Адресованное послание

К чёрной скале, ему ведь очень нужно к чёрной скале. Зачем? Да какая разница: его там ждут, он там нужен. Ноги-лапы, получив приказ, проворно засеменили по камню вниз, сохраняя горизонтальность туловища. Чёрная скала. Через минуту он будет возле неё.

Звон разбитого стекла. Откуда здесь стекло? Обожгло правую ногу. Боль. Что может причинить ему такую боль?! Ему!.. Которому здесь нет равных…

* * *

Стакан… Он опять поставил стакан с чаем на подлокотник кресла…

На правой ступне вспухало красное пятно. Чай не успел остыть – и это его спасло.

Он поднял глаза. В пустых глазницах Маски плескалось разочарование.

Он дошлёпал до ванной, открыл холодную воду и сунул под струю горевшую огнём ступню. Нужно было что-то делать…

Боль постепенно отпускала. И решение пришло само собой. Он закрыл воду, потряс ногой, не вытирая её, и снял с крючка полотенце. Помедлив, повесил его обратно, достал из шкафчика чистое: белое и без рисунка…

…Он всегда выходил здесь: метрах в пятистах, не доезжая до остановки. Чтобы ни с кем не встречаться. Дачи через дорогу почти все были заброшены, но тем не менее… Отсюда начиналась еле заметная тропка в лес. На «своей» поляне он снял куртку, повесил её на обломанный сук ольхи и достал из рюкзака короткую походную лопату.

Аккуратно прорезать дёрн оказалось не так-то просто: жёсткая попалась земелька…

Наконец получилось то, к чему он стремился: ямка сорок на пятьдесят, глубиной тридцать сантиметров.

Полотенце скрывало контур Маски, однако он постарался выровнять расстояния по периметру между свёртком и стенками углубления, обильно полил всё жидкостью для розжига и бросил спичку.

Пламя, быстро съев тканевую обёртку, споткнулось на содержимом свёртка; может быть, дерево было слишком плотным. Он не стал ждать, пока огонь дожуёт всё, что ему пытались скормить; засыпал землёй ямку и тщательно вдавил пласт дёрна.

…Октябрь – его любимый месяц. Листва с деревьев падает ещё негусто, каждый полёт листа индивидуален, неповторим. Распогодилось. В серых сумерках тропа не читалась, но он знал направление и вскоре вышел на шоссе.

Осветив фонариком расписание движения автобусов, он чертыхнулся: дачный сезон закончился, и два последних рейса сняли с маршрута. Впрочем, до остановки с круглосуточным сообщением не более получаса ходьбы. Сейчас самое начало десятого. Пожалуй, он успевает на встречу с незнакомкой в кафе (если она, конечно, придёт)…

Визг тормозов за спиной оторвал его от дальнейших размышлений. Повернувшись, он успел увидеть мчавшийся без огней автомобиль, водитель отчаянно сигналил….

* * *

…Он стоял на краю поля с цветами поразительной красоты. Красные, синие, желтовато-зелёные головки разных форм и размеров приветливо покачивались при полном безветрии и издавали запахи непередаваемо сладких и густых ароматов. Высокое голубое небо с лёгкой дымкой облаков накрывало всё перевёрнутой чашей идеальной формы.

Раздался радостный собачий лай. Его пёс громадными лёгкими прыжками летел к нему по диагонали через всё поле.

Он широко распахнул руки и пошёл ему навстречу…

Услышь мою музыку!

1

Он висел в полупрозрачной мгле в каком-то коконе. Пузырьки воздуха отделялись от его головы, где-то за ушами – и бодро непрерывной гирляндой убегали вверх. Большая жёлтая рыба с остановившимися глазами висела на расстоянии метра напротив его горла. По её телу время от времени пробегали какие-то судороги: видимо, мыслительный процесс давался ей нелегко.

– В прошлом году в это время море было гораздо теплее.

– По-моему, здесь вообще ничего не меняется. В том числе и море…

Рыба наконец на что-то решилась. Хвост слегка качнулся вправо-влево, и она медленно двинулась к нему, пока не упёрлась в невидимую преграду.

– Пожалуйста, не мешай мне отдыхать.

Кокон вдавился вовнутрь, но выдержал. Рыба на мгновение замерла, потом открыла пасть (показались длинные, острые, как иглы, зубы) и решительно ударила хвостом. Кокон затрещал, как простой надувной шарик.

– Простите, вы не сможете мне помочь?

Жёлтое пятно перед глазами постепенно расплылось, уехало куда-то вбок, ухмыльнувшись напоследок непонятно откуда взявшимися кривыми губами, и превратилось в женское лицо.

«Мне… помочь!..» Чёрт, опять он заснул на солнце! «Помочь. Чем помочь?.. Впрочем, ясно»…

В правой руке она держала тюбик с кремом, колпачка на нём уже не было. Он опёрся ватной рукой о песок и, с трудом приподнявшись, сел. Пальцы онемели, но, тем не менее их обожгло, словно он сжал горящее полено. Жарко!.. Он, кажется, лишь слегка сдавил тюбик, но крема всё равно получилось многовато.

Спина была худенькой и неожиданно крепкой. «Наверное, бывшая гимнастка», – влез, как всегда не вовремя, независимый «регистратор». У него с детства была эта способность: замечать всё вокруг, чем бы он ни был занят и как бы ни «вовлекался в процесс» эмоционально. Со временем у этого его «второго Я» прорезался голос, он стал интонировать свои наблюдения, а порой уже пытался вмешиваться и подсказывать варианты поведения. В юности он назвал его «независимым регистратором»; «независимым» – принципиально! – с маленькой буквы, как бы подчёркивая этим его вторичность. Потом он (когда уже не был так уверен в его вторичности) подарил ему имя: Нор.

Крема всё ещё было много. Он машинально расстегнул замочек лифчика и начал втирать крем в чуть более светлые полоски кожи, узкие на лопатках и немного расширяющиеся к бокам.

Поверхность моря, покрытая миллионами бриллиантов, слепила глаза.

«Нет, на сегодня хватит, – подумал он. – Пора в номер. Кондиционер, уходя, кажется, не выключил. Если задёрнуть шторы, то…»

Пальцы коснулись груди женщины, прохладной, чуть влажной от непросохшего купальника.

– Извините, – пробормотал он. – Я не хотел…

Только тут он заметил, что женщина не одна. Рядом с ней, с закрытым панамкой лицом, растянулся мужчина. Крупный, кожа намного светлее. Видимо, ему редко удавалось бывать на солнце. Скорее всего, фраза «Пожалуйста, не мешай мне отдыхать», принадлежала именно ему.

«Так, пора в номер!» Он потянулся за одеждой, встал, тяжело опираясь на колено, сунул ноги в пляжные сандалии и, пробираясь между горячих тел, двинулся к выходу. На пути попался галечный участок, и он, остановившись и вытряхивая песок из сандалий, оглянулся. Женщина всё так же лежала на животе под углом к лежащему рядом мужчине. Но что-то было не так, что-то было неправильно.

Чёрт! Он забыл застегнуть ей купальник!..

2

В номере он задёрнул шторы, перевёл ручку управления кондиционером на первое деление и пошёл в душ. Кожа под действием воды мгновенно «загорелась». Пришлось уменьшить напор.

– Опять подгорел, – проскрипел Нор.

– Без тебя знаю, – огрызнулся он. Вытираться тоже было больно, и он вышел в комнату голым и мокрым. По паркету протянулась цепочка следов. Решив не идти сегодня на ужин, он прилёг на кровать и прикрыл глаза…

* * *

На лесной поляне горел костёр. Вокруг костра рукоятками вниз были воткнуты тяжёлые обоюдоострые мечи. Пламя металось по зеркальным граням клинков, создавая странный и завораживающий эффект. Он стоял перед костром обнажённый, с мечом в руке, в окружении вооружённых воинов. Женщин не было. Вот он легко разбежался, прыгнул через костёр, распластавшись в воздухе. Толпа вскинула вверх оружие и закричала что-то вроде «Йоко!». Его меч разрезал пространство над костром надвое. За спиной остались отец, братья, женщина, которая его любила. На той стороне костра, на которую он приземлился, ничего этого уже не было. Он умел и хотел только одного: убивать!..

* * *

Когда он проснулся, в комнате было темно. Неужели прошло так много времени? Ах, да!.. Он встал, раздвинул шторы. В комнате стало светлее. Кондиционер шелестел, как крылья летучей мыши. Почему пришло в голову такое сравнение? Он никогда не встречал наяву летучих мышей.

Есть не хотелось, но чтобы как-то войти в контакт с внешним миром, он заставил себя откусить яблоко. Прожевал. Вкуса у яблока не было.

Он неторопливо оделся, закрыл номер, повесил на ручку табличку «Не беспокоить» и вышел из отеля. По узкой тропинке спустился к морю, забирая круто влево от пляжа. Он любил уплывать ночью в море один, а на пляже наверняка найдутся зеваки, которые через полчаса вызовут спасателей. А за полчаса он вряд ли успеет отплыть далеко, и они могут ему помешать.

Тропинка потерялась среди камней, но по этой дороге он мог бы пройти и с закрытыми глазами. Много лет назад он, ночью возвращаясь с моря, сбился с пути и выплыл на узкую песчаную полоску среди скал. Днём её почти заливал прилив, оставалось несколько метров, скрытых за камнями, поэтому с воды казалось, что пристать здесь к берегу невозможно. Сначала он только приплывал. Потом всё-таки нашёл и другой путь: сверху, по камням. Собственно, из-за этого «своего места» он и приезжал сюда; сначала почти каждый год, затем всё реже, реже. Он никого и никогда не видел здесь и считал, что, кроме него, место никому открыться не может. Оно только его. Но сегодня здесь кто-то был. Он почувствовал это ещё до того, как проскользнул в щель и должен был резко повернуть вправо между скалой и качающимся камнем. Остался последний поворот – и здесь он это почувствовал. Сначала он решил сразу развернуться и уйти, потом передумал. Теперь это уже не имело значения. Он, конечно, никогда больше не придёт сюда, но всё-таки попрощаться следовало. Сам виноват: слишком редко приезжал последнее время – и вот появился кто-то другой.

На его любимом камне, где волны и ветер в течение столетий выточили подобие кресла, кто-то сидел. Высокая спинка кресла скрывала фигуру, но, судя по волосам, это была женщина.

Сердце глухо стукнуло и, казалось, остановилось.

– Это та, с пляжа, – поспешно подсказал Нор.

Из-под правого башмака осыпалась каменная мелочь. Теперь уходить было уже поздно. Женщина, не оборачиваясь, сказала:

– Проходите и садитесь рядом. Здесь как раз место для двоих, а сидеть больше негде.

Ему ли это было не знать!..

3

Она неотрывно смотрела в море. Смотрела не так, как на него смотрят обычно, любуясь игрой изменчивой поверхности, а как бы вглубь.

«Похоже на медитацию», – подумал он, разглядывая её боковым зрением. На вид ей было лет тридцать пять. Тёмные волосы. Чёткая изящная линия скул. Кончик носа чуть вздёрнут. Глаза, скорее всего, серые.

– Зелёные, – уточнил Нор.

– Ты что, научился видеть в темноте?

– Я не дрых на пляже, в отличие от некоторых.

– Ну-ну… И что ты ещё успел выяснить?

– Тот, что валялся рядом с ней, – муж. У них кризис среднего возраста, ну и всё такое… Они приехали сюда, чтобы попытаться склеить свои отношения.

– Или доломать?

– Или доломать.

– А почему именно сюда?

– Не знаю. Может, они здесь познакомились.

– А почему так пренебрежительно про него: «валялся»? Ты же его не знаешь.

– Я бы не позволил другому мужчине натирать спину женщине, с которой приехал. Даже если больше не люблю её. Особенно тебе бы не позволил.

– Я-то чем хуже других?

– Сам знаешь.

Он вздохнул.

– Не боитесь ночью одна? – сказал он (чтобы что-то сказать).

– Нет, – просто ответила она.

Женщина отвлеклась от созерцания моря и перевела взгляд на камень, на который опиралась босыми ступнями. Только сейчас он обратил внимание, что она в купальнике. Видимо, в том же самом. «В том же», – с усмешкой подтвердил Нор.

– А сюда как попали?

– Уплыла дальше, чем думала. Когда возвращалась, немножко сбилась. Пришлось плыть вдоль берега. Устала. Было уже всё равно, где выходить.

– Это единственное место, где можно выйти, на пару километров вокруг. Да и то этот выход надо поискать.

– Значит, повезло.

Слева из-за береговой гряды вылезла луна. Камень отдавал последнее дневное тепло.

– Где ваша одежда?

– Была на пляже, когда…

– Когда вы решили поплавать…

– Да, поплавать.

«Похоже, всерьёз поссорились», – констатировал Нор. – «Без тебя догадался!»

– Скоро будет прохладно. Пойдёмте, я провожу вас. Где вы остановились?

Она назвала отель и номер комнаты. Оказалось – над ним, двумя этажами выше.

– Вы сегодня приехали?

– Да, утром.

Чуть поколебавшись, он снял с себя рубашку, резким движением порвал пополам. Он принадлежал к людям, которые легче меняют город или даже страну, чем вещи, к которым привык, но она, в конце концов, лишила его сегодня большего, чем рубашка. Потом, не обращая внимания на её молчаливый вопрос, плотно, в четыре слоя, обмотал ей ступни. Не удержался и вместо более надёжных простых узлов – завязал полотна бантиком. Всё-таки это были женские ноги. Нор фыркнул, но комментировать не стал.

4

Он повёл её к другому выходу. Был второй, более короткий и удобный. В своё время он завалил его камнями и никогда им не пользовался. Но этим, длинным, она бы сейчас не прошла.

Он не стал снова заваливать проход. Это уже не имело смысла.

Через некоторое время они вышли на ту же самую узкую тропинку выше по склону и пошли в направлении отеля. Должно быть, для стороннего наблюдателя они представляли собой странную пару: обнажённый по пояс мужчина не первой молодости, в лёгких брюках и мягких туфлях, под руку со стройной невысокой женщиной – в купальнике и с перебинтованными ногами. Но если такой наблюдатель и присутствовал, то никак себя не обнаружил.

– Есть два варианта, – вздохнул он. – Я поднимаюсь в ваш номер и сообщаю вашему мужу, что вам нужна одежда и что вы ждёте его внизу. Честно говоря, мне бы этого не хотелось. Или: я поднимаюсь к себе в номер и выношу вам халат и тапочки. И то, и другое будет вам велико, но всё же лучше, чем ничего.

– Только два?

– Что?

– Только два варианта?

– Нет, есть ещё третий, – уже несколько раздражённо произнёс он. – Переночевать у меня в номере.

– Я согласна.

Он ошеломлённо смотрел на неё. Нор, всю дорогу упорно хранивший молчание, злорадно хрюкнул.

– Так… Хорошо. Я понимаю, что вам не хочется возвращаться в свой номер. Но я не записывался в монахи и не давал обета. Возможно, в связи с этим, вам у меня совсем не понравится.

– Пальцы…

– Что?

– Ваши пальцы, там, на берегу…

– Иными словами, вы хотите сказать, что не будете возражать, если…

Он запнулся, подбирая выражение, чтобы не вышло вовсе уж по-солдатски.

– Не буду, – она улыбнулась. Впервые за сегодняшний день.

Выбора у него не оставалось. Они обогнули отель и вышли к его заднему фасаду. Как он и рассчитывал, дверь лестничной клетки для персонала была не заперта.

Комната в её присутствии как-то странно потускнела, хотя до этого казалась вполне приличной. Он показал ей, где висит свежее полотенце, но она сначала подсела к телефону.

– Номер телефона совпадает с номером комнаты?

– По-моему, да.

Трубку сняли с третьего или четвертого звонка.

– Да, это я… Нет, как видишь… Это не важно… Завтра… Нет, только завтра. Ложись спать и не пей больше.

Она положила трубку.

Подождав, когда она уйдёт в душ, он заказал по телефону ужин на двоих в номер и вышел на балкон. Южное небо всегда завораживало его. В отличие от северного, где почти к каждому созвездию булавками греков были пришпилены определённые истории, оно давало больший простор для творчества.

5

Послышался стук в дверь: принесли ужин. Душ шипел, как рассерженный кот. Похоже, из него выжимали всё, что было возможно. Он откупорил бутылку вина и поставил её на стол «подышать». Снова вышел на балкон. Небо затягивалось плотной серой тканью. Впереди над морем начинался дождь.

Кот перестал шипеть. Слышались частые шлепки капель. «Как от пролитого молока со стола», – подумал он.

Халат её почти не портил, как, впрочем, и припухшие глаза.

– Ты плакала? – он перешёл на «ты» совершенно неожиданно для себя.

– Да.

– Обо всём сразу?

– Наверное, обо всём сразу.

– Принесли ужин, – он махнул рукой в сторону стола.

– Угу, – кивнула она. Потом подошла к нему. Скорее уцепилась, чем обняла его, и, уткнувшись в ключицу, прошептала: – Согрей меня… Пожалуйста.

Он обнял её. Спина под ладонями дрожала, но это не было дрожью желания.

– Подожди немножко.

Он выключил свет, быстро разделся сам, затем осторожно снял с неё халат и, отбросив угол одеяла, уложил её в постель. Потом лёг сам.

Её кожа после душа казалась горячей оболочкой, обтягивающей каркас тела. Но внутри каркаса явственно ощущался ледяной столбик. Дрожь брала начало именно там. Он обнял её, положил ладони на активные точки позвоночника и «включил» их, передавая импульс расслабления и комфорта. Дрожь постепенно проходила. Она потёрлась носом о его подбородок и глубоко вздохнула. «Как котёнок», – подумал он.

– Ну, уж скорее – кошечка, – усмехнулся Нор. – И что думаешь делать дальше?

– Я эту кашу не заваривал.

Дождь, пришедший с моря, натолкнулся по пути на отель и принялся облизывать его со всех сторон своим мокрым тысячеструйным языком.

Скосив глаза, он обнаружил, что она уже спала. Губы, будто специально, были слегка распахнуты. Он перевёл взгляд на провал балкона. Через несколько минут переплёт окна дрогнул и начал расплываться…

* * *

Он шёл по широкой степной дороге, среди сочных высоких трав. Дорога была доведена до твёрдости камня временем и теми, кто прошёл здесь раньше. Он шёл один. Местность казалась странно знакомой, хотя он мог поклясться, что никогда не был здесь. Странно было и то, что трава оставалась абсолютно неподвижной. Тёмно-зелёная сочность не привлекла к себе ни одного насекомого. Полное безмолвие царило вокруг.

За очередным поворотом дорога круто пошла вниз к реке. Трава сменилась светлой песочной россыпью. Клочья тумана поползли снизу навстречу, однако сырости не чувствовалось. По мере приближения к реке туман становился гуще; в нём угадывался узкий мостик без перил, переброшенный через реку, но его очертания размывались недалеко от берега. Ему было нужно на ту сторону.

Он уже занёс ногу, чтобы ступить на мост, как что-то, справа от моста, привлекло его внимание.

Женщина, которая его любила, шла к нему сквозь туман, протянув руки. В отличие от него, легко скользящего по песку, она шла с трудом, будто преодолевая течение. Его неудержимо влекло на ту сторону, но в лице её было столько муки, что он остановился в нерешительности. После минутной заминки он всё-таки повернулся в сторону моста, но она уже была рядом и взяла его за руку. И повела за собой, прочь от реки.

…Туман рассеялся. Он лежал на низком широком ложе в большой светлой комнате. Судя по убранству, на женской половине дома замужней женщины.

Женщина, которая его любила, сидела на полу у его изголовья. Он кричал, что убьёт её; кричал, что она заставила его потерять лицо; кричал, что его имя теперь будут произносить с презрением.

Она улыбалась. На самом деле – он еле слышно шептал что-то. Грудь и живот его были рассечены. Руки бессильно лежали вдоль туловища. Но повязки с лечебными травами были наложены искусно и вовремя. Он будет жить.

Она знала цену своего действительного, а не вымышленного им преступления. Гонец уже отправился к хозяину дома с докладом о том, что жена в его отсутствие принимает в доме другого мужчину. И тот поспешит с возвращением. Но до вечера в доме уже никого не будет.

Женщина, которая его любила, вышла из комнаты. Но на её месте остался солнечный зайчик. Посланец небесного светила, вопреки всем известным законам, легко перемещался в воздухе по своему усмотрению.

Вот он спустился к нему на щеку, на мгновение задержался там, потом спустился по шее на грудь. Заскользил по груди и животу. Боль под повязками уходила. Вместо неё из глубины поднималось состояние блаженной истомы, лёгкости, силы и забытого желания…

* * *

Он открыл глаза. Её губы невесомо скользили по его телу. Нарастающая тёплая волна повторяла траекторию их движения.

И он потянулся навстречу этим губам.

Дождь, сплошной чащей вставший за окном, отделял их от всего остального мира. Время от времени ветер с помощью молнии отламывал от чащи отдельные прутья и через открытую балконную дверь забрасывал в комнату, где они разбивались на отдельные фонтанчики, которые, подпрыгивая, добирались до ножки кровати и укладывались возле неё водяными змейками. Кто-то огромный снаружи, из такой же огромной, как сам, бочки высыпал булыжники, и они с грохотом падали где-то неподалёку…

Она выгибалась всем телом, то притягивая, то отталкивая его с неимоверной силой. В её движениях не было никакого видимого ритма, а одно только непреодолимое желание волны разбежаться и с размаху разбиться о береговой утёс. И когда утёс, уступивший этой нечеловеческой жажде (одновременно и жизни, и смерти), уже не мог, казалось, противостоять стихии, – белый крик – «а-а-а-а-а-а-а!..» – вырвался и заметался над морем, ударяясь о береговые скалы, и, постепенно теряя силу, опустился и закачался на волнах.

– На том месте, на берегу, вы были раньше вдвоём?

– Вдвоём.

– А теперь?

– Теперь нет.

– Но она где-то есть, или её совсем нет?

– Какое это имеет значение?

– Для меня имеет.

– А для меня – нет.

Великан с бочкой перешагнул через них (кровать вздрогнула) и, что-то бормоча, двинулся дальше.

– А ты пробовал жить без женщин?

– Пробовал.

– И что?..

– Не получается.

– Почему?

– Мужчина без женщины остаётся один на один либо со скотством, либо с космосом. Ну и представь себе такое противостояние: человек и эта бездонная пустота. Чувствуешь разницу? Если в этот момент рядом нет женщины, можно не удержаться и шагнуть в пустоту.

– А если её нет рядом постоянно, – как ты узнаешь, что её уже пора искать?

– Ну вот, в этом как раз и проблема.

Она скормила ему последний кусочек холодного мяса, дала запить красным вином из бокала и заботливо вытерла губы салфеткой. Дождь наконец отстал от своего хозяина и без его недремлющего ока не выказывал никакого энтузиазма. А может, просто устал.

Она что-то рисовала у него на груди, чуть склонив голову набок и вытягивая трубочкой губы.

– У тебя очень тепло там, внутри.

– Это благодаря тебе. Вообще-то там давно холодно и пусто.

Он провёл указательным пальцем повыше её колена.

– Ты занималась гимнастикой?

– Танцами.

– Потанцуешь для меня?

– А разве мы не танцуем?.. Бедный, ты не слышишь музыку?

– Слышу. Но, может быть, эта не та музыка, которая звучит для тебя.

Она наклонилась и мягко поцеловала его в губы.

– А теперь?

– Теперь слышу твою… Та же самая…Ты была хорошей танцовщицей?

– Те, кто видели, говорят – хорошей.

– Только видели?

Она засмеялась:

– Некоторые – не только… Хочешь уточнить?

Уточнять он не хотел. Вместо этого – лёгким вращательным движением коснулся её бёдер, передавая желание. Она на секунду замерла, потом вопросительно взглянула на него:

– Дикие гуси?..

Поняла, что угадала, – и притворно потупила глаза:

– Ну-у, не знаю… Вроде мы и так уже на юге…

Затем, без перехода, нарочито прищурилась и, положив руки ему на горло, спросила:

– Отвечай, бесчестный человек, ты хочешь совершить бесчестный поступок: бросить свою партнёршу, которая доверилась тебе, посредине танца?

За долгие годы он научился контролировать степень возбуждения, ходить по самому краю. И только эта поза отбрасывала его далеко назад, в глубь веков. Но она-то как могла догадаться?!

– Никогда! Нет, нет и нет! Только через мой труп!.. Ну, может, самую чуточку…Только ты потерпи. Не бросай меня. Я же знаю, ты можешь.

Она легко развернулась, вытянула спину струной, подняла подбородок и, закинув руки за голову, начала плавно покачиваться – миллиметр за миллиметром, вверх-вниз, вверх-вниз… И ему послышался шелест крыльев справа и слева от него. Это летела навстречу солнцу гусиная стая.

Он застонал. Она повернулась через правое плечо и накрыла ему пальцами губы. В её глазах парили силуэты впереди летящих птиц.

– Нет, нет! Гроза уже кончилась. Нас услышат, сбегутся люди, и это подорвёт мою репутацию.

Её зрачки внезапно расширились. Она зажала себе рот левой ладонью и умоляющим взглядом попросила его:

– Ещё чуть-чуть.

Стая, преодолевая встречный ветер, резко взмахнула крыльями и стала подниматься всё выше, выше…

6

Телефонный звонок вырвал его из забытья. Голос в трубке был сух, холоден, но враждебности в нём не было: «Пожалуйста, передайте трубку вашей спутнице».

…Она выслушала молча, и некоторое время задумчиво изучала потолок. Потом повернула к нему голову.

– Обязательно нужно идти? – спросил он, хотя уже прочитал ответ в её глазах.