Адресованное послание

Сергей Жулей

Адресованное послание

Пропавший посёлок

Дан, просыпайся!..

Даниил, по давно заведённой привычке, «просканировал» тело – и только после этого открыл глаза. До потолка было рукой подать: значит, он не в своей квартире. Даниил повернул голову. Желтоватый сумрак плавал по купе; точнее, плавал в верхней части замкнутого пространства. Между нижними полками была серо-зелёная мгла.

Поезд стоял на какой-то станции: сквозь неплотно задёрнутые занавески сочился тускло-цветной свет. Стрелки часов показывали 3 часа 07 минут. Недавно он вернулся к привычке носить часы, а не лазить постоянно в карман за мобильным телефоном. И не только потому, что ему подарили на день рождения красивый хронометр: оказывается, часы действовали на него успокаивающе. Он не смог объяснить самому себе психологический аспект такого воздействия – и остановился на том, что получает через наручные часы контроль над Временем. Вот так: ни больше, ни меньше.

Странно: в поездном расписании в это время не была указана стоянка. А для Нижнего Новгорода вроде бы слишком рано. «Скорее всего, здесь однопутка, – подумал он, – пропускаем встречный поезд».

Дан (так его называли близкие друзья) спустил ноги с полки, нащупал ступеньку подвесной алюминиевой лесенки и, стараясь не шуметь, слез на пол. Лестница чуть-чуть звякнула, но в целом двигался он почти бесшумно. Вечером в купе заселилась женщина с двумя детьми, и он уступил им свою нижнюю полку. Сейчас на ней, сунув ладошку под щёку, спал малыш лет четырёх. Одеяло сползло на пол, и мальчик, чтобы сохранить тепло, подтянул к животу колени. При посадке в Москве электронное табло в вагоне показывало двадцать два градуса, но вскоре после отъезда включили вентиляцию и стало прохладнее. Он задержал взгляд на лице мальчика. На мгновенье задумался: «В мои-то двадцать восемь такой мальчонка мог бы быть моим сыном. Не получилось». Даниил вздохнул, поднял одеяло, укрыл мальчика. Осторожно потянул влево дверь купе, та отъехала совсем без скрипа. Он аккуратно прикрыл дверь, по коридору направился в сторону туалета, но на полпути сбился с шага и остолбенел: левый нижний угол тамбурной двери наискосок был покрыт инеем, как будто за дверью стоял мороз градусов под тридцать. Так… вчера вечером в Москве было точно больше двадцати градусов, но «в плюсе» (конец июня, как-никак). Прошло около десяти часов. Куда же они за это время могли добраться?.. Ответ, как и в большинстве подобных случаев, лежал на поверхности: Даниил просто спал и видел сон, только и всего.

Как и многие в его окружении, Дан баловался «осознанными сновидениями» в духе Кастанеды и российского варианта сталкинга. У него кое-что получалось, а иногда не кое-что, а вполне продолжительные и качественные сессии. И даже получалось изменить версию сна, направить его в другое русло. Ну что ж, раз подвернулся такой случай – грех не воспользоваться! Дан вошёл в тамбур и повернул ручку боковой двери выхода на перрон… Ну конечно, сон: дверь оказалась не заперта. С улицы пахнуло тёплым ночным воздухом. Он спрыгнул на землю, не отбрасывая подножки, и пошёл к зданию вокзала. Впрочем, вокзал – это громко сказано; маленький и обшарпанный до последней степени вокзальчик. Дану в туристических поездках приходилось видеть множество стареньких строеньиц на полузабытых станциях. Это было одним из них. Правда, те всё-таки были подальше от мегаполисов. Над зданием даже не удосужились повесить вывеску с названием станции. М-да-а… провинция, однако…

Дверь отчаянно заскрипела, но всё же пропустила Даниила в сухой полумрак внутреннего помещения. Оно, похоже, было здесь единственным; в противоположной стене находилась такая же дверь – наверное, с выходом в посёлок; слева у стены – несколько деревянных лавок, предшественников многоместных кресел залов ожидания; справа – буфетная стойка с припылённой витриной и гранёными стаканами, перевёрнутыми вверх донышками. За стойкой, со скучающим видом и полотенцем через плечо, стоял человек лет за шестьдесят. «Наверное, он тут по совместительству и билеты продаёт, – мельком подумал Дан. – Вряд ли здесь много пассажиров. Во всяком случае, зарплатой его точно не обременяют: пиджаку на вид – лет сорок». Дан вспомнил, что видел такие в старых кинофильмах 1970-х годов, тогда именно такие носили.

Подойдя к стойке, Даниил поскользил взглядом по витрине.

– Пирожки с капустой или с картошкой?

– А есть и те, и другие, – голос у незнакомца отливал хриплой медью.

Дан полез в карман. Только сейчас он обратил внимание, что стоит в спортивном костюме, а в карманах ничего нет. Ну что ж, может, во сне и без денег продадут? Но – махнул рукой:

– Ладно, в следующий раз куплю, а то ещё поезд уйдёт.

– Какой поезд?

Что-то в голосе кассира-продавца Дану не понравилось. Он направился к двери, открыл её и вышел на платформу. Поезда не было. Мало того, рельсов тоже не было.

Влево и вправо от здания станции раскинулась бескрайняя тайга (то, что это не просто лес, а именно тайга, вошло в сознание на уровне интуиции), прорезанная полосой смешанного подлеска. Чисто теоретически можно было предположить, что когда-то здесь лежали железнодорожные пути. Даниил наклонился. Действительно! В траве полустёрто, но явственно, по просеке читались мелкие поперечные канавки – следы от шпал. И тут он мгновенно понял, что это не сон. Однако подобрал из травы шишку и полоснул себя по тыльной стороне ладони. Боль пришла реальная, но вокруг ничего не изменилось.

Даниил повернулся и вошёл назад в здание.

– Рельсы куда дели? – туповато спросил он

– Не знаю. Может, в металлолом сдали, – в тон ему ответил человек за стойкой.

– Когда?

Мужик задумался, почесал щёку и сказал:

– А чёрт его знает!

И Дан сразу ему поверил.

– Здесь телефон есть?

Мужчина указал подбородком на стену. На стене действительно, незамеченный ранее, висел телефонный аппарат с дисковым номеронабирателем.

– В Москву как позвонить?

– Никак, это внутренняя связь.

– Внутренняя связь с чем?

– Внутри посёлка. Ну, можешь скорую помощь вызвать, или милицию…

Дан встрепенулся.

– Тут есть милиция?

– Тут у нас всё есть, – неопределённо протянул мужчина, – только лучше до утра подождать. Нет, конечно, и сейчас примут, у них круглосуточно, но куда тебе теперь спешить?

– Лучше сейчас. Как звонить-то, ноль два?

– Сейчас так сейчас. А чего звонить-то, милиция – через дорогу.

– Почему, кстати, милиция, а не полиция?

– Там поймёшь. Тебя как звать-то?

– Даниил.

– А меня – Фёдор Григорьевич.

– Будем знакомы, Фёдор Григорьевич!

– Я тебе на лавке постелю: не в милиции же ночевать.

– Да уж…

Милиция представляла собой блок из двух бытовок. Их, видимо, привезли порознь и соединяли уже здесь, на месте. Справа от входа к стене бытовки была гвоздями прибита скромная табличка с лаконичной надписью: «Милиция». Несмотря на поздний час, в одном окне из двух горел свет. Дан постучал и, не дожидаясь ответа, вошёл. За письменным столом сидел плотный человек с короткой стрижкой, в голубой рубахе с капитанскими погонами, и что-то быстро писал обычной шариковой ручкой – тёмно-жёлтой, с фиолетовым колпачком. Слева от капитана лежала стопка исписанных листов – штук двадцать, не меньше. Видно, писал он давно.

– Вечер добрый! – поприветствовал Дан.

– Да уж рассвет скоро, – благожелательно ответил капитан, не поднимая на вошедшего глаз и не отрываясь от работы.

– Меня Даниил зовут, а паспорт я в поезде оставил.

– Был бы человек, а документ мы завсегда составим.

Дан смутно помнил, что похожее выражение, высказанное в адрес подследственного, ничего хорошего последнему не предвещало. Но он не был подследственным, да и времена другие, поэтому сел на стул по другую сторону стола и решительно заявил:

– Я в Москву хочу!

– В Москву все хотят, – всё так же благожелательно ответствовал капитан.

– У меня там дом!

– А у меня дом, – капитан запнулся и поднял глаза на посетителя, – в другом месте, а я вот тут сижу.

Глаза!.. Дослужиться только лишь до четырёх маленьких звёздочек в этом возрасте – такое возможно, но быть всего лишь в звании капитана с такими глазами – вряд ли. Или надо было уж слишком сильно проштрафиться.

– Вы из «конторы», – не удержался Дан.

– Приятно иметь дело с умным человеком. Впрочем, в скором времени всё равно бы догадались. Служили?

– Да, срочную, два года. Танкист.

– Это хорошо, – глаза капитана подобрели. – А то присылают чёрт знает кого!..

– Откуда присылают? – осторожно поинтересовался Даниил.

– Оттуда, – капитан с досадой ткнул ручкой в сторону железнодорожной станции.

– И часто… присылают?

Капитан некоторое время задумчиво изучал посетителя.

– После армии что-то заканчивали?

– Да.

– Давайте так: пообвыкнете немного, присмотритесь. Никаких резких движений не делайте. Поживите пока у бабы Дуси: третий дом отсюда, Григорьич покажет. А там и поговорим.

Капитан вытащил из кармана ключи, подошёл к стоящему в углу громадному несгораемому сейфу, открыл его, вытащил несколько купюр и положил на стол перед Даниилом. Сверху положил бланк расходной ведомости: в левую длинную строку вписал его имя, в столбец – «сумма 50 руб.», и положил перед ним ручку.

– Это не вербовка. Это подъёмные. Надо же вам на что-то жить.

Дан взял в руки деньги: девять купюр номиналом по пять рублей и пять рублёвых. Посмотрел год выпуска денег: 1961. Поднял глаза на капитана. Тот открыл ящик стола, вытащил оттуда газету «Правда», взял ручку и обвёл дату: «17 сентября 1973 года».

– Газета недельной давности. Зовите меня Николай Фомич.

Даниил проглотил комок в горле:

– Имя и отчество настоящие?

– Настоящие.

– Значит, нет отсюда выхода?

– Может быть и есть, но пока никто не нашёл. Я сильно форсирую события и нарушаю все инструкции, но мне почему-то кажется, что это верный путь, – красные от недосыпа глаза капитана ничего сейчас не выражали.

– До завтра. Вернее, до вечера. Давайте в восемнадцать. И очень прошу: не надо никого ни в чём разубеждать. И так обстановка нервная.

Даниил молча взял ручку, расписался напротив суммы в пятьдесят рублей и вышел.

* * *

– Поговорили…

В голосе Григорьича вопросительной интонации почти не чувствовалось.

– Да.

– Если вернулся – значит, парень ты крепкий и с головой у тебя всё в порядке.

– А что, некоторые не возвращаются?

– Ты первый. Не ошибся я в тебе; не зря постель стелил, – он указал в сторону лавок.

– А эти, которые «не возвращаются», они куда деваются?

Григорьич пожевал нижнюю губу:

– Наверняка не скажу; думаю, что их в психушку увозят: какой с них толк?

– А вы, значит, тоже оттуда же, откуда и капитан?

– А ты как думаешь?

Дан вздохнул:

– Давайте, что ли, пирожков и чаю горячего.

Фёдор Григорьевич открыл витрину, достал тарелку с четырьмя пирожками; снял ценник с надписью «Печенье Юбилейное – 28 коп.» и, положив пачку печенья на тарелку, двинулся к столику.

– Я с тобой тоже чаю попью.

Стаканы с прилавка Фёдор Григорьевич проигнорировал; достал откуда-то снизу красивые подстаканники с уже вставленными в них стаканами с тонкой стенкой. Оттуда же выудил термос из тёмной матовой нержавейки и разлил по стаканам чай.

Дан засмотрелся на подстаканник. У орнамента на нём явно имелся какой-то древний прототип: линии перетекали друг в друга и создавали новый узор – отчасти дополняющий, а отчасти конфликтующий с предыдущим.

– Серебро?

– Мельхиор.

– Никогда не видел таких.

– А их два всего изготовлено. Я их по особым случаям достаю. Пей, пока горячий. С травками.

Дан отхлебнул чай и принюхался к отвару.

– Похоже на таёжный сбор: тимьян, земляника, лесная смородина и… бадан?

– Бадан.

– Так он же здесь не растёт.

Фёдор Григорьевич глянул на Дана уважительно.

– Где «здесь»?

– Ну, мы же где-то недалеко от Нижнего Новгорода?

– С чего ты взял?

– Я же там с поезда сошёл…

– Уверен?

Дан задумался.

– В том, что вчера вечером я садился на поезд в Москве, уверен. Что сошёл с поезда где-то не доезжая Нижнего, – тоже уверен. Думал, что это я во сне сошёл, а на самом деле… Вот же, я сижу и пирожки кушаю. Хотя… Когда выходил отсюда к поезду, средней полосы уже в помине не было: тайга здесь. И бадан… Мы в Сибири, что ли?

Фёдор Григорьевич подлил себе чаю, отхлебнул и посмотрел в окно:

– Нет у этого места конкретной географической привязки. Иногда кажется, что почти нащупали, а потом – опять обрыв… Ты ешь, ешь…

Дан застыл с набитым ртом, потом кое-как протолкнул в горло комок недожёванного пирога и, неожиданно перейдя на «ты», спросил:

– Подожди, Григорьич, у меня вопрос: вы же не каждый день гостей принимаете, а пирожки – свежие. Вы что, ждали меня?

Собеседник немного помолчал.

– Ну, не тебя конкретно, но ждали. Ждали того, кто нам тут разобраться поможет. Запрос отправили. Думали, что «в никуда», а вот видишь – сработало!

– И кто запрос составлял?

– Не всё сразу, перегрузиться можешь. Давай спать.

* * *

Дом бабы Дуси состоял из сеней, большой проходной комнаты (она же кухня), из которой две двери вели в крохотные спальни. Домотканые половики из ниток разных расцветок на чисто вымытом полу создавали ощущение уюта и вызывали воспоминания детства.

– Как в деревне у бабушки!..

Дан снял кроссовки, встал босиком на коврике у дверей.

Утреннее солнце падало через окно и высвечивало на жёлтом эмалевом полу световую дорожку от кухонного стола ко входу.

В дальнем правом углу комнаты виднелись образа, прикрытые полотенцами.

Сама баба Дуся – худенькая женщина лет семидесяти, с чистыми ясными глазами – хлопотала у печки.

– Я тебя Даней буду звать, – сообщила она, перекладывая со сковороды на тарелку очередную румяную лепёшку. – Мойте руки и проходите к столу. Ты, Федя, тоже проходи, в ногах правды нет.

На столе в тарелках стояли обычные деревенские яства: нарезанные кружочками помидоры и огурцы вперемешку с кольцами репчатого лука и дольками зелёного перца, присыпанные зеленью и политые растительным маслом; дымящаяся варёная картошка; в глиняной миске поблёскивали рыжики в сметане с добавлением мелко порезанного укропа.

Фёдор Григорьевич вопросительно глянул на бабу Дусю:

– Под грибочки можно и согрешить!..

– Ты же знаешь, я не одобряю. Ну, уж раз такой повод…

Она открыла дверцу буфета, достала графин с напитком рубинового цвета с коричневым оттенком и три рюмки. Согласно обычаю, поставила графин перед старшим из гостей.

– Разливай!

Подняла глаза на образа, перекрестилась и коротко что-то прошептала.

Рука у Фёдора Григорьевича сделала непроизвольное движение, которое можно было истолковать по-разному, но в итоге опустилась на горлышко графина.

Настойка оказалась мягкой, но крепкой, явно больше сорока градусов. Дан наколол вилкой рыжик, похрустел им и блаженно прикрыл глаза. Тревога, поселившаяся в низу живота, начала таять, спазмированые мышцы расслаблялись.

– Ты, Даня, кушай, пока горячие, – баба Дуся подложила Даниилу лепёшку и поставила розетку с вареньем. – Земляничное.

– Моё любимое.

– Ну вот и хорошо.

– А можно мне ещё рюмочку? – Дан указал на графин.

– Можно, ты же непьющий.

– А вы, баба Дуся, откуда знаете?

– Вижу. И называй меня на «ты». Баба Дуся и на «ты», мне так приятнее будет. Мне, Федя, половинку.

Выпили по второй. Баба Дуся открыла буфет и поставила графин на прежнее место. Фёдор Григорьевич с сожалением проводил его глазами, но ничего не сказал.

Солнце через окно заливало стол и отблёскивало от стенок посуды. Дан поймал в руку солнечный зайчик и зажал в ладонь на удачу.

– Ты, Даня, иди ложись и доспи по-домашнему, я постелила, – баба Дуся указала на дверь в спальню. – А ты, Федя, иди работай.

Даниилу захотелось узнать: какая такая у Фёдора Григорьевича работа, но ноги сами понесли его в спальню.

* * *

…Даниил шёл по тёмному сырому лесу. Тропинка становилась всё уже и скоро совсем исчезла. Стали попадаться кочки, поросшие сочной травой. Между кочками появилась вода: сначала прозрачная, потом – всё более тёмная. Вскоре передвигаться можно было только прыгая с кочки на кочку. Вот не стало и кочек. Перед ним, насколько хватало глаз, тянулось болото.

Впереди появилось серое полупрозрачное существо. Оно легко скользило по чёрной воде и направлялось к нему. В правом плече возникла сильная вибрация. Существо резко увеличило скорость…

– Даня, просыпайся!

Он открыл глаза. У кровати, склонившись к нему, стояла баба Дуся и трясла его за плечо.

– Сон дурной приснился?

– Да. Долго я спал?

– Часа два. Может, чуть больше. Вставай. Надо кровь разогнать, чтоб застойных мест не было, тогда и плохие сны не подступятся. Вот, я тебе носки положила и одежонку рабочую приготовила: поможешь мне картошку копать. Умеешь?

– Умею.

Огород у бабы Дуси делился на две почти равные части: слева, за домом – грядки с овощами; справа – ровные рядки с уже начавшей подсыхать картофельной ботвой.

– Ты, баба Дуся, по линейке, что ли, картошку сажала?

– Зачем по линейке? Я её, почитай, с семи лет сажу, глаз набила. Видишь, лунка в следующем рядке копана по моему следу, а шаг у меня давно уж не меняется.

– Ну-ну…

– Евдокея, ты что ж, работника наняла? – на палисадник опиралась полная пожилая женщина с котомкой на плече.

– Зачем работника, племянник вот приехал подсобить: огород на зиму убрать.

– Ты и не говорила никогда, что у тебя племяш есть.

– Никто не спрашивал, вот и не говорила.

– Не знаешь, в магазин завезли чего?

– Не знаю, не была…

– Ладно, пойду посмотрю, – женщина поправила котомку и, с трудом переставляя ноги, двинулась вдоль забора, временами придерживаясь за штакетник.

– Ты, баба Дуся, хоть проинструктируй меня: откуда я приехал, на чём и с какой стороны я тебе родственник.

– А чего тут, дело простое: ты сестры моей младшей, Клавдии, сын. Она за Георгием замужем была. Ты, значит, будешь, Даниил Георгиевич.

– А настоящий-то племянник не появится?

– Не появится. Нет у меня никого, Даня, погибли все в войну.

– В какую войну??

– В Отечественную.

Даниил сел на кучу картофельной ботвы и опёрся на лопату.

– Погоди, баба Дуся, переварить надо. То есть, на самом деле племянника у тебя не было?

– Был. В сорок третьем Георгий на три дня приезжал. В начале сорок четвёртого он и родился. Если бы выжил, был бы примерно твой ровесник.

– Ладно, а приехал я сюда на чём?

– Как на чём?! На попутке. Здесь, за лесом, дорога…

Дан обалдело захлопал глазами.

– Раз можно приехать, значит, можно и уехать? Если я сейчас пойду на дорогу, поймаю попутку, то докуда я смогу доехать?

– Вот уехать пока ни у кого не получилось.

– Почему?

– А нет попуток. Если ты уехать задумал – хоть неделю сиди.

– А если пешком?

– Николай вон с того дома, крыша шифером покрыта, – дольше всех ходил. Через десять дней вернулся. Потом пил две недели.

– Тут запьёшь…

– Ты сходи, развейся. Я копаную картошку сама выберу. А остатняя пусть ещё постоит: дождей вроде нет, и ботва не вся посохла.

– А куда тут сходить-то?

– Вон, видишь, по той стороне окна зелёные – это магазин. Пелагея туда пошла, значит, о тебе уже весь посёлок знает. Сразу за магазином – пивная. В этой пивной мужики сидят, ну и бабы некоторые. Это у нас и клуб, и сельсовет, и…

Баба Дуся хотела сказать что-то ещё, запнулась и только махнула рукой.

– Значит, у вас тут и пивная есть!..

Наличие пивной почему-то произвело на Даниила сильное впечатление.

– У нас тут, Даня, всё есть. Всё как у людей. Или почти всё. Даже библиотека есть: через дом от пивной. Правда, туда мало кто ходит.

Даниил снял кепку, вытер пот со лба и пошёл переодеваться.

* * *

В помещении пивной стояли тяжёлые деревянные столы на четырёх и шестерых человек. В настоящее время в нём было десятеро: по центру – уже весёлая компания из четырёх мужчин средних лет и женщины «за тридцать»; слева у стены – трое тихих любителей пива пенсионного возраста; и в правом дальнем углу – одинокий мужик с всклокоченной шевелюрой и криво подстриженной бородой.

За стойкой – классический вариант: женщина кустодиевских форм с ярким румянцем на щеках, в красной, крупной вязки безрукавке, надетой на белую блузку.

– Эй, племянник, давай к нам, – сделал приглашающий жест худощавый, спортивного сложения мужчина с центрального стола. Тёмные волосы и тёмные же глубоко посаженные глаза выдавали в нём примесь южной крови; а линия скул и подбородка говорили скорее о непростом характере, чем о твёрдой жизненной позиции.

– Николай, – представился он, подавая руку.

Дан едва удержался от вопроса: не тот ли это Николай, который блуждал по лесу, а потом пил две недели?

– Это Алексей, Роман, Илья, – представил он остальных мужчин.

Даниил запомнил: Алексей – крупная ладонь, сильное мягкое рукопожатие; Роман – улыбчивый, в кричаще пёстрой рубахе; Илья – с плечами и ушами борца.

– Ну а это – Карина, – женщина представилась сама и протянула Дану узкую ладонь с длинными пальцами и свежим маникюром на ногтях. В сочетании с приталенной юбкой и лёгкой курткой явно индивидуального кроя – образ женщины как-то не вязался с общей атмосферой пивной.

– Марина, – обратился Николай к женщине за стойкой, – нам бы по пятьдесят для разгону за знакомство.

– Ага, а потом мне Фомич опять кишки на палочку мотать будет? Спасибо! Да ты уже и так разогнался.

– Ну, хоть не мне, новенькому.

– А он ко мне не обращался.

– Марина, – Дан обвёл взглядом компанию за столом, рассчитывая, что ему подскажут отчество.

– Да просто Марина, – буфетчица поправила волосы, – я ещё не в том возрасте, чтобы по отчеству…

– Я вообще-то не пью. Так, пива иногда.

Марина открыла кран и набрала кружку пива, почти без пены.

– Смотри-ка, новеньким лафа, – рассмеялся Роман.

– Пожалуйста, с вас тридцать пять копеек.

Дан протянул рублёвую банкноту.

– Пожалуйста, вот ваша сдача.

Дан не счёл нужным чем-то ответить на такое сердечное обслуживание и молча вернулся к столу.

– Откуда? – поинтересовался мрачноватый Илья.

– Из Москвы.

– О! Наших прибыло!

Роман обратился к женщине:

– Каринка, поднимай: нас стало больше!

– Отцы, – Николай уже цеплял сидящих за соседним столом, – новенькому рыбки отломите: не каждый день с Большой земли люди приезжают.

Один из «отцов» – плотный, с седым ёжиком волос и обветренным лицом – отломил хвост от приличных размеров копчёного леща; хвост оставил себе, а остальное подвинул на край стола.

– Спасибо, Маркелыч, – Николай взял леща и положил перед Даном. – С почином!

Все дружно сдвинули кружки, чокнулись. «Отцы» тоже подняли свои кружки, таким образом принимая новенького в своё общество.

– Профессор, а ты почему как отщепенец? – Николай уже обращался к всклокоченному мужику, одиноко сидящему в дальнем углу.

Тот, кого назвали профессором, виновато поднял пустую кружку:

– У меня пусто.

– Я больше в долг не дам, – отрезала Марина и смела тряпкой со стола несуществующие крошки.

– Надо поддержать науку, – Николай полез в карман за деньгами.

– Я поддержу, – Даниил вытащил рубль и положил на прилавок. – Две кружки.

Марина наполнила тару. Уже с пеной. Дан отнёс одну кружку и поставил перед всклокоченным, со второй – вернулся к столу.

– Странноватый вид у вашего учёного, – сказал Дан, отхлёбывая пиво.

– Так он чокнутый, – Роман сделал большой глоток. – Сам с собой разговаривает, спорит о чём-то.

– Лёша, у тебя «дружба» освободилась? – спросил сидящий рядом с Маркелычем – небольшого роста, с редкими волосами мужик, даже не удосужившийся снять ватник. – Мне бы дрова попилить.

– Освободилась, дядя Семён, завтра занесу. Надо только цепь поточить.

– Вот спасибо! Занеси, Лёша, я сам поточу.

– Что-то мне подсказывает, что нам здесь больше не нальют, – Николай вопрошающе посмотрел на Марину.

– «Что-то» тебе правильно подсказывает: пора и честь знать, – Марина с чувством передвинула тряпку на угол прилавка.

– Что ж, пойдём в другое место. Ты с нами? – обратился Николай уже к Дану.

– Я пойду с профессором поболтаю.

– Будет скучно – заходите в гости. Вон мой дом, – Карина показала пальцем через окно. – Опознавательный знак – сосна у калитки.

– А может, он в библиотеку собрался? – вставил Илья.