Сонеты Шекспира

7 And ſo the Generall of hot deſire,

8 Was ſleeping by a Virgin hand diſarm’d.

9 This brand ſhe quenched in a coole Well by,

10 Which from loues fire tooke heat perpetuall,

11 Growing a bath and healthfull remedy,

12 For men diſeaſd, but I my Miſtriſſe thrall,

13 Came there for cure and this by that I proue,

14 Loues fire heates water, water cooles not loue.

Сонет 154 развивает ту же тему, что и сонет 153.

1 The little Loue-God – маленький бог Любви. Купидона обычно изображали мальчиком.

3 vou’d chaſt life to keep – дали обет вести целомудренную жизнь

4 Came tripping by – пробегали вприпрыжку мимо

5 The fayreſt votary – прекраснейшая из жриц (Дианы)

6 warm’d – разгорячил (воспламенил)

7 Generall of hot deſire – генерал горячей страсти (Купидон)

9 ſhe – Местоимение относится к “fairest votary” в строке 5.

quenched in a coole Well by – погасила в холодном источнике поблизости

10 tooke heat perpetuall – воспринял вечный жар

11 Growing a bath and healthfull remedy – став водами и целительным средством

12 my Miſtriſſe thrall – раб моей госпожи

13 this by that I proue – вот что (придя сюда) я обнаружил

Маленький бог Любви однажды спал,

положив возле себя свой воспламеняющий сердца факел,

когда несколько нимф, давших обет вести целомудренную жизнь,

пробегали вприпрыжку мимо; но своей девственной рукой

прекраснейшая из жриц подняла огонь,

который до того разгорячил многие легионы верных сердец;

так генерал горячей страсти

был, спящий, девственной рукой разоружен.

Этот факел она погасила в холодном источнике поблизости,

который от огня Любви воспринял вечный жар,

став водами и целительным средством

для больных; но я, раб своей возлюбленной,

      придя туда для лечения, вот что обнаружил:

      огонь любви нагревает воду, но вода не охлаждает любви.

У. Шекспир. Сонеты. Перевод А. Шаракшанэ

1

Всегда мы от прекрасного творенья

Потомства ждем – чтоб роза красоты,

В срок отцветя и став добычей тленья,

В потомке обрела свои черты.

Но ты, с красой своею обрученный,

Свет глаз своих питаешь сам собой —

Средь пиршества на голод обреченный,

К себе жестокий, милый недруг свой.

Ты – молодое украшенье мира,

Глашатай вешних красок и цветов,

Но сам, скупец и вместе с тем транжира,

Себя в бутоне схоронить готов.

Делись! Не то проешь, что должен миру,

И лишь могила будет гостьей к пиру.

2

Когда полсотни зим возьмут в осаду,

Траншеями изрыв, чело твое,

Твоей красы наряд – очей усладу —

Все осмеют как жалкое тряпье.

И, спрошенный, что с прежним даром стало,

Где красота, что всем была люба,

Что ты предъявишь? Старых глаз провалы?

Горючий стыд, пустая похвальба!

Куда достойней в пору увяданья

Суметь ответить: «Вот мое дитя,

Мне продолжение и оправданье», —

Свои черты в ребенке находя!

Как будто ты, старик, стал снова молод,

И кровь твоя горит – когда в ней холод.

3

Скажи лицу, что в зеркале ты видишь:

Пора себе подобие создать,

А то обманщиком пред миром выйдешь,

У женщины отнимешь благодать.

Где дева, чье непаханое лоно

Презрит такого земледельца труд?

И кто безумец тот самовлюбленный,

Что скажет: пусть потомки в нем умрут?

Для матери ты – зеркало живое,

Ее весны далекой первый цвет.

Так дни златые встретятся с тобою,

И в окна старости вернется свет.

Но если ты к забвенью дело клонишь,

Умри один и образ свой схоронишь.

4

Прелестный мой транжира, почему

Ты тратишь на себя красы богатство?

Природа ведь не дарит, но тому

Ссужает щедро, от кого воздастся.

Ты – расхититель баснословных сумм,

Тебе доверенных для передачи.

Ты – ростовщик в убытке, толстосум,

Себя ограбивший, других – тем паче.

Все сделки совершая сам с собой,

Выгадываешь ты в ущерб себе лишь.

А в смертный час, назначенный судьбой,

Какой отчет оставить ты сумеешь?

Пусть красота переживет твой прах —

Твоей поверенной в земных делах.

5

Творят часы – за часом быстрый час —

Прекрасный образ, столь желанный взору,

А после, на него же ополчась,

Всё обрекают порче и разору.

Так время безудержное спешит

Отправить лето к злой зиме на гибель —

Застынут соки, снег запорошит

Всю красоту под ветвями нагими.

И если только в тесноте стекла

Не спрятать капли чудного нектара,

Исчезнет красота, как не была,

Умрет и память сладостного дара.

Но сок заветный сохранит зимой —

Не вид, но душу красоты самой.

6

Так дай зиме отпор – не допусти,

Чтоб летний день погублен был жестоко.

В сосуд достойный клад свой помести —

Суть красоты в заветных каплях сока.

Тут прибыль – не корысть ростовщика.

Ты вправе породить себя другого,

И рады все, что ставка высока —

Хоть сам-десят от вклада дорогого.

Стать в десять раз счастливее – суметь

Десятикратно в детях повториться.

И что тогда поделать сможет Смерть,

Коль ты в потомстве оживешь сторицей?

Не будь упрям и с красотой своей

Не стань добычей смерти и червей.

7

Смотри: когда вздымает на востоке

Пылающую голову восход,

Весь мир взирает на него в восторге

И почести, как богу, воздает.

Когда, взойдя на гору голубую,

Светило полно жизни молодой,

Все так же душу смертную любую

Пленяет этот путник золотой.

Когда же с высоты, уже не в силе,

Оно повозкой шаткой катит в ночь,

Глаза, что прежде преданно следили,

Гнушаются упадка, смотрят прочь.

И ты, чья жизнь – лишь утра половина,

Умрешь ненужным, не родивши сына.

8

Ты сам как музыка, так отчего же

Тебя печалит звуков нежный лад? —

Того бежишь ты, что тебе дороже,

И принимаешь то, чему не рад.

Коль этих нот согласных переборы

Твой слух язвят, так это потому,

Что слышатся в них мягкие укоры

Безбрачию пустому твоему.

Вот струны ударяют дружно вместе,

Чтоб друг у друга тон перенимать, —

Как будто голоса сливают в песне

Отец, дитя и радостная мать.

И все без слов поют одно и то же:

«Живущий в одиночестве ничтожен».

9

Иль так тебя слеза пугает вдовья,

Что одиночества ты терпишь гнет?

Но коль умрешь ты, не родив подобья,

Весь мир тебя оплакивать начнет.

Для мира смерть твоя тем будет хуже,

Что образ твой ни в чем не будет жив,

Когда вдовице вспоминать о муже

Дано, себя сынами окружив.

Что расточает мот, находит просто

Другое место в мире, без вреда;

Но красота, не получая роста,

Теряется для мира навсегда.

Любви в душе тот не имеет к людям,

Кто виноват в сем преступленье лютом.

10

Стыдись! Любви совсем, как видно, чуждый,

Себя ты тратишь вопреки уму.

Что ты любим, доказывать нет нужды,

Но сам любви не знаешь ни к кому.

В плену у ненависти, злые козни

Себе чинишь ты собственной рукой,

Разрушить покушаясь дом роскошный,

Хранить который – долг твой дорогой.

О изменись, чтоб изменил я мненье!

Красе ль не быть жилищем для любви?

Будь добрым, как само твое явленье, —

Иль хоть к себе сердечность прояви.

Создай себя другого, сделай милость,

Чтоб красота вовеки не затмилась.

11

Пойдет на убыль жизнь твоя, но в сыне

Она прибудет, станет все видней,

И кровь младую, что даруешь ныне,

Ты назовешь своей на склоне дней.

И в этом – красота, и рост, и разум;

Без этого – безумье, старость, крах.

Когда б такой пример все взяли разом,

За краткий век весь мир сошел бы в прах.

Те, что Природой сделаны небрежно, —

Безликие – пусть без следа умрут;

Но к избранным щедра она безбрежно,

И дар сей умножать – твой долг и труд.

Природа как печать тебя ваяла,

Чтоб оттисков оставил ты немало.

12

Когда в часах я время наблюдаю

И вижу ночи тень на ясном дне,

Фиалку, что, отцветши, облетает,

И смоляные кудри в седине;

Гляжу, как роща догола раздета,

Что тень давала стаду в летний зной,

И как везут на дрогах зелень лета,

В снопах с колючей белой бородой, —

Тогда я знаю: должен мир покинуть

И ты когда-то, Временем гоним,

Раз всюду прелесть и краса погибнуть

Готовы, чтобы дать расти другим.

От Времени с косою нет защиты —

В потомстве лишь спасение ищи ты.

13

Лишь был бы ты собой! Но ведь, любимый,

Собой ты будешь, лишь покуда жив.

Так упреди конец неотвратимый,

Другому образ милый одолжив, —

Чтоб краткий срок владения земного

Пережила краса твоя; чтоб ты

Собою стал за гранью смерти снова,

В потомке обретя свои черты.

Кто рухнуть даст прекраснейшему дому,

Который мог бы в блеске содержать,

Хотя придет пора ненастью злому

И будет холод смертный угрожать? —

Один лишь мот! Так, милый мой, негоже.

Ты знал отца – пусть сын твой скажет то же.

14

Хоть я не доверяюсь звездам дальним,

Знакома астрономия и мне,

Но не такая, чтоб решать гаданьем,

Когда быть мору, гладу и войне.

Я не даю на каждый час прогнозы,

Гром иль гроза грядет – не знаю сам;

Где ждут царей удачи и угрозы,

Не в силах предсказать по небесам.

Зато глаза твои мне знанье дали.

По этим звездам я могу предречь:

Чтоб красота и правда процветали,

Себя дарить ты должен – не беречь,

Иль станут правде с красотою нежной

Твои глаза могилой неизбежной.

15

Когда представлю, что всему в природе

Дано цвести мгновение одно;

Что этот мир огромной сцены вроде

Для действа, что звездами внушено;

Что людям, будто саженцам, до срока

Расти определяет неба власть,

И те, что полны молодого сока,

Должны отцвесть и без следа пропасть;

Тогда, столь юный в этом мире бренном,

Ты мне еще дороже – потому,

Что Время грозное уж спорит с Тленом,

Как день твой превратить в ночную тьму.

Я в бой пойду за молодость твою:

Что Время отберет – я вновь привью.

16

Но что ж ты Время сам не обуздаешь,

Чтоб этот деспот карой не настиг, —

Заслон от увяданья не поставишь

Надежнее, чем мой бессильный стих?

Ты в той поре счастливого расцвета,

Когда немало девственных садов

Охотно воплотят – верней портрета —

Твой образ в поросли живых цветов.

Жизнь обновит, что годы износили,

Когда творенья кисти и пера

Тебя живым запечатлеть не в силе —

Ни внешности прекрасной, ни добра.

Отдай себя – себя вернешь при этом

Изделья своего живым портретом.

17

Кто в будущем поверит сей бумаге,

Где полн твоих достоинств каждый стих,

Хоть, видит небо, здесь, как в саркофаге,

Ни жизни нет, ни лучших черт твоих?

Когда б, усвоив новый слог счастливый,

Твои глаза мой описал сонет,

В грядущий век меня лгуном сочли бы,

Ведь красоты такой на свете нет.

И пожелтевшая страница эта,

Где образ истинный нашла краса,

Была б осмеяна как бред поэта

Иль древнего сказанья словеса.

Но если ты себя продолжишь в детях,

Жив будешь ты и в них, и в строфах этих.

18

Могу ль тебя я уподобить лету?

Ты краше, и краса твоя ровней,

Ведь угрожают бури первоцвету

И краток срок законный летних дней.

Сияющее око в небосводе

То слишком жгуче, то омрачено.

Все лучшее в изменчивой природе

Несовершенным быть обречено.

Но нет предела твоему цветенью,

Ты не утратишь дара красоты

И поглощен не будешь смерти тенью,

Коль в строчках вечных воплотишься ты.

Покуда в людях есть душа и зренье,

Ты жив пребудешь – как мое творенье.

19

О Время алчное! Всё сокруши:

Верни в утробу все плоды земли,

Льву когти затупи, зубов лиши,

И птицу Феникс вечную спали.

Твори весну и осень второпях;

Что хочешь, с миром делай, поспеши

Всю прелесть мира обратить во прах —

Лишь худшего из зол не соверши:

На лбу любимом ни одну черту

Да не прочертит древний твой резец,

Чтоб невредимой друга красоту

Оставить для людей как образец.

А впрочем, козням вопреки твоим

В стихах моих он будет молодым.

20

Лицом прекрасной женщине подобен

Ты, царь-царица дум и чувств моих,

А сердцем дев нежней, но неспособен

К измене, что в обычае у них.

Глаза, чей свет как будто дарит златом,

Игры фальшивой женской лишены,

А стан мужской всех очертаний ладом

Пленяет взор и мужа, и жены.

Тебя Природа женщиной лепила;

Затем, сама же страстью воспылав,

Ненужным добавленьем наделила

И тем меня лишила всяких прав.

И коли так, будь женщинам усладой,

А мне любовь свою оставь наградой.

21

Не так служу я Музе, как поэты,

Что, красотой мишурной вдохновясь,

Ей небесами уснастят куплеты,

Cо всем прекрасным ей припишут связь

И нарекут, в сравненье горделивом,

Луной и солнцем, перлом недр и вод,

Апрельским цветом – всяким редким дивом,

Что заключает этот небосвод.

А мне в стихах, как и в любви, дороже

Правдивость. И поверьте: мой предмет

Прекрасен так, как человек быть может,

Хоть и не ярче солнца и комет.

Другие пусть шумят, а я не славлю

Того, что на продажу я не ставлю.

22

Что стар я, не докажет мне зерцало,

Покуда с юностью ты лет одних,

Но, увидав, что время начертало

Тебе морщины, смерть найду я в них.

Владею сердцем я твоим по праву,

Ведь и мое живет в твоей груди,

Присвоив красоты твоей оправу.

Так как же мне быть старым, посуди?

Поэтому, любовь моя, прошу я:

Ты береги себя; я ж дал обет

Себя беречь, чтоб сердце, что ношу я,

Как нянька добрая, хранить от бед.

Коль будет сердце, что в тебе, убито,

Твое останется во мне сокрыто.

23

Как иногда плохой актер от страха

Не может роли вымолвить слова,

А гневная натура от размаха

Страстей своих становится слаба,

Так мне от чувств невмоготу бывает

Речей любовных соблюдать устав;

И кажется тогда, что убывает

Любовь, от силы собственной устав.

Пускай же выразит тетрадь немая

Все то, что говорит в моей груди, —

Пусть молит о любви, и, ей внимая,

Меня ты больше всех вознагради.

Умей понять, что сказано без звука.

Глазами слышать – вот любви наука.

24

Мои глаза художниками стали:

Холстом мое взяв сердце, рамой – грудь,

Они портрет твоей красы создали,

Где перспектива – живописи суть.

Раздвинув плоти тесные границы,

Твой образ верный даст узреть она.

Он в мастерской души моей хранится,

Что светом глаз твоих освещена.

Так трудятся глаза глаз милых ради:

Мои глаза рисуют облик твой,

Твои же – окна; солнце, внутрь глядя,

В моей душе любуется тобой.

Но живописцы эти невелики,

Не зная сердца, пишут только лики.

25

Пусть тот, кому благоволят светила,

Высоким титулам и славе рад,

А я, кого фортуна обделила,

Имею то, что выше всех наград.

Любимец государя расцветает

Нарциссом гордым в солнечных лучах,

Но над его расцветом смерть витает:

Сокрылось солнце – и цветок зачах.

И если воин, сто побед добывший,

Окажется однажды побежден,

Весь ратный труд его забудут бывший,

Бесславьем будет он вознагражден.

А я – счастливец любящий, любимый,

И это титул мой неотделимый.

26

Любви моей владетельный милорд,

Чьим совершенствам я обязан данью!

Своим служеньем, а не слогом, горд,

Я прибегаю к этому посланью.

Так велико служенье, что мой слог

Покажется нагим и бесполезным.

Я уповаю, чтоб укрыться мог

Твоим он пониманием любезным!

Когда же звезды, что судьбу творят,

Мне явят доброе расположенье,

Своей любви смогу я дать наряд,

Что и твое заслужит уваженье.

Тогда скажу я, как тебя люблю,

А до поры твой слух не оскорблю.

27

Окончив путешествие дневное,

Желанный отдых телу дать могу,

Но только лягу, странствие иное

В бессонном начинается мозгу:

Где б ни пристал я, мысли-пилигримы

К тебе свой начинают дальний путь.

Я провожаю их в полет незримый

И век тяжелых не могу сомкнуть.

Зато души всевидящие очи,

Незрячему, мне дарят образ твой.

Он светится алмазом в черной ночи,

Потемки наполняя красотой.

Так днем тружу я тело, ночью – разум,

Покоя нас двоих лишая разом.

28

И как же мне вернуть благополучье,

Когда целитель сон ко мне нейдет,

Когда за тяжким днем и ночь не лучше,

И ночь, как день, а день, как ночь, гнетет?

Хотя друг другу их враждебны царства,

Меня изводят вместе день и ночь:

Терзаюсь ночью, что меня мытарства

Дневные от тебя уносят прочь.

Я дню польстил – сказал, что лик твой светит

Ему под стать, коль в тучах небеса;

А ночи – что не будь и звезд на свете,

Всё озарит за них твоя краса.

Но день мою все умножает муку,

А ночь все горше делает разлуку.

29

Когда, не мил ни людям, ни фортуне,

Отверженный, я плачу над собой

И к небесам глухим взываю втуне,

Мечтая уподобиться судьбой

Счастливцам, что надеждами богаты,

Кому даны, на радость их друзьям,

Талант, и внешность, и ума палаты, —

Забыв о том, чем так богат я сам;

Себя жалею, чуть не презирая,

Но вспомню о тебе – душа в полет

Стремится от земли к воротам рая

И, будто жаворонок, песнь поет.

В твоей любви такая мне награда,

Что мне и царской участи не надо.

30

Когда на тихий суд моих раздумий

Я привожу воспоминаний ряд,

Мне жаль всего, чего желал я втуне,

И заново терзает боль утрат.

Тогда глаза, что прежде слез не знали,

Их льют по тем, кто смертью скрыт давно,

По всей былой любви, былой печали —

По лицам, что увидеть не дано.

И, память вороша, я стоны множу —

Страданий прежних горький пересказ;

Их счет суровый для себя итожу

И вновь плачý, как будто в первый раз.

Но только о тебе, мой друг, я вспомню,

Как все утраты тяжкие восполню.

31

В твоей груди – собранье всех сердец,

С которыми проститься я не в силах.

Там царствует любовь, там свой конец

Нашли друзья мои, а не в могилах.

Платя проценты от своих потерь,

Как много раз я чтил святым обрядом

Слезы оброненной тех, что теперь

В тебе явились драгоценным кладом!

В тебе жива за гробом, смерть поправ,

Любовь, с наследьем тех, кого не стало.

Тебе оставил каждый долю прав

На то, что им во мне принадлежало.

На всех любимых я в тебе гляжу

И весь тебе – всем вам – принадлежу.

32

Настанет день, когда меня – на благо —

Невежа Смерть в земной упрячет прах,

И обо мне напомнит лишь бумага,

Где изъяснялся я в простых стихах.

Ты их сравни с твореньями эпохи,

Где их перо любое превзошло,

Но за любовь мою, хоть строчки плохи,

Все ж сохрани их, новшествам назло.

И обо мне ты так подумай нежно:

«Его бы Музе с временем расти —

Любовь, как эта, жизнь дала б, конечно,

Стихам таким, что быть ему в чести.

Другие превзошли его, но все же,

Хоть слог их дорог, в нем любовь дороже».

33

В своем явленье утреннем великом

Вершинам горным солнце дарит взор,

Лугов касаясь лучезарным ликом

И в злато превращая гладь озер;

Но позволяет туч бегущей своре

На совершенстве наследить таком

И, мир покинув, стороною вскоре

На запад пробирается тайком.

Так и земное солнце озарило

Меня своей красой в начале дня.

Увы, моим оно недолго было, —

Его сокрыла туча от меня.

Все солнцу своему любовь простила,

Ведь без пятна и в небе нет светила!

34

Был мне тобой обещан день погожий,

И в путь я устремился налегке,

Но низкой тучи мглой, на дым похожей,

Был от тебя отрезан вдалеке.

Пусть ты развеешь тучи между нами —

Хоть от дождя лицо мне осуши, —

Все мало мне, ведь проку нет в бальзаме,

Что лечит раны тела – не души.

В твоем раскаянье мне нет леченья,

Печаль твоя ущерб не возместит:

Обиды крест тяжел, и облегченья

Не принесет обидевшего стыд.

Но этот перл – слеза с твоей ресницы —

Искупит все грехи твои сторицей.

35

Ошибкой не казнись, она понятна:

Порой хрустальный замутнен родник,

У розы есть шипы, на солнце – пятна,

И в сладостный бутон червяк проник.

Мы все грешны. Я – тем, что обеляю

Твою вину сравнением таким,

Рассудок свой постыдно ослепляю,

Тебе прощая больше, чем другим.

Ошибке чувств ищу я оправданье,

Стал адвокатом обвинитель твой.

Любовь и ненависть, бушуя втайне,

Ведут во мне междоусобный бой,

Так что пособником я стал невольно

Обидчика, мне сделавшего больно.

36

Я признаю: должны мы быть двоими,

Хотя любовью слиты мы в одно.

Пусть лишь мое грехи пятнают имя,

Мне в одиночку их нести дано.

Одна любовь соединяет милых,

Но в жизни каждого своя печаль.

Любви ничто поколебать не в силах,

Но отнятых часов бесценных жаль.

Я буду ото всех скрывать привычно

Любую связь, что между нами есть;

И ты меня не привечай публично,

Чтоб на меня свою не тратить честь.

Я так люблю, что всем в тебе владею —

И честью беспорочною твоею.

37

Как рад старик-отец, чей отпрыск юный

Резвится, полон силы и огня,

Так, согнутый ударами Фортуны,

Твоими благами утешен я.

Пусть красотой и благородной кровью,

Вдобавок к состоянью и уму,

Ты наделен, – тогда и я, любовью,

Причастен к изобилью твоему.

Я не презренный, не хромой, не бедный —

Ведь от великих совершенств твоих

Мне обладать довольно тенью бледной

И я живу частицей славы их.

Все лучшее в тебе пусть воплотится —

И мне стократно в счастье обратится.

38

Моей ли Музе не иметь предмета,

Когда твоим дыханьем полон стих?

Мне темою – ты сам, и тема эта

Не для писаний грубых и простых.

Себя благодари, коль чем-то сможет

Привлечь твое вниманье мой сонет.

Где бессловесный, что стихов не сложит,

Когда ты творчеству свой даришь свет?

Явись десятой Музою, превыше

Десятикратно старых девяти,

И дай тому, кто о тебе напишет,

Стихи на все века произвести.

Коль нашим дням перо мое по нраву,

Труд мне оставь, хвалу – себе по праву.

39

О, как же мне с достоинством восславить

Тебя – часть драгоценную мою?

Как мне хвалы нелепой не доставить

Себе, когда тебя я воспою?

Уже затем пусть будем мы не вместе —

Пусть будет и любовь разделена, —

Чтоб, отлученный, мог сложить я песню,

Что в честь твою лишь прозвучать должна.

Разъединение! Каким же пыткам

Ты для меня равнялось бы, когда

Тебя не заполняла бы с избытком

Любовных дум заветных череда! —

Когда б я не познал твою науку:

Как, друга славя, пережить разлуку.

40

Присвой хоть все любви мои, любимый —

Всё отними, что мне любить дано, —

Себе любви ты не прибавишь ими,

Ведь все мое и так твое давно.

Коль ты берешь мое, любя меня лишь,

В том никакой вины я не найду;

Стыдись, когда себе ты изменяешь

У прихоти своей на поводу.

Тебе прощу я – не подам и виду,

Хоть, милый вор, ты грабишь бедняка.

Но как любви снести любви обиду,

Что более, чем ненависть, горька!

Прелестен грех твой в образе благом.