скачать книгу бесплатно
– Лейтенант Уиллис, сэр.
– Уиллис? Мне не нравится, я буду звать вас по-другому. Я придумаю как.
– По Уставу трибунала мы должны…
– Я не признаю ни ваш Устав, ни ваш трибунал! – рявкнул Геринг.
Уиллис старался не смотреть на него.
– История нас оправдает, – Геринг сплюнул на пол. – Кто-то должен править миром! Да, лейтенант, да!.. Через пятьдесят лет в каждом немецком доме будут памятники Герману Герингу, маленькие памятники, но в каждом доме! Можете поставить у дверей моей камеры хоть десять надзирателей, пусть смотрят, как я ем, сплю, бреюсь, как испражняюсь. Я не слюнтяй Лей, я не повешусь! Вы посадили меня на диету – спасибо, я доволен!..
* * *
Председатель трибунала Лоренс продолжает заседание.
– Трибунал отклоняет заявление защиты Бормана, дело Мартина Бормана будет рассмотрено заочно.
Гул одобрения в зале.
– По заключению медицинской экспертизы, – Лоренс не сводит взгляда со скамьи подсудимых, – Штрейхер признан вменяемым, его дело будет продолжено.
Гул одобрения усиливается.
– Медицинское заключение экспертов о психическом состоянии подсудимого Гесса, – Лоренс пролистывает пару страниц, изучает текст, перед тем как зачитать его. – «Рудольф Гесс страдает истерией, выраженной в потере памяти». Защита с мнением экспертов согласна.
Руденко встаёт со своего места:
– Советская делегация просит слова!
– Мы вас слушаем.
– У советской делегации нет сомнений в отношении экспертизы. Но мы считаем, подсудимый Рудольф Гесс вполне может предстать перед судом.
– Вы считаете, подсудимый симулирует потерю памяти?
– Мы считаем, это возможно.
– Заявление стороны обвинения от Советского Союза принято трибуналом.
Руденко садится на место.
– Трибунал хотел бы, чтобы подсудимый Гесс выразил свою точку зрения.
Рудольф Гесс встаёт со скамьи подсудимых, смотрит в зал.
– Подсудимый Гесс, отвечайте! Вы симулировали потерю памяти? Вы симулировали?
– Моя способность… – Гесс говорит очень тихо. – Моя способность сосредоточиться…
– Громче, пожалуйста!
– Она несколько нарушена, но я… Я могу отвечать на вопросы… Я отвечаю за всё, что сделал… Данный трибунал я не считаю правомочным.
– Объявляется перерыв! – Лоренс резок как никогда.
– Господин председатель! – пытается произнести в нарастающем гуле Гесс.
– Перерыв!
* * *
Пот на побледневшем лице, одышка, у Ройзмана синеют губы.
– Вам плохо? Сердце? – спросил взволнованно Морозов.
– Я был там, – старик Ройзман замер. – Я был в Нюрнберге…
Он вспомнил, как тогда, в коридоре Дворца правосудия так же едва не потерял сознание от боли в сердце и стоящий у стены человек оглянулся на него.
– Что с вами?
– Я клянусь перед Богом всемогущим… Говорить чистую правду…
– Вы меня слышите?
– Да. Вы русский?
Человек кивнул – да.
– Сердце болит, – Ройзман наконец перевёл дыхание. – Вы тоже свидетель?
Оба горько улыбнулись.
– У меня валерьянка, – сказал русский и дал Ройзману таблетки. – Помогает.
– Я давно не говорил по-русски.
– Я знаю французский.
– Я тоже. В каком-то смысле я полиглот. Ройзман. Самуил.
– Николай Ломакин.
– Говорю и пишу на русском, английском, французском, польском, на иврите, на идише. С русским надо говорить на русском. Европейцы не всегда понимают вас. До войны я работал бухгалтером.
– До войны каждый из нас был другим.
– А вы? Кем были вы?
– До войны и во время войны, и сейчас я служу. Я священник. Из Ленинграда.
– Петербург!..
– Каждый свидетель, – сказал задумчиво Ломакин, – даёт перед трибуналом клятву именем Бога: «Я клянусь перед Богом всемогущим, что буду говорить перед судом только правду и ничего, кроме правды. И ничего не скрою из того, что известно мне. Да поможет мне Бог. Аминь». Неужели кого-то из них оправдают? Как люди могли пойти на такое? Скажите мне, как? Вы верите в Бога?
– И в Бога, и в человека, – ответил Ройзман.
– И Моисей, и Мухаммед были рождены в браке мужчиной и женщиной. Иисус был чудотворно зачат девственницей Марией. И Моисей, и Мухаммед были женаты и имели детей. Иисус был холост. Он был казнён, ученики его были слабы и разрознены.
Смертью своей Иисус искупил грехи человеческие и воскрес из мёртвых…
– Господь един. Извечен он один…
– Иудеям был послан Иисус, арабам – Мухаммед. Бог один. Пророки разные!
Проходивший по коридору коренастый, широкоплечий мужчина невзначай задел плечом Ломакина. Это был Ди.
* * *
1945 год. Нюрнберг. Дворец правосудия, кабинет лорда Лоренса.
Председатель трибунала и его помощник Робертс выпивают и закусывают.
Пьянея, Лоренс становится всё более многословен:
– Когда в первые дни декабря 1937 года Германия только готовилась к захвату Австрии, когда в Европе война только начиналась, в Азии германский союзник Япония уже девятый год вела необъявленную войну против Китая. Войну, которую японские дипломаты деликатно именовали инцидентом! В ходе этого «инцидента» в августе 1937 года японские войска захватили Шанхай, а в декабре – столицу Китая Нанкин.
– Президент Америки полагает, что теперь он будет править миром, а Япония и Китай станут пешками в его политической игре.
– Американцы так наивны? А как же народы Востока, их уровень самосознания, самопожертвования?
– Сколько китайских военных, сколько мирных жителей Китая стали жертвами первой и второй японо-китайских войн? Что знают об этом американцы? Что знаем об этом мы? Придаём ли мы этому хоть какое-то значение?
– Вы совершенно правы, лорд Лоренс. От политического и экономического будущего Китая и Японии зависит очень многое, насколько я понимаю.
– Робертс, за десять дней до капитуляции Японии президент Соединённых Штатов заявил: «Америка надолго утвердится на островах Тихого океана, и от Америки зависит, какой станет Япония». И если мне не изменяет память, в этот же день советский десант высадился в Дайрене и Порт-Артуре, и японцы тысячами начали сдаваться в плен.
– Ещё немного, и произойдёт очередной раздел мира.
* * *
Нюрнберг. Дворец правосудия. Ди занял своё место среди публики.
В центр зала, к микрофону вышел судья, главный обвинитель от США Роберт Джексон:
– В 1933 году в Германии жили около полумиллиона евреев. Они добились положения, они вызывали зависть.
Ди достал блокнот и начал записывать.
– Только поначалу политика преследования евреев проводилась без явного насилия, – продолжал Джексон. – Из девяти миллионов евреев в подвластной фюреру Европе, по нашим данным, погибли шестьдесят процентов – пять миллионов семьсот тысяч человек. Подсудимый Франк, юрист по профессии, о чём я говорю со стыдом, писал в 1944 году: «Евреи должны быть истреблены. Где бы мы ни поймали еврея, его нужно прикончить». Германия – не родина антисемитизма, при фюрере Германия – его образец.
Свист и шум в зале.
На скамье подсудимых Шахт закрыл глаза, фон Папен заткнул уши, Нейрат опустил голову и лишь Геринг и Гесс перебрасывались негромкими фразами:
– Тело принадлежит государству, а душа – Богу. Если она есть, душа, – уточнил Геринг.
– Вы сомневаетесь?
– Отчасти.
– От какой части?
– По-вашему, и мораль наследственна? – влезает в их разговор Кейтель.
– Я говорил и буду говорить об этом! – огрызнулся Геринг.
– Да, но…
Кейтель не интересен Герингу, он говорит с Гессом и только с Гессом:
– И мораль, и сознание подчинены требованиям расы. Я не фанатик, Иоахим. Взгляните на русских. Они с удовольствием затянут нам петлю на шее, но никогда не договорятся ни с кем из союзников. Вы не боитесь смерти?
– А вы, рейхсмаршал? – Гессу даже нравится эта игра в слова.
– Вас я не знаю. Я знал другого Гесса!..
Игра в слова закончена.
* * *
По четверо, взявшись за руки, прижимая к себе игрушки, перешёптываясь, брели в тумане дети. Гулким эхом бил по ушам голос офицера СС: «Alle Juden raus!»
– Трупы! Кругом одни трупы! – шептал сквозь слёзы Ройзман. – Детские трупы, один на другом десятками. Мальчик, то ли ещё живой, то ли мёртвый, не понять, вот он, вот лежит весь в крови, а рядом – рядом трое малышей с какой-то игрушкой, кажется, лошадкой… Утром, да, утром шестого августа всё и случилось, да-да, утром. Дети завтракали или уже убирали посуду, не помню, как вдруг голос эсэсовца: «Alle Juden raus!» – «Все евреи на выход? Господин офицер, они же дети!» – «Alle Juden raus!» – «Не бойтесь, ничего не бойтесь!» – «Alle Juden raus!»
Знамя понесли мальчики, те, что постарше, все несли по очереди. Зелёное знамя короля Матиуша: клевер, а на обратной стороне голубая шестиконечная звезда. Впереди шёл доктор с двумя малышами, одного нёс на руках, другого вёл за руку. Воспитатели, работники Дома сирот шли рядом: Стефания Вильчинская, Роза и Генрик Штокманы, Бальбина Гжиб, Дора Соцкая, Сабина Лейзерович, – многие когда-то сами воспитывались в этом приюте.
– Alle Juden raus! Alle Juden raus!..
Люди, которых выгнали на улицу, которым приказали стоять и смотреть, люди рыдали! На Умшлагплатц кричали, рыдали, молились тысячи людей. Конвой остановил колонну, началась погрузка в вагоны. Офицер подошёл к доктору, что-то ему сказал, потом оттолкнул от детей. Доктор пошатнулся, встал в строй, дети прижались к нему…
Это воспоминание преследовало Ройзмана постоянно.
Самолёт заложил вираж вправо. Через минуту Ройзман встал и пошёл по проходу между креслами в туалетную комнату. Проходя один из последних рядов, почувствовал на себе жёсткий взгляд. Ди смотрел на Ройзмана в ожидании.
Словно яркая фотовспышка: Ройзман узнал в Ди офицера-эсэсовца, кричавшего детям «Alle Juden raus!». И мгновенно, словно через ту же фотовспышку, снова увидел того же Ди в самолёте.
Ройзман прошёл мимо, открыл дверь в туалет. Тяжело дыша, он смотрел в зеркало и не видел в нём ни себя, никого, ничего.
