Умри вовремя

–Но ведь в определенные периоды времени социализм был очень эффективным!

– Может быть, пока не иссяк энтузиазм. А потом вместо инициативного работника, который ради присвоения прибавочной стоимости и организовывал производство, мы получили раба, которому, чтобы он работал, нужна палка. Палка требует диктатуры, на которой и держался социализм, а при диктатуре – какая может быть Свобода?

–Что бы вы ни говорили, целью человеческого развития должен быть социализм! – раздраженно воскликнул Комиссар.

–Для того, чтобы я был человеком, мне нужно не государство сытых рабочих или население, достигнувшее американской мечты, а общество, в котором я получу свободу не только от гнета экономической бедности, но и от духовного обнищания. Где главным моим занятием будет жизнь, а не производство средств жизни.

–А как этого достигнуть?

–Мог ли Спартак отменить рабство?

–В тех условиях навряд-ли, – задумчиво произнес толстяк.

–Значит, для построения свободного общества необходима не революция, а дальнейшее развитие производительных сил. Только наука может дать нам высокую производительность, этот механизм освобождения человека от отчужденного труда. Так что не революцией, а наукой вам нужно заниматься.

–Ваши доводы не мешают нам добиваться Справедливости! – после длительной паузы заметил Комиссар.

–Справедливость, повторяю, всего лишь договор.

–Справедливость есть философское понятие…, – начал было Комиссар.

–И как целью борьбы может стать неопределенное философское понятие? Ведь Справедливость всегда субъективна. Борясь с несправедливостью, вы просто насильно навязываете оппоненту своё понимание Справедливости. Кто сильнее, тот и справедливее.

– Все это ерунда! – безапелляционно возразил Большевик. Однако было видно, что его задела логика Ирвина. – Мы хотим революции! Сломаем старую государственную машину и построим справедливое общество. В нем будет истинная демократия!

– Вас пора удавить за цинизм.

–Почему? – возмутился Большевик.

– Что есть революция? Если на корабле бунт, и капитан с простреленной головой летит в воду, то на мачте, как правило, появляется Веселый Роджер! Человеческому стаду нужны громадные усилия, чтобы создать общество. И любая поломка государственного аппарата, даже из самых благих намерений, освобождает животные инстинкты, отбрасывает нас к стаду. И первой жертвой революции становится тупая интеллигенция, к ней призывающая, потому что именно её защищает от стада прежний, дореволюционный государственный аппарат, – выразительно посмотрел на Комиссара Ирвин.

–Давайте перейдем к делу, – недовольно проговорил Комиссар, принимая чашку из рук подоспевшего Гэмфри. – Нарисуйте нам входы в Ковчег, а также внутренние ходы.

–Вы считаете, что вам это понадобится?

–Это уже наше дело!

–Что ж! Если вам нужно показать друзьям свою преданность бессмысленному делу, – согласно развел руками Ирвин, – давайте бумагу. Но предупреждаю, знание его устройства вам ни к чему. В Ковчег можно попасть, но вот выйти из него…

–Уж мы постараемся.

–План очень простой, – сказал Ирвин. – Вход внутрь горы с дороги со стороны залива. Второй вход есть на вершине горы. А внутреннее содержание покажет Гэмфри. Он исходил подземелье вдоль и поперек.

–Покажите только где главный вход, – Комиссар придвинулся ближе к столу.– Завтра я сам пойду туда.

–Зачем?

–Чтобы изучить систему охраны, а потом захватить!

–Это невозможно.

–У нас есть боевые отряды…

–И что же? – встревожился Ирвин.

– Сейчас налицо революционная ситуация. Продукты дорожают день ото дня. Все предприятия кроме консервного завода закрылись. Работа есть только в Ковчеге. Бензин на заправках исчез. Мы не можем упустить шанс. Рабочие отряды готовы выступить. Практически все солдаты и полиция находятся на работах внутри горы, а единственный танковый полк подойдет с севера острова только в пятницу. Служба же безопасности малочисленна. Либо сейчас, либо никогда. Как только мы исследуем Ковчег, настанет час пролетарской революции. И после неё придет эра Справедливости и порядка. Думаю, что вы будете нас поддерживать. Со своей стороны обещаю оставить вас обоих как нужных нам специалистов в Ковчеге.

–Вы хотите купить нас? – спросил Ирвин.

–В ваших же интересах не говорить о нашей беседе никому, – раздраженно произнес Комиссар, поднимаясь и складывая план, который быстрыми штрихами успел нанести Гэмфри, в карман.

–Это они все серьезно? – спросил Гэмфри, когда непрошенные гости вышли за дверь.

–Куда уж более!

–Не понимаю, чего не хватает, к примеру, этому мальчику? Видно, что из хорошей семьи. Зачем ему ввязываться в политику?

– Давай обсудим это в другой раз, – мрачно буркнул Ирвин, у которого от избытка кофе перед сном разболелась голова.

УЧИТЕЛЬ.

"Любите врагов ваших,

благословляйте проклинающих вас,

благотворите ненавидящих вас

и молитесь за обижающих вас и гонящих вас".

(Рим. 1, 7-12; Мф. 5, 42-48).

Ставший привычным топот анонимного бегуна возвестил начало утра.

Поль, спавший теперь на диване в зале, подняв голову от подушки сразу взглянул на закрытую пока дверь в спальню, и радостное предчувствие праздника вновь овладело им. Ему удалось глубокой ночью все же выпорхнуть из Ковчега, прибыть домой, неслышно пробраться в зал и рухнуть на диван. Он рассчитывал, что кто-нибудь из женщин встанет рано, и ему посчастливится увидеть Елену перед рабочим днем, но из спальни не доносилось ни звука. Быстро одевшись, он посмотрел в записную книжку. Сегодня четверг. К обеду заканчивался отбор детей для Ковчега. Его задача просмотреть списки и заключения врачей на каждого ребенка. Потом у него перерыв, да можно урвать от работы еще часика два. Значит, обедать будет дома. Сразу повеселев, он решил никого не будить и тихонько, чтобы вкрадчивые звуки его сборов не долетали через дверь спальни, выскользнул за дверь, даже не выпив кофе.

Спускаясь по чуть влажным от утренней росы ступеням, Поль живо представлял розовые краски своего обеденного возвращения, сухие поручни крыльца, веселые блики полуденных окон, щербатую улыбку Марты, стоящей в своем цветастом фартуке в столовой и робкий взгляд Елены.

Возвратиться ему удалось несколько позже обеда. Однако никто еще не садился за стол. Марта стояла именно в цветастом фартуке, красная от жара газовой духовки, из которой она, услышав машину Поля, доставала тушеную рыбу. Не хватало лишь солнца, да улыбка Елены была вымучена. Глаза ее были опухшими. Очевидно, она плакала у себя в комнате, хотя Марта похвасталась, что они вместе готовили обед.

Они только пообедали, причем Поль извелся, так как не умел есть рыбу в компании, то бросал, то вновь хватался за вилку, исподтишка подглядывал, как справляются с нею Елена и Марта, когда позвонил Ирвин.

– У меня были неприятности в детской больнице.

Мрачный тон его голоса встревожил Поля. –Что-то серьезное?

– Теперь вот поручили бессмысленное дежурство в отеле «Океан». Отсижу с вечера до утра в фойе. Более важного не доверяют. А звоню вот по какому поводу. Нашел человека, который проповедует какие-то безумные идеи, из-за которых ростовщик не желал отдавать деньги Гэмфри. Он работает учителем в местной гимназии. Создал философский кружок для старшеклассников вместе с нашими специалистами – биологами. И кружок этот посещает любой желающий у него на дому. Его русскую фамилию трудно выговорить, потому все его так и называют – Учитель. Сегодня заседание. Приглашаю и тебя.

– Но я занят, – попытался сопротивляться Поль.

– О твоей гостье я уже знаю от Гэмфри. А тот выпытал все у Марты. Так что утаить от друзей тебе ничего не удалось. Думаю, ей эта встреча тоже будет полезна. Заодно и познакомимся. Главное, чтобы у тебя не было поручений от Рэда.

– Но каждый поедет на своей машине… – выторговал себе свободу побыть наедине с Еленой Поль.

По городу стало легко передвигаться. Специалисты заправляли свои машины на закрытой площадке у Ковчега. В городе же бензин исчез, и улицы были пусты.

Они остановились на узенькой улице рядом с портом. От калитки к небольшому деревянному домику в глубине сада вела дорожка среди редкого кустарника. Сразу за домом был крутой обрыв, из-под которого круто вверх вытягивались клювы десятка портовых кранов. Раньше, когда они работали, разгружая суда, здесь, наверное, было очень шумно. Теперь же со стороны залива доносились лишь резкие крики чаек.

В стороне от входа, очевидно перевязанная подальше от тропинки со своего насиженного места, маленькая мохнатая дворняга изображала свирепого пса, рвалась вперед с полузадушенным лаем, короткая цепь опрокидывала её назад.

Вся прихожая была забита обувью.

–Снимайте туфли и проходите на свободные места. В комнате разложены циновки, садитесь на них. Здороваться не обязательно, Беседа уже началась, – вполголоса сказал им молоденький паренек, скорее всего школьник, дежуривший в проходной комнатке.

Непривычный переход в холодеющих носках по прохладному полу, неприятное ощущение песчинок сквозь носки.

В просторном зале с большим открытым окном, за которым до далекого горизонта простирался серый океан, на циновках, полукругом разложенных вокруг человека в потертых джинсах, сидело человек двадцать. Из комнаты были, очевидно, вынесены все вещи, чтобы разместить как можно больше слушателей. Стены были пусты, лишь на одной из них, напротив носителя потертых джинсов – молодого, лет тридцати, человека с аккуратной рыжеватой бородкой, которого, как понял Поль, и звали Учителем, висел, приклеенный к обоям, пожелтевший плакат “Пути метаболизма” с множеством формул и разноцветных стрелок. Рядом с учителем восседали на циновках мальчики и девочки, очевидно старшеклассники, позади них разместились два молодых человека в оранжевых бхоти, а у самой стены, опираясь на неё спинами, расположились более старшие слушатели. Ирвин прошел к плакату, под которым, как дородный краснолицый Будда выпятив толстую губу и поводя вокруг оплывшими глазами, восседал мужчина лет пятидесяти в просторной майке, обтягивающей обширный живот. Поль уже хорошо знал его. Отсутствующая сейчас табличка на груди извещала на утренних пятиминутках специалистов у Рэда, что он инженер-энергетик по профессии, а пивной дух указывал на хобби. Прямо перед широкими парусиновыми коленями Красной Маски, как про себя назвал его Поль, примостилась девушка с густой взбитой копной завитых волос с премилым личиком. Справа от Красной Маски сидел еще один из специалистов, худой мужчина лет сорока с узким лицом и длинным унылым носом, Музыкант по профессии (Поль не понимал, зачем нужен такой специалист для Ковчега), а слева от буддоподобного выпивохи, куда прошел Ирвин, были свободные места.

«Неужели и у остальных специалистов много свободного времени?» подумал Поль, пробираясь за Ирвином вдоль стены и ликующей рукой поддерживая восхитительный локоток Елены, не замечая тяжелых взглядов слушателей, пришедших ранее. Сели рядом. Поль прислонился к стене, боком к Елене. Он не насытился, украдкой разглядывая ее все последнее время. Стоило отвернуться, как нестерпимое желание видеть обворожительный овал овладевало им вновь. И сейчас, ничего не замечая вокруг, с бьющимся сердцем, вбирал он в себя дивный профиль.

Через окно, за спиной Учителя, когда Поль бросал туда взгляд, было видно небо над портом. Между тучами на горизонте проглядывали полоски голубизны.

– Сегодня я вижу как никогда много новых лиц, – оглядев присутствующих заметил Учитель, – и новички могут спросить, о чем беседуем мы в этой открытой для всех желающих комнате. Скажу сразу: – я человек не верующий, как это ни прискорбно, в Бога. Уже поэтому здесь не может быть очередной секты. А собираемся мы, чтобы найти тот алгоритм, пользуясь которым в любой жизненной ситуации наши дети могли бы вести себя морально, с уважением к людям и миру, и чтобы выбор поведения их не был случайным. А поскольку мораль наша зависит от целей, которые мы ставим перед собою в жизни, мы и начинаем разговор о смысле жизни. Была ли причина нашего появления на свет? Имеет ли жизнь смысл, или она есть просто никчемный процесс естественного рождения, расцветания, созревания, увядания и смерти человека, как всякого другого органического существа? А может есть нечто единственное, общее для всех людей дело, через участие в котором приобретает смысл и моя жизнь. И если я сердцем принимаю этот смысл, то каждый поступок мой в этом мире будет морально мною оправдан, приобретёт направление и энергию.

–Любая религия только о смысле жизни и говорит, – перебил Учителя один из кришнаитов. – Однако люди сейчас не думают ни о смысле, ни о Боге, который один может дать ответ.

– Ну совсем и навсегда отмахнуться от этого вопроса не может и самый тупой или духовно спящий человек. Факт старения, болезней и приближения неизбежной смерти, а также трагические обстоятельства жизни, как те, что ждут нас теперь, вскрывает иллюзорную значимость жизненной суеты. Вера помогла бы найти хотя бы выдуманную точку опоры, но многие ли сейчас верят в Бога? Возьмите для примера перебирающихся в город жителей деревни. Традиции деревенской жизни уже потеряны, и крестьянин мыкается теперь, всем в городе безразличный, как лошадь, утерянная на базаре. А живому существу не имеющему инстинктов, не связанному традициями и не имеющему надзирателя на небе – как и, главное, ради чего жить?

–Бессмысленность жизни нужно заменить осмысленностью, – заявил Музыкант. – Если каждый человек будет стараться жить не слепыми страстями, а «разумно», в согласии с нравственным идеалом…

Приоткрылась дверь. Еще один опоздавший, мужчина средних лет в сером твидовом пиджаке и серых, пузырящихся на коленях, брюках, осмотрев присутствующих, стал осторожно пробираться вдоль стены, и сел рядом с Полем, извинившись за беспокойство беззвучным примирительным жестом. Воспользовавшись благоприятным поводом Поль, с нарочито недовольным видом, подвинулся ближе к Елене, коснулся ее ножки своим коленом и замер с бьющимся сердцем, ощущая упоительное тепло.

– Где же этот нравственный идеал? – спросил Учитель Музыканта, проводя благожелательным взглядом опоздавшего. – Где гарантия, что человеческие представления о добре и совершенстве истинны, и что определенные этими представлениями нравственные усилия восторжествуют над всеми силами зла, хаоса и слепых страстей? Человечество в течение всей своей истории стремилось к совершенству. В известной мере вся его история есть не что иное, как искание этого совершенства; и все же теперь мы видим, что это искание было слепым блужданием. В наших беседах мы не утверждаем, что откроем нечто ранее неведомое и окажемся умнее всех предков. Нет! Организуя беседы со старшеклассниками ещё в прошлом учебном году, – продолжал Учитель, – мы ставили перед собою простую цель. Основываясь на знаниях, которые ученики получают в школе, взглянуть по-новому на смысл жизни, логически обосновать основы нашей морали для тех, кто так и не приобрел Бога. Ведь для того, чтобы поступок был моральным, он, как говорил еще Аристотель, должен быть совершен в результате свободного выбора и понимания, а не принуждения. Не вера, но доказательство – вот наш путь!

– А почему люди верят в Бога? – спросил один из школьников. – Ведь если бы они ошибались, то в других местах могли не ошибаться, а на самом деле на земле нет места, где нет религии. Значит в ней есть что-то, чего мы не понимаем или не желаем понимать из-за атеистической упёртости?

– Это сложный вопрос, к тому же не запланирован на сегодня, но такое искреннее желание нельзя оставить без реагирования. Ты считаешь, что если религия появилась во всех человеческих обществах, это доказывает существование Бога?

–Ну да! Ведь не только у нас на острове, но и на материках везде верят в Бога.

– Религии может появляться одновременно и в не связанных между собою обществах. Да вот хотя бы карго культ.

–Что это за культ?

–Во время Второй мировой войны американцы создавали на многочисленных островках Меланезии и Новой Гвинеи опорные базы и взлетно-посадочные полосы для своей авиации. Естественно, для обеспечения гарнизонов сбрасывались различные карго, то есть грузы военного и гражданского назначения, часть из которых в конечном итоге перепадала местным жителям, меланезийцам и папуасам. Представьте человека первобытного общества, который впервые видит консервы, солдатские пайки, современную одежду…

–Но мы же тоже живем на острове! – прервал Учителя один из учеников.

–До нашего острова давным-давно дошла цивилизация, – а вот появление привычных нам предметов в среде архаичных племен произвело разрушительное воздействие на их культуру. За несколько лет утратились навыки изготовления орудий труда. Выращивание батата приходило в упадок, проигрывая консервам и сухим пайкам. Поэтому, когда война окончилась и американцы бросили свои базы, золотые годы, которые воспринимались папуасами как награда предков, завершились. Островитяне практически перестали добывать еду традиционными способами и могли просто вымереть от голода.

Нужно было вернуть золотой век, вернуть карго, но как? Наблюдательные островитяне заметили, что бледные люди ничего сами не изготавливали. Абсолютно все им привозили стальные птицы, и грузов было так много, что они доставались еще и местным.

Здесь в силу вступает логика мифа. Все люди дуалисты в душе. Особенно дети. Всем, даже не одушевленным предметам, они готовы приписывать волю, потому-то склонны пнуть камень, о который споткнулись. Ответ для островитян лежал на поверхности: белые совершали магические обряды, вызывая духи предков, которые и делали волшебные предметы. Следовательно нужно было совершить особый обряд, произнести особые слова, использовать особые предметы, а в результате стихии природы (а духи предков относятся именно к ним) подчинятся. Белые знали отличные обряды, и нужно просто в точности повторить их.

И островитяне начали подражать. Они сделали наушники из дерева и прикладывали их к ушам, находясь в построенных из дерева контрольно-диспетчерских вышках. Они изображали сигналы посадки на очищенной от кустарников взлётно-посадочной полосе. Они зажигали факелы для освещения этих полос ночью. По утрам у заново сооруженных флагштоков проводилась церемония поднятия флага. Маршировали на плацу импровизированные солдаты – в шеренгу, с макетами винтовок из бамбука на плечах. На голых телах рисовали знаки различия. Черный генерал с седой бородой и нарисованными орденскими планками устраивал смотр войск. На воссозданные смотровые вышки забирались полуголые часовые. Они смотрели в небо – совсем как те белые – и выискивали в нем летящих железных птиц с грузами от предков. И такие культы появились одновременно совершенно независимо друг от друга на самых разных островах. Значит, для появления религии совсем не обязателен Бог. Дети же островитян воспринимали культ уже как непреложную истину благодаря прекрасной способности ребенка обучению копированием поведения взрослых, в случае, если у него нет собственной стратегии поведения для конкретной ситуации. Такой стадный инстинкт помогает выжить, но он же создает возможность появления сект.

–Но это появление мифа, а не религии, – заметил сосед Поля.

–Ну почему же, – воскликнул Учитель. – Иногда ожидание железной птицы воплощалось в ожидании конкретного человека, аналога Спасителя, который прогонит белых, и тогда предки островитян беспрепятственно принесут им заветные грузы.

– Но этот механизм имеется только у людей первобытного общества? – спросил один из учеников.

–Мы ничем от них не отличаемся. Известный физик Ричард Фейнман произнес речь «Наука самолётопоклонников», в которой утверждал, что некоторые учёные часто проводят исследования, имеющие все внешние атрибуты настоящей науки, но в действительности составляющие псевдонауку. Да что там ученые! Даже целые государства, мышление элиты которых ушло недалеко от папуасов, имитируя достижения и государственное устройство других, продвинутых, стран и не вникая в суть, создают гражданское общество, в котором не прослеживается ни одного гражданина, парламент, который ничего не решает; банки, которые никого не кредитуют; частную собственность, основанную на воровстве; политические партии, которые никого не представляют и не имеют идей; свободу слова, которую покупают. Возникают способы обучения молодежи и экзамены, скопированные у других и представляющие собою те же наушники из дерева. Мошенниками предлагаются различные сертификаты и награды, напоминающие раздачу бус. Экономика основывается на разворовывании природных богатств, как, например, фосфоритов на острове Науру. И завершает этот культ конституция, являющаяся ширмой для легализации узурпаторов. Все это так же похоже на настоящую «демократию», как соломенные смотровые вышки на настоящие, но папуасы восторженно хлопают, а верховные шаманы, подверженные культу, с умным видом поглядывают вверх, ожидая самолеты с карго.

– Значит настоящий технический прогресс может привести нас к настоящему карго, а вместе с тем и к счастью? – заметил сосед.

– Я не знаю, что вы понимаете под счастьем. Однако чего бы нам ни удавалось добиться, какие бы технические, социальные, умственные усовершенствования не были достигнуты, но принципиально, перед лицом вопроса о смысле жизни, завтрашний и послезавтрашний день ничем не будет отличаться от вчерашнего и сегодняшнего, – возразил Учитель.

–Нужно задавать вопрос не о том, как улучшить жизнь, а о том, как приобщиться к началу, в котором – залог спасения жизни, – вмешался один из оранжевых братьев.-«Дело», которое может привести к цели, не имеет ничего общего с какой-либо «деятельностью», с какими-либо внешними человеческими делами, а сводится к «делу» внутреннего перерождения человека через самоотречение, покаяние и веру.

–Сама по себе это прекрасная идея – служить какому-то абсолютному и высшему благу. Только вот существует ли оно, это абсолютное вечное благо, служение которому придает жизни смысл?

–Что бы вы не предложили взамен веры в высшее, любовь к земному человеку или любую иную идею, – вскричал оранжевый, – все они оказываются ввергнуты в бессмысленный круговорот жизни, ограничены во времени, и не дают возможности достигнуть последнего, осмысляющего жизнь, удовлетворения.

Учитель отпил глоток воды из стакана, стоящего прямо на полу перед его скрещенными ногами.

– Но многие ли сейчас верят в Бога? – вновь задал вопрос он. – Бегство крестьян в города, потеря связи с прежней общиной даже у малограмотных понижает уровень религиозности. Чего уж говорить о городской молодежи. И вот вместо рая впереди пустота. О какой причастности Богу можно говорить в современном мире? А без этого, я полностью согласен, даже успешный молодой человек не понимает, для чего ему образование, семья. Растет количество самоубийств. Отсутствие реального дела заменяется эрзацами – алкоголем, наркотиками. Бессмысленность существования порождает агрессию. Эйнштейн как-то заметил, что тот, кто ощущает свою жизнь лишенной смысла, не только несчастлив, но и вряд ли жизнеспособен.

–Мы готовы помогать всем потерявшим смысл. Будда призывал делать добро не ради добра, а во имя освобождения от власти зла, – сказал оранжевый.

– К сожалению, соблюдение моральных заповедей последователями Будды не представляет ценности для остальных. Ведь оно помогает лишь самому последователю в перспективе достичь нирваны. Судьба остального человечества его не волнует.

–Вы что же, хотите заменить своим учением и буддизм и Библию? – спросил Ирвин.

–Ни в коем случае? Религия есть великолепный механизм передачи некоторых моральных идей из поколения в поколение. В Бога верит множество прекрасных людей, зачем же подвергать их убеждения сомнению?

– О чем вы говорите? Какие моральные ценности несет религия? – совсем трезво воскликнул Красная Маска. – Среди умеренных верующих любой религии всегда найдутся идеалисты, готовые ради своих надуманных идей совершить убийство, теракт! А мы затем воюем с террористами, не замечая вокруг их респектабельных невольных пособников и сообщников. Если уважать религию, то нужно уважать также и взгляды террористов, так как это одно и то же. И проповеди святого могут породить шахида. Человек, критическое сознание которого отключено по требованию его Бога; человек,"свято" верящий, что мученичество ведет в рай и готовый ради рая умереть и убить других, не наш собрат! Нет! Это боевой конь, готовый растоптать любого, кто не разделяет его самых безумных взглядов! Терпеть религию, это как выпускать тихих сумасшедших на волю не будучи уверенным вполне в их безопасности для окружающих!

–Ну таких может быть один-два на миллион…, – неуверенно проговорил Учитель. -Тем более нужно предлагать человечеству альтернативные идеи, которые бы компенсировали…

–Между прочим, мы встретились с одним носителем вашей новой морали, – ехидно прервал его Ирвин.