Дикарь с окраины вселенной

Эдориец смотрел на объёмный шар командного пульта до тех пор, пока огоньки трёх штурмовиков не встали на свои места. Он убедился, что пилоты и оружейники штурмовиков благополучно легли в анабиоз, и только после этого дал команду своему экипажу пройти к криокамерам. Команда эсминца состояла из пяти эдорийцев, включая самого Карада, а вот криокамер было только три. Конструкторы или заказчики корабля, вероятнее всего, сэкономили при строительстве. Или же решили, что при необходимости в одну камеру могут забраться и двое.

– В конце концов, я – командир корабля, – проворчал себе под нос Карад. – А старшему положены хоть какие-то привилегии.

И улёгся в криокамеру один, а в двух оставшихся разместились остальные четверо.

"Глаз Батхи", временно лишившийся экипажа, продолжал сканировать космос в поисках следов беглого корабля. Как и три штурмовика. Как и двадцать три зонда, образовавших огромную растянутую наблюдательную сеть. Когда появится первый сигнал о местонахождении маликсианского штурмовика, сеть сработает, и корабли карательного отряда выполнят, наконец, приказ всевечного Джани.

*****

– Здорово, Михалыч! – послышался сквозь треск радиопомех голос участкового.

Фёдор Михайлович Галан, лесник Верхнеустюжинского заповедника, подкрутил настройку приёмника, треск и помехи исчезли.

– И тебе не болеть, Иван. Узнал что-нибудь?

– Нет. Сделал запрос – за последнее время побегов не было. Ты уверен, что он не зэк?

– Говорил же тебе, непохож он. Одет, как турист, волосы сзади собраны в короткий хвостик. Ты когда-нибудь видел зэка с косичкой?

– Зэк с косичкой? Юморист ты, Михалыч, – участковый даже хрюкнул от смеха. – А у своих спрашивал?

– Спрашивал. В управлении сказали, что заявок ни от туристских, ни от научных групп не было. Так что наш заповедник тоже не в курсе. Ты бы сам на мою находку глянул.

– Да-а, – протянул участковый, – надо до тебя добраться. Вот только живёшь ты у чёрта на куличках. А у нашего УАЗика задний мост благополучно накрылся ещё на прошлой неделе. Новый дать обещали только недели через две.

– Ты, Ваня, на попутках добирайся, – посоветовал лесник.

– Тьфу на тебя! Какие ещё попутки? К тебе же никто не ездит. Разве что на медведе добраться.

– Ну уж, сразу на медведе. Лошадку возьми.

– Михалыч, я ж на лошадях с детства не ездил, – жалобно протянул участковый. – Может, лучше ты парня сам в Верхнеустюжинский привезёшь?

– Да я и привёз бы, – вздохнул лесник, – только он совсем плох. Боюсь его с места срывать – можно и не довезти. Он же с лошади непременно свалится.

– По хорошему, вертушку бы заказать…

– С ума сошёл? – удивился лесник. – За чей счёт? Наши бухгалтеры из управления заповедником удавятся за рваный рубль, не говоря уже о том, чтобы выложить пару десятков тысяч за доставку какого-то неизвестного бродяги в посёлок. Вот, разве что, полиция полёт оплатит…

– Ага, – послышался безрадостный голос участкового, – оплатит. Жди.

– Да я так… мысли вслух, – проворчал лесник. – Ладно, Иван, как появится возможность – приезжай посмотреть на моего подопечного.

– Михалыч, а он точно не опасен? Ты всё-таки поаккуратнее с ним.

– Разве что для самого себя опасен – вчера, пока меня дома не было, встал. Прихожу, а парень сидит около клети с рысью и пальцы сквозь решётку суёт. Почему ему рысь пальцы не оттяпала, до сих пор не пойму – зверюга-то бешеная, хоть и подраненная. А так, парень только лежит да целыми днями бормочет что-то непонятное.

– Ясно. Ладно, Михалыч, как нашего "козлика" починят, я первым делом к тебе. Конец связи.

– Конец связи.

Галан отключил питание радиопередатчика и накрыл металлический корпус ажурной вязаной салфеткой – покойная жена была великая мастерица в части вязания и вышивания. Лесник прошёл в дальнюю комнату, где он поселил "найдёныша". Парень лежал на кровати, бормоча что-то непонятное, и периодически подёргивался, словно его било током. Михалыч покачал головой – того и гляди его случайный постоялец перейдёт в лучший из миров. Хотя, парень он молодой, организм у него крепкий, может, и выкарабкается. Всё-таки уже пять дней в таком состоянии – улучшений нет, но и хуже не становится.

Пять дней назад Фёдор Михайлович во время очередного объезда наткнулся на парня. Причём, наткнулся в буквальном смысле этого слова – конь лесника едва не наступил на человека, выползшего из раскидистых кустов. Что удивительно, Серый – пёс лесника, почему-то не учуял человека. А когда тот выполз, Серый шарахнулся прочь от незнакомца, словно встретил на узкой тропинке хозяина тайги – тигра.

Леснику и раньше приходилось встречать на заповедных землях незнакомцев: то группу студентов-охотоведов, приехавших на практику и заблудившихся на просторах огромного Верхнеустюжинского заповедника, то туристов, тайком проникших в запретную для посещений местность. Много раз встречал Михалыч браконьеров, которые с постоянством, достойным лучшего применения, лезли в заповедную зону за пантами, выслеживал их и по-свойски с ними разбирался, не утруждая участкового ехать за тридцать километров в таёжную глушь из посёлка. Теперь в сарае у Михалыча хранился целый арсенал ружей, капканов, камуфляжной формы всех размеров и несколько десятков пар сапог – нарушители уходили из заповедника безоружными, раздетыми и босыми.

Пару раз наталкивался лесник и на "высоких гостей" из губернаторской администрации, которым директор заповедника устраивал неофициальные и эксклюзивные охотничьи туры – этих Михалыч гнал со своей территории, невзирая на чины и ранги, за что неизменно получал нагоняй от начальства. Но жить на дальней окраине заповедника никто, кроме Галана, не хотел, а потому директор каждый раз ограничивался словесным нагоняем да урезанием квартальной премии.

Встречались и по-настоящему опасные незнакомцы – беглые зэки не по одной неделе шатавшиеся по тайге. Этих Михалыч узнавал моментально. Не из-за наколок или рваной чёрной робы – взгляд у этих людей был волчий. Но с волком можно разойтись даже на узкой тропинке – зверь первым практически никогда не нападёт, а вот с людьми так не получалось. Однажды встреча с таким "волком" едва не стоила Михалычу жизни.

Но человека, который выполз на едва заметную кабанью тропу прямо под ноги коню, лесник не смог определить ни в одну из этих категорий. Поглядев на одежду парня, Михалыч было решил, что тот турист, но не увидел ни рюкзака, ни даже накомарника – вещи, без которой ни один городской не сунется летом в тайгу. То, что парень не местный, было понятно по его одежде: буро-зелёные ветровка и штаны выглядели почти новыми – у жителей посёлка Верхнеустюжинского такой экипировки сроду не найти.

Незнакомец продолжал ползти, явно ничего не замечая и, возможно, даже не слыша окликов лесника. Пришлось Михалычу грузить вяло сопротивлявшегося парня на лошадь и везти домой. Там он раздел его и осмотрел раны на руках и ногах – парень, похоже, путешествовал на четвереньках довольно долго – ладони и колени стёрты до крови. Других физических травм Михалыч не обнаружил и принялся врачевать – промыл и перевязал раны, затем сделал компресс, снимающий отёки с лица, искусанного гнусом.

Во время этих процедур незнакомец почти не сопротивлялся, лишь периодически то мычал, то булькал, то пытался свистеть. Ни на какие вопросы он не реагировал, и Михалыч поставил диагноз – псих. Вот только откуда он мог сбежать, ведь ближайшая психиатрическая больница находилась километрах эдак в ста пятидесяти от дома лесника? Или, может, у парня какая-то психологическая травма, к примеру, связанная с авиакатастрофой – рухнул вертолёт в тайгу, только один пассажир и спасся. Но не повезло – беднягу "заклинило".

Осмотр одежды незнакомца свет на тёмное прошлое владельца не пролил: в карманах обнаружился складной нож с лезвием из плохой стали – явно китайская поделка, карабин с фиксатором для верёвки и окаменелая ракушка. Всё.

Михалыч когда-то любил читать рассказы о Шерлоке Холмсе и в тот момент подумал, что гениальный сыщик, возможно, по этим трём предметам сумел бы восстановить прошлое парня до мельчайших подробностей. Самому Галану это было явно не под силу. Он сообщил о незнакомце в управление – там приняли информацию к сведению, но ничего определённого сказать не смогли. Участковый Иван Стрельцов тоже оказался бессилен чем-либо помочь, хотя и пообещал навести справки в районном управлении.

Галан задумчиво покрутил в руках окаменелую ракушку, вспоминая, где он уже видел что-то подобное. И вспомнил, что несколько лет назад одна из научных групп привезла окаменелости из окрестностей Хрустального копытца – небольшого лесного озера. Вроде бы в пещере нашли, вход в которую, как знал Михалыч, был буквально в паре десятков метров от берега озерца. Получалось, незнакомец тоже побывал на Хрустальном копытце.

Галан вновь связался с управлением, но там ответили, что только на середину августа зарегистрирована группа экологов, а сейчас никаких официальных посетителей в заповеднике быть не должно. Значит, решил лесник, парень был посетителем неофициальным.

Поскольку пациент вёл себя смирно и даже не пытался вставать, Михалыч решил съездить на разведку к Хрустальному копытцу. Кто знает, что там произошло? Наверняка парень был не один, возможно, там есть и другие пострадавшие. А то и, не приведи Господь, трупы.

Михалыч выехал с утра. Путь до озерца верхом занимал около двух часов, плюс час-другой на обследование местности – лесник рассчитывал вернуться домой к обеду, надеясь, что его подопечный за это время ничего страшного не успеет сотворить. По пути мысли Галана крутились вокруг странного парня, поэтому он очнулся только тогда, когда его Ясень начал переходить вброд неглубокую речку.

Лесник осмотрелся и ругнулся – он находился километрах в пяти от озера, хотя уже должен был бы стоять на берегу Хрустального копытца. Галан вновь направил коня по знакомой тропинке, осматривая по пути местность в поисках следов людей. Если парень был не один, то, возможно, прямо сейчас Михалыч наткнётся ещё на кого-нибудь.

Ни на кого Михалыч не наткнулся. Более того, внезапно он понял, что вновь находится в нескольких километрах от озера, но теперь уже по другую сторону маршрута. Его конь сделал здоровенный крюк, обогнув озеро, и теперь Галан видел перед собой Волчью скалу, прозванную так за сходство с волчьей головой. А к этой скале он никак не должен был попасть.

Ругаясь и недоумевая, Михалыч в третий раз направил коня к Хрустальному копытцу, решив уже более не отвлекаться на окрестности. Ясень некоторое время довольно уверенно шёл к цели, потом начал забирать в сторону, то и дело норовя сойти с тропы. Серый, до этого неторопливо трусивший перед конём, тоже поскуливал и отказывался идти к озеру. На душе у самого Михалыча отчего-то стало тревожно, и какой-то неясный страх то и дело накатывал волнами и сжимал сердце.

В конце концов, Галан понял: всё дело в том, что он беспокоится о "психе", который остался один в доме. Ведь парень ничего не соображает и может натворить бед – к примеру, устроить пожар. И лесник повернул коня прочь от озера, чувствуя, как постепенно покидает его щемящая тревога.

Как оказалось, волновался Михалыч не зря: "пациент" за время его отсутствия поднялся с постели и выбрался из дома. Парень сидел на земле около небольшого загона, где лесник временно поселил рысь. Израненное животное Михалыч подобрал недели две тому назад – не иначе браконьеры подстрелили. Зверюга неделю отлёживалась, а потом едва не оторвала руку лесника, когда тот ставил ей миску с водой. После этого Михалыч проталкивал миски в клетку палкой.

К великому удивлению лесника дикий зверь не только не порвал неосторожного парня, но даже забился в дальний угол клетки, откуда рычал на человека. Михалыч поскорее оттащил парня от греха подальше, а сам принялся думать, что ему делать.

Держать в доме незнакомца теперь, когда он начал ходить, стало небезопасно – его бы отправить в посёлок, пусть им занимаются участковый и врачи из поселковой больницы. Но старенький УАЗик-"буханка", приписанный к участку Михалыча, давным-давно забрали для нужд администрации заповедника да так и "забыли" вернуть. А тащить парня тридцать вёрст верхом – удовольствие не из великих. Одна надежда – участковый сам приедет и заберёт с собой обузу лесника.

Галан в очередной раз попытался заговорить с парнем.

– Эй, друг, ты меня слышишь?

"Друг" по-прежнему бормотал что-то непонятное, не реагируя на слова.

– Что же мне с тобой делать?

В ответ Михалыч услышал что-то среднее между поскуливанием и тонким свистом.

– Да-а, мозги у тебя точно набекрень, – вздохнул лесник. – Есть, небось, хочешь? Погоди, я сейчас.

Когда он вернулся, подопечный сидел на кровати и озирался. Почти осмысленным взглядом, как отметил лесник.

– Вот, выпей, – он протянул кружку молока.

Торопясь и проливая молоко, парень быстро осушил кружку и уставился на Михалыча.

– Ещё хочешь? – не получив в ответ никакого подтверждения, лесник присел на край кровати. – Тебя как звать-то?

Парень попытался что-то сказать, но у него это не получилось. Михалыч смотрел, как на лице подопечного отражаются стадии какой-то внутренней борьбы: смятение, недоумение, злость и, наконец, что-то близкое к отчаянию. В конце концов, парень повалился на кровать, вздрагивая и дёргаясь, словно в конвульсиях.

– Эк тебя корёжит, – проворчал лесник. – Ну, ты полежи, отдохни, а я тебе травок заварю.

Дошёл ли до парня смысл его слов, Михалыч так и не понял. Он ушёл в сарай, где на стенах были развешаны веники из трав и веток. Хмурясь, лесник придирчиво отобрал несколько пучков трав, затем, поколебавшись, полез в погреб, откуда вытащил банку с настоем корня женьшеня. Пока он на кухне заваривал травы и колдовал над пропорциями лекарства, парень успокоился. Теперь он неподвижно лежал на кровати, безучастно уставившись в дощатый потолок.

На ночь лесник напоил парня успокоительным отваром. Галан всю ночь прислушивался, не попытается ли пациент вновь отправиться бродить, но, видимо, лекарство подействовало, потому что до самого утра тот с кровати не поднялся. А утром Михалыча ждал сюрприз: едва открыв глаза, он увидел около себя парня. Тот сидел на полу и немигающим взглядом смотрел на лесника.

– Фу, напугал, чертяка! – Михалыч откинул одеяло и сел на кровати. – Ты чего поднялся? Легче стало что ли?

– Лехч-че, – вполне отчётливо пробормотал незнакомец. – Х-хто?

– Что "кто"? – не понял Галан. – А-а, кто я? Лесник. Галан Фёдор Михайлович. А вот ты сам кем будешь?

На небритом лице парня отразилось почти физическое страдание – видимо, он пытался найти какие-то слова. Но не смог. Михалыч подождал минуту, другую, потом решил не торопить события и на время отказался от разговоров – пока достаточно того, что парень начал понимать вопросы. Во всяком случае, выглядело это именно так.

– Ну, раз ты немного оклемался, давай поедим.

Галан помог незнакомцу подняться и повёл его на кухню. Пока лесник доставал из погреба квашеную капусту, солёные грузди и сваренную вчера картошку, парень бродил по комнате, разглядывая и трогая всё, что попадалось ему на глаза. Михалыч резал хлеб, а сам краем глаза следил, как тот рассматривает нехитрую кухонную утварь. Кошка, жившая в доме Галана уже лет шесть, сидела на подоконнике и тоже не спускала зелёных глазищ с чужака.

– Эй, эй, ты поаккуратнее! – воскликнул лесник, когда парень схватился за здоровенный тесак, которым обычно Михалыч рубил мясо. – За лезвие-то не берись – обрежешься. И, вообще, положи нож от греха подальше. Садись, ешь.

Парень послушно уселся на стул и взял предложенную лесником вилку. Михалыч отметил, что тот держит столовый прибор, как малыши в детском саду – зажав в кулаке.

– Не так надо, – он показал, как нужно держать вилку.

Парень неловко взялся, поковырял вилкой грибы и с трудом донёс груздь до рта. Лесник смотрел, как тот, сморщившись, жуёт.

– Не нравится что ли? Грибов никогда не ел?

– Не ел-л, – странно растягивая согласную, повторил постоялец.

– Господи, откуда ты такой взялся, а? – Михалыч всплеснул руками, отчего картошина сорвалась с вилки и укатилась куда-то в угол. Кошка немедленно спрыгнула с подоконника и побежала за картошкой, но, убедившись, что это не мясо, вернулась на свой наблюдательный пункт. – Ты хоть что-нибудь помнишь?

– Р-равис.

– Равис? Что это? Город?

– Р-равис. Я, – с трудом выговорил парень.

– А-а, это тебя так звать, – понял Михалыч. – Из прибалтов, значит? Далеко тебя занесло.

Парень вдруг схватился за голову, словно пытаясь раздавить её, и глухо застонал. Михалыч вскочил из-за стола.

– Что, плохо? Тошнит? Слушай, у тебя же сотрясение мозга, не иначе. Давай-ка, дружок, поднимайся – надо до кровати добраться. Поспишь, отдохнёшь, мозги в порядок сами придут.

Он довёл неожиданного постояльца до кровати – тот брёл, словно механическая кукла. Пока лесник ходил за успокоительным отваром, парень уснул. Михалыч постоял, раздумывая, не привязать ли парня к кровати, поставил питьё на табуретку и ушёл. Ему сегодня нужно было успеть снять данные с фотоловушек, установленных в четвёртом квадрате на кабаньих тропах, и поскорее вернуться домой. Обычно на это у Михалыча уходил почти весь день. Но сегодня он совершил объезд в рекордно короткие сроки и вернулся, когда солнце ещё не дошло до зенита.

Едва Галан зашёл в дом, как увидел постояльца. Тот стоял посреди кухни и оглядывался с удивлённым видом.

– Вижу, что тебе, Равис, легче стало, – пробасил лесник. – Это питьё целебное помогает. Давай-ка…

Галан не успел закончить мысль. Парень остановил на нём недоумённый взгляд и, слегка пожав плечами, сказал:

– Я не Равис. Точно не помню, но, кажется, зовут меня Зайчик.

*****

Сначала его не было.

Серая мгла непробиваемой крепостью колыхалась вокруг тусклой искры его сознания. Эта мгла была тюрьмой. Когда-то он знал, что такое тюрьма, но теперь забыл – осталось только неясное воспоминание, что это не хорошо. Что такое "хорошо", он тоже не помнил.

Потом появилась мысль, что окружающее его серое спокойствие было не всегда. Смутно забрезжило воспоминание о том, чему нет места в сплошной серой мгле. Круглая жёлтая луна, дорожка света на поверхности озера, колючие звёзды в бескрайнем чёрном небе, запах сосновой смолы, оставшейся на ладони… Это воспоминание раскалённым лучом прожгло беспросветную серость, указывая искорке сознания путь. Куда? Неважно, лишь бы вырваться.

Постепенно мгла стала редеть, и начали появляться обрывки воспоминаний.

… сержант в вылинялой тельняшке орёт "Подъём", и он, ещё толком не проснувшийся, прыгает со второго яруса прямиком в сапоги…

… небо то удаляется, то становится ближе – он, ещё совсем малыш, задрав голову, качается на качелях…

… учительница математики смотрит на него поверх очков и спрашивает "Что значит логарифм икс по основанию игрек"…

… трое ответчиков, прижмуривающих от удовольствия глаза, глядят на него во время ритуального удаления волос – ему уже девять циклов, и он почти готов к ношению туники…

… он смотрит в окно на полустанок: там женщина в оранжевой куртке стоит с поднятой кверху рукой – непонятно, то ли с кем-то прощается, то ли встречает кого-то…

… здание захолустного космопорта Керталя хищно блестит осколками центральных витрин, из которых валит чёрный дым. Задание выполнено, и его штурмовик взлетает, оставляя за собой пожарище и трупы врагов…

… девушка с короткими тёмными волосами обнимает его и что-то страстно шепчет на ухо…

… "вонючим маликсам не место среди цивилизованных" – громадный омианин презрительно оттопыривает нижнюю губу, указывая на дверь. Он покорно наклоняет голову и уходит из общего зала офицерской столовой – маликсы всегда подчинялись грубой физической силе. Будь он на корабле, тогда дело другое…

… удар, ещё удар! Мужик хватается за челюсть и отступает. Он от души пинает противника по коленной чашечке – тот матерится и, прихрамывая, исчезает в темноте. Девушка, у которой грабитель хотел отнять телефон, всхлипывая, пытается отыскать на асфальте выпавшие ключи…

… он видит, как что-то непонятное опустилось на цветок ромашки и хватает это "нечто" – "Мама, папа, смотрите, что я поймал!" А затем резкая боль в ладони и плач – пчёлы не любят, когда их ловят…

… первый полёт! Что может быть прекраснее? Наконец-то он почувствовал себя частью громадного корабля – важнейшей его частью. Ну и что с того, что этот корабль – ужасный монстр-грузовоз, давным-давно списанный за ненадобностью в школы начинающих пилотов? Главное, что он подчиняется такому крошечному существу, как маликс…

Мешанина воспоминаний захлестнула его, и справиться с этим потоком он не мог. Он попытался уцепиться за какое-нибудь воспоминание, но они мелькали и исчезали в серой мгле.

А потом он оказался захвачен эмоциями. Его швыряло и било о чувство страха и боли, он касался тёплого ощущения нежности, скользил вдоль бесформенного равнодушия, изредка приближался к уродливой ненависти и обжигался о любовную страсть.

Постепенно воспоминания начали срастаться с эмоциями – симбиоз их был ярким и назойливым. Он бы зажмурился, но глаз у него не было. Эта мысль странным образом дала толчок, и он принялся думать – каково это, смотреть. Почему-то всплыло воспоминание о рези в глазах, когда он насмотрелся на сварку во время ремонта прогнившего кузова самосвала. И похожее ощущение было, когда он почти ослеп после того, как внезапно отказал защитный экран стратосферного перевозчика – жестокое светило Кассая не щадило маликсов с их огромными глазами.

Пришло понятие осязания. Вот он прислонил ладонь к ледяному, покрытому слоем тонкого инея, стеклу автобуса, и держал её до тех пор, пока кончики пальцев не начало покалывать невидимыми иголками. На замороженном стекле остался оттаявший отпечаток детской ладошки. Или вот: он поймал летуна-медузоида, сжал его, и аморфное тело животного протекло между тонких пальцев, словно жидкость. Старший ответчик неодобрительно покачал головой – зачем убивать беззащитное животное? Не такое уж и беззащитное, пришло вспоминание, пальцы после касания медузоида будто склеились, и потом к ним прилипал всякий мелкий мусор.

Он попытался пошевелить пальцами, и на какое-то мгновение ощутил руку – расцарапанную ладонь сильно саднило, а большой палец сгибаться вообще не желал. На этом успехи закончились – он вдруг вновь оказался в серой мгле.

Но теперь он уже не был беспомощным комком сознания. Он принялся искать путь из серой тюрьмы и, как и в прошлый раз, на помощь пришло воспоминание о лунной дорожке, крошечных огоньках звёзд и ладони, пахнущей смолой. Снова закружился хоровод беспорядочных ощущений и обрывков памяти. Он попытался вызвать к жизни управление рукой – той самой, исцарапанной и болевшей, однако ничего не получилось – серая мгла вновь поглотила его.

Раз за разом он вырывался из тюрьмы, лишь для того, чтобы спустя несколько секунд снова оказаться в ней же. Но он был упорен, и во время, наверное, уже тысячной попытки, сумел обрести слух. Услышал он немного: негромкий ритмичный звук, похожий на тиканье часов, да иногда раздавался дробный стук – словно дождь тарабанил по крыше. На этот раз в серой мгле оказался он не скоро. Однако, оказался.

После этого он стал чаще получать доступ к различным ощущениям, а иногда даже мог управлять сразу несколькими органами чувств. Но с каждым разом сеансы становились всё короче и короче, а в последних попытках он оказывался в серой тюрьме практически сразу – словно кто-то следил за ним и немедленно заталкивал обратно. Он обнаружил странную связь: чем чаще он пытался вырваться, тем слабее и безуспешнее становились попытки. Тогда он замер в серой мгле – не потому, что отчаялся, а чтобы осмыслить происходящее, набраться сил и, возможно, усыпить бдительность неизвестного тюремщика.

Сколько времени прошло в затишье, он не знал – в серой мгле не от чего было оттолкнуться и вести отсчёт. А потом принялся освобождаться с удвоенной силой. Он не делал ни малейшего перерыва между попытками, атакуя непрерывно и яростно, и чувствовал, что серая мгла начинает редеть, а доступ к управлению организмом становиться всё лучше.

В какой-то момент он понял, что полностью владеет телом. Он чувствовал спиной мягкую поверхность, под правой рукой было что-то холодное, голова упиралась куда-то макушкой, и из-за этого болела шея. Какое прекрасное чувство – боль в шее! Он вспомнил, что ещё ему должно подчиняться зрение. Потом пришла несколько запоздалая мысль, что веки попросту закрыты – он открыл глаза, но ничего не увидел. Зрение отказало? Нет – это из глубин памяти пришло знание, просто темно – ночь. В окно попадал слабый свет, похоже, лунный.

Он неловко сел – тело слушалось неохотно, словно чужое. А, может, это тело и не его? Он порылся в памяти, пытаясь вспомнить, как он выглядел раньше, но образы смешивались и путались. Он попеременно представлял себя то высоким человеком со светлыми волосами, то миниатюрным маликсом с головой, абсолютно лишённой растительности, и никак не мог определить, что верно.