Шут герцога де Лонгвиля

Стемнело. Генриетта уже начала подумывать о том, чтобы лечь спать, как вдруг дверь отворилась и вошел некто…

– Добрый вечер, госпожа, – сказал чудесный голос.

– Это ты, Анри? – спросила баронесса.

– Да.

– Я сейчас прикажу внести свечи.

– Не надо. Я намеревался рассказать вам одну сказку. А сказки лучше слушать, когда темно.

– Возможно. Но сперва скажи, где ты пропадал сегодняшний день?

– Я сочинял для вас.

– Для меня? – удивилась баронесса.

– Да. Только сказка моя получилась глупой и наивной, и совсем не страшной.

– Рассказывай! – приказала Генриетта.

– В одной стране, – начал Анри. – Которая издавна называлась Королевством Роз, стали происходить странные, непонятные, необъяснимые вещи: розы в королевском саду, которыми так гордилась юная принцесса, стали засыхать. И сколько бы их ни поливали, они все высыхали и высыхали. Несчастный королевский садовник день и ночь трудился над гибнущими розами, не жалея воды. Он лил и лил на них живительную влагу, но земля становилась потрескавшейся, а розы безнадежно сохли. В отчаянии садовник бежал из дворца.

На следующее утро завяли последние цветы, и опечаленная принцесса обратилась к придворному звездочету: «Ты умеешь читать по звездам и предсказывать будущее. Объясни, почему погибли мои любимые розы?» И ответил старый звездочет: «Дорогая повелительница! Приходи этой ночью в обсерваторию, там я покажу тебе движение звезд, и мы поймем, почему случилось такое несчастье с твоими цветами!»

Ночью принцесса пришла в обсерваторию. Звездочет недолго смотрел на таинственные божественные знаки и вскоре сказал: «Беда, принцесса! В твоей весенней стране появился злой и коварный волшебник, который ненавидит розы, он пришел, чтобы погубить всю нашу цветущую страну, и поселился на самой окраине Королевства. И победить его непросто. Есть у него заветный талисман – Костяная Роза. И покуда будет существовать эта Роза, будет жить и волшебник. Много горя принесет он нашему мирному Королевству…» В тот же миг принцесса позвала к себе своих преданных слуг, из которых выбрала двоих самых отважных и сильных. И, снарядив, как положено, отправила их туда, где, по указанию звезд, расположился коварный волшебник.

– А что стало с садовником? – спросила Генриетта, незаметно дернув бархатный шнурок вызова слуги.

– Садовник бежал, не разбирая дороги, куда глаза глядят. Он боялся гнева принцессы. Хотя и понимал, что ему пришлось столкнуться с настоящим черным колдовством, перед которым все его искусство цветовода было бессильно. Его подгоняла единственная мысль: «Подальше от дворца!» И вдруг он остановился, как вкопанный: перед ним стоял худощавый человек с растрепанными седыми волосами. Садовник оторопело посмотрел на незнакомца, а тот произнес: «Я знаю тебя. Ты – королевский садовник. Теперь ты будешь служить у меня». «Но… – хотел возразить садовник. – Что я буду делать у вас, во дворце я выращивал розы… Да и кто вы такой, чтобы мной распоряжаться?» «У меня ты будешь выращивать крапиву. Тебе придется хорошенько потрудиться, потому что крапивы потребуется много. Ты будешь выращивать столько крапивы, чтобы ее хватило на всю страну!» «А как же розы?» – спросил несчастный садовник. «Про розы можешь не вспоминать. В них нет ничего хорошего». Садовник продолжал недоуменно смотреть на незнакомца, а тот величественно продолжал: «Я – великий волшебник! И я сделаю так, что все Королевство Роз превратится в Царство Крапивы». «Но зачем» – невольно вырвалось у садовника. «Я уже сказал тебе, а ты опять спрашиваешь, зачем растить крапиву, – разозлился волшебник. – Розы – это колючки с острыми шипами, а крапива – полезное растение, оно лечит и его можно употреблять в пищу. Жители вашего королевства только спасибо мне скажут, когда я завершу мой главный труд». «Но ведь розы – это красиво!» – вновь попытался возразить садовник. «Чушь! Красота – удел фей. Это не для меня, – высокомерно произнес волшебник. – А ты впредь будешь называться не садовником, а крапивником». И они вошли в калитку. Хмуро и серо было у волшебника. Он любил серый цвет. В палисаднике росла одна крапива, покрытая толстым слоем серой пыли, которая совершенно не смывалась, точно приросла к листьям и стеблям растений. И начал наш садовник трудиться. Крапива росла удивительно быстро, а палисадник оказался тоже заколдованным: чем больше становилось крапивы, тем шире раздавался во все стороны и странный палисадник. Крапива жгла и кусала, но что оставалось делать бедному садовнику, у которого не было на свете ни единой близкой души, – только терпеть и думать…

В это время в спальню вошел лакей и внес канделябр с тремя зажженными свечами. Он поставил свечи на столик перед Генриеттой и удалился, а предусмотрительный Анри отошел в тень, отбрасываемую балдахином.

– Так что же было дальше? – спросила Генриетта, изнывая от желания рассмотреть лицо своего шута, но это было невозможно.

– Вы велели внести свечи, значит, вам неинтересно, – ответил молодой человек.

– Нет, напротив.

– Хорошо, я продолжу, – и Анри возобновил рассказ. – Посланные принцессой отважные храбрецы скакали во весь дух, подстегивая своих лошадей, навстречу неизвестности, которая поджидала их у самой границы королевства. Они знали, где искать волшебника, и держали направление прямо к нему. А в это время злой волшебник сидел в своем сером домике среди мебели, серой, точно с нее никогда не стирали пыль, и смотрел на часы. Часы у него были большие, искусно выполненные. Они были волшебные. Да и все, что было в доме, тоже было волшебным. Мягкое кресло с потертыми ручками служило своему хозяину ложем; в любой момент оно могло превратиться в роскошную постель; на гвозде висел плащ волшебника, который обладал весьма любопытной особенностью: стоило его надеть, как во всем королевстве начинался дождь. Стол на кривых ногах, за который любой крестьянин не дал бы и гроша, мог досыта накормить. А выдернутые ворсинки из ковра, который покоился на полу, помогали вызвать бурю в любой стране. В углу стояли неприметные совок и миска. Как-то садовник хотел их взять, чтобы подмести и убрать в комнате, но волшебник так прикрикнул на него, что у того вся охота к уборке мигом отпала. Видимо, даже в безобидных на вид вещах таилась злая сила. Итак, мы говорили о часах.

Волшебник сидел в кресле и смотрел на часы. Он прочел какое-то заклинание, циферблат сделался прозрачным, и на нем, как на отражении в зеркале, стали видны всадники, скачущие, чтобы сразиться с волшебником. Что, вы думаете, сделал коварный чародей? Он поднялся с кресла, подошел к часам, открыл крышку и, злорадно усмехаясь, взялся за часовую стрелку и начал яростно вращать ее назад. Изображение стало меняться: всадники буквально на глазах стали молодеть, постепенно превращаясь в младенцев, а потом и вовсе исчезли. То же самое произошло и с их лошадьми… Волшебник засмеялся и произнес еще одно заклинание. Изображение на циферблате исчезло. А где-то далеко во дворце принцесса ждала вестей от верных слуг. И вскоре весть пришла…

– А дальше что было? – спросила Генриетта, нетерпеливо ерзая на месте.

– Я расскажу коротко, иначе это придется делать много дней подряд – произнес Анри и продолжил. – Из-за волшебных часов к волшебнику никак не удавалось проникнуть. Но звездочет все-таки нашел с помощью звезд, как перехитрить злого мага. У старой колдуньи звездочет взял ожерелье, надев которое девушка становилась невидимой. И принцесса сама отправилась в трудный и опасный путь. Сколько ей понадобилось времени, чтобы пересечь все королевство, мы не знаем. Но она все-таки достигла дома, где обитал злодей. Он не углядел ее в своих волшебных часах, потому что она была невидимкой. Волшебник уже праздновал победу, считая, что всех одолел. Но главная битва была еще впереди. Попав в дом волшебника, принцесса первым делом улучила момент и испортила часы: вынула из них какую-то составную часть, от чего они сразу перестали крутиться назад. И тотчас к дому волшебника устремились войска храбрецов. Их послал мудрый звездочет, который узнал об успехах принцессы по звездам. Принцесса же оставалась невидимой и спрашивала садовника, не видел ли он, где волшебник прячет свой талисман. Они вместе взялись за поиски Костяной Розы, но тщетно. И вот, когда к дому волшебника приблизились войска принцессы, колдун засобирался, хотел удрать с помощью совка и миски, потому что если поставить миску на землю, а в нее положить совок, разольется море, а миска и совок превратятся в корабль с гребцами. Но принцесса и садовник заранее спрятали эти вещицы подальше от волшебника. Не найдя спасительных предметов, злодей помчался в палисадник – откапывать Костяную Розу. Он рыхлил почву, приговаривая себе под нос: «Нет, я еще могущественный чародей! Мой талисман со мной, он мой навеки!» Но тут его лопата ударилась обо что-то… Это и была Костяная Роза, которая сломалась от удара… Свет солнца застлал черный дым. А когда солнечные лучи снова упали на землю, на ней уже не было ни серого приземистого домика, ни крапивы в палисаднике, ни самого волшебника.

– И чем же закончилась эта история? – спросила Генриетта.

– Как закончилась? – Анри усмехнулся. – Свадьбой. Так все сказки кончаются. Принцесса полюбила садовника, садовник влюбился в принцессу. А мудрый звездочет, посмотрев на небо, сообщил, что все звезды ратуют за их любовь. Так что и эта сказка имеет счастливый конец.

– Скажи, Анри, а в жизни тоже должно все так заканчиваться? – улыбнулась баронесса.

– В жизни, к сожалению, все кончается смертью, – нехотя сообщил молодой человек. – В этом ее главное отличие от сказки.

– Ну зачем же так мрачно? – возразила Генриетта. – Тем более, не нам, молодым, говорить о печальном конце! У нас еще многое впереди. И плохое, и хорошее.

– Скорее, плохое.

– У тебя дурное настроение?

– Нет, дело в том, что после сказок не хочется говорить о человеческой жизни.

Воцарилась пауза, нарушаемая только потрескиванием горящих свечей.

– Зазвонила Судьба,

Убыстряя свой бег,

Колокольчик, как гром, отозвался.

Эхо стонет и рвется

На волю, на свет,

Огонек на свечи заметался, – прочел Анри.

– Это твои стихи? – удивилась баронесса.

– Мои. Нравятся?

– Красивые, но в них кроме звука, ничего нет. Например, как может звонить судьба?

– А как вы ее себе представляете?

– Не знаю.

– Тогда смотрите, – Анри оживился. – Перед вами стоят свечи. Вас окружает мрак. И в этом мраке происходят интересные, удивительные вещи. Ваша судьба сказала: «Мне пора!» И зазвонила в прекрасный мелодичный колокольчик, который, кроме вас, никто не слышит. Вы стремитесь к чему-то чистому, ради чего стоит жить. И несетесь, словно с горы на волшебных крыльях к исполнению своих желаний. Все обретает другие свойства, становится более значимым, весомым. Поэтому вполне возможно, что обыкновенный тихий колокольчик отзывается, как гром. И от этого потока обрушенного на свечи звука огонь заметался, будто стараясь оторваться и куда-то улететь. Может быть, вслед за вами? Но куда ему – ведь вас уже не догнать, не достать и не остановить – вас позвала сама Судьба. А ей необходимо повиноваться! Вы летите, ветер свистит у вас в ушах, и раскатистое эхо сопровождает вас в этом сказочном полете…

– Красиво… – медленно произнесла Генриетта.

– Вам не хочется прерывать полет… – продолжал Анри.

– Не хочется, ты прав, – баронесса внезапно рассмеялась. – Вот ты рассказывал, а мне и впрямь показалось, будто я куда-то лечу. Бред какой-то…

– И никакой не бред, – возразил молодой человек. – Нас несет на своих крыльях Фантазия. И чем крепче ее крылья, тем увереннее мы себя чувствуем, совершая необыкновенные перелеты от снов к реальности. – Анри на мгновение замолчал и после паузы сказал. – С вашего позволения, госпожа, я удалюсь.

– Чтобы завтра предстать предо мной! И как можно раньше! – сказала баронесса.

– Хорошо, я сделаю так, как вы желаете, – ответил молодой человек и быстро вышел, так что Генриетта не успела разглядеть его лица.

Глава 12

Анри лежал в своей комнате и размышлял. Еще один день был выигран! Юноша понимал, что это не может продолжаться до бесконечности. Но тянуть время, оттягивать «знакомство» ему нравилось, он обожал подобные фокусы. Франсуа, естественно, не одобрял его выкрутасов. Он был настоящим другом, а посему судьба товарища ему была далеко не безразлична.

Сегодня Анри понял, что Генриетта ничем не отличается от других женщин, только старается казаться не такой, какой она на самом деле является. И когда он осознал это, ему вдруг стало на мгновение жаль ее, потому что пришла и другая мысль: «А ведь она и впрямь несчастна! Ей никогда не быть свободной! Только разве в том случае, если она освободится от богатства, но эта свобода для нее будет равносильна смерти. Познавшие свое превосходство над другими никогда не захотят добровольно расстаться с подобными привилегиями». Потом Анри подумал о герцоге, но почему-то жалость к нему в душе молодого человека не проснулась. При мысли о де Лонгвиле накатили неприятные воспоминания, а затем в голове юноши начался тот неподдающийся контролю хаос, который обычно является вестником сна, и молодой человек погрузился в спокойную реку сновидений.

А наутро:

– Анри! Пойдем со мной!

– Куда? – не понял юноша, с трудом поднимая тяжелые веки.

– Я уже иду на площадь!

– Счастливого пути.

– Ты что, не пойдешь?

– Не-а, – зевнул Анри.

– Не хочешь помочь своему единственному другу?

– Понравилось, что ли? Неохота…

– Ну и оставайся! – по голосу было понятно, что Франсуа смертельно обиделся.

«Нужно принимать срочные меры!» – решил Анри и выскочил в коридор.

– Франсуа! – крикнул он вслед удаляющемуся другу. – Сам понимаешь, что мне лишний раз мелькать перед глазами баронессы…

– Ладно, – смягчился приятель. – Я тебя понимаю.

Вполне довольный собой Анри опять завалился на кровать – ведь его так рано разбудили – и проспал еще часа два. А проснувшись во второй раз, ощутил какое-то томление в животе и осознал, что там явно чего-то не хватает: тетушка Фантина, на помощь! Он открыл ключом дверь, выходящую на площадь и, стараясь проскользнуть под окнами баронессы незамеченным, быстро пошел к подвалу кухарки.

Но не успел он преодолеть и половины пути, как сверху донеслось:

– Доброе утро!

«Наверное, она нарочно караулила меня за портьерой». – решил Анри. Пришлось остановиться и изобразить предельное счастье.

– Ты куда идешь? – спросила баронесса, лежа на подоконнике и перевешиваясь вниз, словно какая-нибудь простолюдинка.

Анри неуверенно махнул рукой направо.

– Ты торопишься?

«Да», – был ответ немого.

– Хорошо, ступай, но потом приходи ко мне! – велела госпожа.

Молодой человек неуклюже поклонился и уже хотел двигаться дальше, но тут громкий – когда не надо! – вопль Франсуа настиг его, как меткая стрела быструю лань:

– Анри! Подожди меня!

Генриетта вздрогнула и вопросительно посмотрела на Анри. Тот немедленно отвернулся и сделал вид, что реплика Франсуа не имеет к нему никакого отношения.

Но дотошный приятель подбежал к нему и, кладя руку на плечо, спросил:

– Что же ты меня не подождал? Я тоже собирался на кухню, – на юноше была новенькая ливрея.

– Кретин! – сказал Анри и виновато раскланялся перед баронессой.

Только теперь Франсуа заметил в окне госпожу и понял свою ошибку.

– Прости, Анри, – негромко сказал он, однако его услышали…

Генриетта была разгневана.

– А ну-ка подойдите сюда оба! – приказала она.

– Зачем? – спросил Франсуа.

– Выполняйте, что вам приказали!

– Одну минуточку! – невозмутимо отозвался Анри и повернулся к другу, делая вид, что впервые его увидел. – Франсуа, мальчик мой! Что это на тебе?

– Я забыл похвалиться, – ответил тот. – Мне сегодня пожаловали… – он с любовью погладил ткань новой одежды.

– Поздравляю! Скажи спасибо господину герцогу, снизошедшему до твоего ничтожества! – ерничал Анри.

– Это я приказала одеть юношу, как подобает! – не выдержала баронесса. – К тому же, господин глухонемой…

– Только немой, с вашего позволения, – уточнил молодой человек.

– Так вот, вам тоже не мешает одеться, как следует!

– Но вы же сами отвергли мой замечательный наряд.

– Я тебе другой подарю. А сейчас, – Генриетта посмотрела на друзей. – Тот, который посветлее, пусть идет, куда шел, а тот, который страдает немотой, пусть поднимется ко мне!

– Я не дойду! – заныл Анри.

– Это еще почему? – не поняла баронесса.

– Умру от голода где-нибудь на ступеньках.

Генриетта рассмеялась:

– Ты удивительно непосредственен! Ладно, придешь ко мне через полчаса. А не явишься, пеняй на себя!

Анри глубоко вздохнул.

«Каков наглец! – размышляла Генриетта, нервно прохаживаясь по кабинету. – Решил поиздеваться над своей госпожой! А я ему еще благоволила!.. Негодник! Но какой остроумный! Это ж надо додуматься, изображать из себя человека, лишенного дара речи! Нет, он, конечно, заслуживает наказания, но розыгрыши простительны шуту… Я даже не знаю, как поступить». Баронесса на какой-то миг остановилась. «А ведь я втайне мечтала, чтобы Анри был хоть немного похож на того немого. Смешно! Он оказался потрясающе схож с самим собой!» – она захохотала так, как смеялась в исчезнувшем Детстве, когда безобразный Шарль прыгал перед ней и строил ужасные гримасы.

С тех пор, как Генриетта стала взрослой, а произошло это в двенадцать лет (так ее уверили), смеяться приходилось сдержанно и улыбаться там, где не смешно. Улыбаться было необходимо довольно часто, а смеяться – по совести сказать – ей не хотелось уже давно. В угрюмом монастыре, чем-то напоминавшем родовой замок, за смех сурово упрекали. Там занимались тяжелым и нужным делом: молились с утра до вечера и над останками святых проливали искренние слезы страха и благоговения. Девочек готовили к их Великой Доле – замужеству и материнству, учили женскому ремеслу и внушали беспрекословное повиновение мужчине. Генриетте все это было чуждо. Какое-то внутреннее упрямство и несгибаемая гордость побуждали делать все на так, как полагалось в священном месте. Она продолжала своевольничать и вырастала в надменную, норовистую особу, готовую дать достойный отпор любому, кто пойдет против ее воли.

Вернувшись, она нашла в своем отце те ненавистные черты, которые заранее возненавидела во всех мужчинах. И тут же, словно рыцарь, напустила на себя латы холодности и равнодушия. Каждое слово, сказанное герцогом, пыталось разжечь костер на ледяном щите ее терпения, только безуспешно. Лед не горит, он может лишь плавиться. Но кажется, маленькая искорка незнакомого и неведомого таланта, с которым ее столкнула Судьба, смогла бы растопить ледяной замок, где уже несколько лет обитало ее сердце.

По ее собственному убеждению, Генриетта не способна была любить. Она так думала, когда вспоминала о предстоящем замужестве. Ее гордость не позволяла вообразить будущего мужа красавцем. Она была убеждена, что жених достался ей такой, от которого отказались все девушки на свете; именно поэтому сделка совершалась без ее участия. Все в этом деле было отвратительно, начиная с самого жениха.

Генриетта вспомнила об одной юной виконтессе, с которой они вместе воспитывались в монастыре. Девушка звалась Марией и страстно мечтала поскорее выйти замуж. «Я чувствую, – говорила она Генриетте. – Что во мне столько любви, сколько звезд на небе, ее хватит на всех! Я знаю, что полюблю сразу, полюблю навсегда, полюблю любого, кем бы он ни был!» Так она убеждала своих подруг. А однажды Генриетта увидела, как любвеобильная Мария бьет несчастную приблудную кошку, утащившую у нее какой-то кусок, который та припрятала с обеда… Конечно, потом девица еще не единожды взахлеб рассказывала о своей любви ко всему сущему, но прекрасные слова, срываясь с ее лживых уст, тускнели и вяли, точно сорванные злым ветром лепестки розы… Генриетта видела, как почти человеческие глаза измученного животного жалобно смотрят в ее сторону, а Мария нещадно лупит тряпкой по впалым бокам кошки, у которой даже нет сил бежать или сопротивляться… Тогда Генриетта не вышла из своего укрытия, не вступилась… Осознание своей вины, может быть, еще более глубокой, чем вина злой и глупой Марии, пришло несколько позже, но укоренилось где-то в глубине души так прочно, что, возможно, оставило след на сердце.

Генриетта поклялась, что станет заступаться за каждого, кто нуждается в ее защите и покровительстве. В родительском доме, наконец, ей пришлось вспомнить о своей клятве. Именно здесь ледяная баронесса сала превращаться в Генриетту.

В тот момент она, не отдавая себе отчета в своих чувствах, совершенно не думала и не подозревала, что плутовка, названная Любовью, где-то совсем рядом и прячется, стараясь улучить подходящий момент, чтобы просочиться в прохладную кровь баронессы и сладкими, перехватывающими дыхание струями разлиться по всему телу. Генриетта не подозревала, что ледяной покров, под которым дремало ее гордое сердечко, дал трещину и быстро тает. Обычно, когда все внутри переполнено весенним паводком, эти капли выступают на глазах. Но пока баронесса не ощущала потребности в слезах – этой женской слабости, а может, и силе, – она ждала Его. Она думала, что сейчас он войдет, и она наговорит ему массу дерзостей, отомстив за ту отвратительную шутку, что он учинил накануне. И тут же необходимые слова складывались в гневные, обличительные фразу, полные негодования и обиды. Но время шло, никто не появлялся, запас красноречия шел на убыль, и с каждой новой попыткой баронессы повторить про себя то, что она Ему скажет, слов оставалось все меньше и меньше. И вот, когда, наконец, за дверью раздались торопливые шаги, баронесса с удивлением обнаружила, что совершенно не сердится на этого пройдоху.

Он предстал, как в сказке – высокий, красивый и грациозный. Генриетта впервые пожалела, что принадлежит к знатному роду. Какие только мысли не приходят в нашу голову, когда сердце переполняют чувства. Анри ждал, что сейчас в него будет запущен письменный прибор из серебра или что-то еще более увесистое, но вместо этого…

– Проходи, лгунишка! – ласково проворковала баронесса, располагаясь в кресле.

Молодому человеку было нечего сказать по этому поводу, и он тоже сел – в кресло напротив, повинуясь жесту госпожи.

Какое-то время они молчали и переглядывались. Баронесса смотрела на юношу, склонив голову набок, и золотистый локон, выпавший из прически, накручивала на палец, точь-в-точь как это делала Карменсита.

– А ты – ничего, – наконец вымолвила госпожа. – На тебя приятно посмотреть. И я не понимаю, зачем тебе было скрывать такую мордашку.

– Тому виной моя глупость! – ответил Анри с нарочитой покорностью. – Иногда я не в силах противиться ей…

И он вспомнил, что однажды так удачно разыграл из себя слепого, смешавшись с толпой калек, что люди с негодованием накинулись на Альфонсо, пытающегося доказать, что молодой слепец вовсе не так уж незряч, как это могло показаться. Альфонсо хотел увести Анри с базарной площади, а народ упрекал старого комедианта в жестокости и корысти – в желании обогатиться за счет несчастного калеки. Тогда им обоим едва удалось вырваться. С тех пор Анри заучил правило: «Не шути с толпой». Теперь он запомнил еще одно: «Не дразни знатных господ». Об был способным учеником в Школе Жизни и не нуждался в повторении пройденного урока.

– Ну что, так и будешь молчать? – осведомилась баронесса.

– А что мне сказать?

– Проси прощения!

«Как же она похожа на Карменситу!» – подумал Анри и сказал:

– Я смиренно прошу вас о снисхождении за мою пошлую нелепость, – он сделал паузу и добавил. – Но признайтесь, довольно глупо просить прощения за шутку, которая является моей работой, и которая мне весьма удалась, не правда ли?

Он припал на одно колено и с благоговением поцеловал руку госпожи. Баронесса оторопела. Ее и без того большие глаза сейчас еще сильнее округлились, она не находила слов и была похожа на рыбу, выброшенную на берег.

«Ишь ты, – отметил про себя Анри. – А глаза-то у тебя серые и холодные».

– Не тревожьтесь, – успокоил он ее. – Привыкайте к моей манере, и все у нас будет хорошо!

– Ты переходишь все границы! – выдохнула Генриетта. – Я обо всем расскажу герцогу, он накажет тебя!..

– Как вам будет угодно, – спокойно ответил Анри и развалился в кресле.

Сейчас он играл роль развязного грубияна, которую ему так и не удалось сыграть в театре. Нагловатый «фон-барон», небрежно закинув ногу на ногу, в роскошной позе покоился в кресле, а госпожа баронесса растерянно смотрела на своего слугу и не могла ничего сказать.

– Анри… – наконец выдавила она из себя.

– Да, я с вами, моя дорогая… – процедил юноша и, подумав, добавил. – Госпожа.

– Проходимец! Наглец! – взорвалась Генриетта.

– Я наглец? – молодой человек изящно и точно передавал манеру господина герцога. – Вовсе нет, и я требую к себе должного почтения, моя милая… госпожа.