Умри вовремя

–Что вы предлагаете? – зловещим шепотом проговорил Секретарь.

–Я предлагаю не помещать отобранных нами детей в Ковчег, – растерявшись окончательно, но убежденно проговорил врач, – оставить их где-нибудь в карантине. А через несколько дней….

–Это что, предательство? – Секретарь бросил взбешенный взгляд на Большевика.

–Он уже говорил мне об этом, – флегматично отмахнулся тот. – Не принимайте близко к сердцу. В конце концов мы его и спрашивать не будем.

–Но ведь обязательно нужно провести дегельминтизацию, выявить больных туберкулезом – с отчаянием бормотал доктор. – Мы имеем уникальную возможность избавить человечество от множества болезней. Не нужно терять ее из-за неоправданной спешки!

– Выведите его! – брезгливо махнул рукой Секретарь. – Когда подводится итог всей нашей борьбы, когда решается судьба революции нам не до рассуждений о судьбе человечества.

Двое членов ЦК, сидевшие у края стола, поднялись и, взяв врача под руки, потянули его к выходу.

– Я не участник вашего заговора, – повернулся тот к сидящим, упираясь и натягивая рукава, за которые его тянули, – это авантюра! Вы все преступники! Вы ничего не сделали из того, на чем я настаивал, а теперь наше общее будущее ставите под удар!

–А ну-ка, подержите его! – вскричал Секретарь поднимаясь из-за стола. -Кого вы нам привели? – обратился он к Большевику, который, вместе с членами ЦК, пыхтя, выламывая руки, помогал тащить врача к выходу.

–Я думал, это интеллигентный человек, а значит должен поддерживать коммунистов!

– Я не из той убогой нищей интеллигенции, которая не имеет морали и всем завидует, – прохрипел врач. – Только такие поддерживают революции!

– Видите! Предательство на каждом шагу! – вскричал Секретарь. – Вы, – обратился он к Большевику, – выведете его и проследите, чтобы он нас не выдал. Каков подлец! Хотел сорвать нам политическую акцию!

–Стоит революции снять узду с толпы, и вся пена, не имеющая морали, уничтожит и вас тоже! – выкрикнул врач уже из коридора.

– Убедились? – повернулся к оставшимся запыхавшийся от гнева Секретарь. – Не только простые люди, ради которых мы идем на жертвы, даже интеллигенты не понимают высоких целей нашего движения. Но теперь некогда разъяснять… . Выполним задуманное. Будущее докажет нашу… . Ну да ладно об этом. Когда планируете завозить детей? – обратился он к вернувшемуся и потирающему руки Большевику.

–Завтра вечером.

–Ничто не должно помешать?

–Сейчас стало рано темнеть. Хорошо бы начать со взрыва электростанции. В темноте и суматохе легче будет осуществить задуманное.

– Об этом позаботятся другие. Главное, в городе практически не останется частей. Танковый полк вывели из города. Правда, неясно, куда его денут дальше. Солдаты говорят, что их отправляют на север. В это верится с трудом, так как танки стоят за городом. Остальные войска в Ковчеге. Заканчивают работы. Не представляю, как рабочих и солдат убрать из Ковчега. Что же, привозить детей прямо к ним? Правда, оружие имеется только у батальона охраны, а его планируют отправить из Ковчега до вселения в него офицеров. А если они не уйдут? Освобождать подземелье силой?

– Главное, чтобы автобусы с нашими детьми подошли вовремя. Кстати, где они сейчас? – обернулся Большевик к Паку.

– В лесу, на базе заготовителей леса, недалеко от северной дороги. Это один из запасных пунктов. Я доставлю их к месту вовремя.

– На этом и закончим, – заключил Секретарь. – А доставку детей осуществим без вас! – бросил он Паку. – Вам же, – обратился он к Большевику, – нужно воспрепятствовать завозу детей, которых подготовили специалисты. Мне доложили, что их перед поселением соберут в порту. Место закрытое, охрана отменная. Так что организуйте все, батенька. Ну, – повысил голос секретарь, обращаясь ко всем остальным, – теперь все по местам. Членам ЦК подготовить рабочие дружины и действовать согласно плана. Главное, провести замену детей! Затем охранять Ковчег от офицеров и жителей города. Наверняка найдутся те, кто захочет остаться в Ковчеге на все время ядерной зимы и спасти свою шкуру. Мы должны пожертвовать собой, но спасти детей рабочих и крестьян!

…Выезжая на северную дорогу из города на старенькой машине, выданной ему из партийного резерва, Пак никак не мог успокоиться. С одной стороны ему поручено участвовать в подмене детей и долг велел ему выполнить поручение. С другой, понимал он, это будет означать уничтожение детей здоровых, проверенных специалистами. И все ради политических амбиций Секретаря, мнение которого освящается почему-то волей партии. Нужно было бы посоветоваться со специалистом. Однако врача Пак, выйдя из сарая, не нашел, и понял, что посоветоваться будет не с кем.

Пак со злостью ударил по рулевому колесу. С какой радостью он избавился бы от тяжести выбора. Но пусто было на дороге, и некуда было свернуть, исчезнуть. Наконец он принял решение.

Через час Пак подъезжал к расположенным в глубине леса двум заброшенным домам лесозаготовителей, куда вот уже несколько дней свозили детей рабочих и крестьян. Хотя было приказано не выпускать детей из домов, несколько ребятишек находились на улице.

–Бегают в туалет, – смущенно оправдывался пожилой начальник охраны, открывая висящие на одной петле разваливающиеся ворота, сбитые из высокого штакетника, – у нас повариха заболела, а так как у нас нет лишнего бензина, сама поплелась домой, в город, пешком. Пришлось самим готовить кашу. Наши двое нянек не успевают переодевать детей. Да и с температурой лежат уже пятеро, – тараторил словоохотливый старик.– А где же наш доктор? Он утром уехал к вам…

Между домами стояли два больших автобуса и пикап, привозивший продукты из города. Пак развернул свою машину носом к воротам.

– Мы немедленно вывезем детей в другое место, – сказал он вновь подошедшему от ворот к машине начальнику охраны. – Здесь их могли выследить. Прикажите немедленно одевать детей и грузить в автобусы!

– Быть такого не может, чтобы выследили! –возразил охранник. – Здесь машину далеко слыхать. Так вот ни одна чужая поблизости не появлялась. А пикап сейчас вернется в город.

– Выследить можно и без машины. Переедем в любом случае. Еше дальше в леса. Ждать уже немного осталось.

–А как быть с больными?

–Грузите всех. Я постараюсь найти и привезти доктора.

Охранник бросился в дом. Вскоре поднялся шум, беготня, плач. Один за другим из дверей стали показываться дети. Чумазые, одетые наспех в какие-то тряпки. И лица у них были серые, болезненные. Или это только казалось Паку? Появились няньки, несущие больных. Откуда-то выползли заспанные, недовольные водители.

Прошло не менее получаса, прежде чем все расселись по автобусам.

–Следуйте за мной! – крикнул Пак.

При выезде на северное шоссе он повернул не к городу, а налево, вглубь острова. И еще более двух часов катил по безлюдному шоссе, на север.

У съезда на одну из множества неприметных проселочных дорог ведущих вглубь леса он остановился и внимательно осмотрел небольшую лужу. Но нет, она была вполне проходима для маленького отряда. Еще полчаса езды и они остановились в самой чаще, у небольшого ручья, рядом с которым стоял длинный деревянный сарай с полуобрушившейся крышей. Дальше дороги не было. Лесорубы давно не посещали это место.

С трудом развернувшись на заросшей молодой порослью поляне между несколькими трухлявыми поленицами он, пропустив на поляну автобусы, вышел из машины.

–Здесь вы пробудете до завтра, – сказал Пак вылезшим из автобусов водителям. – Я, или кто-нибудь из наших, вернется за вами завтра ближе к вечеру. До этого старайтесь не выдавать себя. Если вас выследят офицеры безопасности, я не дам и медного гроша за ваши жизни. От машин далеко не отходить, вечером огня не разводить. Детей разместить в сарае и в автобусах.

–А если никого не будет? – предусмотрительно поинтересовался начальник охраны.

–Тогда ночью выезжайте, только держите путь на север острова, и раздайте детей их родителям. Насколько я помню все они были собраны на севере?

– А как быть с едой? Ведь у нас лишь сырые продукты.

– Приготовьте их сейчас, пока светло. Думаю, дыма с дороги не увидят.

–У нас практически не осталось бензина, – сказал один из водителей автобусов. – Нам его дали только, чтобы довезти детей до Ковчега, а мы забрались так далеко в лес. Теперь и до дороги, с которой свернули сюда, не хватит.

– Мы привезем вам бензин, – произнес Пак, презирая себя за эти слова.

Убедившись, что все идет по плану и все исполнители достаточно напуганы, он отправился назад. У обследованного уже раз ручья он тщательно пропахал подобранной палкой мокрую землю, затирая следы. Теперь никто не смог бы отыскать автобусы без его, Пака, помощи.

– Настроение у людей под стать погоде, – говорил Паку за ужином его товарищ по школе, ныне рабочий консервного завода, к которому, как на конспиративную квартиру, Пак прибыл на отдых. – Наши на заводе дорабатывают последние часы. Нечего стало консервировать. Туристов, говорят, всех потопили, – понизил он голос до шопота, – хунта зверствует, потому на улицах тишина. Все запуганы. А на заводе скопилось достаточно продукции. Хозяин скрывает её от военных. Наверное, хочет припрятать. Секретарь поставил задачу захватить консервы силой, и когда дети крестьян будут в Ковчеге, завести продукты туда. Тебе нельзя появляться дома. Всех членов Центрального Комитета служба безопасности знает. Твои мать и сестра будут под нашей защитой.

Пак поддакивал отрешенно, размачивая сухари в сладком чае.

Постелили ему в зале на диване, и после всех треволнений дня он погрузился в тяжелое, тревожное забытье.

Через некоторое время ему почудилось, что он поднялся и, обходя какие-то грязные валуны, появившиеся в зале, вышел на улицу. Очевидно был полдень. Он шел по городу, залитым холодным, не дающим теней светом оловянного солнца. И в то же время, он знал это, была ночь. Улицы были пустынны. Мертвый город и звенящая, вселяющая ужас тишина. Не было растительности и птиц. Голые, будто нарисованные здания с черными провалами окон, стояли на безжизненном сером асфальте. Он сворачивал во враждебные, незнакомые переулки, хотя понимал, что провел здесь всю свою жизнь.

Внезапно появился прохожий. Он удалялся от него по улице. Сздади была видна только шляпа и длинное, до пят, пальто, будто с вешалки снисподающее с его квадратных плеч. Прохожий будто плыл над дорогой, ног его не было видно. Пак зачем-то догнал, дотронулся до его плеча, и, о ужас, что-то отвратительно хрустнуло. Прохожий обратил к Паку свое серое, мертвое лицо. Из открывшейся черной щели, где должен быть его рот, хлынул поток темной крови, и с немым укором в бесцветных провалах глазниц прохожий опал вниз, как растаявший снеговик, тут же превратившись в кусок грязи на асфальте.

Разверзлись, будто клоаки, темные проемы в домах, и из них вывалились новые силуэты, среди них были очень близкие Паку люди, он знал это, но никого не мог опознать. Уже с самого начала они колыхались, будто пузыри, и достаточно было нечаянного, оплошного взгляда на их скорбные фигуры чтобы они лопались, взрывались, как переспевшие сухие дождевики.

«Я не хочу, не хочу… – хотел крикнуть Пак, но не мог вытолкнуть слова из сухой, спазмированной глотки.

Вдруг страшный, холодный взгляд Секретаря настиг его и Пак тоже лопнул, взорвался.

Кто-то тряс его за плечо. Серость мертвенного рассвета заполняла комнату. Проснувшись живым Пак испытал острое желание закричать. Зарывшись лицом в подушку он стоном выдавил весь ужас пережитого и поднял голову, потный и слабый.

–Где дети? – донесся до него голос Секретаря.

–Какие дети? – растерянно, еще не освободившись от ночного кошмара, спросил Пак.

–А я думал, что это ты увез их, – озабоченно произнес Секретарь, – но человек со сна не может притворяться.

–Пусть так! Но куда в таком случае они могли деваться? – проговорил стоящий рядом Большевик. – Охранник вне подозрений, а поди же, вместе с детьми исчез и он, и автобусы. Кто еще мог знать об этом месте?

– Только врач! –задумчиво проговорил Секретарь.

– Теперь о детях не узнаем до тех пор, пока не проявятся сами, – с досадою резюмировал Большевик.

–А вы хорошо их искали?

–Наши люди проехали по северному шоссе более ста километров. Никаких следов. А ведь два автобуса не иголка.

–Перестаньте оправдываться! – оборвал его секретарь. – Теперь ваша задача уничтожить, да-да, – поднял он руку предотвращая возражения, – уничтожить в порту два автобуса с уже отобранными детьми. Как только электростанция… Ну, вы понимаете! Ведь её взорвут другие ваши люди, не так ли? В темноте революции совершаются проще. Если хунта действительно озабочена спасением детей, то некомплект она вынуждена будет пополнить нашими. А уж в этом случае они найдутся, уверяю вас. Вам же, – обратился он к Паку, – необходимо с вашей дружиной захватить запасы консервов на заводе и охранять их. После взрыва электростанции к вам прорвутся наши машины. Если же вывезти консервы не удастся, то уничтожьте их.

– Может в этом случае раздать их семьям рабочих? – возразил Большевик.

–Ни в коем случае! Консервы станут поводом для падения морали среди рабочих. Появятся спекулянты, воры. Время-то голодное пришло! Но опасайтесь! В наших рядах предательство! Жаль, времени на расследования уже нет!

Они оба вышли не попрощавшись и не дав Паку произнести ни слова.

КЛАДБИЩЕ

Будь проклят тот, кто дал

Мне бытие, ведущее лишь к

Смерти!

(«Каин».Д.Г.Байрон)

Воля Пославшего Меня есть та, чтобы всякий,

видящий Сына и верующий в Него,

имел жизнь вечную; и Я воскрешу его в последний день.”

/6 Иоанн, 40/.

Гул мотора обмяк и захлебнулся. Плотная стена деревьев и кустарников мокро блестящими в свете фар листьями отгораживалась от отвоеванной у них площадки для разворота машин.

Поль вопросительно оглянулся на Гэмфри, но тот только недоуменно поднял брови, и на лбу его, озаренном тусклым отблеском подрагивающего света, проявились дополнительные морщинистые тени. В тупике просматривалась еще пара таких же унылых, с продольной черной полосой вдоль борта, старых автобусов, как и тот, который с дребезжанием и завываниями еле доволок сюда свое потрепанное тело. Далее, за пределами зеленой стены, угадывались могилы.

–Идите за мной, – сипло, с придыханием проблеял монах, сидящий во время поездки на приставном стульчике рядом с водителем, а теперь вышедший уже из автобуса и придерживающий усталую скрипучую дверцу.

Этот сиплый голос некоторое время назад неприятно поразил Поля, когда монах пытался сквозь стекла закрытых по случаю холода окон коттеджа огласить приглашение на сходку. Поль тут же согласился, но только чтобы прервать тревожно-гулкий стук в окно залы, который мог разбудить Елену, находящуюся в спальне.

Свет фар увял, как только за ними звякнула дверь. И мир исчез. Тучи как крышка погреба задерживали тьму у земли. Ни проблеска с небес. Ни городского, по случаю отключения света, зарева.

Держась еле различимой раскачивающейся впереди тени, вновь прибывшие крались некоторое время во тьме. Дождь прекратился, но с океана, накатный шум которого доносился отчетливо, тянуло сырым, промозглым ветром. Под ногами холодно чавкало.

–Здесь ступени, – просипел монах.

Услужливая рука поддержала Поля, и в полной темноте он буквально сполз, как в нору барсука, примерно с десятка ступеней, прежде чем красноватые отблески неуверенного света изнутри очертили дальнейший путь. Резкий запах свежеструганных досок и теплой подвальной сырости пахнул в лицо. Короткий переход, и вот три луча, три трепещущих свечи на столе метрах в десяти от них, разгоняющие мрак по углам вместительного подземного грота.

Перед свечами, напряженно вглядываясь во тьму сквозь ослепляющий их свет на шум шагов, притаились две черные тени.

На низких скамьях, расположенных амфитеатром перед свечами, как костяшки на счетах, разбросана была еще дюжина темных фигур.

Как швейцар в темноте кинотеатра разводит опоздавших зрителей, монах подвел вновь прибывших к свободным местам, и Поль скорее догадался, нежели увидел, что садится на отструганную крышку новенького гроба. Оказывается, за низкие скамьи сошли крышки. К раздражению от ночной поездки в холодном и тряском автобусе, (их попросили не пользоваться своими автомобилями) прибавилась теперь мучительная мысль о смоле и несовместимом с ней замечательном костюме, которым Поль еще не перестал гордиться. Есть ли смола в местных гробовых досках? Напряженная тишина, при которой прибывшие ранее ожидали рассаживания новичков, отвратила Поля от вопроса соседу. Еще больше испортила настроение мысль, что нужно было, наверное, поздороваться при входе. Ведь не на киносеанс же они прибыли, в самом деле.

Глаза, подзабывшие свет фар, уже ясно различили меж тем стол под свечами – поставленные друг на друга два гроба.

– Не будем терять времени, братья, – поднявшись (и неверный свет затрепетал) объявил один из сидевших перед свечами, оказавшийся монахом. – Думаю, вы извините нас за столь позднее совещание на кладбище в мастерской гробовщика. Здесь собрались те из специалистов, которым мы можем доверять, для обсуждения крайне важного дела. Приходится действовать скрытно, так как некоторые священнослужители имели неосторожность выдать знание истинной, а не рекламируемой, тайны Ковчега во время богослужений, за что мы впали в опалу у правителей.

Пальцы убитого священника, царапающие лужу. Глухой стук головы о плиты. Гэмфри передернуло от воспоминаний.

– Вопрос стоит о создании церкви в Ковчеге, – продолжал оратор. – Многим этот вопрос может показаться недостаточно серьезным для ночного совещания, но Церковь так не считает. Служители Церкви обязаны продолжить свою миссию среди детей. Являясь одним из последних посредников между Богом и людьми на этой грешной земле, призываю вас в эти тяжелые дни вспомнить о Господе нашем. Матвей писал для евреев. Марк писал для римлян. Лука писал для обращенных из язычников. Я же взываю к вам, нашей последней надежде. Вдохните факел веры в учеников ваших! Не допустите падения нравов, забвения заповедей Господних, погибели душ детей наших без Бога!

– Это действительно совсем не принципиальный вопрос, уважаемый, – раздался грубый голос Красной Маски с гроба, стоящего в углу. Слабый гул оживления пронесся по подземелью, лица сидящих обратились на голос. Даже здесь, при колеблющемся, еле разгоняющем мрак свете угадывалось его широкое испитое лицо. – Избавьте хоть в этой тюрьме детей от изучения закона Божьего. Я вот под Солнцем ходил и то еле его вынес.

–Вы заблуждаетесь, сын мой, – раздраженно возразил монах. – Ведь целью жизни нашей является спасение души для вечного существования. Разве можно спасая тела детей не думать и об их душе?

–Наверное, небо перенаселено! Господь решил избавиться от надоевшего ему и ненужного более человечества, послал безумие политикам, допустившим катастрофу, и глупость пастве, потворствующей этому. А мы, спасая детей, идем против воли творца! – ядовитый тон свидетельствовал, что Красная Маска желал опохмелиться, чему не способствовала обстановка.

–Не кощунствуйте! – вскипел монах, взметнув крыльями накидки, и черная тень за его спиной вспухла, раздалась вширь. Слабые огоньки свечей затрепетали. – Господь дал нам свободу воли. Пусть виновники гибели человечества сами держат ответ перед судом собственной совести, а затем и на Страшном Суде. Господь здесь ни при чем!

–Извините, если я задел ваши чувства. Но для чего нужна была Церковь и зачем ее навязывать будущему, если ее призывы к совести оказались недостаточными, чтобы спасти хотя бы верующих? И для чего, в таком случае, нужны её представители в Ковчеге? Чтобы под шумок разговоров о Боге объедать оставшихся в живых?

Последние слова Красной маски вызвали ропот.

–Я тоже призываю не терять времени, – раздался знакомый голос Рэда из переднего ряда. – Жаль, что не объявили тему обсуждения заранее, навряд ли кто явился, не до того… Жизнь, я считаю, нужно прожить счастливо здесь, на земле, а не строить иллюзий насчет бессмертия, теряя при этом радости настоящего, поэтому я поддерживаю Энергетика. Но это моё личное мнение, и я не навязываю его большинству.

– От вас нечего было ожидать другого. Ведь вы являетесь автором аморального состава групп детей? – проскрипел второй монах.

– Действительно, мы оставляем 29 девочек на одного мальчика, – ответил Рэд своим обычным усталым и равнодушным голосом. – Но ведь только от женщин зависит темп воспроизводства. Искусственное оплодотворение и метод отбора жизнеспособных зародышей позволит быстро увеличить население, избежать накопления генетических заболеваний у потомков. Но для этого в Ковчеге нужны подготовленные врачи, а не …

–Вы забыли о морали! Каких монстров вы вырастите в подземелье, если заранее планируете греховное соитие одного со многими женами?

– Что считать греховным подсказывает нам жизнь, а не небо. Некоторые религии допускают многоженство. В нашем случает уже в следующем поколении соотношение полов будет обычным, так что можно простить этот грех. Лишь бы они были, эти следующие поколения!

–В отличие от вас, кроме жизни остающихся мы можем спасти и их бессмертные души. Дело за малым…

– Собственные души вы, надеюсь, спасли, разбивая лбы в поклонах, умерщвляя какую-никакую, и без того полумертвую плоть? – воскликнул Красная Маска, – и немного потеряете, отказавшись спасать остальных?

–Бог завещал любить ближнего, только его ради стараемся! – выкрикнул второй монах. Длинный тощий нос Брейгелевского слепца высунулся из-под капюшона на свет.

–Если смыслом жизни является служение Богу, меняю пять таких смыслов на одну бабенку, – хихикнул Красная Маска. Аудитория зашевелилась.

–Друзья, вы заметили, как быстро мы изменились? – вскочил Историк. Вместо нервного, тощего лица Поль видел во тьме лишь светлое дергающееся пятно. – Неделю назад я посмеялся бы над самой возможностью подобного совещания. А сегодня мы всерьез решаем, оставить ли в Ковчеге попов! Ночью! На кладбище!

Искусный оратор, он опустил голос до свистящего шепота.

–Я согласен! Религия действительно нужна остающимся, – проникновенно возвысил он голос. – Ведь, в конце концов, Бог является той точкой отсчета, той опорой, которая и дает нам цель и смысл жизни, которая в начале веков объясняла мир, делала его понятным. Потому религия неизбежно появляется в любом из человеческих сообществ. Как детская болезнь. Если мы не оставим ее в наследство, наши потомки, тяжелые времена которых я предвижу, вынуждены будут заново придумать Бога, чтобы противостоять враждебным силам природы хотя бы в воображении.

–Истинно так, сын мой, – благожелательно отозвался свечеосиянный стол.

– Но ни в коем случае нельзя оставлять в Ковчеге священников, – передернулся от похвалы Историк. – Если оставить одного, то мы должны взять на себя тяжесть выбора истинной религии. Ведь католик не будет проповедовать ислам и наоборот! Следовательно, нужно оставлять представителей всех имеющихся конфессий. Представляете толпу?– Здесь плут поднял руку, останавливая желающих возразить.

–Выход есть! Для проповеди всех видов религий нужен неверующий, который не будет ни одной из религий отдавать предпочтение. Нужен Историк! Историк, знающий суть всех религий. Историк, знающий ее истоки и неотвратимость, с которой идея Бога становится на определенном этапе тормозом развития человечества. – Голос окреп, заполнил зал, и даже свет свечей будто колебался от звуков. – Историк один заменит легион болванчиков, болтающих от имени только своего Бога. Он покажет, что обществу нужен закон, ибо без закона нет и преступления. И закон должен быть выше религии! Потому что церковники объявляют все выгодное им богоугодным и праведным, и таким образом придают благопристойность, и, что особенно отвратительно, законность своей злобе, ограниченности и эгоизму. Вспомните хотя бы инквизицию! Я за широкое просветительство идей о Боге, чтобы информация убивала эмоции, чтобы не было проявлений фанатизма. Я за религию, но против священников!

–Нет-нет!– вскочил черный балахон, – это теперь и здесь вы говорите о Боге, но стоит вам попасть в Ковчег, как вы забудете о своем обещании. Ваша заблудшая душа не стремится к духовному. Только верующий будет исполнять долг свой за совесть, так как служение Богу есть его внутренняя потребность.

–Зачем оставлять в Ковчеге Историка? – буркнул в наступившей тишине Физик, блеснув отражением свечей в стеклах очков. – Все в мире только сумма моих ощущений. Какой смысл создавать историю ощущений? История-фикция, а историки просто призраки, занимающиеся классификацией образов.

–Зрительные проекции ваших ощущений крайне нечетки, если они требуют помощи стекляшек,– ядовито парировал Историк. – Как вам через очки разглядеть историю?