Хроники Абсурда. Сборник рассказов

– Иди выпей крепкого кофе и не будет ничего чудиться.

– В смысле?

– В коромысле! Почекай (2) код на ошибки, а лучше переставь дрова (3), а с остальным пусть ботаны разгребаются.

Говорят по-русски, но ничего не понятно. Сперва решил, что они иностранцы. Качнул инфы – общаются на сленге программистов. Всё ушли. Три секунды в ж… в никуда…

0 часов 7 секунда

Седьмая секунда, самая сложная. Хочется кофе с булочкой. Немного абсурдно находиться в огромной стеклянной колбе и хотеть есть. Пришлось перебороть себя. Жаль потерянную секунду, но впереди целая жизнь, посплю, не буду спешить…

1. Зафейлить/зафакапить. Fail и fuck up – это что-то типа русского слова «косяк» разной степени интенсивности. Зафейлить – не справиться с чем-то, совершить ошибку. Зафакапить – полностью провалить что-то, например, вообще не прислать выполненную задачу к сроку.

2. Прочекать/ чекать – проверять.

3. Дрова – драйверы, программы, являющиеся посредниками в работе между софтом и железом.

Григорий Родственников, Жан Кристобаль Рене

«В СПИСКАХ НЕ ЗНАЧИЛИСЬ…»

Иллюстрация Григория Родственникова

Котёнка Пафнутия несли топить. Трескучая морозная зима сыпала снегом, и чернели подобно копьям на бранном поле деревья. Среди мёртвой природы зияла обречённостью, клубящаяся паром полынья.

Вот она доля незавидная. Не успел родиться, а уже помирать. Вместе с Пафнутием были ещё пятеро, приплод у Маруськи оказался большим.

Полетела в омут плетёная корзина, камнями утяжелённая. Плеснула студёной водой полынья и успокоилась в чёрном безмолвии, только белые льдинки на поверхности закачались…

Холод воздушный сменился холодом водным, тяжёлым, глухим. Пошёл на дно Пафнутий и ещё пятеро лишних.

– Что же ты так, такой молодой, такой маленький! – пригорюнилась щука Анисья.

– И сам не знаю, – вздохнул Пафнутий.

– Болван, и как тебя угораздило?! – нахмурился лобастый сом Иаков.

– Так получилось…

Пал на самое дно Пафнутий. Раки-могильщики, что мертвечиной питаются, принялись корзину вспарывать. «Ой, спасибо» – хотел Пафнутий сказать, да только за хвост его уже цапают: не друзья ему раки голодные.

– Пафнутий, Маруськин сын! – вострубил глас свирепоужасный и попрятались раки, упорхнула щука, осел на скользкий ил сом.

– Здравствуйте, – пискнул котёнок.

С ним говорил великий Подонный Царь, хозяин миров подводных:

– Нет тебя в книгах морских и озёрных, в сетях ловчих, в обители утопленников! Пятеро лишних, что с тобой утонули – есть, а тебя нет! Изыди из царства моего, пришлый кот, да не замутнится вода грязной шерстью твоей!

– Я и не против, дяденька, да только как же я наверх попаду, коли я в иле застрял? – робеет Пафнутий.

– То не моя забота! – проревел Владыка Вод.

Огляделся смущённый Пафнутий. Пусто вокруг, только пузыри из-под кустов струйками тонкими восходят. Делать нечего, пошёл, куда глаза глядят по склизкому дну.

* * *

Ершонка Песю несли варить. Или вы думаете, что ершей не варят? Так я вам скажу, шо таки да, не варят. А Песю несли варить. И всё потому, что выловили его два конченных дебила, которые считали, что уха от его тщедушных телесов наваристей будет.

– Нет, ви только посмотрите на этих гурманов за мой счёт! – возмутился Песя, обращаясь к погрустневшей щуке Анисье. – Нет, ну я, конечно, себя малохольным чмом не считаю, но за шо мне такая судьба посреди крепкого здоровья?

Щука только вздохнула грустно. Угораздило её блесну за добычу принять. Теперь вот варись с этим, в пейсах…

А Песя всё не унимается. В садок рыб набилось, как старушек на почту в пенсионный день. Вон, и сом знакомый тут как тут.

– Дядь Иаков, какая встреча! Ви же помните меня. Почитай раз пять с голодухи глотали и опять таки выплёвывали.

– Да шоб я тебя забыл, как помню, – вздохнул Иаков. – На тебя, гада, меня и поймали. Подставил, так подставил.

– Тю! А у меня был выбор? И вообще, ви бы объяснили этим двоим, что со мной у них один скандал выйдет и станет весело. Я же им поперёк горла, как Сальери поперёк Моцарта встану. А оно им надо?

Сом только хвостом махнул. Остальные рыбы так вообще молчали. Травоядные, что с них взять. Оставалось сидеть и не спрашивать вопросы, только не таков был Песя, чтобы мнение с лица убирать и молодым да перспективным в гроб ложиться.

На ор его таки явился рыбий разводящий. Окинул взглядом тусовку, языком поцокал:

– Песя, шо вы тут делаете? Вас в этом садке отродясь не стояло. Нету ваших имени и фамилии в списке. Идите отсюда, пока я остальных к посмертию готовлю.

Песя от какжетака чуть из чешуи не выпрыгнул.

– Как я пойду-то, Смерть Моисеевич? Будь моя воля, меня бы и до революции тут совесть не держала. Может, поможете?

– А вы по прейскуранту спасение оплачивали, шо сейчас за права базарите? Ишь, Мандела в ежовой шкурке. Я индульгенцию выдал? Выдал. Идите с миром и не делайте мне инфаркт на ровном месте.

Сказал так, и Анисье последнее прости зашептал. Щука то ли из благоговения, то ли из кислородного голодания пасть открыла. Подумал Песя, мозгами пораскинул и рыбкой в пасть эту нырнул. Оказалось, вовремя. Пока потрошили Анисью, сидел тихо-тихо. А потом, в кишках щучьих в реку выкинут был, за неимением котов поблизости. Тут и выяснилось, что из потрошков выбраться никак не получается. Идёт на дно Песя, мысли думает.

* * *

Ил был скользкий, а дорога дальняя. Пафнутий и сам не понял, сколько часов шёл. Вода холодная, зима всё же. Замёрз, как цуцик, да и в брюхе заурчало. Покушать бы чего. Пробовал рыб ловить – не вышло. Нашёл на дне чёрных устриц, только панцири у моллюсков крепкие, не открыть. Пытался раскусить – чуть зубы не сломал.

– Дяденька, Царь Подонный! – взмолился котёнок. – Если нет меня в книгах морских и озёрных, в сетях ловчих, в обители утопленников, так может, пособите наверх выбраться? В угодьях ваших холодно и мокро…

Ничего не ответил Владыка вод, только пузыри из под коряги взметнулись.

– Покормите горемычного! Нето помру с голодухи!

Нет ответа. А голод кишки пуще прежнего рвёт, на рёбра наматывает.

Пригляделся Пафтутий, а под корягой что-то вздрагивает. Подошёл ближе, да это рыбья требуха, от тока воды шевелится. Пища дрянная, но другой всё одно нет. Стал аккуратно зубами отщипывать и глотать. Только вдруг дёрнулась требуха и дар речи обрела:

– Я таки не понимаю, ви что, решили впечатлить меня своими клыками? Таки да – впечатлили!

Пафнутий в ужасе отскочил в сторону.

– Говорящая требуха! Ну и чудо!

– Чудо, шо сухопутный кот разгуливает по морю аки посуху! А кишка живой речи не имеет, ибо суть неодушевлённая.

– Кто это? – растерялся Пафнутий.

– «Кто это»? Будете спрашивать у своей жены, когда она подарит вам первенца. Но насколько я вас узнал за эти несколько секунд, праздника у вас не случится.

Котёнок подошёл ближе, принюхался.

– Не кидайте брови себе на лоб! – тотчас откликнулась требуха. – И не мутите ноздрями мне обзорность. Но если любопытство мешает вам жить, то я таки пойду навстречу. Меня зовут Песя, и я ёрш в полном расцвете сил.

– Ёрш! – обрадовался Пафнутий. Он деранул когтями щучьи внутренности и увидел рыбью голову. Голова смотрела на него большими и недовольными глазами.

– Не надо делать мне нервы, – сообщил ёрш, глядя, как облизнулся кот. – Зря запаритесь. Смотрящий объявил мне, что в посмертном списке меня нет. А значит, сегодня съесть меня не получится.

– Так и меня нет, – плотоядно усмехнулся кот. – Получается, от голода я не умру!

С этими словами Пафнутий бросился на Песю.

– Вы шо, ополоумели?! – только и успел крикнуть ёрш.

Голод истребил в хищнике привычную кошачью осторожность. Он рвал рыбину клыками и жадно глотал не жуя! От несчастного Песи оставался лишь хвостик, когда кот неожиданно почувствовал боль в горле, дыхание перехватило. На морде застыли ужас и недоумение.

* * *

Смерть Моисеевич, хоть и трудоголик, каких поискать, время от времени страсть как любил поошиваться в предбаннике у шефа. В смысле, в приёмной. Тянуло его сюда, как полосатую муху на нектар. И всему виной двусмыслие неопределённости, возникающее в мозгу при виде Лизаветы – секретарши Подонного Царя. Кто-то из смертных задумывался о полноте полупустых стаканов, а разводящего беспокоил вопрос – коротка ли юбка, или, наоборот, длинны ли ноги. Вот и сегодня философские размышления, одна другой бесстыдней, водили хороводы в голове, напрочь отключив все инстинкты, кроме основного.

– С чем пожаловали, Смерть Моисеевич?

– С докладом, если вы таки не против, Вашество. Вот, принёс список тех, кто сменил светлое будущее на светлую память, – Моисеевич, не переставая коситься в сторону Лизаветы, протянул начальству список на двух листках.

Подонный прочёл внимательно, кивнул.

– Как всегда без сучка и задоринки. Только… Лизавета, душа моя, где тот документик?

Секретарша, под дружный «ох» начальствующих персон встала, двумя пальчиками взяла со стола листочек и, плавно покачивая бёдрами, подошла к мужчинам.

– Вот, подшей к списку и можешь с нарочным в главк отправить.

Разводящий бросил мимолётный взгляд на документ, потом посмотрел внимательней. Всего два имени. Пафнутий и Песя… Последнее показалось знакомым. А! Ну, конечно! ёршонок, который права качал.

– Тю! Мне эта физия в пейсах сегодня встречалась, кстати. Его же не было в списке?

– Не было, а сейчас есть. Мы тут, во время… гхм… совещания потеряли листочек.

Лизавета потупила глазки и хихикнула.

– Ой-вей… Я же ими не занимался, Вашество.

– Я сам занялся, Моисеич. Задавил, короче, одним опоздуном другого. Случайно подавился, так сказать. Ты давай, быстрее нарочного вызывай. Наверху, поди, заждались.

Татьяна Осипова «РАБЫ ИЛЛЮЗИЙ»

Иллюстрация Григория Родственникова

– Посмотрю на тебя, и с меня толку не будет, – махнул рукой седой старичок. Взобрался на камень, свесил худые ножки, болтая ими туда-сюда. – Из каких мест ты, малахольный? Одёжа у тебя с прорехами на коленках, лохмы не чёсаны, кольцо в ноздре. Откель взялся такой?

– Из гостевого домика «Отдых у Лауры», – вздохнуло лохматое существо. Само оно ростом с кошку, ручонки, правда, с большими кулачками. Ножки коротенькие, но размер ноги для его роста большеват. Старичок разглядывал пришельца и вздыхал. Спросил: «Как звать тебя, чудо»? А чудо ответило:

– Кузя.

– Хм, Кузя. И откуда ты такой?

– Из Кудепсты, – ответило существо, шаркнув ножкой. – На работе что-то замкнуло, и я оказался здесь.

– М-да, – старичок почесал седую бородку. – Кудепста – это планета такая?

– Нет, – помотал головой Кузя. – Планета-то Земля. Район в Сочи такой. А почему спрашиваешь?

Хозяин камня и окрестной пустоши рассмеялся. Хохотал всё громче и не мог остановиться, даже за живот схватился.

– Ой, не могу, хи-хи-хи, – показал пальцем на Кузю и снова ударился в смех. – Значит, ты инопланетянин с Кудепсты? А ещё и с Сочи?! У-ха-ха. Ну ты даёшь!

– Хто? Я? – непонимающе спросил Кузя. – Я не планетянин, я домовой. Чё обзываешься?

– Тёмная ты личность, я бы сказал загадочная, – немного успокоившись, махнул сухонькой ручкой старичок. – Забыл представиться, Варфоломей. Я тоже домовым был на Земле, правда, давненько. Из Костромы я, малой. А что в мире делается? И как там дела обстоят? Уже сто лет на этом пыльном Марсе чалюсь.

– Да дела не особо, – почесал макушку Кузя. – За сто лет столько всего наворотили – войны, голод, бедность и разврат. А ещё технический прогресс шагает семимильными шагами.

– Ничего не меняется, – махнул рукой пожилой домовой. – Двадцатый век также начинался.

– А кто этот бардак разгребает, спрашивается? – продолжал Кузя. – Конечно, мы домовые. – Вздохнул, взобрался на соседний камень и, свесив ножки в модных кроссовках, мечтательно посмотрел в сторону горизонта. – Может Марс – это рай для домовых?

– С чего это ты так решил? – прищурился Варфоломей. – Здесь, конечно, спокойнее, но и своих проблем хватает. Особенно, – он понизил голос до шёпота, – когда марсиане, которых вроде бы и нет, устраивают пляски вокруг костров.

– Костров? – переспросил Кузя, и Варфоломей кивнул.

– Я как прибыл сюда, тоже поначалу растерялся, прям как ты, – он хихикнул и скрестил руки на груди. – Эх, давно это было. Сижу у себя дома, хозяйка пироги печёт, кошак дрыхнет, пригрелся у печки, дети малые снуют туда-сюда. И вдруг вспышка какая-то за окном. Думал, гроза началась, а это оказывается – переход открылся на Марс. Я, дурак, выскочил во двор, кошак за мной. – Разговор прервало мяуканье непонятно откуда появившегося чёрного кота. – О, Дермидонт, ты здесь?

– Чё новенький прибыл? – бархатным басом поинтересовался кот.

– Ага, – вздохнул Кузя. – А я решил посмотреть, как хозяин на компе играет…

– Это что за балалайка такая? – полюбопытствовал Варфоломей.

– Ну, как тебе это объяснить, – с важным видом проговорил домовёнок, почесал подбородок. – Это машина такая, в которой картинки всякие движутся, и люди общаются друг с другом…

– А колёса есть? – прервал его старичок.

– Какие колёса? – не понял Кузя. – Есть всякие платы, процессоры, микросхемы, кнопки, провода…

– Ой, не продолжай, – махнул рукой Варфоломей. – Видимо, прогресс за сто лет всё-таки сделал своё дело.

– Ага, – усмехнулся домовёнок. – Сделал из человека обезьяну.

– Как это?

– Ну, если раньше люди мечтали о всяком возвышенном, например, о путешествиях во времени, полётах в космос. Желали научиться летать как птицы, перемещаться в пространстве. Теперь их охватило желание, ничего не делая, стать известными и богатыми.

– Ты что книжек начитался, олух? – захихикал Варфоломей. – Разве раньше люди не хотели по щучьему велению исполнять желания.

– Есть такое, – вздохнул Кузя. – Всё шло к прекрасному светлому будущему, а закончилось погружением в интернет и нейросети.

– А что это за звери?

– Ой, и не объяснить сразу, – вздохнул Кузя. – Прогресс поглотил планету. Сеть она и есть сеть, и люди, как мухи в этой паутине, ножками дрыгают, смеются, потому что сеть щекочет, а иной раз и страшно им, вдруг придёт большой и страшный паук. Хотя, – он смерил взглядом старичка, – тебе, возможно, на сегодняшней Земле и понравилось бы – новые ощущения. Вот только грустно.

– Отчего же? – на этот раз в разговор вступил кот Дермидонт.

– Мечты к звёздам скатились до маленькой коробочки, глядя в которую люди от мала до велика, исполняют свои желания, не задумываясь, что просто так ничего не бывает на свете. Искусственный мир не даст настоящих чувств.

– Какой же ты сентиментальный, – Варфоломей слез с камня и махнул рукой, со словами, – идём за мной. Я тебе марсиан покажу. Те ещё чудики.

Кузя спрыгнул на красную каменистую почву и поплёлся за старичком домовым. Дермидонт увязался за ними, ворча, что рыбы здесь нет, один корм сухой из марсианских сверчков.

Притаившись за валунами, наблюдатели слились с местным пейзажем. Что-что, а маскироваться домовые умели. Даже кот улёгся на нагретых солнцем камнях и сделался похожим на тень. Долго ждать не пришлось. Вскоре из расщелины появилась процессия существ, похожих на людей.

– Они называют себя, юзы, – шепнул в самое ухо Кузе Варфоломей. – У каждого в ладони, словно приклеенная, блестящая пластина. Смотрят туда, а не под ноги. Гляди, – он чуть не покатился со смеху, тыча пальцем сторону столкнувшихся и упавших на песок марсиан, – смотрят в свои штуки и под ногами ничего не замечают. Вот дураки.

Кузя видел, как юзы вышли на небольшое плато, развели костёр и расселись кружком. Двое вышли на середину, рядом с кострищем и давай мутузить друг друга. Один длинной рукой залепил другому пощёчину, тот ответил затрещиной. Марсиане, держа в руках пластины, очень напоминали Кузе людей, которые также любили снимать на смартфоны разные события – драки, катастрофы и смешные моменты из жизни друг друга.

После драки, победивший юз поставил ногу на грудь побеждённого сородича и стал фотографировать себя на фоне поверженного. Кузя понял, что эти пластины в руках марсиан – подобие земных мобильных устройств. «Как странно, словно оказался дома, – размышлял домовёнок, – юзы и люди похожи, и почему Варфоломей не замечал этого?»

– Гляди, это ещё не всё, – проворковал старик.

После победы над противником, победитель, вытащил из-за пояса какой-то предмет, оказавшийся оружием. Он прикончил поверженного соперника без зазрения совести, а весёлые товарищи кивали ему и продолжали поднимать блестящие экраны. Кузя не стал досматривать шоу, оно ему стало противно.

Когда от соплеменника остались одни косточки, марсиане начали махать руками и показывать в сторону солнца. По их возгласам можно было понять, что они восхищаются закатом, который вот-вот начнётся, освещая багровым блеском кровавую лужу – останки их бывшего товарища. Некоторые юзы обнимались, другие совершали странные прыжки, третьи… Третьи занимались непотребством, как заметил про себя Кузя, ощущая, как покраснели его щёчки. Они снимали друг друга и, казалось, не могли остановиться. Их поведение напоминало одержимость, и лишь с наступлением сумерек, существа успокоились и вернулись к расщелине. Скрылись там.

Кузя поёжился, не знал, что на Марсе с заходом солнца становилось очень холодно.

– Идём, – махнул ему Варфоломей. – И вот последние тридцать лет, эти чудики, как помешанные, копошатся, хотя сами же планету и угробили.

– Интересно как? – спросил Кузя, замедлив шаг.

– Кто-то просто решил запечатлеть на эти блестящие экранчики катастрофу всемирного масштаба. Увлеклись… Кнопки не те нажали и ба-бах! Эти юзы вечно думали о том, как стать знаменитыми, и это тщеславие до сих пор убивает их. Деградируют, но неизменно молятся своему богу Прогрессу изо дня в день. Там за красными холмами разрушенный космический корабль – идол их честолюбию и сумасшествию.

Пошёл крупный снег. Кузя смотрел в марсианское небо и плёлся за стариком и котом. До убежища Варфоломея шли недолго. Оказавшись внутри пещеры сухой и тёплой, Кузя обрадовался уюту и запаху вкусной еды. В углу русская печь, посредине стол и всевозможная утварь.

– Чем богаты, тем и рады, – промяукал Дермидонт. – Втроём веселее пережить этих сумасшедших марсиан. И колдовать мы, к счастью, не разучились.

– Что зря болтать, – крикнул Варфоломей, – выходи честной народ, у нас гость из Кудепсты.

Из щелей, да из тёмных закоулков пещеры выпрыгивали домовые всех мастей. Сто лет на Марсе, без права переписки – это вам ни хухры-мухры. Сородичи радостно обнимали и щекотали Кузю, расспрашивали, как дела на прекрасной планете Земля и как здорово было бы туда вернуться, но никто не знал, как это сделать. Домовёнок даже засмущался, а в голове роились мысли, что и на красной планете раньше юзы были другими, пока не «купились» на сказку о техническом прогрессе.

Ольга Гугнина «ОРЕШКИ ДЛЯ ОЛЕСЬКИ. ТЧК»

Иллюстрация Григория Родственникова

– Стыд и позор. Позор и стыд!

Олеська бормотала себе под нос всю дорогу. Это же надо было так опозориться: побежала за автобусом, поскользнулась и, изобразив полёт шмеля над вереском в лунную ночь, просто шмякнулась в лужу.

И хорошо бы без свидетелей, но, увы, её пируэты не остались незамеченными для полной остановки людей.

– Ни фига себе!

– Во даёт!

– Бесстыжая!

– Мама, я тоже хочу, как тётя!

Тётя так не хотела, тётя хотела домой поужинать, принять ванну и завалиться спать. Но, лёжа в луже, созданной мартовской погодой, тётя, глядя в небо, захотела выпить.

Уже в магазине, стоя на кассе, продолжала слушать, как её обсуждают.

– Алкашка!

– Такая молодая!

– Допилась и валялась в луже!

– Фуу!

– Мама, тёте нужен памперс!

Ыыыыы. Тёте нужен телепорт и свинтить отсюда.

Дома оказалось, что вино так себе. Настроение скатилось ниже плинтуса. Да ещё и морозить начало.

Градусник отыскался в шкафу в коробке с пуговицами.

Тридцать восемь и девять.

Зашибись.

– Сейчас я тебе порошочек разведу. Себе, тебе, себе всё-таки, иыык. Ой!

Лекарство выпито, начальнику отправлено СМС с текстом:

«Я забылело. Тчк».

А теперь можно и поспать. И, прихватив недопитую бутылку, бодро шатаясь, пошагала в спальню.

И как говорится, «чих» подкрался незаметно.

– Хоть бы обои не попадали, – мелькнула мысль и исчезла.

– Будь здорова!

Олеся от неожиданности выронила бутылку. И та, видимо, упала на кого-то. Потому как снизу сначала удивились матом, а потом им же и обрадовались, увидев, что упало.

Пришлось включить свет. И с какого-то перепуга обнаружить вместо спальни с кроватью, комодом и креслом лес. Хороший такой лес, еловый. Мохнатые лапы свисали до самой земли. Где-то высоко светило солнце, просачиваясь сквозь иголки. И до одури пахло хвоей.

На пеньке с бутылкой вина сидела белочка.

– Это мне?

– Тебе. Нам то есть.

– Пить будем?

– Будем!

– Тогда заходи, чего стоишь, как неродная?

И, усадив Олеську на пенёк, белка притащила откуда-то низенький столик.

Из неизвестности появились маринованные грибочки.

На недоуменный взгляд рыжая ответила гордо:

– Сама солила. Вот этими лапками, – и достала корзину с орешками, блюдо с яблоками и, напоследок, рюмки размером с напёрсток.

– Давай, за встречу.

А потом ещё раз пять за встречу.

Пару раз за погоду, раз восемь за то, чтобы март исчез из списка месяцев, за бывших раза два, и один раз, но стоя, за родителей.

– Ты меня уважаешь? – Хвостатая уже сидела в корзине с орехами, свесив хвост и задние лапы.

– И ещё раз за уважение.

Ну а после такого, как не сфоткаться на память.

– Я счас, быыыстро. Жди.

Телефон никак не хотел доставаться из кармана куртки, всячески сопротивлялся и так и норовил выскользнуть из рук.

– И выставлю в соцсети с подписью: «Я и моя белка». А ты зачем свет выключила?

Мягкий свет плафона озарил обычную спальню с кроватью, комодом и креслом.

И напрасно она ещё полчаса щёлкала выключателем.

А так как под кровать пылесос редко заглядывает в гости, корзинку с орешками Олеська найдёт не скоро.

Григорий Родственников, Дионисий Козлов «ЖМЫХ И ПУПЕЛЬ»

Иллюстрация Григория Родственникова

Жёлтая конопатая Луна запуталась в ветвях деревьев и безвольно повисла.

– Околела? – предположил Жмых и усмехнулся.

Пупель поглядел в тёмное, моросящее дождевой пылью небо и ответил:

– Жива. Если бы околела – побледнела. А она вона как пылает, аж глазам больно.

– Покурить охота, – пожаловался Жмых.

– Покури, – одобрил Пупель.

Жмых выудил из кармана смятый пожелтевший окурок и толкнул приятеля в бок:

– Дай спички!

– Нету.

– Плохо, – сокрушённо покачал головой Жмых. – Баб нету, бухла – нету, спичек, и тех – нету.

По освещённой фонарями дорожке навстречу им шёл бегемот. Толстый, важный, в очках. Под мышкой стопка газет и журналов. Заметив сидящих на скамейке незнакомцев, бегемот замешкался, замедлил шаг, но, поборов страх, смело двинулся дальше.

– Во! – обрадовался Жмых. – Сейчас я у этого жирдяя спички стребую.

Он вразвалочку подошёл к прохожему и преградил ему дорогу.

– Слышь, бегемот! Дай спички!

Маленькие глазки под толстыми стёклами очков испуганно забегали, но толстяк, подавив приступ паники, с достоинством ответил:

– Во-первых, я не бегемот, а гиппопотам. Во-вторых, я не курю и вам не советую. В-третьих, если вы совершите в отношении меня противоправные действия – я позову полицию.

– Во-первых, во-вторых! – передразнил его Жмых противным голосом и рявкнул: – Слушай меня, чмо на коротких ножках! Во-первых, мне плевать на твоё погоняло! – он смачно шлёпнул очкарика промеж крохотных ушек. – Во-вторых, я не спрашивал, куришь ты или нет! – Снова шлепок. – В-третьих, я здесь сам полиция, Госдума и Президент!

После третьего шлепка, бегемот упал на землю, раскинув лапы в стороны. Жмых постоял над ним и, видя, что тот не шевелится, равнодушно подумал: «сдох, что ли?» Он собрал рассыпанную вокруг толстяка прессу и отнёс приятелю: