Солнце на краю мира

скачать книгу бесплатно


– Вы вообще слушали или нет? – подает голос Новиков. – Коля же сказал в самом начале, что американцы под несущей функцией понимают немного другое, ткскть, уже преобразованный сигнал.

– Спасибо, Паша, – заискивает Коля. У него одного поворачивается язык называть шестидесятилетнего Новикова Пашей (как тот всем представляется, молодясь на американский манер). Остальные приличные люди обращаются к профессору по имени-отчеству.

– Ты бы тогда и не называл ее несущей функцией, – говорит Проценко Коле. – Только всех путаешь.

– Слушайте, – кипятится Коля, – я пересказываю статью, как она есть. Там введено это понятие, и тут я тоже его вводил, – он оборачивается к доске и с ходу тычет в левый угол. Там под двумя или тремя слоями полустертых формул проглядывает нечто, взятое в рамку.

Аспиранты роются в своих записях и что-то вписывают.

– Статья хорошая, предложенное решение оригинальное, – увещевает Новиков. – Видите, аналитический вид, диффур второго порядка… Что за журнал, Коля?

– «Электроник дайджест», февральский.

– Неформатно для них, – вставляет Проценко многозначительно.

– Там такое иногда проскакивает, – отвечает ему Новиков, – и посему советую его, ткскть, вентилировать. Коля, продолжайте.

Коля поворачивается к доске, попутно вытерев что-то рукавом, и возобновляет рассказ о «двух случаях».

– А интеграл там у тебя – криволинейный, что ли? – перебиваю его я. – Почему пределы одинаковые?

Коля замолкает и всматривается в остатки интегрального уравнения, с которого, видимо, все началось. Чешет в затылке, где уже образовалось заметное меловое пятно от прошлых почесываний.

– Нет, это я тут не перенес, – задумчиво мямлит он. – Тогда и дальше давайте проверим… Результат же вроде верный…

Он тщится разобраться в своих многослойных формулах, но такое под силу лишь опытному криминалисту. Поэтому он выхватывает у аспиранта конспект, быстро его пролистывает и с возгласом «Ага, вот!» – снова строчит по доске, не стерев предыдущее.

Девушка-аспирантка торопливо что-то зачеркивает и переписывает у себя, а парень сидит с раскрытым ртом – его тетрадь Коля похитил. Проценко и Миха оборачиваются на меня и одобрительно кивают.

Покончив с правками, Коля вновь делает попытку вернуться к «двум случаям».

*

В моем кабинете душно. Окна задраены, в воздухе затхлое дыхание кондиционера. Выдались необычно жаркие деньки этой весной, то ли еще будет летом.

На столе – нагромождение бумаг, черновиков, кусков блочных тетрадей, брошенных распечаток с чистой обратной стороной – все, на чем мне приходилось писать свои сочинения в последние месяцы. У входа накрыт чьим-то старым, протертым до дыр пиджаком энцефалограф, рядом с ним на тумбочке – вавилонская башня из осциллятора, блока питания, печатающего устройства с дюжиной замерших игл на миллиметровке и еще пары вовсе древних устройств. Напротив них белоснежным дерматином презрительно сверкает лабораторное кресло. Оно, по сравнению с допотопными приборами, как пришелец из будущего. Его я на днях упер у Михиных знакомых медиков, тащил по улице из первого корпуса, чуть не сдох.

Кресло мне понадобилось для большего спокойствия подопытного во время снятия энцефалограммы. Раньше единственным подопытным был я, и хватало обычного стула. Теперь в роли испытуемых бывают мои коллеги, а им подавай трон, как у зубного.

Первоначальные свои гипотезы я проверял на базе десятка энцефалограмм разных людей. Нагнетал на них страху или, наоборот, сладостными речами наводил умиротворение, а потом пытался найти в их волнах что-нибудь общее. Хотел вычленить какой-то универсальный код, язык, алфавит – но ничего не вычленялось.

Начал с линейной регрессии, приближал полиномами, в которых искал (большей частью обычной подгонкой) общие компоненты. Пробовал даже факторный анализ и нейронные сети в тандеме с Колей, по большому настоянию Николая Дмитрича, но только ни Коля, ни нейросети ничем не помогли. Посему вернулся к полиномам. Неделю назад пробовал добавлять в них разные дифференциальные компоненты, а с позавчерашнего дня пробую и интегральные. Идет эдакое нащупывание того, не знаю чего. Подбирать подобные компоненты можно бесконечно, насколько хватит фантазии.

Сегодня вот в планах – очередные три идеи. Страшный многоэтажный интеграл и два дифференциала второго порядка попроще. Поочередно запускаю на компьютере аппроксимацию численным методом и затем терпеливо препарирую полученный полином…

За этим вгоняющим в транс занятием пара часов пролетают, как пять минут. Солнце через окно методично жарит спину. Грудь обдувает неистовствующий кондиционер. Спереди я замерз, а сзади давно в поту.

Заходят Николай Дмитриевич и Коля, обсуждают новую совместную статью (которую по дедовщинной справедливости писать будет Коля). Николай Дмитриевич не в лучшем настроении, критикует Колю за какие-то «откровенные глупости», один очевидный случай рассмотрен «спустя рукава», а вводную часть вообще «ни одна живая душа не поймет». Статья «никуда не годится», однако ж у Коли довольный вид, он приторно любезничает и держит в вытянутой руке диктофон. Примерный ученик, ни дать ни взять. Похоже, критика не столь уж серьезна, сколь эмоциональна.

Николай Дмитриевич закругляется с наставлениями и уходит, напоследок велев выслать черновик статьи Небойше Малковичу. Есть у него такой польский коллега, и, вообще говоря, это самый верный знак того, что статья почти готова.

Закрыв за профессором дверь, Коля ехидно усмехается. Он, хоть и отъявленный ботан, и выглядит как обсос, а по натуре страшный карьерист. Как бы между делом поддразнивает меня, что в грядущем сезоне снова он один будет ездить по европам и выступать на конференциях. Когда же, дескать, мы с Проценко подтянемся, ах-ах. Не помочь ли мне чем?

– Опять будешь предлагать метод главных компонент? Или нейросети?

– А вот решающие деревья ты наверняка не пробовал, – говорит он с ноткой покровительственной жалости.

– К твоему сожалению, всё я пробовал, – бормочу я, не отрываясь от формул. – Проверка твоих великолепных идей требует времени и труда, чтобы ты понимал. Не хочется снова упереться в тупик, так что, будь добр, в следующий раз уж как следует поразмысли, прежде чем предлагать.

– Ну а как же, научные изыскания – это тяжелый труд, разумеется… – нравоучительно, как младшему брату, говорит он.

Я в ответ молчу, и он, минуту посидев на краешке стола, уходит. Кто бы говорил, думаю я ему вслед. Есть у меня мнение (его разделяет и Проценко), что ценность научных изысканий Коли едва ли больше нуля, а успехам своим он обязан тому, что многоопытный Николай Дмитриевич чутко улавливает модные в нашей среде течения и держит Колину халтуру «в тренде». В неформальной беседе Новиков на это мое суждение ответил: «Зависть должна быть продуктивной» (отчего Коля, оказавшийся тут как тут, немедленно загордился), – поэтому больше мы Колю публично не обсуждаем, во благо его же самооценки.

*

Тревожимый урчанием в животе, топаю в буфет. Мозг занят полиномами, а я таращусь в плиточный пол перед собой. Наступаю правой ногой – всегда пяткой к ближнему краю плитки, а левой – наоборот, носком вплотную к дальнему краю. Дурацкая привычка, у меня их много. Огибаю стайки студентов, сгрудившихся у дверей аудиторий, ни на кого не гляжу. Зря, людям надобно смотреть в глаза, иначе прослывешь социопатом.

Проходя холл, который все называют «сачком», оглядываю-таки публику. Студенты как всегда: нечесаные, прыщавые, в растянутых зимних тулупах врасстежку, на спинах запачканные рюкзаки. Смех, напыщенные речи, банальные шутки, однако ж все веселы и довольны… Когда-нибудь они остепенятся, приведут себя в порядок, будут мыть голову и бриться каждый день. Годам к двадцати пяти, если судить по себе, а сейчас им хорошо и так.

В буфете почти нет очереди. Дряхлый Арсений Антонович тоненьким голоском просит буженину. «Нежирную, нежирную…» Пока расплачивается, шутит с продавщицей, как может. Та уважительно смеется, и женщина, следующая в очереди – тоже.

Майя с сокурсницами, как всегда в половину третьего по понедельникам, вторникам и четвергам, занимают угловой столик и обсуждают широкий круг вопросов. Элитный курятник. Я делаю вид, что рассматриваю зразы на витрине, а сам прислушиваюсь.

Лидия Ивановна вчера отчитала Алину почем зря. Да, она на этой неделе два дня пропустила, но надо же быть людьми, она просто не в состоянии была работать в эти дни! И претензия: я в вашем возрасте была разборчивее в кавалерах. Да какое ей дело? У нее дочка учится на соцфаке, да вы все ее знаете, такая, с косой – вот уж кто разборчив. Она же синий чулок, зачем было так воспитывать дочь? Алинина подруга рассказывала: ее в группе вообще не воспринимают и никуда не зовут. Ей даже цветы на восьмое марта забыли купить, девочки скинулись из своих букетов, чтобы ей не было обидно.