Лунное зелье

Да, есть также школы. Денег там платят ещё меньше, отпуск дают чуть больше: недель шесть плюс зимне-весенние китайско-новогодние каникулы, и тот же гвалт, и толкучка, как и в садике. А ещё есть преподавание в университете: четыре месяца каникул, никакого сидения в офисе, но денег ощутимо меньше…

Начинали они оба, кажется, с детских садов; оба теперь с одинаково неподдельным ужасом вспоминают эти дни. Она говорит (карие глубокие глаза распахиваются, пушистые ресницы трепещут): «Как в тюрьме побывала, ни секунды своей жизни». Он отвечает, по-собачьи подёргивая плечами, словно стряхивая с себя нечто: «Так шумно, и столько людей, и ещё родители, и воспитатели, и дети. О, дети!» Оба потихоньку отступали от финансового благополучия в тихую нишу университетского преподавания и свободного личного времени, жизни для себя и для души. Отработал положенные часы – и свободен. Студенты хоть психологически ещё дети, но, по крайней мере, не надо им носы вытирать. Можно даже попробовать их чему-нибудь научить… А можно и так. «Вот, посмотри на меня: я никогда не готовлюсь к занятиям», – улыбаясь, говорит она, когда он тянет, что сегодня вечером он никак не может, потому что завтра у него три пары, а он ещё к ним не готов.

А вместе эти двое поют. Поют глубинными, исходящими из самой души голосами невообразимо древние напевы на хинди, совпадая в каждом вздохе, в каждом замирании, поднимаясь вверх и обрываясь, переливаясь солнечными лучами и тишиной. Она училась этому в Индии, он – здесь, в Китае, когда застрял на всё лето, оставшись без визы. По вечерам он провожает её, и в дождливые дни раскрывает над ней большой зонтик, церемонно подставляя ей руку. Перекинутый через плечо клетчатый шарф дополняет его сходство с фавном: только хвоста ещё не хватает и маленьких копытец. Но на мокром грязном китайском асфальте они бы все равно не оставили следов.

Когда они вместе поют, то кажется, что слушаешь огонь или ветер, видишь мягкое живое пламя и ощущаешь тепло солнца, свободу простора под синим небом Земли. Так странно и так хорошо, что они встретились. Сбежались со своих разных континентов сюда, в Китай. Оба ведут по вечерам почти бесплатные занятия йогой; я вдруг поняла, что иногда прихожу к ним, просто чтобы увидеть их вместе, послушать, как они поют – попадая в каждый вдох, каждый шаг друг друга, отражаясь в голосе другого точнее, чем в тысяче зеркал.

Обычно они начинают и заканчивают занятие песней. И даже если почему-то один из них не пришёл, в голосе другого ты слышишь отражение первого, они как будто всегда вдвоём. И даже когда просто думаешь о них, на душе становится теплее.

Перед Новым годом

Да, до китайского нового года осталось ещё несколько дней, а с ума все сходят уже сейчас. В магазинах всё завалено распродажами, дегустациями, товаром, который случайно упал, который ещё только собираются распаковать и разложить или товаром, который уже кто-то слишком распаковал. А желающих пораспаковывать – очень много. С дальних гор спустились совсем уж дикие граждане в одеждах из плохо выделанных шкур, с детьми в деревянных плетёных заплечных переносках вроде корзин, с маленькими как гномы старушками, завёрнутыми в зипуны и кацавейки, отороченные чем-то дивно-советским вроде ложного, крашенного в рыжевато-коричневый мутона, или вьющуюся серую полковничью овчину. Обувь у них у всех тоже в меру экзотическая, вполне, впрочем, подходящая к случаю – какие-то не то чуни, не то разноцветные валенки.

Главным новогодним подарком очевидно является вино. Во всяком случае, на нескольких уличных новогодних базарах продаётся только оно – всевозможных видов и цветов, в бутылках, кувшинчиках, бочонках, вазочках, пузырьках, термосах и банках. Всех вообразимых ценовых категорий – от русских рублей сорока до нескольких тысяч.

Очевидно, впрочем, и то, что особенная торжественность подарка заключается в том, как именно он завернут. Лучше всего если он – в коробке. А коробка – красного цвета. Каких только коробок мы не видели! Большие и маленькие, продолговатые, круглые, треугольные. Со словами пожеланий на китайском, написанные золотыми чернилами (эти иероглифы очень похожи на золотых, расползающихся жуков-червячков), или с изображением новогоднего животного- символом наступающего года (по сходной цене) или всех 12 новогодних китайских животных, в их календарном порядке смены лет, соответственно уже за более ощутимую плату. Впрочем, если одариваемый совсем не пьёт, ему можно подарить ту же новогоднюю коробку, но с конфетами, печеньем, шампунями. Что б никто не сказал, что в Китае нет выбора.

Новогоднее время – это время особого шума. Китайцы и обычно-то излишней любовью к тишине не отличаются. Даже мирно беседуя друг с другом орут они так, что кажется сейчас убивать друг друга начнут. Мне как-то друзья переводили общий смысл на мой взгляд немыслимых перепалок, оказавшихся на деле просто спокойнейшей беседой.

Опять-таки, китайцы даже в мирной-то обычной жизни никогда не упустят возможности запустить в небо фейерверк или там петарду бросить. Если сумка – то уж обязательно на грохочущих колёсиках, если мотоцикл или мопед – то ни в коем случае не с глушителем. Если где нужно мебель переставить, то её надо ж обязательно тащить по полу с максимальным грохотом и лязганьем – к чему же упускать такое наслаждение!

Но вот приближающийся Новый год – это время особого шума. Уже сейчас из разных мелких лавочек раздаётся удивительный звон вернее сказать блямс – гонгообразных железных тарелочек, в которые лупят разные благообразные старцы – это какой-то народный инструмент, отпугивающий духов, очевидно, в новый год в него лупить просто необходимо всем. Если учитывать, что даже от одного такого блямса уши закладывает, то что же еще будет впереди!

А в больших магазинах в подтверждение этого раздаётся музыка из одних таких вот дзинов-блямсов состоящая. У них подборка музыки в магазинах тематическая. Но – то ли человек, отвечающий за песни, несколько леноват, как многие китайцы, то ли музыкальная программа требует обязательного согласования с партией и правительством, а это дело настолько сложное, долгое и забюрократизированное, что, согласовав одну песню – они её единственную и крутят бесконечное множество раз! Перед католическим рождеством это был «джингл бенс». За час выбора покупок песенка успевала прокрутиться раз сто, и начинала неимоверно действовать на нервы, не представляю, как к нему относились продавцы, работающие в магазине целый день.

Хотя, может быть, в этом и был замысел гениальной коммунистической спецоперации – вызвать стойкую неприязнь к прозападной пропаганде чуждого образа жизни. Надо сказать, что даже у меня эта неприязнь практически уже выросла. Тем более что крутили эту милую песенку числа эдак до 2 января…

А теперь вот из динамиков льются бодрые звоны литавр, бубнов и барабанов. Так что и представить боюсь какое музыкальное сопровождение ждёт нас в китайский новый год. Вообще – странное чувство – у всех-то новый год уже прошёл, а здесь наоборот, все только ещё ждут наступления праздников, подарков, новогодних каникул.

И в то же время для китайцев – новый год, это праздник весны. Она приходит за ним следом неизбежно, она разливается в воздухе как предчувствие нового наступающего года, в общем-то вполне логично что рождается он весной, очень органическое такое ощущение. Надо признаться, что за несколько лет жизни в Китае привыкаешь к такому раскладу, и, ожидая нового года, непременно ждешь весны, конца бесконечных затяжных холодов (они именно что бесконечны – потому что отопления нет нигде – ни в автобусах, ни в детских садах, столовых, домах, больницах, театрах, казино – все пронизано бесконечным смрадным холодом, зеленоватый пар поднимается с утра до вечера от озябших людей, деревьев и машин, и даже месяц в таких условиях кажется вечностью.

Помню, как мы жили в обычном китайском жилье – то есть с евроремонтом, но с принципиально не закрывающимися окнами одно напротив другого, нескончаемыми лютыми сквозняками, Огромное окно не заклеиваемое ничем было даже в душе, и казалось сами стены излучали холод, и вот уже часа в 4 дня с ужасом начинаешь ждать вечера, потому что часам к 6 холод сгущается, а часов в 7 вечера становится уже непереносимым, пронизывающим и настолько лютым, что отчетливо ощущаешь как мерзнет весь твой скелет, каждая косточка превращается в сосульку, кровь буквально застывает в жилах, дожить до утра представляется невозможной роскошью, и ты тихо заползаешь в ледяную кровать, просто что б закрыть глаза и умереть от холода навсегда). В этих условиях становишься особенно чувствителен к любому проявлению наступающей весны и ждешь её как ребенок.

Итак, именно к новому году обычно ярче становятся краски и звуки, солнце все дольше задерживается на улицах, а в полдень уж и вовсе припекает, и вечерний холод уже не кусает так люто, ты словно чувствуешь, как он ослабел, постарел и уже отползает, уходит в небытие. Странно, что так происходит именно перед новым годом, хотя здесь отмечают его по лунному календарю, то бишь каждый раз в разное время, но кажется, что сама природа (или это только человеческая психика?!) соотносится именно с объявленными конкретными датами и подстраивается под них. Уже начинает цвести сакура. Летают бабочки и счастливо щебечут птицы. Пахнет цветами, травой и распускающимися почками. И в то же самое время всякий и каждый встречный китаец считает своим долгом поздравить тебя с наступающим новым годом, используя все возможные и невозможные свои и чужие знания английского.

На улицах уже разлито всеобщее блаженное ощущение ничего неделанья и праздного шатания, почти каждый китаец получает двухнедельный отпуск на время нового года, и вся страна погружается в праздник встреч, потому что традиция обязывает китайцев ехать в этот праздник в отчий дом, к родителям, или хотя бы на могилы предков. По улицам в обнимочку ходят толпы родственников, наполняя воздух приветливым и теплым чириканьем – беседой.

А теперь представьте на секунду, что более чем миллиард человек вдруг снимается с места и едет куда-то в одно и то же самое время! Картина еще та! Искренне не советую вам путешествовать по Китаю во время местных новогодних каникул. Вокзалы похожи более на взятые крепости, туда даже вводятся войска, а в одном крупном городе мы видели подъезжающий к вокзальной площади танк. Нет, не подумайте ничего плохого, никто не орет, не штурмует кассы, не дерется из-за мест, даже не ругается.

Солдаты руководят потоками людей, предотвращая давку, и даже на секунду оставленная без хозяина сумка немедленно притягивает их внимание. Армия обеспечивает безопасность путешествий, кто ж виноват, что в этой, пожалуй, самой не путешествующей в мире стране, вдруг одновременно находится так много желающих поменять свое место нахождение.

Обычно вы можете прийти на вокзал за пару часов до отправления поезда и спокойно взять билет. Может быть, вам не достанется нижняя полка, но вы уедете в любом случае. В эти же новогодние дни билет может оказаться только на следующий день. И даже не на самую верхнюю, третью полку, которая как у нас багажная, но и вообще без места, так называемый стоячий билет, что означает, что всю дорогу в пути вам предстоит провести на своих двоих, а путь может быть длинной часов в 18, а то и больше.

Конечно, вы можете купить складной стульчик, их обилие и разнообразие просто потрясает уже на подходе к вокзалу, но всё же ютиться вам придется в проходе, периодически через вас будут пробираться другие пассажиры, и трижды в день переезжать тележка разносчика горячей еды. От еды, однако, поднимается теплый душистый аромат, способный примирить практически со всеми неудобствами.

Иногда мне кажется, что китайцы думают, что путешествовать вообще в принципе неудобно, поэтому не очень-то заботятся даже о каких-то минимальных удобствах в пути. Тем более что из-за размеров страны и населения этот путь даже в пределах одного города может запросто занимать часа три в один конец. (Мы как-то просто по Шанхайскому метро даже не от конечных остановок ехали только в самом вагоне три часа.)

Но, предположим, вам безгранично повезло и ваши родственники, хотя бы родители живут неподалеку от вас и вам не надо никуда ехать, тогда ваша подготовка к празднику будет заключаться в мытье вашего жилья. Начинать надо дня за 4 до самого нового года, чтобы вымести всех старых духов и освободить место для новой удачи, согласно традиции. Если учитывать, что китайцы у себя моют редко, ходят же в уличной обуви, а остальную приборку типа там сметания пыли с полочек не проводят вообще никогда, то и 4 дней как-то будет маловато, несмотря на то, что апартаменты среднего китайца вовсе не бывают большими. Но даже и большие пространства они умудряются вымыть не напрягаясь.

Помню, я как-то работала в китайском детском саду, и последний рабочий день перед новогодними каникулами у нас прошел именно за таким вот мытьем.       В воздухе уже было разлито это нервное и счастливое предощущение большого праздника, оживленные люди покупающие подарки, встречи с друзьями, родственниками. Из 150 ребятишек в детском саду в последнюю неделю ходит от силы 50, и то их количество уменьшается с каждым днем, и в последнюю предновогоднюю пятницу их приходит всего трое. Так что, когда я залетаю в класс с целью провести урок, задумчивая воспитательница говорит мне – а некого сегодня учить, никто уже не пришел)). Сами работники детского сада активно собираются в свои родные города к родителям, обсуждая друг с другом подарки и дату отправления-возвращения. Вид при этом у всех совершенно ошалелый.

Не только работники детского сада, все горожане, кажется, наполнены предпраздничным нетерпением, передвигаются быстро и целеустремленно (что для китайцев крайне нехарактерно), кто-то собирает чемоданы и подарки, кто-то готовится к приему невообразимых толп родственников.

В последний рабочий день в саду проводится спешно генеральная уборка. (Поскольку подобные уборки в эти дни можно наблюдать повсюду – от парикмахерской до автозаправки, я делаю вывод, что это вроде местной традиции, серьезный и уважаемый обычай перед новым годом). Во время сего захватывающего действа я наконец-то постигаю все премудрости мытья пола по-китайски.

Итак: перво-наперво нужно взять большую пачку стирального порошка и вытрясти её на пол, так, что бы белые крошки, как снег покрыли всю поверхность того, что вы собираетесь помыть. Если поверхность большая, не смущайтесь – можно взять две пачки порошка.

Затем нужно вылить сверху пару полных ведер воды, отчего помещение сразу приобретает вид болотца. На ноги всем участникам надеваются мешки, дабы не промочить и не испортить парадную обувь. (Всё взрослое население детского сада пришло удивительно нарядным в этот день, так как на вторую половину дня назначен был парадный поход в ресторан. Как мне сказала старшая помощница заведующей: "сегодня после обеда у нас начинаются весенне-новогодние каникулы, а перед этим мы идем в ресторан").

Но, вернемся к мытью: следующий важный этап – собственно отмывание или отдраивание. Для этого берутся в руки веники китайского образца, больше похожие на щетки для чистки зубов, только побольше, и ими натирается пол, пока вода, разлитая сверху не становится черновато-мутной и не наполняется пеной. И вот тогда только в дело вступают швабры. Ими вода постепенно выгоняется из одного помещения к другому, по направлению к входной двери. А оттуда мощными потоками грязи выливается прямо на тротуар, и не задерживаясь там, вылетает на проезжую часть. Благо сияющее уже по-весеннему солнце постепенно высушивает лужи. И все же – напротив особенно усердных в мытье заведений (парикмахерских, столовых, компьютерных магазинчиков) такие вот мутноватые лужи могут стоять на тротуаре по нескольку дней, и ваша прогулка по городу осложняется не только парой тысяч проносящихся мимо вас мотоциклов, но и таки вот внезапно возникающими перед вами неизвестной глубины болотцами.

Основные особенности мытья заключаются в том, что:

Во-первых, низ швабры или веника, соприкасающиеся с полом ни в коем случае не трогают руками – по китайским понятиям о гигиене – это невозможно.

Во-вторых, вёдра с чистой водой не используются. Вообще, для мытья используется только та вода, которая уже была вылита на пол в самом начале действия.

Самым последним, заключительным этапом мытья становится протирание пола само отжимающейся шваброй лентяйкой, однако помыть эту швабру хоть пару раз по ходу уборки тоже как-то никому не приходит в голову.

Самым незабываемым в таких условиях выглядит мытье лестницы: в нашем саду – два этажа, и вот, вёдра выплескиваются прямо на ступени и бурные потоки чёрной воды несутся со второго этажа на первый, иногда перемахивая и через перила, напоминая фильм о Титанике или историю о Всемирном потопе.

Еще когда я только начинала работать в детском саду меня удивляли несколько облезлые края стен в месте их соединения с полом, иногда даже слегка поросшие плесенью, словом, выглядевшие так, словно здесь когда-то по колено стояла вода. И только в день торжественного мытья детского сада я поняла причину подобных явлений. Дело в том, что мокрая швабра не в состоянии вычерпать всю воду, щедро разлитую по полу, и именно вдоль стен и плинтусов, особенно же по углам вода застаивается, и так и остается потом на долгие новогодние каникулы запертая в покинутом детском саду.

Уже под самый конец уборки, усталые, но довольные сотрудники заметают остатки воды на совки и торжественно сливают их на улицу.

Общий вывод мытья таков – главное не чистота, а мокрота, если помещение щедро посыпано порошком и облито водой, то все остальное не так уж и важно! Немедленно следом за мытьем наступают новогодние каникулы.

Го Юй

Обычный такой день. Полутемное крикливое утро, дымящаяся лапша из бумажного стаканчика у ворот школы. Эти несколько минут, пока дребезжащие железом ворота не распахнулись, впуская детей в учебный ад, толпа взъерошенных и озябших ребят колготится на небольшом пятачке.

На самом деле это очень даже большая площадь, но из-за количества народу сейчас в бледном свете фонарей (зима ж, до восхода солнца ещё далеко!) она кажется совсем маленькой. По периметру площадь огорожена тележками с едой, в основном это пельмени или рисовый отвар.

Из больших чанов валит пар и делает всю картину какой-то уж совсем неправдоподобной, словно вот встряхнешь головой, и проснешься в своей кровати, дома.

Встряхнув головой, он только попадает обжигающими каплями себе на руку. Все же он с утра предпочитает есть лапшу. Её тоже, если постараться, можно найти в этой сутолоке. Большая пухлогубая тетка с чуть проржавевшей тележкой обычно стоит где-то с краю, как будто немного смущаясь тем, что у неё столь необычный для утра продукт.

Но ворота вот-вот распахнутся, так что у тебя есть лишь пара минут, чтобы, обжигаясь и обливаясь, заглотить горячую лапшу. Капли летят повсюду; у большинства школьников на форменных куртках привычные, не отстирываемые ничем пятна. Вот и все – длинные вереницы тянутся в классы, и там нестройный хор неокрепших голосов повторяет до посинения то что нужно вызубрить за сегодня.

Их класс находится на втором этаже, всё же они уже большие, ещё немного – и будут выпускниками, и сегодня, когда поток несет его как обычно – серые стены, сероватый свет из окна, ступеньки по углам покрыты капельками, это влажность, испарение, весной такие же капли будут выступать ещё и на стенах, можно даже не открывать как следует глаза – ещё несколько минут можно просто наслаждаться полутьмой и шарканьем тысяч ног, и вот сегодня когда он все-таки приоткрыл глаза – девочка впереди него споткнулась, и он автоматически, инстинктивно подхватил её.

И удивился: какая тонкая, лёгкая, тёплая у неё рука. Как хрупок локоть, за который он придержал чуть не упавшую девчушку. И вся она как воробушек, такой желтоклювый ещё: ершится, перышки в разные стороны, сама себе кажется большой и серьезной, а маленькое сердце так отчаянно стучит в груди.

Чёрт, а она, оказывается, из их класса. Он заметил это, когда она лукаво улыбнулась ему из-под косоватой челки (сама, что ли, стригла? Или может, это мода теперь такая – ошарашено подумал он) и чуть слышно бросила: «Спасибо». Не обязательно так, как само собой разумеется, и все же «спасибо». Как могла бы, наверное, сказать спасибо ветру, что отбросил волосы со лба.

На сердце неожиданно отчего-то стало тепло. Смешные они такие, эти девчонки. Потом уже, в классе, он понял, что выискивает её среди восьмидесяти других учеников. Мама ругалась, что он никак не выучит имена одноклассников; а он и вправду не мог, за все эти годы так и не запомнил.

На цифровом диктанте он всё смотрел, как она смешно морщится, считая в уме, и заправляет краем карандаша непослушную прядку жестких волос за ухо. Ну, и наделал ошибок, конечно, потому что почему-то совсем не считалось сегодня. Оказалось, в его работе восемь ошибок – и учительница с предвкушающей улыбкой вызывает к доске и достает железную гибкую линейку – десять ударов за ошибку, ну и огребет он сегодня, перед всем классом, только не плачь, кто-то хихикает, кто-то ёрзает, кто-то лезет в телефон…

И вдруг он ловит взгляд той девочки: испуганный, полный боли, как будто каждый удар по ней. Потом на перемене она торопливо подходит к нему:

– Давай я тебе помогу с математикой. Хочешь, прямо сейчас объясню. Там просто способ есть такой в счёте.

А он, идиот законченный, возьми и ляпни:

– Да нет, я вообще-то понимаю всё, просто сегодня не о том думал.

И она, возмущенно:

– Господи, о чем же ты думаешь – то?

А он про себя: «Вот уж точно не о цифрах…»

Она вдруг смутилась, как будто что-то услышала, прочитала по его взгляду. А он решил воспользоваться на правах пострадавшего:

– Давай я тебя сегодня домой провожу? Ты где живёшь?

Он даже и не представлял, что можно непрерывно болтать. Вот как есть не прерывно. Не замолкая ни на одну секундочку, ровно помахивая при этом ногами, как будто помогая словам проворнее выскочить наружу, потому что за ними уже толпятся другие и всем просто не хватает места в этом маленьком ротике, в аккуратной такой, хоть и взлохмаченной немного голове.

После уроков она сказала, что потеряла ключ от велосипедного замка, и взгромоздилась ему на багажник – ну как есть по воробьиному, с таким видом как будто всё так и должно быть, как будто он всегда только и делал, что подвозил её домой.

И вот теперь они едут по зябким потемневшим уже мокрым от дождя улицам, поворот за поворотом; и она в перерыве между болтанием ещё успевает давать ему указания, куда сворачивать.

Как будто он и сам не знает! Он хорошо помнит тот район. Там недавно отстроили однотипные павильоны с чайными магазинами, для туристов, а внутри за ними все ещё скрываются остатки старых домов, их не до конца успели снести. Скоро на том месте вырастут новые небоскребы элитного квартала, а пока на покрытых тонким слоем земли и глины грудах кирпичей местные старики разводят капусту с горохом. Таскают по утрам ведра со зловонной жижей удобрений, как заведённые.

Когда он подъезжает к её дому – первым делом натыкается на бабушку. Сморщенное лицо, серый тулуп, мягкие толстые тапки на искусственном дешевом блестящим стеклом коричневом меху. Пока девчушка легко спрыгивает с багажника он слышит недовольное ворчание:

– Парни с нашей улицы нужны. К чему нам чужие? Ты это, у себя на улице давай ищи, кого провожать.

Негромкое такое ворчание, не ждущее ответа, но определённое и неотменимое, как дневной свет. Действительно, чего же это он забыл здесь, на этой маленькой улочке?

– Ну, я пошёл? – тихо спрашивает он.

Девчушка смущённо и робко улыбается, шепчет в ответ:

– Завтра увидимся.

Но она ещё медлит перед дверями подъезда, и из отрытого окна высовывается голова женщины в густых тяжёлых кудрях.

– Почему так поздно? – сердито спрашивает она, а сама неодобрительно и мрачно смотрит на мальчика, как будто уже обвиняя его в позднем возвращении дочери.

–Сейчас, мам, сейчас – быстро отвечает растерявшая вдруг всю говорливость девчушка и тихо, немного растерянно шепчет ему ещё раз:

– До завтра.

Как будто это может хоть что-нибудь изменить.

Но семнадцать лет – это лишь семнадцать; они не позволяют ещё предугадывать события, потому полны радости и силы юности. Поэтому по дороге домой зимнее хмурое небо весело и несколько недоумённо улыбается в ответ невесть от чего счастливому мальчишке.

– Сейчас тебе надо думать об учёбе. В первую очередь об учёбе. У тебя последний, выпускной, ответственный год в школе. На носу экзамены – ты хоть понимаешь, что они определят всю твою дальнейшую жизнь? Результаты их уже не изменишь, а только эти оценки дадут тебе поступить в приличный вуз!

При этом губы в яркой помаде презрительно кривятся – оставляя невысказанными все проклятия неприличным, не попавшим в ранжир, в категорию лучших и отличных.