скачать книгу бесплатно
Внутри начинается суета. Никакой это не деловой ужин, а как минимум дружеские посиделки с вином и откровенными разговорами. Рука еще эта, комплименты, и вообще она собралась ночевать. Даже друзья о таком предупреждают…
Я не понимаю, как себя вести. Дженнифер очень привлекательна, и значительная часть меня недвусмысленно намекает, что надо использовать свалившийся с неба шанс. Боюсь я, что ничего не состоится, увязну я в неуклюжих колебаниях, она во мне разочаруется, а нормальные деловые отношения после такого будут вовсе похоронены. Но сильнее я боюсь того, что все получится, а наутро я пойму, что поступил неправильно, и зря мы заварили эту кашу. Она моя коллега, близкий деловой партнер, Деев вот всячески продвигает ее в наш ближний круг. Не трахайся там, где работаешь, говорил он сам, будучи безмозглым юнцом. Сейчас он занимается этим направо и налево («Тур, мне же надо укреплять горизонтальные связи между коллегами!»), однако крайне избирательно, признаю. С теми из коллег женского пола, с кем интим потенциально опасен для карьеры, Тема – целомудренный паинька. Стал бы Деев вступать в «горизонтальную связь» с Дженнифер? Однозначно нет.
Мне кажется, что Дженнифер чувствует мои метания, поэтому я встаю и неспешно выхожу на крыльцо. Стоят уже глубокие сумерки. Откуда-то дует вечерний бриз, которому я с удовольствием подставляю лицо. Он – как теплое течение в зябкой вечерней свежести. Порывисто раздувает волосы и разносит запах вечерней росы, сосен и кипарисов, горящих где-то далеко лиственных поленьев, сена и навоза с близлежащей фермы.
О чем она сама думает? Без году неделя в компании, а уже приехала ночевать к начальнику. Как, она полагает, все обернется, в случае, если у нас с ней что-то будет? Я трясу головой. Слишком странно. Сама борется со служебными романами, и, видимо, навыки сокрытия собственных у нее на высоте, вот она и не беспокоится. Или – опять проверка? Дала намек на тело и ждет, как я его использую…
Необходимо взять игру в свои руки. Быть ведущим. Я даю ей выбор, а не она мне.
Возвращаюсь в гостиную с лукавой физиономией. Дженнифер закуталась в плед с ногами и полулежит в кресле так уютно, что вытаскивать ее оттуда совсем не хочется. Впору погладить по голове, как кошку, и спеть колыбельную. Но глядит на меня из-под пледа с интересом. Я подмигиваю и говорю: «Поехали». В ее глазах тотчас возникает азарт, с каким предвкушают новые приключения, и, не задав ни одного вопроса, она вскакивает вместе с пледом и замирает в ожидании указаний. Я сгребаю в охапку второй плед, две походные кружки, вытаскиваю из дальнего шкафа запасную бутылку красного вина (весьма дешевого), хватаю четыре небольших бревнышка и запихиваю весь скарб в истрепанную дорожную сумку, которая испокон веков валяется в прихожей. Тушу остатки дров в камине, и мы выходим из дома.
Когда оверкар приветственно мигает огнями и отпирает двери, Дженнифер усмехается с веселым испугом:
– Мы же с тобой пьяные! Что, автопилот?
– Тут недалеко, полиции не бывает. Не беспокойся, я полностью в норме, – произношу я с уверенностью суперагента. – Тебе понравится.
Усаживаю Дженнифер на пассажирское место, запрыгиваю сам, мотор стартует, и мы лихо перелетаем через забор. За нами столбом поднимается вырванная трава с землей. Дженнифер охает, но не пугается. Мы летим вниз и вверх по холму через поле, по-над лесом, за которым погасло солнце, над чьими-то виноградниками и оливковыми рощами, высаженными по косогору. Кроны деревьев мелко трепещут под оверкаром. Наконец, мы выбираемся на проселочную дорогу с глубокой колеей от тракторов, и дальше движемся по ней.
Проселочная дорога петляет, забираясь на холмы и скатываясь с них. Оверкар качается на ямах и перекатах. Дженнифер держится за ручку над собственной дверью. Мимо нас проносятся темные сарайчики, без единого огня, деревянные жерди заборов, кое-где опоясанные оголенным проводом с легким электрошоком для скота и буйных местных гуляк. Одинокие каменные домики с зажженными окнами. Чьи-то велосипеды, телеги и выпачканные садовые роботы, расставленные вдоль стен. Встретилось пара пацанов лет двенадцати, которые жевали травинки и настороженно, по-взрослому всматривались, кто там за рулем в нашем оверкаре.
Поднимаемся высоко в гору, холмы остаются позади. Домики исчезают, дорогу обступают скалы. За окном усиливается шум реки – она протекает поблизости, с самой вершины спускается в ущелье. Дженнифер неотрывно смотрит вперед на петляющий в свете фар серпантин. Круто накреняясь, мы пролетаем шпильку за шпилькой. Край дороги, переходящий в обрыв, обозначен редкими деревянными столбиками, часто вовсе не покрашенными. Однако ночью тут ездить даже безопаснее: издалека увидишь свет фар встречного и потихоньку с ним разъедешься, а большей опасности и нет. Временами налетает подспудный страх, видение несущегося на меня грузовика, но пьяный мозг легко отгоняет его. Грузовики здесь не ездят, тем более по ночам.
После очередной петли я вдруг сворачиваю с дороги, и по еле заметной тропинке мы углубляемся в заросли невысоких кустов. Шум речки усиливается. Выехав на взявшуюся откуда ни возьмись ровную полянку, я глушу двигатель и вылезаю.
Каменистая полянка освещена белым светом луны. В высокой траве, обрамляющей поляну, неистово трещат цикады. Впереди в лунном свете, как миражи, пролетают летучие мыши.
Перед нами бурлит речка. Справа она уходит далеко ввысь, перекатываясь через многочисленные пороги и камни. В каждой струйке каждого водопада отражается луна, отчего речка напоминает новогоднюю гирлянду. Я шагаю вперед и останавливаюсь у обрыва. Здесь крупный водопад промыл широкий, глубокий бассейн. Вода в нем – прозрачная, как слеза. Проглядываются огромные валуны, составляющие подводные стены этого бассейна, а иногда можно разглядеть и гальку дна. Блики белоснежного света играют в волнах, делая воду похожей на желе. У меня возникает знакомое желание броситься в воду, напиться ею сколько влезет, смыть с себя всю грязь, пот, пыль, вымыть запах асфальта, электролита и гари, порошок огнетушителя в волосах, осточертевший запах одеколона на шее, вяжущий привкус десятилетнего бордо во рту и все гнусные сомнения, которых в сегодняшнем дне было столько, сколько не было за последние пару лет… Я до отказа заполняю легкие душистым горным воздухом с запахом ручья и влажного мха и зажмуриваюсь.
Сзади слышится еле уловимое шуршание травы, а за ним – дуновение знакомого фруктового аромата. Дженнифер становится рядом со мной и тоже замирает, глядя вниз на мелькающие лунные блики. В ее взгляде – знакомая и такая родная таинственность. Мне нравится, что она смотрит на луну и мою речку так же, как это делаю я – смело, внимательно, почтительно, словно на старшего брата. Мы встречаемся глазами и улыбаемся. Она смотрит на меня долго, с еще не знакомой мне нежностью. В лунном свете ее лицо совершенно необыкновенно. Я шепчу одними губами: «Какая же ты красивая», – и, испугавшись, что она это прочитает, скорее ухожу с берега на поляну.
В кустах нахожу несколько веток и сооружаю из них и привезенных с собой поленьев небольшой шалашик. Разжигаю костер. Отсветы его вступают в полемику с лунными лучами. Костер добавляет всей картине желтые оттенки и смотрится несуразным пятном. Ничего, он нужен тут совсем для другого.
Я сбрасываю с себя кроссовки, штаны, куртку, рубашку, и в одних трусах возвращаюсь к обрыву. Дженнифер, увидев меня, задирает брови и застывает в беззвучном изумлении:
– Ты серьезно? – шепчет она. Я закрываю глаза в знак согласия.
Она бегом устремляется к костру, скидывает с себя вещи («Отвернись, ну что ты пялишься?») и остается в одном белье. В лунном свете ее голое тело кажется неестественно белым, как на гравюрах Гойи. Осторожно ступая изнеженными ступнями, прихрамывая от мелких камешков, она возвращается на берег.
– Ты первый, я боюсь.
– Здесь нет ничего опасного, – говорю я, вглядываясь в гальку дна. – Обещай, что прыгнешь сразу за мной.
– Обещаю, – говорит она тихо. Я не поворачиваюсь, но мне кажется, она придвинулась ближе ко мне.
В последний раз я вдыхаю полной грудью, напрягаю спину и «рыбкой» сигаю вниз. С обрыва до воды – метра четыре, но с непривычки они тянутся столь долго, что в животе основательно ёкает. Вонзаюсь в желанную воду и тут только вспоминаю, какая же она обжигающе холодная. От моей напыщенности вмиг не остается и следа, я стремительно выныриваю и начинаю барахтаться, как щенок. Продрав глаза от воды, смотрю вверх на Дженнифер, которая готовится к прыжку. Поза ее выражает решимость и безнадегу. Я кричу, что здесь здорово и чтобы она прыгала «солдатиком», если боится. Через секунду за спиной раздается оглушительный всплеск – похоже, «солдатик» был с поджатыми коленями – и спустя несколько мгновений, Дженнифер высовывается рядом, жадно глотая воздух и бешено дергая всеми конечностями.
– Ты не сказал, что тут так холодно! – кричит она, стуча зубами. – Ты с ума сошел!
– Средство от всех болезней, – отвечаю я и тоже стучу зубами, как дятел. – Давай выбираться, плыви за мной.
В заключительный раз заныриваю глубоко-глубоко, открываю под водой глаза и трогаю рукой сыпучее дно. Глаза окоченевают от холода. Под водой светло и удивительно прозрачно. Рядом барахтается Дженнифер, пуская пригоршни белых пузырьков, не понимая, куда я делся и куда плыть ей. Не чувствуя кожи, я наконец выныриваю у отвесного берега и берусь рукой за скользкую ступень в нижнем камне. Камень теплый и шершавый, а рука моя на нем синего цвета.
Дженнифер подбирается ко мне, судорожно хватается за тот же камень, и я подсаживаю ее, чтобы она выбралась на него ногой. Нащупав рукой опору следующего камня, она, как паук, бросается карабкаться вверх. Вся дрожит, согнулась колесом, с волос текут струи, губы шлепают и издают нечленораздельные проклятия. Я усмехаюсь и лезу следом.
У костра, стоя ко мне спиной, она стаскивает бюстгальтер и жадно заворачивается в рубаху, штаны и плед. Отжимает волосы и принимается греть руки у пламени. Я не спеша иду от берега, нарочито вальяжно ступаю по теплой траве, хотя сам еле сдерживаю стучащие зубы. Беру свои вещи и напяливаю на мокрое тело.
Дженнифер сидит на корточках у самого костра, выставив вперед руки и смотрит в одну точку. Поленья уже хорошо занялись, появились первые угли. Я достаю припасенную бутылку вина и кружки, наливаю до краев в каждую и ставлю с краю шалашика, к самым углям. Увидев это и осознав, что через несколько минут ее ждет горячий глинтвейн, Дженнифер, наконец, оттаяла и рассмеялась.
– Ты сумасшедший, – говорит она и пихает меня рукой. – А вдруг у меня было бы слабое сердце?
– Тогда ты бы не работала в безопасности, – улыбаюсь я. – Да ладно тебе, неужели это страшнее, чем ловить шпионов?
Она шутливо дуется:
– Да я вообще не испугалась, это я от неожиданности…
– Ты отважная, – говорю я доверительно. – Ты вообще молодец.
– Издеваешься.
– Нет же… На самом деле, холод – ерунда, многие элементарно спрыгнуть боятся. А ты без раздумий – раз, и плюх!
Она помолчала.
– Это у тебя особое место, куда ты девушек водишь?
Я сначала не понимаю, а потом внутренне спотыкаюсь. Вот опять она на эту тему…
– Да каких девушек?..
Прозвучало чересчур безрадостно, так что я поспешно добавляю:
– Я имел в виду друзей. Деев, например, полчаса разглагольствовал, прежде чем прыгнуть…
Мы сидим, я палочкой ковыряю угли и смотрю, как на черной, будто смола, поверхности вина возникают ниточки пузырьков. Спустя минуту, я беру кружки и одну протягиваю Дженнифер. Она берет ее пальцами за краешек ручки, чтобы не обжечься.
С первым глотком горячего, бьющего в нос, ароматного вина все становится иначе. Холода больше нет, недавнее «моржевание» вспоминается как забавное приключение, которое мы с легкостью повторили бы снова.
Мы полулежим на земле около костра. Спутанные волосы падают Дженнифер на лицо, и в таком виде она очень красива. Сирена… В свете костра мерцают ее глаза, нос, щеки, тонкие пальцы, держащие кружку, желтые клетки рубашки. На лице застыла полуулыбка, взгляд сделался задумчивым.
– Боже мой, сколько всего вспоминается, – говорит она. – В институте мы ходили в походы, летом ездили в лагерь… У костра сидели вот так же. Пели песни… Переглядывались, обнимались, шептались… Сколько было переживаний!.. А сейчас это вспоминается, будто давно прочитанная книга или фильм. Сидим мы, например, под деревом, мокрые от дождя, и мальчик так несмело, несуразно меня приобнимает… Или плывем на катамаране по реке, нас четверо – двое ребят и двое девчонок. И с другой девчонкой мы откровенно хохочем над этими парнями, смешно ну просто до коликов. Они обижаются и бубнят что-то между собой… Но что это были за парни, что за девчонка, когда это было?.. То ли институт, то ли еще в колледже?.. Ясно помню отдельные кадры, как вспышки, а целые пласты событий вылетели. У тебя бывает такое?
– Бывает… Мы тоже в походы ходили, в горы лазали… На море сидели у костра ночью на пляже.
– Точно! – загорается Дженнифер. – Ночью – обязательно на пляж, ходить по воде босиком… Купались голыми, встречали рассвет сонные.
Мы молчим. Каждый вспоминает картинки молодости и, кажется, что это одни и те же картинки, что сидели мы с ней у одних и тех же костров. Я легко представляю ее лицо напротив, рядом пара ее подруг, закутанных в одеяла, кто-то уже спит у соседа на плече, справа сидит гитарист, которого неизвестно как зовут, и бренчит себе под нос… Только что допели очередную песню.
– Помню, как мы сидели с одним парнем рядом и переглядывались весь вечер. А потом взялись за руки, перебирали друг другу пальцы… Сердце аж замирало. Но что это был за поход? Первый курс… Парень – старшекурсник? Или нет? Как зовут, не помню, это еще пусть, но я совсем не помню, как он выглядел!..
– Я отношусь к этому философски. Провал в памяти – значит, информация больше не нужна. Что осталось, то твое. Остальное – ждет впереди. Ему же тоже понадобится место в памяти.
– Живи настоящим?.. – она неподвижно глядит перед собой; в распахнутых глазах отражается пламя.
– В молодости я вел дневник, – продолжаю я ностальгировать. – Писал туда все, что меня волновало, про друзей, про девушек, про всякие свои дурацкие проблемы… Год назад где-то на него наткнулся и перечитывал. И совершенно себя не узнал. Читаю, помню само событие, помню отдельные эмоции. Но совершенно не помню свое ощущение жизни… Понимаешь? И так странно: вроде все знакомо, но как будто это был кто-то другой. Я совсем не представляю, как из меня тогдашнего получился я сегодняшний…
– Интересно было бы почитать, – говорит она и глядит на меня.
– Да нет там ничего интересного.
– Я тоже вела дневник. Только не люблю его перечитывать, там слишком много личного.
– То есть?
– Ну… Вот много у тебя в дневнике, скажем так, постельных сцен?
Я задумываюсь.
– Постельных сцен хватает, но подробностей очень мало.
– Вот, мальчики всегда так… А девочки описывают все в деталях. И перечитывать их сейчас немного… стыдно.
– Вообще, ты права: интересно было бы почитать, – улыбаюсь.
– Ну перестань, – отмахивается она. – Подумаешь сейчас, что у меня разносторонняя сексуальная карьера.
– А на самом деле?
– На самом деле нет, – говорит она, теребя палочкой угли. – Я была хорошей девочкой.
– Все так говорят.
– Все лгут, а я говорю правду, – кокетничает она.
Я делаю большой глоток вина.
– Почему ты уехала сюда из Казани?
Она долго молчит.
– Все там у меня как-то разрушилось. Та история, потом унылая служба в секьюрити, с Яром сходились и расставались… Больно так было, невыносимо… А спустя год – новая депрессия, не детская, настоящая, чуть до резания вен не дошло… Отец тогда умер еще… И никого не осталось. Темный, промозглый ноябрь, тоска, я одна, и никакого света на горизонте. Приходила вечерами домой, заворачивалась в одеяло, да так и сидела в углу, без света, до самой ночи. И мальчик больше не снился… Только работа спасала. Она была монотонная, но там я хоть чем-то занималась. Ужасно боялась ее потерять, не знаю, что бы тогда произошло… Вытащили меня оттуда хедхантеры из Super Armories и SP. Затрезвонили вдруг, как с цепи сорвались. Одни приглашали в Австралию, другие в Италию. Я выбрала Стратос.
Она пьет вино из кружки, не глядя на меня.
– А в России была с тех пор?
– Нет.
Мы молчим. Как-то там сейчас в Твери, в Константиново? Колледж свой я не навещал вообще ни разу. От кого-то слышал, что его планируют то ли перестраивать, то ли расширять. Съездить бы туда, пока не вырубили наш любимый парк со столетним дубом…
– А ты почему пошел в ПАК? – спрашивает Дженнифер.
Я как следует отхлебываю глинтвейна, прежде чем начать.
– У меня отец работал в спецназе полиции и в ПАК… Я его почти не помню, он погиб вскоре после моего рождения. Спецоперация в Леванте, зачищали крупный лагерь террористов. Там много бойцов полегло… Мне мать про него рассказывала. В доме было много его распечатанных фотографий, награды, кое-какое обмундирование. Я в детстве очень интересовался военными, детская мечта была стать агентом и отомстить за отца. Потом это прошло. В молодости увлекся криптографией, что гораздо больше подходило для удачной карьеры, нежели военная служба. Так мне, по крайней мере, казалось. Но окончательным поводом стала Мари: она отправила меня лесом в первый раз, заявив, что ей нужен военный, настоящий Д’Артаньян, а не рохля, ну и далее по списку… Не знаю, был ли я в самом деле рохлей, но меня задело до глубины души. Плюс, у детской мечты открылось второе дыхание. Долго я не думал, волевым решением поступил на службу в ПАК сразу после колледжа.
Дженнифер слушает с большим интересом.
– И Мари тебя дождалась?
– Нет, вряд ли она меня ждала… Но когда я вернулся, загорелый, здоровенный, с деньгами – она тут же бросила своего тогдашнего ухажера, и все между нами было решено.
Дженнифер выпрямилась и глядит восхищенно.
– Ну вообще! Вот это история! – хлопает она меня по коленке. – Хоть на плакат в приемке ПАК вешай!
– Почему? – я невольно конфужусь. – У нас полно ребят было, которые после службы возвращались к своим пассиям, будучи ими отвергнуты. Не у всех, конечно, во второй раз складывалось, но мне повезло.
– Еще ведь момент, что ты бросил работу ученого… Поэтому ты потом ушел в Gateway?
– Да нет… То есть в какой-то мере да… Наука меня всегда интересовала, я поэтому стал в ПАК аналитиком. Не наука, конечно, но, в общем, труд интеллектуальный… Детские мечты давно развеялись. Когда я уходил в Gateway, тому были абсолютно прозаические причины. Злободневные. В Штабе тогда ввели балльную систему и урезали зарплату аналитикам. Я и без того утратил интерес, а тут и часть дохода потерял… А Деев с полгода как свалил в Gateway и рассказывал по вечерам воодушевляющие истории, как им там свободно и интересно живется. Это было спонтанное решение из серии «А почему бы и нет?». Лишь постфактум я его аргументировал давним своим интересом к физике. Дескать, возродил первое направление карьеры, когда второе зашло в тупик.
– Ох уж этот Деев, – смеется Дженнифер, – Он всегда был таким… буйным?
– Да ты что, – машу я рукой, – раньше был вообще ненормальный! Сейчас более-менее остепенился…
– Это, по-твоему – остепенился? Н-да… А расскажи какую-нибудь историю, что он вытворял, когда ты только пришел в Gateway? – просит она азартно.
Нечего там рассказывать… Каждый вечер были сальности, по пятницам – бар, обсуждение телок и Рустема; затем – ночной клуб и социальные приключения. Деев этим своим багажом втайне гордится, а вот другие участники – по-разному.
– Все истории слишком известны в узких кругах, чтобы их рассказывать, – отшучиваюсь я.
– Ну вот, как всегда… – дует губки. – А бывали у Деева подвиги, где не замешаны женщины?
– Сложно, – размышляю я. – У Деева кругом бабы, и шалит он в основном с ними… Разве что был безобидный случай с левым литием, который нам приходилось добывать для первых искривителей… Но, по-моему, тебе будет скучно.
– Нисколько! Ты же обделил меня подробностями ваших мутных историй, – говорит она с хитрецой. – Да не делай такое лицо, я шучу… Не нужны мне детали, касающиеся одного тебя и компетентных органов, – подражает она манере полисмена. – Меня интересует романтическая сторона, приключения…
Я сдаюсь и рассказываю про то, как Деев с Эджвортом добывали литий на какой-то фабрике, ночью, за наличку кладовщику. Большого секрета тут нет, все фигурирует в одном из тех закрытых дел, когда-то имевших дежурный гриф «C». Было это километрах в пятистах от Стратоса, и двум младым повесам пришлось на деевском оверкаре под утро проходить посты дорожной полиции, у коей, разумеется, возникали к ним разные вопросы. Чтобы направить вопросы в безопасное русло, Эджворт прикидывался в стельку пьяным и мило буянил. Полицейские, ясен пень, охотно проверяли на алкоголь Деева, который сидел за рулем и был совершенно трезв. На этом злоключения заканчивались, и они ехали дальше. Лишь раз сонный и мрачный полицейский обиделся на такой облом и попросил открыть багажник, где под дном был спрятан литий. Когда они заподозрили, что инспектор попросит поднять дно, Эджворт сделал угрожающе зеленую рожу («Господин полицейский, при всем уважении, я сейчас сблюю!»). Деев поспешно закрыл багажник и оттащил того к обочине. Засим инспектор с отвращением отпустил их восвояси.
Дженнифер эта история, как ни странно, приходится по вкусу. Она звонко хохочет, откидывая назад великолепные мокрые волосы.
– И что, такие приключения происходили каждый раз, когда вы нелегально что-то закупали?
– Почти каждый… А таскать леваком приходилось многое. На все нужны разрешения, которые фиг ты быстро получишь. И вот, ездили то за парапластиковым сырьем, то за ураном, то за пси-лаборантами…
Я отпиваю вина. Может, и права Дженнифер, что они пытаются взять нас за горло за прошлые заслуги. А ведь именно тогда мы замыслили свое главное творение, которое теперь, даст бог, обретет заслуженную славу. Где бы мы были, если бы не деевские ночные вояжи?
