

Понятию «общее дело» можно дать четкое описание, позволяющее делать суждения, выводы, оценки и, главное, управлять на всех уровнях взаимодействий, то есть используя это понятие, руководитель может управлять работниками, а работники руководителем. В рамках понятия «общее дело» возможен договор. Я пока просто набрасываю черты понятия, чтобы можно было войти в его механику, не боясь что-то упустить. Уже эти черты показывают, что это понятие не маленькое. Поэтому в данном разговоре ограничимся всего несколькими чертами, поддающимися исследованиям с ходу.

Итак, для рассмотрения понятия «общее дело», ограничимся описанием самого малого возможного взаимодействия в рамках этого понятия. Принимает ли наш язык выражение: общее дело двух человек? Да, безусловно.

Следовательно, изучая теорию управления, теорию общества, теорию государства, а это все связано с понятием справедливости, мы можем набирать понимание, двигаясь поступательно от самого малого уровня – общего дела двоих, через общее дело троих, нескольких к общему делу множества. Так должно быть построено обучение и соответственно разработаны учебные упражнения. Причем любое, сколь угодно крупное общее дело всегда может быть сведено к отношениям двоих или троих. Это или хозяин – работник (работники), или хозяин и работник против работника, работник и работник (работники) против хозяина. Против – не означает здесь борьбу, а означает 147 противостояние, как бы взгляд с какой-то точки.

Итак, на нашем примере, по исключении больного остались работник и Дело, но дело мы тут же меняем на хозяина, чтобы можно было говорить о механике взаимодействий. Возможно ли это? В современных условиях чаще всего да, поскольку у предприятий появились хозяева. Но в условиях «государственных» предприятий социалистического толка, «где ни концов, ни хозяев не найдешь», это тоже возможно, хотя и не всегда.

Нельзя найти хозяина в том деле, где готовится явный обман и никто не хочет нести за него ответственность. Следовательно, из такого дела надо бежать, пока не стало совсем плохо, или бороться за четкие определенные договоры. Вот тут мы и обнаруживаем первого виноватого в том, что из-за болезни нарушилась справедливость. Это сам работник.

С психологической точки зрения, он сделал следующее. Получив договор о количестве рабочих дней, которые подвержены точной мере, он им удовлетворился и создал на основе его законченный и определенный образ действия (то есть работы или распределения сил). При этом он не захотел думать о возможных изменениях и нарушениях этого договора. Он удовлетворился тем, что дали, даже не допустив мысли об обмане или глупости дающих.

Итогом нежелания думать является наказание. И будь он в разуме, он сказал бы себе, как это принято в нашем обществе: поделом, впредь буду умнее и буду договариваться о таких вещах заранее.

Что это значит, о чем договариваться? Естественно, о дополнительной компенсации за нарушение его образа распределения сил. Иначе говоря, если ты внезапно вызываешься предприятием для замены заболевшего товарища на 1 день, ты должен получить взамен 1 день плюс еще что-то, что позволит тебе чувствовать себя удовлетворенным. Это что-то еще – вещь весьма неопределенная, это может быть второй день, деньги или знание, что благодаря тебе дело не погибло и все это ценят, или внутреннее видение того, что ты сохранил этим работу и деньги для семьи. Но что-то быть должно обязательно, иначе примириться невозможно. И каждый этот довесок все равно на чашу весов своей меры справедливо кладет, так что есть смысл вывести это с таких уровней мышления, из так называемого скрытого вождения других, в прямое и открытое управление договорами. Это дешевле и рачительнее.

Итак, предусмотреть подобную компенсацию за нарушение образа действия – рачительно, но это действие внешнее. На внутреннем же уровне, на уровне психологической механики, т. е.на уровне создания образов, работник наказан за то, что, создавая образ действия в соответствии с договорной мерой, не создал дополнительный к нему образ слома образа. То есть образ перераспределения сил в случае, если договор нарушится и исходный образ действия надо будет перестраивать.

В быту человек, который создает образ слома образа или образ подстраховки, обычно ведет себя примерно так: как только ему сообщают о нарушении договора, то есть о разрушении его обычного образа действий, он смеется и довольный собой говорит: «Я знал! Я так и знал, что вы поломаете мой образ! Но я готов, меня так просто не возьмешь! Вам еще очень придется постараться, чтобы добить меня! И – платите!» Это значит, что он, порадовавшись собственной предусмотрительности, включил запасной образ, в котором предусмотрены действия по перестройке, а они запускают:

1) включение в обычный образ действия изменений;

2) требования компенсации в виде образов действий по получению этой компенсации;

3) готовность принять отказ и изыскать внутреннюю компенсацию, то есть образ того, как скажу себе: «зато я не вылетел с работы, как некоторые дураки, которые были к такому не готовы!»

Но это все относится к работнику, к его внутреннему самоуправлению. Если же мы попытаемся посмотреть на управление внешнее, то есть на хозяина, то увидим, что он или хочет управлять делом, или не хочет. Во втором случае это некий вид воровства, и разбирать его я не буду. Рассмотрим первый случай.

Если наше «общее дело» просто и хозяин сам готов заниматься управлением, то это тема относится к Науке управления и должна рассматриваться особо. А вот если мы имеем случай «государственного предприятия», где хозяин не определен или недоступен, тогда принципиально важно, чтобы было создано правильное управление в виде системы договоров, определяющих и работу, и систему отступлений от договоров в случаях необходимости. Все это должно основываться на четком понимании, что есть мера, разумность и справедливость, которое возможно только при полноценном психологическом исследовании всех этих понятий. Иными словами, «общие дела» большого размера и обезличенного и демократического типа управления необходимо исследовать экспериментально в «лабораторных» условиях. Со всей определенностью, выводы такого исследования будут относиться и к политическим партиям, и к государственному управлению.

Что же касается Души, то Платон выводит в конце рассуждения о справедливости и ее связь с Душой.

«…есть ли у души какое-либо назначение, которое нельзя выполнить решительно ничем другим из существующего?..<…> Мы признаем, что у души есть какое-то присущее ей достоинство? <…> А лишившись этого присущего ей достоинства, может ли душа хорошо выполнять назначение или это невозможно? <…> Стало быть, правление и попечение низкой души неизбежно будет плохим, а у возвышенной души все это выходит хорошо.<…> Но ведь мы согласились, что достоинство души – это справедливость, а недостаток – несправедливость» (Платон, т.3, «Государство. Книга первая», 353d – e).

Справедливость правящего оказывается способностью не только наделять всех управляемых равными долями, но и сохранять, обеспечивать размер этой доли неприкосновенным относительно других.

Доля же эта, как ее можно рассматривать, есть объем пространства сознания, занимаемый для жизни Душой. Кстати, среди прочих слов о душе у Платона в том же месте диалога есть такие слова: «Опять-таки жизнь: признаем ли мы, что это дело души?» Что он в точности имеет в виду, мне не ясно, но с обсуждаемым по крайней мере созвучно.

Жизнь обеспечивается средствами. Чем богаче жизнь ты хочешь вести, богаче по возможностям, тем более средств потребуется для ее поддержания. Но если перевести это в иной язык, то средства окажутся необходимыми для поддержания размера пространства сознания, которое душа занимает для жизни и считает своим.

Несправедливость, выражающаяся в недоплате за равный труд одному, как бы отнимает у него объем жизненного пространства. Теперь он уже не сможет его поддерживать. Отнять кусок жизненного пространства – значит отнять кусок жизни в каком-то смысле.

Следовательно, сражающийся за справедливость, сражается за жизнь, и не на жизнь, а на смерть. Вот почему мы обижаемся всегда «на всю жизнь», как говорится. И действительно, порой не можем забыть обид годами и десятилетиями.

Как мне кажется, «Государство» было написано затем, чтобы научить людей лучшему управлению обществом. В точности в соответствии с учением Сократа. Поэтому так и важно для него понятие «справедливости».

Однако – это снаружи. Внутри же произведений Платона, где был описан занимающийся духовным целительством Сократ, скрывался заряд психического оздоровления для целого общества. В материальном воплощении государство Платона не состоялось, но оно живет как образ идеального государства в умах людей уже два с половиной тысячелетия.

И живет оно потому, что люди обращаются к нему во все эпохи, как к источнику свежести и надежды.

Я думаю, что творчество Платона было первой и самой пока удачной попыткой создать Прикладную общественную психологию. Психологическую дисциплину, способную не только изучать, но оздоравливающе воздействовать на целые сообщества. Но о том, что я понимаю под «психологией» Сократа и Платона, надо сказать несколько слов отдельно.

Глава 3

Психология Сократа и Платона

Слово «психология» появляется только в XVI веке. Так что у Платона его нет. Не встречается и понятие «наука о Душе». Впервые его употребит только ученик Платона Аристотель в трактате «О Душе». И тем не менее, психология начинается именно с Сократа.

Приведу слова Вернера Йегера из прекрасной работы «о воспитании древнего грека» – «Пайдейи»:

«Однако, что же такое “душа”, или (если пользоваться греческим термином) “псюхе”, в понимании Сократа? <…> Прежде всего бросается в глаза, что у Платона и других сократиков Сократ произносит это слово как заклинание – страстно и проникновенно. Здесь впервые в литературе Западного мира мы встречаемся с понятием «души», которое и теперь обозначается тем же самым словом. Современные психологи не связывают с этим словом представления о какой-то “реальной субстанции”. Слово “душа” для нас, вследствие своего культурно-исторического генезиса, всегда имеет этический и религиозный характер. Оно связано в нашем представлении с христианством так же, как и слова “литургия” и “забота о душе”/ Однако это высокое значение она обретает впервые в увещевательных беседах Сократа.<…>

В прекрасном эссе Бернета развитие понятия “души” прослежено на всем протяжении истории духовной культуры Греции. В исследовании показано, что ни гомеровский эпический “эйдолон” (пребывающая в Аиде тень человека), ни упоминаемая ионийцами “воздушная душа”, ни орфический “даймон”, ни “псюхе” аттической трагедии не приблизились по смыслу к тому новому понятию, которое вкладывает в это слово Сократ» (Йегер, с. 70).

Сократ не первым употребил слово «псюхе», но он первым внес то понимание, которое используется и бытовым мышлением, во многом из-за христианского воздействия, и психологией, которая, правда, предпочитает называть это «психикой».

Введение понятия «психика» было вынужденным. Бытовое понимание того, что есть Душа, было столь сложным, противоречивым и навязчиво сильным в умах психологов, что им просто необходимо было освежить свое видение, отстраниться и взглянуть на предмет своей науки со стороны, по-новому. Для того, чтобы дать описание предмета такой науки, как психология, существуют два пути. Один из них, назову его «коротким революционным путем», кажется легким – сразу, одним движением отринуть весь груз бытового мышления и создать свой язык описания. Тут, похоже, убиваются два зайца. Во-первых, бытовое, «засалившее» глаза явление описывается с другой точки, можно сказать, под другим углом зрения. Во-вторых, сразу же создается тайный язык своего сообщества. К сожалению, тайный язык «своих» рождается проще, чем полноценно сопоставимое с бытовым научное описание явления.

Естественно, описывая «короткий революционный путь», я не могу обойтись без главного революционера В. Ленина, который психологом не был. Или был, но бытовым психологом, попросту говоря, человеком, способным управлять другими через их душевные струны. Сообщество русских психофизиологов начала века он сразу же и однозначно взял под управление одним коротким заявлением, которое потом десятилетия сковывает Русскую психологию:

«Метафизик-психолог рассуждал о том, что такое душа? Нелеп тут был уже прием. Нельзя рассуждать о душе, не объяснив, в частности, психических процессов: прогресс тут должен состоять именно в том, чтобы бросить общие теории и философские построения о том, что такое душа, и суметь поставить на научную почву изучение фактов, характеризующих те или другие психические процессы» (Цит. по Петровский, с.13).

Второй путь – это путь не для молодых и нетерпеливых, каким было рождающееся сообщество психологов, когда оно перешло на «научный» язык. Второй путь – это разобраться, как делал сам Сократ, что же люди понимают под теми словами, которые употребляют. Скажем, какое значение вкладывали сами Сократ и Платон в слово Душа. Я бы назвал это путем культурно-исторической психологии.

Чтобы пояснить эту мысль, составлю из всем знакомых, привычных бытовых выражений коротенький образ понятия «душа». Выражения эти я наугад выбрал из различных диалогов Платона.

Мы признаем «живыми существами всех тех, кто имеет душу» (Евтидем, 302е). С Души можно «снять пелену мрака, ее окутывающую» (Алкивиад, 150е). Душа может быть расположена к чему-то, например, «к мудрости» (Гиппий Меньший, 364). Душу можно «исцелить, искоренив невежество <…> души» (Там же, 373). Душа может быть «достойнее» или «искуснее» других душ (Там же, 375b), также она может быть в чем-то «весьма искушена» (Там же, 375с). И вообще: «собственную душу разве не желали бы иметь самую лучшую?» (Там же). «Достойный человек – это тот, кто имеет достойную душу, скверный же человек имеет душу недостойную» (Там же, 376b). Душа может колебаться в том, что ты не знаешь (Алкивиад I, 117b). У души есть «природные свойства» (Там же, 123е). Науки могут быть разными, в том числе «полезными для души юношей» (Лахет, 185е). Души можно врачевать и быть искусным «во врачевании душ» (Там же). Душу можно кому-то «вверить – для хорошего или дурного» (Протагор, 312с). Но при этом можно «подвергнуть свою душу опасности» (Там же, 313). Душу мы обычно «ставим выше, чем тело» (Там же). И так далее, и тому подобное…

Продолжать подобное перечисление черт того понятия, которое обозначается словом «душа», как кажется, можно до бесконечности. На самом деле это не так. Это описание исчерпаемо и сводимо к определенному набору основных черт. Вполне возможно, что некоторые из этих «основных черт» относятся к разным явлениям: допустим, к сознанию, мышлению и к Душе как таковой. Но при этом, скорее всего, окажется, что и эти явления между собой тесно и естественно связаны, раз их связывает язык. Язык – это все-таки воплощение тысячелетних наблюдений за явлениями природы и общества. Считать, что он ошибается, можно, но сначала неплохо было бы понять его.

Вот такое исследование я и хотел бы начать, хотя бы вкратце, насколько это позволяет «Введение». Хотя сделать подобное исследование исчерпывающим можно только в отдельной и достаточно большой работе. Насколько мне известно, психологи пока подобное исследование начал собственной науки не предпринимали. В основном этим занимались философы. Впрочем, я могу ошибаться.

Сократовская наука о душе – назову ее так, – это наука прикладная, наука правильной жизни. Поэтому она начинается с итога жизни – со Смерти, как вершинной точки всех рассуждений. Сюда сходятся все нити твоего мировоззрения, и отсюда тянутся все струны Души, всё управляющее твоим поведением, мыслями и надеждами.

Поэтому первое и исходное по смыслу упоминание Души Сократом находится в обычно считающемся самым ранним из всех диалогов Платона – «Апологии Сократа». Его стоит привести подробнее, чем я сделал раньше, поскольку из него вытекает вся платоническая Наука о Душе:

«Ведь никто же не знает ни того, что такое смерть, ни того, не есть ли она для человека величайшее из благ, а все боятся ее, как будто знают наверное, что она есть величайшее из зол. Но не самое ли это позорное невежество – думать, что знаешь то, чего не знаешь? Что же меня касается, о мужи, то, пожалуй, я и тут отличаюсь от большинства людей только одним: если я кому-нибудь и кажусь мудрее других, то разве только тем, что, недостаточно зная об Аиде, так и думаю, что не знаю. А что нарушать закон и не слушаться того, кто лучше меня, будь это бог или человек, нехорошо и постыдно – это вот я знаю. Никогда поэтому не буду я бояться и избегать того, что может оказаться и благом, более, чем того, что наверное есть зло. Так что если бы вы меня отпустили, не поверив Аниту, который сказал, что или мне вообще не следовало приходить сюда, а уж если пришел, то невозможно не казнить меня, и внушал вам, что если я уйду от наказания, то сыновья ваши, занимаясь тем, чему учит Сократ, развратятся уже вконец все до единого, – даже если бы вы меня отпустили и при этом сказали мне: на этот раз, Сократ, мы не согласимся с Анитом и отпустим тебя, с тем, однако, чтобы ты больше не занимался этим исследованием и оставил философию, а если еще раз будешь в этом уличен, то должен будешь умереть, – так вот, говорю я, если бы вы меня отпустили на этом условии, то я бы вам сказал: “Желать вам всякого добра – я желаю, о мужи афиняне, и люблю вас, а слушаться буду скорее бога, чем вас, и пока есть во мне дыхание и способность, не перестану философствовать, уговаривать и убеждать всякого из вас, кого только встречу, говоря то самое, что обыкновенно говорю: о лучший из мужей, гражданин города Афин, величайшего из городов и больше всех прославленного за мудрость и силу, не стыдно ли тебе, что ты заботишься о деньгах, чтобы их у тебя было как можно больше, о славе и о почестях, а о разумности, об истине и о душе своей, чтобы она была как можно лучше, не заботишься и не помышляешь?” И если кто из вас станет возражать и утверждать, что он об этом заботится, то я не оставлю его и не уйду от него тотчас же, а буду его расспрашивать, пытать, опровергать и, если мне покажется, что в нем нет доблести, а он только говорит, что есть, буду попрекать его за то, что он самое дорогое не ценит ни во что, а плохое ценит дороже всего. Так я буду поступать со всяким, кого только встречу, с молодым и старым, с чужеземцами и с вами, с вами особенно, потому что вы мне ближе по крови. Могу вас уверить, что так велит бог, и я думаю, что во всем городе нет у вас большего блага, чем это мое служение богу. Ведь я только и делаю, что хожу и убеждаю каждого из вас, молодого и старого, заботиться раньше и сильнее не о телах ваших или о деньгах, но о душе, чтобы она была как можно лучше, говоря вам: не от денег рождается доблесть, а от доблести бывают у людей и деньги и все прочие блага, как в частной жизни, так и в общественной. Да, если бы такими словами я развращал юношей, то слова эти были бы вредными. А кто утверждает, что я говорю что-нибудь другое, а не это, тот несет вздор. Вот почему я могу вам сказать, афиняне: послушаетесь вы Анита или нет, отпустите меня или нет – поступать иначе, чем я поступаю, я не буду, даже если бы мне предстояло умирать много раз» (Платон, т.1 «Апология Сократа», 29–30с).