Шут герцога де Лонгвиля

Он осторожно потрогал друга за плечо и тихо спросил:

– Ты не заснул? Что-нибудь произошло?

Анри медленно поднял глаза и посмотрел на Франсуа:

– Наверное, произошло, – тихо произнес он, словно через силу. – Со мной… Сегодняшней ночью меня кто-то посетил… Кто-то не из нашего мира.

– Тебе это приснилось!

– Да, он снился мне, показывал звезды и покрытые туманом лица.

– Что ты несешь? – усмехнулся друг.

Не замечая этого, Анри продолжал:

– Кажется, я мог взлететь и подняться высоко над землей. Мы разговаривали, и ОН мне показал такое, что невозможно описать на человеческом языке, а потом сказал: «Ты постигаешь Нечто, что мало кому удалось узнать». Я хотел спросить, что означает это Нечто, но проснулся. И было так тоскливо, точно завтра предстоит умереть…

– Чушь какая-то! – воскликнул Франсуа.

– Он сказал мне, что отныне я буду писать стихи. Я не смогу их не писать. Они меня переполняют, – говорил Анри, прислушиваясь к чему-то внутри себя. – Мне кажется, если я не смогу их записывать, я сойду с ума.

Друг все понял и полез за бумагой и чернилами.

Когда письменные принадлежности оказались в руках Анри, он на мгновение задумался, словно мысленно ловя конец нитки в клубке, а затем стал что-то царапать на бумаге. Строчки были тоненькие и неровные, будто шерстяные. Молодой человек писал быстро, почти не останавливаясь, не перечитывая написанное.

А потом он отложил перо и посмотрел на Франсуа:

– Хочешь послушать?

Тот недоверчиво пожал плечами.

– Только не перебивай, послушай до конца, – и при мерцающем огоньке свечи Анри прочел:

Расстилается Бездна.

Над чьей-то звездой

Расплываются темные крылья.

Царство Ужаса сладко манит за собой,

Царство Жизни совсем опостыло.

Льются прямо и ярко седые лучи,

Убегает мечта, отрываясь,

Растворяется в бархатном блеске Ночи,

И Луна смотрит вслед, удивляясь.

Унеслась карусель унижений и бед,

Прокатились обиды и слезы,

Все забыто навек и на тысячу лет,

Уплывают в неведомо грезы.

Пролетело, сбылось, отжило, родилось…

Непонятно, но тайно и мило.

Только Бездна – в руках,

Лишь Звезда – на глазах,

А в груди – Голубое Светило.

– Что скажешь? – спросил юноша, когда закончил чтение.

Франсуа снова пожал плечами.

– Тебе нечего мне сказать? – огорчился Анри.

– Это нечто странное, – вымолвил друг. – Я такого еще не слышал. Непонятное. Слова, слова, а представить ничего невозможно.

– Почему же?

– Как выглядит твоя Бездна? Или Мечта? Никак!

– Ошибаешься! – возразил Анри. – Просторная звездная Бесконечность Вселенной, в ней, как рыбы в воде, плавают облака Черной Смерти… Все движется, все парит и уносится вдаль. Ослепительные бриллианты звезд, рассыпанные на глубоком бархате Прекрасной Ночи. И они ей очень к лицу.

– Бред!

– У нее венок из странных на вид цветов: это наши муки, страдания, любовь и ненависть. Все они очень разные, но спокойно уживаются среди ее седых волос. Ночь держит в руках Безграничную Бездну: это некий сосуд, в котором нет дна, но он совсем не похож на дырявую бочку. Это изящный кувшин с тонким горлышком и плотной крышкой, с красивой ручкой и чудесным орнаментом. Не для всех открывает Бездну Царица Ночь…

– А тебе открыла? – съязвил Франсуа.

– Не знаю, – не замечая колкости, ответил Анри. – Ведь не это главное… У Прекрасной Ночи голубое сердце, оно просвечивает сквозь ее прозрачную кожу и черную одежду из космической дымки, и голубой свет разливается вокруг щедро и заманчиво…

– Ты сказал, что у Ночи седые волосы. Она что, старуха?

– Нет! Она молода и прекрасна! Вместо волос у нее снопы света, они переплетаются, сверкают и создают совершенно непередаваемую прелесть, – увлеченно рассказывал Анри. – Волосы Царицы Ночи совершенно удивительны. Их чрезвычайно много, и ее локоны спускаются вниз, покуда хватает глаз. Хотя понятие «низ» в данном случае неуместно. Там все движется, и то, что совсем недавно было «низом», может мгновенно сделаться «верхом». Звезды и чувства, планеты и лица купаются во Вселенной, как в безбрежной, спокойной и теплой реке.

– А что такое «Вселенная»?

– Это Ночь. Она смотрит на нашу Землю через серебристый шарик Луны и видит нас всех: плохих и хороших, злых и добрых, бескорыстных и жадных…

– А почему мы не видим ее?

– Мы можем ее видеть. Но только когда она нам показывается. И лишь малую часть ее облика.

– Почему?

– Она слишком прекрасна. Люди умерли бы от зависти к ее красоте и богатству. Она понимает это, и потому нам виден лишь ее отблеск, лишь малая часть ее убранства. На глазах она носит черную непроницаемую вуаль.

– Зачем?

– Она часто плачет. Мы порой видим ее слезы – они звездочками падают с неба. У Ночи потрясающие, ни с чем не сравнимые глаза. Если бы она не закрывала их вуалью, мы погибли бы от испепеляющего ужаса. Но она любит нас, хотя даже непонятно, за что. И жалеет. Чего я бы, например, не делал на ее месте.

– Ну хорошо, – сдался Франсуа. – Теперь я смутно представляю твои стихи. Но если говорить, положа руку на сердце, то успеха тебе не видать. Ты же не сможешь каждому разъяснять то, что привиделось тебе в твоем кошмаре.

– Это не кошмар!

– Все равно. Сочиняй нелепости, тогда тебя поймет каждый.

– Но я не смогу не писать о Непонятном.

– Хорошо, пиши, будешь читать мне, – разрешил Франсуа. – Мой тебе совет – не показывай это никому. За такое можно поплатиться. Лучше пиши и сжигай, либо закапывай в землю.

– Жаль, может быть, они кому-нибудь понравились бы, мои стихи…

– Слушай, Анри, а сможешь ли ты теперь сочинять глупую околесицу?

– Не знаю, давай проверим. Скажи что-нибудь…

Франсуа посмотрел на шершавый каменный потолок:

– Что сказать? Например, маленькая муха…

– По небу летит! – тут же подхватил Анри.

– Маленькая муха…

– В дырочку сопит!

– В какую дырочку? – засмеялся Франсуа.

– Ну, понимаешь, у человека таких дырочки две – это нос. А муха же должна чем-то отличаться от человека! – и молодой человек продолжил. – Не сопите, муха, в дырочку сейчас!

– Ведь сегодня, муха… – попытался продлить фразу его приятель, но остановился на полуслове.

– Ведь сегодня, муха, я женюсь на вас! – закончил за него Анри.

– На мухе? – захохотал Франсуа.

– А почему бы и нет?

– Идти к алтарю с мухой-невестой!

– Постой! – Анри поднял вверх указательный палец, призывая к вниманию, и медленно подбирая слова, произнес. – От невесты-мухи глаз не отведу… Для гостей и мухи речь я заведу…

– Какую речь можно говорить такой невесте? – покатывался Франсуа. – «Как люблю я ваши кошмарные глазки?»

– Вот именно! «Как люблю я крылья, как люблю глаза!»

– Конечно! И по лицу невесты скатится слеза!

– Правильно! Молодец! А теперь дай мне записать то, что мы сочинили.

– А как же конец?

– И конец будет! – успокоил друга Анри и принялся чирикать пером по бумаге.

Через некоторое время он встал и объявил:

– Всем богатым невестам-мухам посвящается! – и начал читать.

Франсуа падал от смеха, улавливая знакомые, только что сочиненные строчки. Но больше всего его интересовал финал необычного венчания.

И он услышал:

– «Как люблю я крылья!

Как люблю глаза!»

По лицу невесты

Скатится слеза!

Гости зарыдают,

В зале пол зальют.

Все сердца растают.

Мухи запоют.

Песенка польется,

Радостно гремя…

Муха улыбнется.

И скажу ей я:

«Дорогая муха,

Ну а я сейчас

Спрячу ваши деньги

Далеко от вас!»

– Веселенькая история! – воскликнул Франсуа. – Да это же брак по расчету!

– А как ты думал! – невозмутимо возразил Анри. – Ведь не стану же я брать в жены какую-то муху, да еще и без солидного приданого!»

– А куда ты спрячешь деньги?

– А вот не скажу! Вдруг ты захочешь раскопать и все унести с собой? А нам с мухой еще жить, да жить…

Тут оба приятеля расхохотались.

– Нет, определенно, мы немного тронулись умом, – заявил Франсуа.

– Ничего удивительного, – подхватил Анри. – Ты же вчера основательно ударился головой.

– А ты?

– А я – твой друг.

– Гляди! – воскликнул Франсуа. – Уже светает. Скоро Жан пойдет проверять, все ли проснулись.

– А поскольку ты уже давно встал, то можешь сыграть с ним подобную шутку, проверив, почему эта каналья дрыхнет до сих пор.

– Тебе хорошо так говорить, а мне нарываться на скандал неохота.

– Слушай! – неожиданно Анри схватил приятеля за руку.

– Больно ведь! – воскликнул Франсуа.

– Извини.

– Что случилось?

– Я вспомнил, мне же сегодня придется раскрыть свое инкогнито перед баронессой! Она запретила мне появляться в моем прекрасном наряде в ее апартаментах. Так что придется пустить его на тряпки.

– Как жаль! Красивая хламида!

– Вот и я говорю, что она ничего в искусстве не понимает. Как бы улизнуть от нее…

– От кого? – не понял Франсуа.

– Ну не от хламиды же! От баронессы. Пора готовить побег, – решительно сказал Анри. – Ты придумал план?

– Интересный ты человек, – друг покачал головой. – Только вчера принял решение бежать, а сегодня уже требуешь от меня…

– Ладно, пошли подметать! – Анри поднялся.

– Ты что – со мной? – удивился Франсуа.

– Ну, не умирать же от скуки!.. Одного не пойму, зачем каждое утро мести площадь, если по ней никто не ходит.

– Это не наше дело, герцог платит мне за это деньги, кормит…

– Да полно! Не смеши! А то я уже представил себе картину: ты сидишь на кухне, и господин герцог кормит тебя с ложечки.

Друзья взяли по метле и отправились на площадь.

Они вышли на холодную мостовую, не тронутую еще ни одним солнечным лучом. Небо, слегка окрашенное в тусклый розовый цвет, маячило грязно-серым полотном, нависая над угрюмыми стенами замка. Робко чирикали просыпающиеся птицы, прячась среди многочисленных щелей и отверстий величественных построек.

Внезапно Анри понял, почему при виде всего этого великолепия тоска начинала сдавливать грудь: в замке не было ни кустика, ни деревца, пробивающаяся трава тщательно выкорчевывалась…

«Могила, – подумал он. – Величественная, неприступная могила, в которой я сам себя похоронил».

– Давай, помогай! – донесся, как издалека, голос приятеля.

Анри отогнал мрачные мысли, и друзья на пару начали махать метлами, поднимая неизвестно откуда взявшуюся пыль.

– Признайся, Франсуа, это твоя работа?

– Что ты имеешь в виду?

– Это ты притащил сюда сор, грязь и мусор и раскидал по площади? Всю ночь старался?

– Нет, – юноша растерялся. – Я ничего такого не делал.

– Тогда объясни, откуда все это взялось? – напирал Анри.

И вдруг…

– Эй! Подойди сюда! – властный женский голос прогремел и разнесся по двору.

Друзья, как по команде, подняли головы.

В оконном проеме третьего этажа белела фигура баронессы. Госпожа была неодета и куталась в бледно-розовую накидку.

– Эй, я тебе говорю! – повторила Генриетта.

– Кому? – молодые люди переглянулись.

– Наверное, мне, – догадался Франсуа. – Я ей вчера понравился, и она хочет со мной побеседовать.

– Не обольщайся, мальчик мой, – шепотом посоветовал ему Анри. – Боюсь, что ты жестоко ошибаешься.

– Ну, ты разве не слышишь? – госпожа начинала выходить из себя. – Немедленно подойди!

– Я? – с надеждой спросил Франсуа, готовый сорваться и устремиться в покои баронессы.

– Нет! – получил он в ответ. – Мне нужен не ты, а ты – что стоишь рядом!

Анри косо взглянул на друга, который только разочарованно пожал плечами, и подошел к окну.

– Поднимайся наверх! – велела баронесса.

Анри еще раз посмотрел на Франсуа, и тот опять пожал плечами.

– Ну что ты стоишь, поднимайся! – властным тоном приказала Генриетта, и молодому человеку пришлось повиноваться.

По дороге наверх он быстро соображал, как вывернуться из ситуации, и когда вошел в спальню баронессы, уже знал, что делать.

– Здравствуй, – сказала госпожа, приветливо улыбаясь, Анри молча кивнул в ответ. – Ты кто, как тебя зовут?

Молодой человек изобразил растерянность.

– Ты что, забыл, как твое имя? – рассердилась баронесса.

Анри кивнул.

– А ну немедленно пой мне!

Юноша в ужасе отступил на шаг к двери.

– Пой! – приказала Генриетта.

Молодой человек с гримасой сожаления замотал головой.

– Не хочешь? – баронесса уже хотела выйти из себя, но, прочитав на лице юноши горькое, неподдельное сожаление, смягчилась.

– Не можешь? – спросила она.

Анри развел руками.

– Ты что, немой?

Молодой человек пожал плечами.

– Скажи, ты знаешь моего шута, только не того, который умер, а того, который у меня недавно?

Юноша устремил глаза к потолку.

– Вспомни, его зовут Анри, – подсказала баронесса.

Молодой человек отрицательно покачал головой.

– Ну как же ты его не знаешь! – в отчаянии воскликнула Генриетта.

Лицо Анри озарила счастливая улыбка.

– Вспомнил? – обрадовалась баронесса. – Если встретишь, скажи… – она осеклась и поправила себя. – Приведи его ко мне. Я буду ждать. Понял?

Молодой человек кивнул в знак согласия.

– Вот и прекрасно, ступай.

Анри поклонился с неуклюжестью деревенского парня и вышел.

Когда дверь за ним закрылась, баронесса упрекнула себя в том, что уже во второй раз так нелепо ошиблась. Проходя мимо зеркала, она взглянула в него и тут же похолодела. Ее, словно ледяным душем, окатила мысль о том, что она, знатнейшая из женщин, стояла перед своим слугой в таком непотребном виде. И только мысль о том, что парень был нем, немного успокоила ее.

Генриетта легла в постель с тем, чтобы продолжить прерванный сон, но тут же вспомнила, что разбудили ее два голоса, один из которых – она готова была поклясться, – принадлежал Анри. Баронесса откинула одеяло и подбежала к окну.

В тот момент Франсуа о чем-то пытался расспросить своего немого друга, а тот лишь размахивал метлой направо и налево. В итоге Франсуа с досады плюнул, бросил свою метлу и ушел. Немой с угрюмым видом продолжал подметать.

«Наверное, их было трое», – решила баронесса, прислоняясь спиной к оконной раме.

Вскоре молодой человек закончил работу и покинул площадь. Стало пусто и скучно. Генриетта подумала о том, что было бы неплохо одеться, ведь вскоре нужно выходить к завтраку, и дернула за бархатистый шнурок, на противоположном конце которого зазвенел колокольчик, призывающий слугу.

Глава 11

– Я и не предполагал, что ты зазнайка! – говорил Франсуа другу, сидящему рядом с ним на скамье в комнате Анри. – Оказывается, общение с благородными на тебя плохо влияет, ты становишься надменным и бесчувственным. Ты забываешь собственных друзей, считаешь ниже своего достоинства говорить с ними! Ты!..

– Угомонись, – спокойно сказал молодой человек. – И дай мне объясниться.

– Да что там объяснять! Мне все ясно!

– Выговорился? Теперь слушай…

– Не хочу ничего слушать! Ты меня обидел, да так, как ни один друг не может обидеть своего друга!

– Что?! Я тебе не друг?! – Анри внезапно рассердился. – Хорошо, в таком случае больше с расспросами ко мне не приставай!

– Как я испугался твоих угроз! – воскликнул Франсуа, но, заметив, что приятель никак не реагирует на его слова, заглянул ему в глаза. – Ладно, говори, что у вас там было?

Анри молчал.

– Что ты дуешься?

Никакого ответа.

Тогда молодой человек перешел на крик:

– Что ты из себя строишь?! Что ты дуешься? Рассказывай, почему она тебя так скоро отпустила? Ты ей пел?

На этот раз Анри расслышал слова приятеля.

Он лениво повернулся к другу и равнодушным тоном ответил:

– Нет.

– Почему?

– Ты же не хочешь этого знать.

– Хочу! Говори. Она просила тебя петь?

– Просила.

– А ты?

– А я не пел.

– Почему?

– Потому что я не дурак.

– Перестань говорить загадками. О чем вы с ней говорили?

– Ни о чем.

– Не верю!

– Лично я с ней не разговаривал. Ни слова не проронил.

– Как ты осмелился?! – Франсуа был изумлен. – И она, возмущенная твоей наглостью, выгнала тебя?

– Ты меня за кого-то другого принимаешь! – степенно отвечал Анри. – Она не только не злилась и не гнала меня, но и наверняка в данный момент умирает от жалости и сострадания ко мне, бедняжке! – он выдержал паузу и хитро посмотрел на друга. – Я сделал вид, что не могу говорить, она сразу и отстала.

– Ну ты… – Франсуа был ошарашен. – Как же теперь…

– Знаешь, – беспечно продолжал молодой человек. – Это была великолепная возможность подурачиться. К тому же баронесса ничего не заподозрила, готов поклясться.

– А тебе не страшно? Она ведь может здорово отомстить, когда обман раскроется.

– Да пусть мстит, я не возражаю.

– Анри… А как ты после всего этого собираешься предстать пред нею?

– Обыкновенно. Пусть падает в обморок, я разрешаю.

– Как бы тебе падать не пришлось, – скептически заметил приятель.

– Видел бы ты ее лицо, когда она пыталась заставить петь бедного калеку! А потом, когда поняла, что он даже собственного имени выговорить не может!.. – Анри покатился со смеху.

– Ты никогда не слушаешь моих советов! – с досадой произнес Франсуа. – Значит, я их больше не буду давать! – он решительно встал. – Все! Я ухожу к себе и можешь ко мне не стучать, не открою!

И прежде чем Анри успел сказать слово, он ушел, хлопнув дверью.

– Я же – болван! – вслед ему крикнул молодой человек и тихо добавил. – И этим все сказано…

В просторном зале, убранном золотистым шелком, за огромным великолепным столом, ломящимся всевозможными кушаньями, восседали господин герцог и его знатная дочь. Они расположились напротив друг друга – каждый на торце длинного стола, и, не спеша, отправляли вовнутрь все съедобное. Это был завтрак в духе де Лонгвилей. Когда-то отец и дед нынешнего герцога любили пировать в своем чудесном замке в обществе друзей и знакомых. В те добрые времена, было, что поесть и попить и что сказать друг другу. Каждая трапеза превращалась в пирушку, каждый день был похож на праздник, каждое появление нового гостя считалось событием. А вот теперь… Теперь время было другое. Хотя еды на столе по-прежнему хватало, но приемов уже не устраивали. Мало, кто посещал замок. И совершенно не о чем стало говорить за столом. Ели без аппетита. Это словно была какая-то работа, за которой удавалось убить полчаса невеселого времени, молча поглазев на домочадцев за скучным столом.

Герцог отпил вина из бокала и закусил отлично приготовленным молочным поросенком. Мыслей никаких не было, как и желания поделиться ими вслух.

Но неожиданно Генриетта нарушила молчание:

– Отец, – сказала она. – Вы очень добрый человек, гораздо добрее, чем представлялось мне всегда.

Сначала герцог даже не понял, что девушка обращается к нему, а когда смысл сказанного дошел до него, он понял, что ему справедливо польстили, и ответил:

– Да, конечно, моя дорогая дочь, я человек добрый и справедливый!

– Да, вы справедливы! Вы покровительствуете убогим, нуждающимся в защите!

– Каким убогим? – удивился герцог.

– Вы умеете жалеть и оказывать помощь! – горячо говорила баронесса. – Господь учил быть чутким к страданиям ближнего!

– Постойте, дорогая дочь. О чем вы говорите?

– Вы еще и скромны, отец! Я его видела, того несчастного юношу, который по утрам метет мостовую под моими окнами.

Герцог явно ничего не понимал:

– О чем вы говорите, дочь моя?

– Пусть сейчас же этого юношу приведут сюда, и вы вспомните, о ком я говорю.

Де Лонгвиль, недоумевая, подал знак стоявшему поодаль Жану, тот поклонился и вышел.

– Я была растрогана, – призналась баронесса. – Когда поняла, насколько вы чутки к людскому горю.

– Мне кажется, дорогая дочь, что монастырь вложил в вас слишком много богобоязненности!

– Вы пожалели несчастного, – не замечая слов отца, взахлеб продолжала Генриетта. – Я уверена, вам за ваше великодушие воздастся в мире ином, вы – на пути ангелов…

Герцог смущенно улыбнулся, мельком окинув взглядом стол, на котором оставалось еще очень много вкусного…

– Эй, бездельник! – Жан барабанил в дверь каморки Франсуа. – Открывай!

Испуганный юноша немедленно отодвинул щеколду.

– Ты чего запираешься? – накинулся на него слуга де Лонгвиля. – Немедленно одевайся и ступай к герцогу в желтый зал!

– Но…

– Я же сказал – немедленно!

Дверь за Жаном закрылась, а Франсуа стал лихорадочно искать, в какой одежде ему предстать пред строгими очами господина герцога. Вскоре он понял, что придется идти в том, что есть. И с тоской подумал о расспросах господ, о мести Жана, о том, что придется признаться в продаже ливреи.

Глубоко вздохнув, опечаленный Франсуа поплелся в желтый зал.

Он робко вошел и остановился у самых дверей.

– Пройди сюда, к столу, – сказал ему герцог и обратился к Генриетте. – Вы довольны, моя дорогая дочь?

– Но это не тот юноша! – заявила молодая баронесса. – Я его знаю. Его имя Франсуа. Он вчера падал с лестницы, не так ли?

– Вы настолько осведомлены о жизни наших слуг, дочь моя? – герцог был немало удивлен.

– Нет, так вышло, что вчера мне довелось беседовать с этим юношей, он мне признался, что он недавно пострадал от падения…

– У вас восхитительная память, дорогая моя! – воскликнул герцог, отрываясь от цыплячьей ножки.

– Но где же тот, другой, которого я хочу видеть? – не унималась баронесса.

– Да, где он? – обратился герцог к Жану.

Тот, не смутившись, ответил:

– С вашего позволения, вы приказали привести того, кто убирает мусор с площади…

– Как ты смеешь говорить о подобных вещах, когда мы сидим за столом? – господин де Лонгвиль поморщился.

– Я привел его. Он единственный исполняет эти обязанности, – невозмутимо закончил Жан.

– Но разговаривала-то я с другим! – настаивала баронесса.

– Кто еще утром подметал площадь? – спросил герцог у преданного слуги.

– Не могу знать!

Терпение Генриетты истощалось, и она сама обратилась к Франсуа:

– Скажи, кто этот юноша, который был с тобой, когда я вас окликнула?

Молодой человек молчал, не зная, что лучше: сказать правду или скрыть ее.

– Ну, что же ты не отвечаешь?

– Я был с другом, – вымолвил он едва слышно.

– Прекрасно, а как звали твоего друга? – в свою очередь поинтересовался герцог.

– Я не знаю, как его зовут. – Франсуа замялся. –У него нет имени…

– Так не бывает! – заключил де Лонгвиль.

– Бывает, отец! – возразила Генриетта. – Ведь тот юноша не может говорить, поэтому не в силах сообщить свое имя!

Франсуа кивнул.

– А где сейчас твой друг? – допытывался герцог.

– Я не знаю.

– Хорошо, ступай! – разрешила госпожа баронесса.

И когда молодой человек ушел, спросила герцога:

– Отец, а почему этот юноша, который только что был здесь, так плохо одет? Если уж быть щедрым, справедливым и мудрым, нужно быть им до конца и во всем. Прикажите выдать ему одежду, соответствующую слугам нашего замка.

Герцог сперва открыл рот, чтобы возразить, но потом передумал и подал знак Жану:

– Выполняй все, как приказала твоя госпожа.

Франсуа ворвался к Анри.

– Ваши частые визиты мня утомляют! – сообщил друг.

– Что я тебе сейчас расскажу! – выпалил молодой человек.

– Тебя произвели в лакеи?

– Твоя «немота» наделала дел! Я только что от герцога! Они ищут тебя!

– Я счастлив!

– Тебя ничего не тревожит?

– Нет.

– Ну смотри, я тебя предупредил! – с этими словами Франсуа ушел.

Анри остался в гордом одиночестве и принялся сочинять недостающие строки к песне, которую спел Генриетте накануне. Мысли шли бессвязные, рифма получалась корявой, и в итоге вышло что-то уж совсем безрадостное:

«Прозрачный сумрак нас окружит,

Окутав нитями судьбы,

И отразятся в темной луже

Прямые черные столбы.

Звезда, не плачь, не огорчайся,

Ты не должна о нас скорбеть…

Забудь про все, не возвращайся!

А мы от страха будем петь.

Пусть демон ночи и покоя

Услышит стоны и слова.

Пускай узнает, что такое –

«Жизнь на земле была мертва»…

Он пробежал глазами написанное и смял листок в кулаке. «Не всегда получается!» – сообщил он самому себе.

Весь долгий день Генриетта ждала его. Она хотела послушать этот голос, погрустить над странными песнями, но он все не шел!

И невольно мысли баронессы переключились на немого парнишку, которого ей довелось увидеть утром. «Я чуть было не приняла его за Анри, – размышляла она. – Но, как это часто и несправедливо бывает, красота дается тому, кому она совершенно ни к чему. Наверное, у этого мальчика только и осталось радости в жизни – его внешность. Обладай мой нареченный супруг таким обличьем, я бы безоговорочно его полюбила. Многие знатные господа готовы отдать свое богатство, чтобы перестать быть безобразными. За что Бог наказал несчастного юношу? Но ведь при том, что он не говорит, он ведь слышит! И это ужасно! Мне его жаль, очень жаль!» Генриетта и сама не заметила, как в сердце шевельнулся маленький червячок. Говорят, женщина способна полюбить из жалости. И вот, госпожа баронесса, даже не отдавая себе отчета, уже готова была влюбиться в безвестного калеку, даже имени которого не знала. Потом Генриетта подумала о том, что Анри, вероятно, стесняется своего лица и поэтому прячет его под покрывалом. «Наверное, он болел оспой и его кожа изуродована. Поэтому он не хочет меня разочаровывать или пугать, – думала баронесса. – И зачем я вчера так резко ему приказала не являться мне на глаза с маской на лице? Он теперь будет меня избегать… Хотя – я же его госпожа!.. Ах, если бы Анри был хоть немного красив, у него такой чудесный голос!..»