Умри вовремя

–Ладно, поезжай, – обернулся мужчина к сыну. – Кстати, если не будет гореть лампа, (керосина не достать, – объяснил он, повернувшись к Инспектору) проберешься к постели на ощупь. Только ничего не урони!

–Куда едем? – спросил Таксист, захлопывая дверцу инспекторской машины.

–В тюрьму?

–Зачем в тюрьму?

–Там содержится один из подозреваемых. И туда же только что доставили свидетеля.

–Но в городе говорят, что тюрьма не работает? – Таксист подозрительно посмотрел на Инспектора.

–Из-за трудностей со снабжением пришлось ликвидировать самых недисциплинированных заключенных. У нас ведь практически военное положение. Но разве может народ жить без тюрьмы? Ведь для многих она дом родной, не так ли? – ухмыльнулся Инспектор.

– В тюрьме сидят вполне порядочные люди, – с вызовом проговорил Таксист. – Вот у меня там есть друзья.

– За какие же добродетельные дела они туда попали?

–Каждый за свои, – неуклюже ответил Таксист. – Но про то, что там недобродетельные люди, вы ошибаетесь! Каждый из них ничуть не хуже тех, кто на свободе.

– Я знаю многих из них, – возразил Инспектор, – и все они, как правило, эгоисты, ради собственной выгоды готовые на любую подлость!

– Ради своей выгоды готов на все любой человек!

– Это почему ты так считаешь? – искренне удивился Инспектор, выруливая на основную дорогу из узкого проезда.

–Потому что только сумасшедший ведет себя неадекватно, не ради выгоды.

–Ну, а бескорыстно творящие добрые дела? Они что, даже жизнью жертвуют за других ради своей выгоды?

– Конечно! Более того, ради нее самой, этой выгоды, не останавливаются ни перед чем, даже перед собственной смертью! Ни один из тех, кого вы называете преступниками, не заходит так далеко! Ведь все якобы альтруисты просто воспитаны так, что им приятно оказать кому-нибудь услугу, помочь, совершить подвиг, спасти. А если он этого не делает, его мучает совесть, он переживает, презирает себя. Это больной человек! Избавляясь от угрызений совести, то есть ради собственного спокойствия, ради собственного комфорта, удовлетворяя свою потребность, он и совершает добрые дела с тем же рвением, с каким убийца приставляет нож к жертве ради кошелька. Оба достойны друг друга! И я не вижу между ними разницы. Оба эгоисты.

–Интересно! – только и смог воскликнуть Инспектор. – Ну, а убийцы? Они тоже благородные люди?

–Чем же они отличаются от остальных? Убивают чаще всего из самообороны, убивают свидетелей. Все обосновано. Все благородно.

–Никогда не приходило в голову! – Инспектор был ошарашен выводом.

Между тем они промчались через весь безлюдный город по черным, нахохлившимся улицам, не останавливаясь перед неработающими светофорами.

–Интересно, кому какое теперь дело до каких-то там аварий, – проговорил Таксист. – По-моему, так начинается конец света?

–Скоро подойдет очередной танкер…

–Ну, в это не верят даже дети!

– Это официальное сообщение!

–Ну, если вы верите… . Вот в заливе около заброшенных каменоломен все забито танкерами. Из верхнего города все жители могут это видеть. Почему бы не использовать немного горючего для электростанции оттуда?

–Начальству виднее, – кратко подытожил Инспектор.

–Здесь никого нет, – воскликнул Таксист, вглядываясь в мрачный контур безжизненного здания тюрьмы, по темным провалам окон которой скользнули лучи фар подъезжающей машины.

–Вы считаете, что в эту ночь мне больше нечего делать, кроме как возить вас по городу и привезти, в конце концов, в пустое здание? – резонно возразил Инспектор. – Отрезали провода, вот и нет света. Приходится работать при фонарях.

Таксист замолчал растерянно.

–Идите за мной!

Инспектор быстро прошел через ворота, оставив фары машины включенными, рассыпчатый свет которых разбавлял густую тьму двора. Таксист торопливо последовал вслед, стараясь не отстать от света фонаря, которым Инспектор осветил высокие пороги металлических решетчатых заграждений у входа в дежурное отделение. Из дежурки они проследовали в коридор. Луч скользнул по анфиладе открытых дверей, уходящих в сумрачную перспективу.

–Зайдите сюда и подождите! Сейчас я приведу второго участника!

С этими словами Инспектор открыл дверь подготовленной камеры (в лицо пахнул сладковатый дурманящий запах тления) пропустил вперед Таксиста, освещая лишь пол, и, как только тот перешагнул порог, шагнул в непроглядную темень своей бетонной могилы, резко и сильно захлопнул за ним пушечно грохнувшую дверь. Лязгнул засов, щелкнул замок.

–Что это? Зачем? Не закрывайте! Я подожду и так! Не уходите! – спохватившись, в панике закричал Таксист, ничего не понимая, бросившись назад к двери, ударившись. Заколотил кулаком.

–Я и не думаю никуда уходить, – сказал Инспектор, открывая оконце для передачи пищи. -Отойди-ка! Я посвечу на место, где ты будешь лежать.

Фонарный луч злорадно взорвал темноту, и в луче будто прыгнул в глаза, будто ударил – ярко освещенный голый торс. И только присмотревшись, можно было разглядеть и грубый шов поверху живота, и лицо, вымазанное сукровицей.

–О, Боже! – потрясенно простонал отпрянувший Таксист, и вдруг ревущие звуки рвоты донеслись из камеры. Рвоты до судорог. До изнеможения.

Когда Инспектор приблизился к проему, пытаясь разглядеть, на него пахнуло кислым, и он отпрянул, поморщившись.

–Ты чего это так реагируешь? Это твой сосед! Точнее соседка! Подойди поближе! Ты прекрасно знаешь эту девушку. Правда, до встречи с тобой она выглядела гораздо лучше. Скажи мне, ты узнаешь ее?

Молчание было ответом. Инспектор взглянул в оконце, поправил луч фонаря, так, чтобы все тело было освещено, как экспонат в кунсткамере.

–Я не знаю, кто это!– глухо, с трудом, переглатывая, произнес Таксист.

–А я напомню тебе. Ночь переворота. Ты сажаешь девушку в городе, предположительно возле ресторанчика на берегу, и везешь в отель «Океан». Однако проезд в него перекрыт военными. Опасаясь, что при проверке документов у тебя обнаружится просроченная страховка, ты проезжаешь по кругу мимо них дальше по дороге к поселку специалистов, и сворачиваешь вправо в кусты у дороги. Действительно, оттуда просматривается отель, так как он находится ниже, на берегу, и с холма виден ясно. Могу предположить, что ты уговорил её переждать переполох. Даже деревья с того места не загораживают вида, и отъезд военных был бы тут же замечен. Однако ожидание затянулось. Я не берусь дальше конструировать твои отношения с пассажиркой. В конце концов, кончилось тем, что ты изнасиловал ее, потом вынужден был оглушить ударом по голове, а затем и задушить. Думаю, она кричала, и ты боялся, что вас услышат военные, стоящие у развилки? Выезжая на дорогу, ты чуть не столкнулся с иностранными специалистами. Наверное, ты был напуган произошедшим, потому и покинул место убийства раньше, чем военные оставили свой пост. Сам не зная зачем, офицер записывал все проезжающие машины. Твою фамилию и номер машины он записал также. Поэтому расследование было настолько простым, что мне нечем похвастаться. Я могу доказать каждое свое утверждение, но сейчас это излишне. Ты признаешь свою вину?

В ответ слышалось лишь тяжелое дыхание, затем Таксист в бессильной злобе стал колотить кулаком по двери, выкрикивая короткие ругательства.

–Правильно, надо разрядиться! – спокойно прокомментировал Инспектор. – Ты пока приходи в себя, а я отойду по делам. Если ты еще не был в таких камерах, то подсказываю. Туалет, как обычно, в углу. Я открою воду. Здешний резервуар полон, так что воды тебе хватит надолго.

Луч фонаря выскользнул из камеры.

–Подождите! Не оставляйте меня! – панически закричал из тьмы Таксист. – Какое право имеете вы держать меня здесь? Немедленно откройте дверь! Мой отец убьет вас, когда узнает, что вы заперли меня?

–Э-э! Да ты еще угрожаешь? И это вместо того, чтобы каяться? Будем считать, что у тебя просто шок от неожиданного разоблачения. Нужно время, чтобы одуматься.

Инспектор быстро прошел в дежурку и, не задерживаясь и стараясь не вслушиваться в грохот и крики, доносящиеся из коридора, вышел на улицу.

По большому счету делать было нечего. Работа закончилась навсегда. Сев в машину, он, чтобы скоротать вялое время, включил местную радиостанцию, которая работала, несмотря на отсутствие света в городе. Диктор уверенным голосом сообщал о временных трудностях в снабжении электростанции топливом, из-за чего наблюдаются веерные отключения энергии по всему острову. Затем сообщалось о скорой подготовке укрытия, которое многие в последнее время стали называть «Ковчегом», для временного размещения населения при возможном выпадении осадков, и говорилось о необходимости первоочередного обеспечения Ковчега продовольствием и средствами гигиены. Жителей призывали оказывать содействие солдатам, собирающим продовольствие и все необходимое для Ковчега. После известий продолжилась бесконечная юмористическая программа. Избитые шуточки под монтируемый оператором смех невидимых зрителей. Незаметно Инспектор задремал. Очевидно, радиостанция прекратила вещание, поэтому его не пробудил ежечасный выпуск последних известий. Часы на приборной доске показывали, что прошло два часа с тех пор, как он покинул тюрьму. Пора было возвращаться.

Внутри было темно и тихо.

–Ты жив еще? – Инспектор направил луч фонаря внутрь камеры, вырывая из тьмы блеск скользких стен, деревянный настил, холодную белизну трупа.

–Жив, – безжизненным голосом отозвался Таксист.

–Вот теперь можно и обсудить все без излишних эмоций.

–А что я сделал? – Таксист, видимо, продумал линию защиты. – Я видел, что из гостиницы увозят людей силой. И все они все равно погибли на следующий день! Это было ясно всему городу, когда в порт вернулся теплоход без людей. Так что я лишь на несколько часов сократил ей жизнь. За что же меня наказывать?

–Так ты решил убивать наперегонки с другими? Следуя твоей логике убийство вообще не нужно считать преступлением. Подумаешь, укоротил временное существование. Тем более если это тяжело больной, или старый человек. Может быть, подобные убийства даже нужно поощрять?

–Я не говорил этого! Но если бы я отвез ее в Отель, ее бы все равно убили на теплоходе на следующий день! Так что…

– Мы все временные на этом свете. Убивая человека, ты отнимаешь у него только миг, которым он живет в данную минуту. Ведь прошлое уже прошло, а будущее еще не наступило. Значит, ни прошлым, ни будущим он не владеет, и ты не можешь их отнять. И потому все равно, кто перед тобою. Здоровый младенец, которому жить век, или от безысходности принявший яд старик. Именно за потерянный миг настоящей жизни я и должен наказать тебя.

– А если бы я подстрелил на лету самоубийцу, бросившегося с моста?

–И в этом случае ты был бы убийцей. Но ты задаешь странные вопросы. Как будто всегда думал об убийстве и заранее оправдывал его. Ты, наверное, и раньше уже убивал?

–Нет, нет! Никогда не убивал! – с внезапно проснувшейся надеждой воскликнул Таксист. – Ведь за это наказывают…

–Значит, раньше ты не убивал лишь из боязни мести или другой ответственности. Тогда ты не человек, а плохо дрессированное животное, которое выходит из-под контроля, когда дрессировщик забывает палку?

Таксист помолчал.

– Плохое воспитание не может быть основанием для осуждения!

– А мы не на суде. В данный момент я просто частное лицо, из-за дурного, с твоей точки зрения, воспитания ненавидящий несправедливость. И вот, ради собственного спокойствия, ради собственного комфорта, удовлетворяя свою потребность, как и любой эгоист на моем месте, я хочу восстановить справедливость.

–Так и я хочу справедливости.

–Что же, по-твоему, есть справедливость?

–Меня должны судить по закону.

–Ты, наверное, надеешься, что в такой обстановке суда никакого не будет, и ты избежишь наказания? Ну, нет! Суд – это процесс, в котором судьи уравновешивают проступок и наказание согласно предварительно заключенного договора, или закона. Но так как мы здесь только двое, мы не можем опираться на закон. Ведь он предусматривает прокурора и адвоката, чего мы лишены. Значит, будем договариваться, восстанавливать справедливость прямо здесь и сейчас. В присутствии потерпевшей.

–И вы потребуете для меня срока, и будете жить здесь, в тюрьме, охраняя меня?

–Мы отступим от обычной процедуры суда. Начнем с преступника. Какое наказание, по-твоему, было бы справедливым? Мы сравним наши представления о справедливости и вынесем решение. Согласен? – Инспектор выключил фонарь, вынул его из оконца. – Батарейка садится, – прокомментировал он свое действие,– а ты уже должен был запомнить, что тебя окружает. Тебе свет не нужен.

–Я думаю, – заговорил Таксист с надеждой в голосе, – что меня можно арестовать на то время, на которое я укоротил ей жизнь.Тем более, она была верующей. Я потом снял с её шеи крестик. Значит, помог ей попасть в Рай пораньше. Разве это грех? К тому же она хоть перед смертью узнала, что значит быть с мужчиной. И как по-человечески жаль тех, остальных, которые назавтра умерли совсем зря!

–Тебе жаль, что перед смертью их не изнасиловали? Довольно интересная логика. А насчет срока, так это часов на двенадцать?

–Я так думаю.

–Как за плевок в общественном месте? Несправедливо! Ведь я уже объяснял, почему нужно наказывать за любое убийство. Уж если на то пошло, у тебя нужно отнять то же, что ты отнял у убитой.

–Вы хотите убить меня? – насторожился Таксист.

– «Око за око» никак не поможет убитой. Я считаю, что справедливым было бы сделать что-нибудь, продляющее её жизнь.

Таксист опешил. Затем его голос послышался рядом. Наверное, подвинулся к оконцу, пытаясь разглядеть Инспектора, понять.

–Что вы имеете в виду? – наконец спросил он.

–Я предлагаю тебе съесть её.

–К-как? – выдохнул Таксист.

–Способ обычный. Тем более, сейчас в городе трудно с продуктами, и за ужином, я уверен, ты не ел мяса.

Молчание в ответ.

Инспектор приблизился к проёму.

Ужасные запахи.

–А-а, зачем?

– Видишь ли, все, что мы едим, не просто используется для получения энергии. Еда – не хворост, а тело не топка, в которой еда просто сгорает. Значительная часть ее остается в организме, так сказать, потребителя, встраивается в состав его клеток. Жертва становится частью охотника. В этом заключается великая справедливость природы.

–Вы это серьезно?

–Никогда не был более серьезен.

–Но я не смогу…

– А я не предлагаю! Это наказание, а не предложение. В самом углу камеры, за трупом, я приготовил кастрюлю, нож и вилку. Там же керосин в бидоне, керосинка и спички. Оцени! Забочусь о тебе, как отец родной! Труп весит около шестидесяти кило, без костей килограмм сорок пять. Без хлеба килограмм пищи в день – вот тебе и достаточно еды на полтора месяца. После этого я буду обязан выпустить тебя. Ведь тогда в твоем теле будет значительное количество останков убитой. А она невинна! Ее не за что наказывать?

Молчание было ответом.

–Мне вновь дать время обдумать предложение?

–Нет, нет! – Таксист тяжело дышал. Наверное, до него лишь сейчас дошел весь ужас предложенного. – Я ничего не понимаю! Вы не шутите? Как вы можете предлагать мне…? Да вы просто больной человек! Вы извращенец! Хотите заставить меня делать мерзости, а сами будете наслаждаться картиной, наблюдая через окошко в двери? Подлец! Никакой вы не полицейский! Грязный ублюдок…

Крик резонировал в пустых камерах, гулко разносился по мрачному зданию.

–Довольно! Твой поступок гораздо страшнее, и какое бы не выдумать наказание, оно не перекроет вины. Я же предлагаю простой выход. Дней через пять, посидев в камере и проголодавшись, ты сможешь по-настоящему оценить мое предложение. Кстати, соль я тоже не забыл. Оторвал от себя. Ведь в последнее время весь город, почуяв что-то, запасался ею. Еле достал. Советую предварительно проварить и засолить мясо, не то будешь есть протухшее.

–Сам ешь! Немедленно открой дверь! Все равно я выйду! И убью тебя, клянусь родными!

– Если хорошенько подумать,– невозмутимо продолжал Инспектор,– мы всю жизнь питаемся трупами. И ничего, привыкли. Представь, ты пришел с охоты, а тушу не положил в холодильник, вот она немного и того….

Дикий хохот прервал его. Или рыдание? Постепенно хриплые звуки перешли в всхлипывания:

–Вы издеваетесь надо мной? – с робкой надеждой в голосе проговорил Таксист.

–Я говорю совершенно серьезно! – медленно, значительно произнес Инспектор.

–Боже мой! – дрожащим голосом воскликнул Таксист, помолчав. – Ну, может быть, достаточно съесть лишь мозг? Ведь только мозг и есть человек! Что к личности может прибавить печень? Нога?

–Ты ошибаешься! Все наше тело – есть наше «Я». Каждую секунду все новые порции крови омывают мозг, придя к нему от рук и ног, от внутренних органов. А с кровью доставляются и питательные вещества, и белки для замены клеток, и вода. То, что минуту назад было ногами, уже мыслит. Я говорю это не для того, чтобы показать свою эрудицию, ты понимаешь! Мы мыслим всем телом, а потому, чтобы полнее воссоздать личность, нужно съесть тело все!

–Так может и мое нынешнее тело слагают остатки невинных созданий, над которыми вы теперь издеваетесь, доводите до самоубийства! Ведь даже ремень с меня не сняли! И дали нож!

–Если тело твое до тебя принадлежало ангелу, то ты его осквернил своим поступком, превратил в монстра!

Несмотря на напористость слов, Инспектор почувствовал вдруг сомнение в своем поведении. Последний довод Таксиста сбил его с толку. Однако отступать было нельзя. -Я даю тебе шанс искупить вину. Если ты покончишь с собой, то это будет твой выбор. И, возможно, правильный.

– Я боюсь даже присесть на нары? Я всегда боялся трупов! Как смогу я остаться с ней в этой темноте?

–ЗАЧЕМ ЖЕ ТЫ УБИВАЛ, ЕСЛИ НЕ ЖЕЛАЛ СЪЕСТЬ?

Таксист помолчал потерянно. – Но кто же убивает ради…? – промямлил он, наконец.

–Но ведь только такое убийство оправдано природой. Потому если ты убил, то съесть обязан.

Инспектор вдруг в бархатной темноте ясно представил, как Таксист грязными мозолистыми руками будет браться за мягкое, податливое, покрытое трупными пятнами тело, и резать, и рвать его, и подносить ко рту, и тошнота комком подступила к горлу.

–Мое решение оставить тебя здесь единственно правильное, – с трудом проговорил он. – Съешь труп и получишь свободу! Прощай!

–Но почему только я?– вдогонку с отчаянием кричал Таксист. – А где остальные убийцы? Почему их вы не судите как меня?! Пусть и они будут рядом! Поднимите останки убитых! Раскройте могилы! Устройте покаянный пир! ПУСТЬ КАЖДЫЙ, КТО УБИЛ – СЪЕСТ…!

ЗАСЕДАНИЕ ЦК.

Железной рукой загоним человечество в счастье!

/Надпись на коммунистическом плакате/

Колченогие стулья вокруг стола, сбитого из длинных, кое-как подогнанных друг к другу горбылей. Заскорузлые крошки и ржавые пятна чая на грязной струганной столешнице – вот первые впечатления Пака при входе в подпольный штаб коммунистов, расположенный на окраине рабочего поселка консервного завода в покосившемся сарае среди густых и пыльных от ближней проселочной дороги зарослей полыни.

Поднятым кулаком согнутой в локте правой руки он приветствовал собравшихся: Секретаря, сидевшего во главе долгой стороны стола спиной к куску красной тряпки, висевшей на грязной дощатой стене и обозначающей, очевидно, знамя; Большевика, осторожно мостившегося на самом краешке одного из разваливающихся стульев в неизменной своей полуоблезшей кожаной куртке, которая только теперь, при похолодании, стала выглядеть к месту; остальных членов Центрального Комитета партии – пятерых пожилых серых угрюмых личностей, будто для дешевой самодеятельной постановки небрежно наряженных в рабочих.

– Почему задержался? – проскрипел Секретарь, колючие глаза которого подозрительно глядели из под нависающего лба. Впрочем, его не интересовал ответ: – Продолжай, – кивнул он одному из присутствующих, прилаживающему очки со сломанной дужкой к слезящимся глазам.

Тот кивнул, стараясь косившим взором поймать ускользающую строчку в мятых листках, лежащих перед ним на запущенном столе:

–У рабочего класса только один путь к завоеванию социальной справедливости и свободы от каторжного труда – вооруженная борьба. Без нее враг не откажется от собственности, не передаст ее добровольно рабочему классу.

Слова текли бесцветно, скучно. Докладчик старательно озвучивал задумки заоблачного коллективного органа. Все казенно. Ни слова от себя, ни запятой. Впрочем, отсебятина, скорее всего, прошла бы незаметно, никто не всматривался в традиционный спектакль, не вслушивался в скучный приевшийся текст.

–…поэтому сейчас, когда правительство слабо, а основная часть армии брошена на строительство Ковчега, мы должны захватить власть и установить диктатуру рабочих – бубнил оратор, не замечая, что нынешний текст отличается от традиционных заклинаний редким практическим их преломлением.

–Предлагаю совершить революцию завтра, – прервал вдруг священную традицию зачитывания Секретарь, и все оживились, вызвав гул мелкими движениями. – Да-да, завтра! Сегодня рано, послезавтра будет поздно.

–Зачем вообще делать ее? – спросил Пак, и все члены ЦК повернулись к нему. – Завтра она будет еще не нужна, а послезавтра уже ни к чему.

– Ваш вопрос неуместен.– Секретарь пожевал губами: – Впрочем, вас не приучили, наверное, к партийной дисциплине в вашей первичной организации. Решения вышестоящего органа партии обязательны для нижестоящего. И они не обсуждаются. Но я объясню. Главная наша задача – ввести в Ковчег детей рабочих и беднейших крестьян вместо детей буржуйских недобитков, а также противопоставить опиуму для масс – религии – нашу материалистическую идеологию, заменив воспитателей. А это невозможно без вооруженного восстания. И мы пойдем на жертвы ради того, чтобы в новом мире люди забыли об угнетении человека человеком! Пусть исчезнет частная собственность, вызывающая имущественное неравенство людей!

–Никто не заметит отмены частной собственности, когда до конца света останется несколько часов, а вот люди будут гибнуть ни за что. Правда, может быть это наш, незапатентованный, способ самоубийства?

– Идти в такой момент против линии партии, против воли ЦК есть оппортунизм, прямое предательство интересов трудящихся масс.

– Но ведь для замены детей нет нужды совершать революцию. Варианты незаметной подмены мы уже просчитывали. (Большевик при этих словах Пака кивнул согласно, ничего, однако, не сказав).

– Будет так, как решила партия! – поджав губы выдавил из себя Секретарь. – Мы не можем не воспользоваться подходящей ситуацией, чтобы установить равноправие…

– Равноправие еще большая несправедливость, чем неравенство – буркнул Пак. – Впрочем, – примирительно поднял он обе руки, – можете быть уверены, что я никому не сообщу о наших планах, буду выполнять все указания ЦК до конца.

Присутствующие настороженно молчали.

–Приступим к планированию операции, – произнес Секретарь после паузы. – Прежде всего необходимо захватить радиостанцию…

–Она находится на хорошо охраняемой территории порта, – вмешался Большевик. – Да и что с ней будем делать? С кем нам связываться?

– Хорошо! – Секретарь еле сдерживал раздражение. – Сегодня все стараются проверить мою выдержку! Захватим дворец и заменим детей. Кстати, сколько их подготовлено для заселения?

– Два автобуса с детьми из северных провинций только ждут сигнала, – доложил один из рабочих. – Они находятся…

Стук в дверь прервал разговор. Присутствующие встревожено переглянулись.

–Войдите, – крикнул Секретарь.

–Врач желает во что бы то ни стало поговорить с вами, – произнес, приоткрыв дверь, один из рабочих, охранявших собрание.

–Что ему нужно? – ворчливо, но с явным облегчением произнес Секретарь, – пусть войдет!

В комнату протиснулся толстый, неуклюжий мужчина лет сорока с большой лысиной, которую он даже в такой холодный день потирал большим мятым платком.

–Что случилось? – досада и нетерпение в голосе Секретаря сконфузили вошедшего, он забыл поздороваться и, опустив платок, мял теперь его обеими руками.

–Дети, – произнес, наконец, он потерянно, – дети не могут быть отправлены в Ковчег!

–Как? – подскочил Секретарь, – почему?

–Они не прошли обследование, не были в карантине. У двоих сегодня поднялась высокая температура, среди остальных также могут оказаться больные инфекционными или заразными заболеваниями…

– Ну, поболеют и выздоровеют! Мало ли мы болели в свое время? И теперь вот сидим в антисанитарных условиях, – брезгливо указал на стол Секретарь, – и ничего, не умираем.

–В закрытом помещении, наверняка в большой скученности… Я, к сожалению, не знаю реальных условий, приготовленных для детей в Ковчеге, но заболевания в нем могут принять характер эпидемии, – твердым тоном продолжал доктор. – А мы не имеем права рисковать будущим всего человечества!