Одиссей. Герои. Скитальцы

– Что ты Атрид злой сегодня такой, чем-то опять недоволен, чего еще ты желаешь? Медью и золотом наполнен шатер твой в отличие от наших нищих палаток, и много в нем женщин прекрасных, пленниц самых красивых, которых тебе мы, ахейцы, первому выбрать всегда право предоставляем, когда неприятельские города разоряем. Золота жаждешь еще, чтоб его кто-нибудь из знатных троянцев, доставил, как выкуп за плененного сына? Иль больше желаешь получить женщину новую, чтоб с ней наслаждаться любовью в своем пышном шатре? Но, одумайся, вспомни, что мы тебя выбрали верховным правителем нашим! Это значит, что ты не только право имеешь лучшие трофеи себе забирать, но должен еще и заботиться о нашем благе, а не вовлекать в тяжкие беды нас постоянно. Вот совсем недавно ты приказал нам домой возвращаться, а теперь с Итакийцем говорите воевать всем до полной победы. Мы что безропотные игрушки у тебя с хитрецом Одиссеем? Многие ведут себя, как жалкие трусы, не могут постоять за себя! Я же предлагаю ехать всем нам домой на судах быстроходных, а Атриду с Лаэртидом предоставить наслаждаться здесь чужими наградами. Пусть увидят цари, есть ли какая-нибудь от нас, ахейцев простых, им польза, иль нет.

Так говорил, оскорбляя царей и владыку всех ахейских народов, буйно наглый Терсит, но тут не выдержал Одиссей и к нему устремился, гневным взглядом исподлобья окинул его, и голосом суровым стал выговаривать:

– Пустоголовый ты болтун, Терсит, хоть и громко орешь на собраньях! Смолкни сейчас же, и не смей здесь нашего главного скиптроносца порочить! Смертного, хуже тебя, полагаю я, нет во всей нашей доблестной рати! Не смей трепать языком про царей на собраньях, их поносить всенародно и о бегстве помалкивай лучше! Здесь ты владыку всех наших народов, Атреева сына, злобно поносишь за то, что мы ему слишком уж много из добычи даем. За это его ты бесчестишь? Но говорю я тебе, и слова мои сбудутся точно: если услышу еще хоть раз, что снова нагло дерзишь ты, как нынче, – пусть на себе головы мои плечи не держат, пусть я от этого дня не зовусь отцом Телемаха, если не сорву с тебя всей одежды. Без плаща и хитона тебя я оставлю и без повязки, которой ты срам прикрываешь, и, позорно избив, в чем мать родила, тебя я отправлю к сточным канавам вычищать нечистоты!

Терсит, видно надеясь на поддержку народа, открыл было рот, чтоб с Одиссеем ругаться, но тот от слов решил перейти к действиям: скипетром, взятым на время у Агамемнона, Терсита по хребту и плечам Итакиец несколько раз сильно ударил. Весь сжался Терсит, по грязным щекам покатились обильные слезы; вздулись кровавые синяки полосами на спине от ударов скипетра золотого. И грохнулся он на место в испуге, корчась от боли и, тупо в землю уставившись, утирал себе горькие слезы.

Тут прояснились хмурые лица ахейцев, и вдруг все рассмеялись над ним, и, весело поглядывая один на другого, так заверещали ахейцы:

– Хоть много доблестных дел часто наш Одиссей совершает, делая на советах хорошие предложения или на поле боя мужественно побуждая сражаться, ныне, однако, он подвиг свершил изо всех величайший: буйного он крикуна хорошо обуздал красноречье! Впредь уж наверно навек подстрекать перестанет Терсита спесивое сердце на царей оскорбления сыпать!

Так говорили все в многолюдной толпе, включая племянника Терсита могучего Диомеда, Тидеева сына.

44. После речи сына Лаэрта ахейцы решают воевать

Одиссей со скипетром царским над огромной толпой возвышался. Совоокая рядом с ним стала дева Афина, вестника Агамемнона Талфибия образ приняв. Богиня могучеотцовная народ голосисто призывала к молчанью, чтобы и в близких рядах, и в далеких ахейские мужи слышали речи царя итакийского и постигнуть могли бы разумность его советов.

И вот, благих намерений полный, Лаэртид поднял руку и в наступившей тишине не стал, как обычно, витийствовать перед народом, а сказал просто, чтоб всем было понятно:

– Ахейцы! Друзья мои милые! Ныне девять уж лет, как пребываем мы здесь. Поэтому не могу я вас упрекать, что близ своих судов крутобоких сильно вы истомились. Да, не годится медлить так долго в войне, но и без победы нам домой возвращаться – позорно. Потерпите ж, товарищи мои милые, подождите еще немного, и мы все узнаем, верно ли наш превосходный гадатель Калхас нам предсказал, что обязательно будет взят Илион на десятом году кровавых сражений. Так останемся все здесь до полной победы, пока не разрушим приамовой Трои! Ведь ждать этого, как вещал знаменитый наш прорицатель, уж совсем недолго осталось!

Лишь только закончил Итакиец свою страстную речь, как завопили громко в ответ аргивяне, и страшным откликнулись гулом корабли и вся окрестность на эти всеобщие крики, слившиеся в вопль единый. Бесспорной разумностью речи своей всех восхитил Одиссей. Тут пред собранием с места поднялся Нестор, далеко не молодой, но по-прежнему бодрый наездник Геренский. Старик погладил левой рукой редкую белую бороду, потом почесал большущую лысину, окруженную жидкими седыми волосами, и начал вещать, все более сам возбуждаясь:

– Нет, ахейцы! Не следует нам домой возвращаться, пока не узнаем, ложно ль нам дал обещанье Зевс -Эгиох иль не ложно, что мы разрушим крепкостенную Трою. Я ж, как многоопытный человек, поживший не мало, решительно утверждаю, что неизбежный успех предрек нам Кронид в тот день, когда на быстрых своих кораблях в Илион отплывали ахейские рати, ужасными несчастьями и смертью троянцам грозя: молнию справа метнул он и этим верное знаменье дал нам. Да не захочет никто из ахейцев домой воротиться, покуда троянской жены после победы не обнимет на ложе, и не получит свою законную долю в богатом трофее. Если же кто-либо слишком сильно желает домой воротиться, пусть только к своему кораблю прикоснется, и прежде других, малодушный, найдет себе верную смерть и позорную гибель!

Мудрому Нестору и хитроумному Одиссею с нескрываемой радостью сказал Агамемнон:

– Старец Геренский и ты Лаэртид многоумный разумностью речи вы двое всех ахейцев всегда превосходите!! О, если десять таких у меня средь ахейцев советников было, – скоро пред нами поникнул бы город Приама и в прах обратился, до основания разрушенный нами! Друзья, давайте ж забудем, что я, испытывая крепость вашего духа, призывал вас в милую землю родную бежать с кораблями немедля. Вы испытание выдержали достойно и давайте затеем большое сраженье. Все наши помыслы теперь – только о битве! Будем и завтра весь день биться мы в сече ужасной. Даже малого отдыха в битве не позволим себе! Разве что ночи неизбежный приход оторвет нас от битвы. Пот пусть струится по груди каждого копьеборца, рука его на копье изнеможет, вспотеет конь, утомленный под крепкой своей колесницей!.. Если ж замечу кого, кто вдали от сражения отсидеться захочет, – нигде уже после в стане ахейском ему от неотвратимого наказания не укрыться!

Так Агамемнон вдохновенно сказал, грозно сверкая выпученными глазами из-под сросшихся кустистых бровей, и громко в ответ заорали ахейцы так, что воздух содрогнулся от их мощного крика. С шумом таким у крутых берегов под яростными порывами ветра разбиваются катящиеся волны о прибрежные камни и скалы, и нет им покоя; гоняют их туда и сюда свирепые ветры.

Тут опят встал Одиссей и со светлой улыбкой обратился к народу:

– Давайте ж друзья сначала подкрепимся черной похлебкой и хлебом, а также утолим жажду искрометным вином: ведь от них человеку и здоровье, и храбрость. Без пищи даже самый доблестный воин не в силах долго сражаться с врагами. Тот же, кто силы свои укрепил пусть даже скромным обедом, весь день с врагами может непрерывно сражаться, ибо его сердце отважно, и усталости члены не знают.

Встали ахейцы и толпами устремились обедать, рассеиваясь между многочисленными судами. Вскоре дым костров повсюду заклубился над станом – спешили ахейцы обедать.

45. Одиссей становится самым доверенным советником Агамемнона

После смерти Паламеда Агамемнон все больше и больше нуждался в советах Одиссея, а после того, как Лаэртид не дал ахейцам разбежаться к своим кораблям и избил Терсита он стал Атриду совершенно необходим.

Когда Приамид Александр, наконец, решился один на один с Менелаем за общую супругу сразиться так, чтобы с победителем осталась Елена вместе с богатствами всеми, которые она в Спарте взяла, обрадованный Одиссей принял самое активное участие в подготовке поединка.

Сначала владыка мужей Агамемнон о чем-то долго совещался с Одиссеем. В это время барашков для клятвенной жертвы славные вестники к ним подвели и багряного смесили вина в кратере, и водой им полили на руки из серебряного кувшина. Вытащил после того Агамемнон свой нож, острый, висящий всегда рядом с ножнами меча, волосы срезал с голов у ягнят; и два глашатая тут же разделили их между избранными троянами и ахейцами. Руки мощные к небу воздев, воззвал усердно к богам Агамемнон:

– Зевс, всемогущий, безраздельно на высокой Иде царящий, славнейший, великий! Гелиос лучезарный, видящий все, реки, земля и подземные боги, которые мстят страшно людям, нарушившим клятву! Будьте свидетели нам и охраняйте наши священные клятвы! Если поразит Александр в поединке царя Менелая, пусть у себя он оставит Елену с богатствами всеми, мы ж от троянской земли обратно домой отплывем на наших кораблях мореходных. Если ж в бою Александра убьет Менелай русокудрый, пусть тогда возвратят нам троянцы и его жену, и похищенные все из Спарты богатства…

Только закончил свою речь Агамемнон, как Одиссей опять настойчиво что-то стал ему говорить, махая руками, и Атрид, спохватившись громогласно добавил:

– Пусть так же нам пеню заплатит Приам, какую прилично, так, чтобы память о ней и у грядущих потомков осталась. Если ж падет Александр, а Приам с сыновьями отрекутся от выплаты дани, здесь мы все останемся и будем упорно сражаться и дальше, пока не добьемся окончательной полной победы.

Так молвил владыка ахейских народов и горла обоих ягнят одно за другим перерезал ножа своего губительной медью, и содрогающихся перед смертью овец положил он по очереди на многострадальную землю.

Гектор с вездесущим сыном Лаэрта место для единоборства на узкой полоске поля между обеими ратями тут же отмерили, После же, бросив жребии в медный шлем, решили их так сотрясать, чтобы только древняя богиня случая Тюхе решила, кто из противников первый копье свое медное бросит.

Враждующие народы истово молились бессмертным, руки к небу вздымая. Так не один боец восклицал и в стройных ахейских рядах, и в доблестных ратях троянских:

– Зевс, наш общий родитель, всемогущий, великий! Кто всех наших бед и несчастий виновник, дай ты ему, пораженному насмерть, поскорее в мрачное жилище Аида сойти, нам же дай меж собой подтвердить священные клятвы и будущий мир!

Долго тряс Гектор два жребия в шлеме, взор своих черных блестящих глаз в сторону отвратив, и потом предоставил вытащить жребий Одиссею. Лаэртид взгляд свой потупил, как бы рассматривая что-то вдалеке от шлема со жребиями, и в нерешительности пошевелил ушами. Не было в глазах Одиссея обычной хитринки, видно было, что не знал он как вытащить жребий Менелая, чтобы тот копье метнул первым. Наконец, царь скалистой Итаки решился, и уши его замерли неподвижно. Сунув руку в шлем, он вытащил жребий Париса и с досадой воскликнул:

– Что ж тут поделать, бог или случай слепой туда и сюда все время с нами играют. Тут вроде ты тонешь, и нет никакого спасенья, но, глядишь – вдруг вынырнул там и ты уже победитель, и Могучая Судьба над любым нашим расчетом глумится. Случай бывает очень силен, но всегда переменчив. Посмотрим, что дальше он нам приготовил.

Поза Одиссея была полна достоинства, но без всякого величия и высокомерия. Все воины в ратях троян и ахейцев уселись рядами, где каждый коней оставил своих, оружие и боевые доспехи.

Народы стали в нетерпении ждать поединка, который закончился явной победой Менелая, он уже тащил за шлем не сопротивляющегося Александра легко, как ребенка, к шеренгам ахейцев. Однако тут Афродита вмешалась и подвязь из кожи быка порвала так, что шлем лишь один остался в могучей руке Менелая. Фиалковенчанная богиня, накрыв, словно облаком темным, своим Пестроузорным Поясом Александра, с поля боя его по воздуху унесла в царский чертог. Всем показалось, что Париса подхватил вихрь ураганный и куда-то понес, и многие догадались, что в схватку Париса и Менелая вмешалось какое-то божество.

Атрид опять посовещался с сыном Лаэрта и после этого так, чтоб слышали его обе рати, возвестил громогласно:

– Слух преклоните, трояне, дарданцы и рати союзные с ними! Видели все торжество в поединке нашего доблестного Менелая над вашим красавцем Парисом. Он, как бесчувственный труп вашего царевича волочил, пока ветром его куда-то не сдуло. Поэтому, как договаривались мы и клялись, вы аргивянку Елену со всеми богатствами, увезенными ею из Спарты, теперь выдайте нам, заплатите и достойную пени, такую, чтобы из памяти она и у дальних потомков не стерлась.

Однако троянцы нарушили священный оркой (клятву), когда искусный лучник Пандар по коварному наущенью Афины ранил стрелой Менелая. И опять на поле боя сошлись враждебные рати. Сшиблись и кожи щитов, и копья, и руки воинов в медных доспехах. Сталкивались щиты со щитами и копьями, звенели мечи, всюду грохот и звон раздавался ужасный.

46. Одиссей последним встает на жребии на поединок с Гектором

По совету своего младшего брата Гелена шлемоблещущий Гектор, став посередине между тех и других народов, обратился ко всем с пламенной речью:

– Внемлите мне, верные священной Трои сыны и так же доблестные ахейцы в красивых доспехах! Слушайте то, что в груди меня сердце сказать сейчас побуждает! Да, клятву мы, защитники Илиона, не сдержали, ее выполнить нам таинственный Рок не позволил, наслав на Пандара затмение. Впрочем, теперь говорить о том поздно, да и Пандар уже мертв. Сейчас надо думать о настоящем. Ведь Кронид, замышляя несчастья, готовит всем нам новые битвы, покуда либо возьмете вы наш крепкобашенный город, либо погибнете сами близ ваших судов мореходных. Сейчас же на поединок я вызываю. В ваших рядах есть герои храбрейшие и без Ахилла. И среди них наверняка найдутся такие, кто давно желает сразиться со мной, вот я им и предлагаю желанную такую возможность. Так пусть любой из вас выйдет вперед и вступит со мною в единоборство. Так же я предлагаю, и пусть нам свидетелем будет Зевс Молниевержец: если противник сразит меня своей заостренною медью, пусть снимет доспехи и снесет к кораблю своему крутобокому, тело ж мое пусть домой возвратит, чтоб имели возможность его огню приобщить родные мои и троянцы с троянками. Если же славу мне даст Дальновержец противника свергнуть, – сняв доспехи с него, отнесу их в священную Трою и в храме метателя стрел Аполлона повешу, тело ж назад возвращу, а ваш стан корабельный. Пусть похоронят его длинноволосые мужи ахейцы, на берегу Геллеспонта широкого холм пусть ему там насыплют высокий. Некогда кто-нибудь скажет из дальних потомков, по спокойному морю проплывая на корабле мореходном: Воина это могила, умершего в давнее время; доблестный, был умерщвлен он блистательным Гектором в битве. Будут люди так говорить, и слава моя никогда не погибнет.

В глубоком молчании сидели ахейцы, застигнутые неожиданным предложением. Вызов все стыдились отвергнуть, однако и принять многие ужасались, но не все. Первым встал Менелай и, укоризненно глядя на всех, молча в блестящие начал одеваться доспехи.

Агамемнон начал отговаривать брата, но Нестор тут встал, совсем Гектору не соперник: плечи узкие, рост не высокий, но главное – от старости одряхлевший. С укором таким к собравшимся вокруг Агамемнона вождям пилосский царь необычно кратко так обратился:

– Великая скорбь нисходит на землю Эллады! Если б я так был молод и прежнею силой владел бы, скоро достойного противника в моем лице встретил бы себе шлемоблещущий Гектор! Средь вас же, ахейцев знатнейших и не старых годами, сердцем никто, как я вижу, не пылает противником Гектору выйти на поединок…

Как только начал ахейцев укорять знаменитый седовласый старик из Пилоса, славного белыми и мелкими, словно просеянная мука, редкими своими песками, так сразу же все изменилось. Сразу девять героев почти одновременно поднялись. Заметив шевеленье Диомеда, первым вскочил владыка мужей Агамемнон; следом за ним поднялся и Тидид многомощный. Потом одновременно встали оба Аякса, один был великан настоящий, а второй, хоть ростом и плечами не вышел, но опасен был, как змея. Следом за Аяксами поднялся престарелый Идоменей и его сотоварищ, вождь Мерион. Этим вослед встали Еврипил, сын Андремона и Фоант, и самым последним – Одиссей хитроумный.

Лаэртид, потупил глаза и собирался что-то сказать вождям и советникам ахейского войска, но Нестор, мудрый старец пилосский, опять обратился ко всем пожелавшим сразиться с сыном старшим Приама такой с речью:

– Ну вот, это дело другое, однако на словах не спорьте герои. Бросьте-ка лучше жребий, и кому выпадет он, того, значит, Могучая желает Судьба. И путь тогда выступит он и на пользу всем нам ахейцам, и на славу себе самому, если целым сможет вернуться из этой погибельной схватки.

Стал трясти собранные жребии в шлеме Атрида сам Нестор, пока не вылетел тот, которого все с нетерпением ждали. Вздох облегчения промчался среди окружавших старшего Атрида вождей – как все больше всего и желали выпал жребий Большого Аякса. Лишь один Одиссей, как будто, был не доволен и, ни на кого не глядя, он мрачно сказал:

– Когда все начали вставать, я задержался потому, что сразу понял, что дело жребий будет решать, а удача мне всегда изменяет. Надо было мне сразу после Менелая встать…

Медленно так говорил Одиссей, явно чего-то ожидавший. Тут Теламоний вскричал:

– Мой это жребий, друзья! Всем сердцем я рад и доволен! Уверен, что верх одержу над Гектором я, хоть он и боится среди нас одного брата моего Ахиллеса.

47. Одиссей в составе посольства идет к Ахиллесу

Между тем Кронид запретил богам участвовать в битвах, а сам стал даровать одну за другой победу троянцам, выполняя обещание Нереиде Фетиде добыть почесть и славу ее кратковечному сыну. Без участия в битвах Ахилла, гневавшегося на Агамемнона, отобравшего у него Брисеиду и обиженного на вождей, промолчавших при его ссоре с Атридом, троянцы осмелели и стали сражаться не только на равнине, но и у самой стены, сделанной ахейцами для защиты своего стана и кораблей. Положение эллинов стало настолько тяжелым, что Агамемнон даже призвал опять всех по домам разбежаться, но его устыдил Тидид Диомед, а пилосский старец предложил попробовать смягчить гнев Ахиллеса и сделать это, прежде всего милыми сердцу дарами и, конечно, ласковой, дружеской речью.

Нестор предложил направить к Ахиллу посольство в составе его наставника и старого друга Феникса, двоюродного брата Аякса Теламонида и, конечно же, многоумного Итакийца, очень искусного в речах хитроумных, как свой прадед, хоть и нет у него примиряющего кадуцея Гермеса.

Агамемнон одобрил предложение Нелеида и перечислил множество ценных даров, которые он был готов прямо сейчас дать сыну богини. Это – золота 10 талантов и 20 лоханей блестящих, 7 на огне не бывавших треножников, 12 пышногривых коней, 7 жен, знающих женское дело и 7 лесбиянок, побеждавших на Лесбосе всех женщин божественной своей красотой, и, конечно же, отнятую Брисеиду. Подумав, Атрид сказал, что даст Ахиллу после победы над Илионом, еще дважды 12 женщин самых красивых троянских и меди с золотом целый корабль. После ж возвращения в Аргос Агамемнон обещал сыну Фетиды отдать в супруги любую из трех своих дочерей и к ней в придачу 7 не малых мессенских городов, жители которых очень богаты и разным мелким скотом, и быками.

Слова Нестора приятными всем показались. Вестники на руки им немедленно полили воду, юноши, сладким напитком кратеры наполнив до края, в кубки разлили его и всем вождям разнесли. Возлиянье царю богов все совершили и выпили сами, сколько душа пожелала; послы встали и вышли из шатра владыки народов Атрида.

Многое Нестор, наездник Геренский, вслед послам еще говорил, каждому глазом мигал и усерднее всех – Одиссею, чтоб постарались они и, особенно хитроумнейший Итакиец, убедить Ахиллеса гнев свой смягчить. «Что делать? – Спесив сын богини, но без него Трои не взять», – говорили разведенные в стороны тощие руки и седая подмигивающая голова старого Нестора.

Ахилл устроил пир для послов и после, того, как питьем и едой утолили все голод и жажду, храбрейший герой по очереди вопросительно посмотрел на пришедших послов. Тут Фениксу простодушный Аякс подмигнул. Одиссей то постигнул, видел он и то, что старый Феникс, растроганный встречей с воспитанником, не готов еще с ним говорить. Поэтому Итакиец кубок наполнил вином и сам приветствовал так Пелеида:

– Возрадуйся еще раз, милый друг Ахиллес! Я знаю, что ты меня слишком хитрым считаешь после того, как я тебя на Скиросе в женском обличье узнал, а потом случай этот с изменником Паламедом… да, и в смерти Ифигении ты, должно быть, одного меня обвиняешь? Но не время теперь мне оправдываться пред тобой, иль вспоминать то, что сейчас не самое главное. Просто поверь, что я сейчас вполне искренен и буду говорить то, что сердце меня сказать побуждает, а не то, что тебе было б приятно услышать.

48. Одиссей пытается склонить Ахилла гнев прекратить

Взгляд Итакийца стал потупленным, как бы рассматривающим что-то у себя под ногами – так бывало обычно, когда он задумывал какую-то хитрость. Однако сейчас сын Лаэрта, как бы передумав хитрить, вдруг резко двинул ушами и взглянул Ахиллесу прямо в глаза – открыто и смело – так обычно бывало, когда положение становилось совсем отчаянным и голосом твердым сказал:

– Ты правильно сказал, что очень большая в тебе возникла нужда. Прямо скажу, что положение наше очень тяжелое и стало таким после того, как ты нас одних сражаться оставил. В жутком трепете мы и сомнении, спасем ли наши суда иль погубим, если ты, Ахиллес, наконец, не оденешь доспехи. Близко совсем от судов и нашей защитной стены на ночлег улеглись троянцы и их союзники. Много огней разжигают по стану и хвалятся громко, что не сдержать их уж ничем, что утром на наши корабли они грянут. Зевс же, счастливые знаменья им подавая, нам молнии мечет, а Гектор, кичась своей силой великой, страшно свирепствует, уверенный в поддержке Кронида. Наверное сейчас, Приамид ярости полный, молится о скорейшем приходе божественной Эос. Он грозится пламенем бурным сжечь корабли и самих нас пред судами поубивать. Страшно боюсь я, чтобы этих угроз его, боги не привели в исполненье. Так встань же, Пелид, доспех нетленный одень, в руки возьми знаменитый свой Пелион и избавь жестоко теснимых ахейцев от ярости рати троянской!

Взглянув на Ахилла, Итакиец, поджав скорбно губы, тихонько подвигал ушами и уныло сказал:

– Ахилл, ведь ты обижаешься, как малый ребенок, которого родители наказали, и он готов на все, чтоб только им отомстить. Ведь из-за этого твоего детского гнева каждый день много людей погибает, с которыми ты много лет бок о бок сражался, и они никогда не воскреснут. После ведь сам же ты будешь жалеть, если откажешься теперь выйти на бой, но уже будет поздно, когда непоправимое зло совершится. Подумай же прямо сейчас, как погибельный день отвратить от данайцев. Не наставлял ли тебя, друг дорогой мой Пелей, твой родитель, в день, как из Фтии тебя отправлял к Агамемнону старец: «Сын мой, Афина и Гера дадут тебе силу и храбрость, если того пожелают; а ты горделивейший дух свой в сердце обуздывай; благожелателен будь к человеку. Уклоняйся от распри злотворной, и будут тебя еще больше все почитать аргивяне, и старые, и молодые». Так наставлял тебя родимый отец, но в безудержном гневе все позабыл ты. Хоть теперь-то гордое сердце смягчи, прекрати для всех погибельный гнев.

Тут Одиссей прямо и твердо взглянул в глаза Ахиллесу, хоть и видел, что тому не нравятся его укоризны и так продолжал говорить:

– Знаю, что тебе было б приятней услышать, как я Атрида ругаю. Могу честно сказать, что иногда он бывает и надменным, и властолюбивым, и жадным, но! Во – первых таким он не часто бывает. Во-вторых, нам его никто не назначил, выбрали его вождем всех вождей мы сами. И он, как может, старается в самом важном, делает все для общей победы, а мы должны ему подчиняться, как умеют лучшие в Элладе воины – доблестные спартанцы. Кстати, я уверен, что ты не знаешь почему Агамемнон не только не пытался предотвратить ссору с тобой, а наоборот, ее разжигал?! Ты думаешь, что ему обидно было без Хрисеиды остаться, и он решил употребить власть, чтобы взамен овладеть твоей Брисеидой! Это верно лишь отчасти. Ты забыл одно из прорицаний Калхаса, в котором тот изрек, что Троя будет взята после того, как поссорятся знатнейшие из ахейцев, а Атрид тогда вспомнил и сдерживаться по понятной причине не захотел. Сейчас же Агамемнон ради общего дела готов на все: и вину свою признает, и много достойных даров тебе даст, чтобы гнев свой забыл ты…