Адресованное послание

В окне бытовки горел свет. Капитан был уже в плащ-накидке; в руках у него ничего не было, кроме небольшого портфеля.

– Готов? – не здороваясь, спросил он.

– Да.

– Тогда поехали.

В кузове ГАЗ-66 стояло несколько ящиков и сидели шесть человек. Машина завелась с пол-оборота: видимо, за ней тщательно ухаживали. Дорога была несложная: примятая трава создавала подобие колеи. Капитан, после того как сел в кабину, не проронил ни слова: о чём-то сосредоточенно думал.

Дан затормозил перед развилкой: направо уходил хорошо промятый в траве след, которым пользовались постоянно; левее – дорога, по которой машина прошла не более двух-трёх раз (трава просто ещё не успела подняться).

– Куда?

– «Направо пойдёшь – голову сложишь, налево пойдёшь – коня потеряешь», – продекламировал капитан.

Дан терпеливо ждал продолжения.

– В общем, так: левый след – беспроблемный. Через две минуты будем у самолёта. Правая дорога – основная, но там уже кусок вне зоны: от минуты до полутора. Если зона вас выпускает – ничего не почувствуете. Если же нет… Скорее всего, летального исхода можно будет избежать: перебой – короткий по времени, и граница не до конца сформировалась; думаю, максимум, что может быть, – потеряете сознание. Хотя риск есть. Ну что, молодой человек, проверим?

Дан посмотрел через стекло: сначала на левый след, потом перевёл взгляд на правый. Трава в свете фар стояла серой стеной: рассветало.

– Проверим, товарищ капитан. Если вы, конечно, капитан.

– На одну звёздочку меньше, на один просвет больше.

– Понятно… Значит, вытащите?

– Думаю, да… Ну что, меняемся местами?

Даниил не стал глушить двигатель: открыл дверцу и выпрыгнул в траву. Николай Фомич занял место за рулём, машина мягко тронулась и повернула направо. Даниил сжал зубы и усилием воли погасил напряжение тела…

* * *

…«Аннушка» стояла с огнями, и пропеллер уже вовсю молотил воздух. Ящики из кузова перегрузили в самолёт за несколько минут. Вслед за ящиками на борт поднялись люди. Николай Фомич достал сигарету, щёлкнул зажигалкой, прикурил.

– Ну что, Даниил Александрович, летим? Если зона сожмётся в точку – неизвестно, что будет: ни с теми, кто оттуда, ни с теми, кто отсюда. Место я вам заранее приготовил: предполагал, что вы на эксперимент согласитесь и что, скорее всего, он пройдёт успешно.

Даниил молча протянул руку, взял из пачки сигарету, прикурил, вдохнул дым и закашлялся.

– Давно пробовали последний раз?

– Последний раз, он же и первый, на школьном выпускном.

Дан курил не в затяг, выпускал дым и, прищурясь, смотрел сквозь него на кроны деревьев. Ветер разорвал облака на лоскутные одеяла, дождик перестал моросить – и над чёрной полоской леса зарозовело.

– Пожалуй, останусь…

– Не пожалеешь?

– Не знаю… Надеюсь, ещё увидимся…

– И я надеюсь. На всякий случай: оружие в сейфе, в том же, где передатчик… Мало ли как обернётся… Ключи у Фёдора.

– Плащ оставлю себе?

– Оставь.

…Самолёт, покачиваясь на кочках развернулся против ветра, коротко разогнался и взлетел. Воцарилась оглушительная тишина. Дан медленно обошёл поляну, вдыхая утренние запахи леса, и вернулся к машине. На сосне напротив машины сидела белка и, склонив голову набок, бесстрашно всматривалась в него блестящими чёрными глазами. Даниил подмигнул белке, снял плащ, забросил его в кабину и забрался следом. Верхний край солнечного диска показался над кронами деревьев и посылал тёплые умиротворяющие лучи через лобовое стекло. Даниил откинулся на спинку сидения и блаженно прикрыл веки…

* * *

Дан, просыпайся!..

Он открыл глаза. Желтоватый сумрак плавал по купе; точнее, плавал в верхней части замкнутого пространства. Между нижними полками была серо-зелёная мгла.

Поезд стоял на какой-то станции: сквозь неплотно задёрнутые занавески сочился тускло-цветной свет. Стрелки часов показывали 3 часа 07 минут. Странно: в поездном расписании в это время не была указана стоянка. А для Нижнего Новгорода вроде бы слишком рано.

Дан спустил ноги с полки, нащупал ступеньку подвесной алюминиевой лесенки и, стараясь не шуметь, слез на пол. Лестница чуть-чуть звякнула, но в целом двигался он почти бесшумно. На нижней полке, сунув ладошку под щёку, спал малыш лет четырёх. Одеяло сползло на пол, и мальчик, чтобы сохранить тепло, подтянул к животу колени. Даниил поднял одеяло, укрыл мальчика. Осторожно потянул влево дверь купе, та отъехала совсем без скрипа. Он аккуратно прикрыл дверь, по коридору направился в сторону туалета, но на полпути сбился с шага: левый нижний угол тамбурной двери наискосок был покрыт инеем…

Так, всё ясно: сон во сне, с повторяющимся сюжетом. Не так часто встречается, но и ничего особенно необычного. На каком-то этапе, скорее всего, пойдут изменения… Вот они: изморозь на двери начала исчезать сверху вниз, превращаясь в капли воды. Даниил сосредоточился на процессе наблюдения и сунул руки в карманы.

В левом кармане пальцы наткнулись на ворох бумажек. Вытащил смятые денежные купюры достоинством в три рубля, пять рублей и один рубль. Среди них попался сложенный вдвое листок белой бумаги. Оказалось – записка. Округлым лёгким почерком было написано:

Дань! Это дата моего дня рождения. Уже скоро. Если ты в этот день поднимешь бокал вина и произнесёшь тост, я, наверное, смогу это почувствовать.

Лена.

Ниже стояли четыре цифры. День и месяц её рождения.

Р. S. И замени, пожалуйста, эту ужасную музыку.

…Он перевёл взгляд с листочка бумаги на дверь: изморозь почти исчезла, стекая вниз и капая на пол. Дан на мгновение замер, затем быстро вошёл в тамбур и повернул ручку боковой двери выхода на перрон. С улицы пахнуло тёплым ночным воздухом. Он, не откидывая ступеньки, спрыгнул на землю и пошёл к деревянному зданию вокзала с покосившимся чёрным дверным проёмом.

Маска

Дождь начался рано утром. Нудный, мелкий, холодный.

Выходить на улицу решительно не хотелось, да и нужды особой не было. Или была? Ответ на этот вопрос можно было отложить до шести часов вечера, поскольку магазин закрывался в семь. Внутренний голос подсказывал, что если поход не состоится сегодня, – завтра будет поздно: она исчезнет и больше он её не увидит.

…Часовая стрелка настенных часов переместилась и частично прикрыла цифру «5». Рука сама потянулась к дверце шкафа, достала бутылку коньяку и плеснула из неё на дно бокала. Сознание за действиями руки проследило, но никаких оценок или предостережений не последовало. Тёплая мягкая жидкость обволокла гортань и начала путешествие вниз, постепенно оживляя и возвращая к жизни ткани и органы тела.

Сегодня, рано утром, он вышел из того состояния, которое называл Тенью. Пребывая в Тени, он безучастно фиксировал события внешнего мира, не вмешиваясь в их течение, не испытывая желаний и действия «эмоциональных привязок».

Он никогда не пил, находясь там, в Тени, ничего крепче воды и очень мало ел, поэтому возвращение всегда сопровождалось яркими, взрывными, цветными эффектами от самых простых, обыденных вещей.

На этот раз он пробыл в Тени дольше обычного: около двух недель. Возвращаться не хотелось, но тянуть с этим дальше было нельзя.

Возвращаясь, он переставал обращаться к тени с заглавной буквы (иногда это было непросто).

Ритуальный взгляд в зеркало ничего нового не принёс: чуть заострившиеся черты лица с характерной небритостью и расслабленностью лицевых мышц. Пожалуй, зрачки в этот раз были расширены больше обычного, вот и всё. Количество пыли на зеркале явно превышало двухнедельный срок, но память отказывалась отвечать на такой малозначащий вопрос: когда же последний раз в этом зеркале отражалась тряпка?

Итак: идти или не идти? – «вот в чём вопрос».

То, что этот поход может кардинальным образом изменить его собственную жизнь, беспокойства не приносило. Тяготила ответственность за окружающих, чья жизнь тоже подверглась бы изменениям. Несколько дней назад это препятствие исчезло: последний «окружающий» – пёс, проживший с ним восемь лет, – попал под машину. О том, что таким образом его подталкивают к выбору, думать не хотелось.

Шесть вечера. В конце концов, он же не подневолен какой бы то ни было силе: можно принять окончательное решение и там, в магазине. Эта мысль подействовала неожиданно воодушевляюще. Даже дождь стал слабеть, намекая на возможность перехода в прохладный вечер. Он всё-таки надел плащ и, чуть помедлив, высокие ботинки на толстой рифлёной подошве: не хотелось обходить мелкие лужи.

Если не считать, что в надписи «Эзотерический» не горела последняя буква, в остальном в магазинчике было всё как обычно. Продавец растопыренной пятернёй привычно отбросил назад начинающие редеть желтоватые волосы и, сходив в подсобку, принёс ему табуретку. Он так же привычно подбил каблуком одну ножку табурета и сел. Их глаза встретились…

По неподтверждённым данным, Маску (и с ней ещё три фигурки из дерева) привезли в конце 1980-х из Центральной Африки. Привёз автор. Вроде бы он вёл переговоры, в случае удачных продаж, о дальнейших поставках элитных аутентичных экспонатов. С тех пор об авторе никто ничего не слышал. «Экспонаты», за исключением Маски, постепенно продали. Маска многие годы (если точнее – уже почти три десятилетия) пылилась на верхней полке, где он случайно её и обнаружил. Его заинтересовала бронзовая статуэтка: всадник без лица на длинной вогнуто-гибкой спине диковинного животного. Чтобы определить подлинность вещи, её нужно было взять в руки. Последнее время появились умельцы, способные состарить металл практически неотличимо от тысячелетнего. Он попросил лестницу. Ему принесли складную конструкцию, отдалённо напоминающую упомянутое изделие, и он, с риском для здоровья, полез за фигуркой (а там на полке, у самой стены, что-то лежало, покрытое сантиметровым слоем пыли; это и была она – Маска; среди покупателей подобной продукции редко попадаются каскадёры; возможно, поэтому Маске и удалось так долго пролежать на верхней полке. Хотя могла быть и другая причина: она просто ждала).

Автор Маски назвал своё изделие «Личиной зверя»; во всяком случае, так информировала этикетка. Удлинённый лик с миндалевидными глазницами, на первый взгляд, определённо вызывал ощущение интеллекта и, казалось, не подтверждал смысл, заложенный в названии. Однако при попытках проникнуть внутрь образа, за его материальную оболочку, в голове начинало плескаться что-то тёмное, не поддающееся дешифровке. Он знал, что через пару минут у него заломит виски, окружающее пространство начнёт расплываться – и он что-то увидит… Что в этот раз?..

* * *

…Хруст. Хруст снега под ногами, но он не чувствует холода. Туман рассеивается. Зима. Посреди поля – «колодцем» – сложен большой погребальный костёр из сухих промороженных стволов. Верхний настил – сплошной, из стволов потоньше. Внутри – ворох сучьев. Вокруг костра – люди: около трёх сотен. По периметру брёвна обложены тюками тростника. По длинным сторонам, в стенах из тростника – оставлены ниши, по четыре с каждой стороны. На вершине помоста лежит его тело. Тихо…

Привели лошадь, остановили у торца помоста. Челюсти связаны верёвкой. Тихое ржание, переходящее в храпение. Передние ноги стянули верёвкой, дёрнули – лошадь упала. Оттянули голову. Кто-то, небольшого роста, с быстрыми выверенными движениями ударил в основание шеи лошади. Казалось, ударил рукой, но тугим фонтаном брызнула кровь. Непонятно, в какое мгновение в руке появился нож.

Шевеление в толпе. Напряжение в небольшой группе людей. Не все согласны с выбором того, кто будет поджигать костёр. Этот человек возьмёт на себя все грехи умершего, его долги, за ним обязанность и право ме́сти, всё, что не успел завершить покойный. Взамен он получает имущество и обязательства по содержанию семьи того, кто уже не сможет этого сделать.

Расступились. Ведут женщин. Восемь… Идут как-то уж слишком спокойно: должны понимать, что́ их ждёт. Развели по длинным сторонам помоста. Поровну, по четыре с каждой стороны. У каждой спутник. Плечи прикрыты шкурами с серым мехом.

Вот в чём дело: их глаза бездумны – видимо, дали какой-то напиток.

Взмах!.. Вернее, восемь взмахов слились в один. Посадили в ниши из соломы и прислонили к венцам помоста.

Тихо…

Скорее подросток, чем юноша. Он будет поджигать. Правый нижний угол рта слегка закушен, больше никаких видимых следов волнения не видно.

А вот и тот, кто всем этим руководит. Впервые попал в поле зрения. Тоже в шкуре с оскаленной головой волка на седых волосах. Принёс факел. Передал подростку и встал рядом. Занялось…

Горит. Почти без дыма. Рыжие языки пробились сквозь брёвна, зацепились за одежду, поползли по телу. Ветер… Пламя рвануло вверх. Отодвинулись от костра. Лежащее тело подбросила сила огня; туловище изогнулось, принимая сидячее положение, правая рука вытянулась почти горизонтально (словно указывая вдаль).

Толпа взвыла, восприняв это как хороший знак. Костёр набрал полную силу и загудел, затем рёв толпы заглушил все другие звуки…

* * *

– Купите её!..

Он раскачивался на табуретке, частично повторяя движения Того, на брёвнах…

– Купите её! – продавец магазинчика вцепился в него взглядом. – За неё дали задаток: у покупателя не было налички, а я не продал по карте, сказал, что терминал не работает. Я знал, что вы придёте. Для него она – просто занятная вещица, ничего больше… Она изменит вашу жизнь, и вы это знаете. Я бы сам купил, мне за пятьдесят и уже ничего не страшно, но для меня это слишком дорого…

Он посмотрел на ценник. Несмотря на то, что Маска не продавалась, ценник на неё постоянно пересматривали. Не то чтобы цена была неподъёмной, но цифры на порядок отличались от тех, что были выведены на бумажках экспонатов, висящих рядом.

Он закрыл глаза…

* * *

Костёр разрывал чёрное ватное одеяло ночи красно-жёлтыми яркими всполохами. Треск разрываемых огнём стволов постепенно уступал место мягкому шороху. Разные части костра, казалось, разговаривали друг с другом – делились впечатлениями от событий прошедшего вечера.

Жрец, опершись на посох, смотрел в середину костра немигающими глазами. Пламя не отражалось в его глазах, похожих на бездонные сухие колодцы. Восемь помощников безмолвно стояли за его спиной. Наконец он поднял руку, повернулся и пошёл прочь от костра. Его место тут же занял один из восьмёрки: нужно было охранять огонь до последнего тлеющего уголька – после этого уже никто не сможет догнать усопшего и помешать ему выполнить назначенное.

Жилище жреца, кроме того что стояло наособицу, ничем не отличалось от других таких же построек: двускатная крыша из брёвен, засыпанных землёй; глухие стены из таких же брёвен, по пояс в земле; к двери вела вырытая в грунте дорожка.

…В его нынешнем состоянии дверь не являлась преградой, и через короткое время, после того как она захлопнулась за стариком, он последовал следом…

Глиняный пол в землянке был посыпан сухой травой. Жрец в мягкой белой рубахе уже сидел за столом в дальнем правом углу комнаты и пил из чашки густой напиток медового цвета. В чаше побольше, стоящей на столе, в смеси из коры с жиром плавал маленький язычок пламени. По стенам ползали спутанные густые тени. Перед столом смутно виднелось что-то похожее на лавку. Без приглашения садиться не полагалось; впрочем, как и входить в жильё. Поскольку одно правило уже не было выполнено, он нарушил и второе: сел на лавку, положив руки на колени. Жрец явно знал о его присутствии, однако ничего не предпринимал: продолжал маленькими глотками, прикрыв глаза, прихлёбывать из чашки.

Наконец, поставив чашку на стол, жрец приподнял веки.

Две голубые льдинки уставились на пришедшего.

– Чужой! Зачем ты здесь?

Старик не размыкал губ, при этом «Чужой» прозвучало как имя собственное. Речь жреца слышалась как шелест трав в степи при небольшом ветре (давала себя знать подстройка под непривычный словарь).

– Ты нарушил уговор, жрец: наследовать мне должен был другой. Кроме того, мой костёр должен быть позже. Не ты ли помог мне обрести покой раньше срока?

Губы старика тронула лёгкая усмешка.

– Сегодня хорошая ночь для задуманного. Следующую ждать – слишком долго. Я послал с ним лучших женщин: у него будет много сыновей. Они возьмут себе других женщин «там». Племя волка будет там властвовать над всеми, так же, как в этом мире. Поэтому я нарушил уговор, поэтому я установил его предел здесь раньше срока. Он – мог бы спросить меня, ты – нет. Ты – его продолжение, но ты – не он. Ты смог пройти по его следу. Выходит – я прав, выходит – всё вышло по-моему.

В глазах жреца светилось торжество, грудь под рубахой ходила ходуном, пальцы рук сжались в кулаки…

– Уходи. Тебе нельзя здесь долго… Жди там, откуда пришёл…

* * *

Маска заняла место на стене, между окном и входом в комнату, напротив кресла, в котором он проводил всё своё свободное время. Пришлось переместить две картины на другие стены: они рядом с Маской казались неуместными.

Он поставил стакан из тонкого стекла на широкий подлокотник кресла, справа от себя, и пошёл за чайником. Это его давнишний ритуал: налить обжигающе горячий чай, сесть в кресло и размышлять, ощущая как тепло из стакана переходит в объём комнаты. Правда, изредка он засыпал (в результате из шести когда-то купленных стаканов осталось два).

– Ну давай, покажи себя на новом месте…

* * *

…Мелькание различных оттенков серого, коричневого, зелёного…

Лёгкие наполнены восторгом, бока раздуваются и сжимаются, прокачивая воздух стремительно бегущего тела. Слева, справа, сзади – такие же, как он…

Глаза адаптировались и стали различать происходящее. Волки. Стая в пятнадцать, а то и в двадцать особей. Он – один из них. Рядом, отстав на полкорпуса, несётся его Волчица. Они вместе три года и не расстанутся никогда.

Поле… Они мчатся по весеннему просыпающемуся полю. Снег ещё не весь стаял и, съёжившись, пытался спрятаться от солнца в неглубоких лощинах. Впереди мягкие, аппетитно пахнущие клубки – овечья отара. Большая, несколько сотен. Собачий лай… Это предупреждение: отару охраняют. Волкодавы. Три пса выдвинулись в сторону угрозы; ещё два пытаются сбить овец в кучу, уменьшая зону атаки.

Поздно… Они несколько дней ничего не ели… Какой будоражащий, сводящий с ума запах!

А-а-а-грр-хх-ааа!.. Это сшиблись в бешеном танце волки и собаки. А-х-м!.. Кровь, горячая пьянящая кровь течёт по нёбу… Неудержимое желание убивать… Убивать…

Резкое движение головой – и жертва отброшена. Ещё… ещё…

Два серых размытых пятна судорожно смялись и, неестественно сломавшись в полёте, ткнулись в мокрую землю. Одно из этих пятен – Она.

Звонкие хлопки. Выстрелы… Это выстрелы…

Пастух. Он перезаряжает ружьё. Успеть…

Хруст хрящей под резцами. Хрр-хррр… Вкус крови…

Он лижет её морду. Кровь с его языка смешивается с её кровью. Она ещё жива, но жёлто-зелёные глаза уже светлеют, светлеют… Тоска… Какая тоска…

* * *

Конечности подрагивали, сбрасывая напряжение «того» тела. Сколько же это длилось? Чай ещё тёплый; значит, не так долго.

Вылить чай из стакана, заварить покрепче: выбить вкус крови… Или нет? Ему нравится этот вкус… Надо разобраться.

Во-первых – чья это была тоска? Волка? Или всё-таки его, человеческая?

Во-вторых – кому нравится вкус крови: волку или всё-таки – ему? В-третьих – почему ему совсем не жаль пастуха? Это уже точно: не жаль – ему, и точно – сейчас. Волка здесь нет. Или есть, осталась какая-то часть?..

Чёрт!.. Не к ночи будь помянут…

Нет, нужно выйти на улицу и подышать свежим воздухом, пока мозги не встанут на место…

* * *

Он сидел в кафе. Пил кофе, жевал пирожное (уже четвёртое кряду) и пытался понять: кого он хочет обмануть? Пирожные он ненавидел с детства и ел их сейчас лишь потому, что жевать пирожные – привилегия человека. Ни одно нормальное животное «к этой дряни никогда не притронется». Ну так что: он хочет доказать себе, что в нём нет животного?

– У вас свободно?

Он поднял голову. Рядом со столиком стояла женщина. На левой, согнутой в локте руке, висела сумочка; правая – держала на блюдце чашку с кофе. Свободных столиков действительно не было. Он обречённо махнул рукой:

– Садитесь.

– Вам плохо?

– Вы именно поэтому подошли?

– Выразить сочувствие? Нет. Вы же видите: все столики заняты.

– Тогда зачем спрашиваете?

– Завязать разговор. Люди разные: одному, если плохо, лучше побыть одному, другому – выговориться или, во всяком случае, не молчать.

– То есть вы рассчитывали, что это я вас буду успокаивать?

– Да, именно так…

Её откровенность несколько обескураживала.

– Ну хорошо, и что же у вас произошло?

Женщина улыбнулась. Совсем чуть-чуть, уголками рта, но получилось легко и непринуждённо.

– Ваша интонация предполагает, что у вас серьёзные проблемы, а у подошедшей к вам женщины мелкие «дамские» неурядицы.

– Вы психотерапевт?

– Я женщина…

– И что, я не прав?

– Насчет неурядиц? Как вам сказать… Сама до конца не разобралась…

Он некоторое время молча смотрел на неё. Поскольку домой идти не хотелось, воображение стало предлагать другие варианты продолжения вечера.

«Возвращайся. Пожалуйста, возвращайся!» – голос принадлежал мужчине в пальто кофейного цвета. Из выреза пальто «имело место быть» бледное лицо с очень правильными чертами, украшенное пышной шевелюрой. Женщина выдержала длинную паузу, вздохнула и, игнорируя «пальто», обратилась через столик:

– Мне нужно идти. Обещайте, что будете здесь завтра в это же время.

Он машинально взглянул на часы (22.20) и так же машинально кивнул головой. Она с сомнением задержала взгляд на его лице, немного помедлила, затем решительно встала и вышла из кафе. «Пальто» бросило на стол купюру (расчёт за кофе) и двинулось следом.

Он пару минут изучал недоеденное пирожное; понял, что осилить бисквит не получится, и поднял руку, подзывая официанта.

– Макаллан, сто. Нет, лучше сто пятьдесят!..

* * *

Он всегда считал, что у него в кабинете пусть не идеальный, но всё же какой-то относительный порядок. Однако к четырём часам пополудни, в третий раз отправившись к мусорному баку, изменил своё мнение. Наконец, посчитав задачу на текущий день выполненной, налил в стакан ритуальный чай, сел в кресло и впервые обратился к Маске вслух:

– Давай договоримся так: ты мне показываешь что-нибудь без крови и этих всяких…

Рука самопроизвольно сделала неопределённый жест, но уточнять, без каких таких «всяких», он не стал.

– А там посмотрим: может, ещё у меня поживёшь, а может, унесу тебя назад и сдам за полцены.

* * *

…Он стоял на небольшом покатом скальном выступе. Влево вниз уходил склон с резким понижением за руслом пересохшего ручья и дальнейшим переходом в холмистую равнину. Вправо, метрах в ста, начиналась изломанная скальная гряда, очень может быть и непроходимая. Впереди, чуть ниже по склону, чернела скала. Ага, солнца не видно, но горизонт за скалой явно светлее, поэтому она и кажется тёмной. До скалы метров шестьсот-семьсот. Вроде бы ничего необычного, но ему нужно именно туда.

В общем, пейзажик так себе, к тому же не очень гостеприимный.

Внимание переключилось на тело. Он уже привык к этому.

Попадая в незнакомые места, сознание, помимо воли, сначала изучало окружающую среду, предвидя возможную опасность, и только потом обращалось к телу. Так… Ноги – четыре… Это уже было в предыдущих воплощениях. Жёсткая шкура, голова маленькая на удлинённой, но всё же достаточно массивной шее. Похоже на маленького динозавра… Или на детёныша большого…

Всё-таки, скорее всего, взрослая особь. Ощущение какой-то совсем непомерной силы и неубиваемого иммунитета. Видимо, этот самый первобытный иммунитет и ищут несколько тысяч учёных там, откуда он прибыл.

Нет, что-то здесь не так. Всегда в предыдущих случаях сознание работало с замедлением, как бы адаптируясь к чужому несовершенному мозгу, а сейчас фиксация и обработка информации идут без всяких затруднений.

Оно что́, обладает сознанием не менее развитым, чем его собственное?

И ещё: поверхность под ногами в разных уровнях, а тело расположено практически горизонтально и нет ни малейшего напряжения в конечностях.

Вот оно что!.. Лапы многосуставчатые: суставов семь или восемь на каждой ноге («ноги» звучит как-то комфортнее, чем «лапы»). Те, что выше по скале, изломаны сильнее и под самыми невероятными углами: потому тело и расположено горизонтально.

Искусственный!.. Он внедрился в искусственное тело, замаскированное под динозаврика. Поэтому и нет проблем по взаимодействию с мозгом изделия: похоже на мощный компьютер, работающий на принципах, близких к биологическому мозгу.