Одиссей. Герои. Скитальцы

Одиссей видел, что все его слова не находят отклика в душе Пелеида, но, тем не менее, торжественно перечислил все дары богатейшие, которые собирался прямо сейчас дать ему Агамемнон, а также то, что ему дадут после разрушения града Приама. Не забыл Итакиец сказать и о том, что, если захочет, то в Аргосе Ахилл сможет без выкупа жениться на любой из дочерей Агамемнона, который в придачу сам даст еще много подарков, включая целых 7 богатых городов с населеньем не малым.

– Вот сколько он тебе даст, если гневаться ты перестанешь. Если же слишком Атрид Агамемнон тебе ненавистен, и сам, и все подарки его, – пожалей хоть других ты ахейцев, которых обнаглевшие убивают троянцы без счета. Тебя, как бессмертного бога, чтить они будут, и славой покроешься ты небывалой, когда убьешь свирепого Приамида. С Гектором и Аяксы, и Диомед, и некоторые другие наши вожди готовы сразиться, но, согласно оракулу, только ты один сможешь его убить.

Отбросившему сейчас обычное свое хитроумие сыну Лаэрта в гневной речи отказал Ахиллес, много разных слов говорил он и справедливых, и спорных, а закончил речь так:

– Ахейцы сами выбрали для себя жребий такой своим молчаливым одобрением смертельно оскорбившего меня Агамемнона. Так, что возвращайтесь и всем благородным ахейцам передайте мой отказ за них биться.

Попытки Феникса и Большого Аякса смягчить гнев Ахилла так же не имели успеха, и ничего не добившиеся послы, покинув шатер Пелеида, пошли вдоль судов. Первым бодро шел никогда не унывающий Одиссей, за ним, понурив голову, шел Аякс Теламоний, замыкали шествие вестники; Феникс же остался ночевать у Пелида.

49. Одиссей рассказывает ахейцам о неудаче посольства

Едва явились послы к шатру владыки Атрида, как встречены были возбужденными голосами ахейцев, которые сразу вскочили, кубки держа в руках золотые, и их со всех сторон окружив, жадно расспрашивать стали. Первым, перекрикивая всех голосом зычным, говорить начал владыка мужей Агамемнон, причмокивая от нетерпения мясистыми своими губами:

– Феникса я не вижу, видно старик со своим воспитанником остался. Ну, тогда ты, любезнейший Одиссей, расскажи нам скорее: хочет ли он от кораблей наших отразить пожирающий пламень, или отказался надменно, и все еще неистовый гнев его сердцем спесивым владеет?

Сыну Атрея в ответ сказал с наигранной бодростью Одиссей многостойкий:

– О Атрид, повелитель мужей Агамемнон! Не буду томить ни тебя, ни других и скажу прямо: нет, не желает вражде конец положить Ахиллес. Еще большей ярости полон, презирает тебя, и дары горделиво твои отвергает и предлагает, чтоб вместе с ахейцами сам ты подумал, как защитить корабли и ахейский народ утесненный. Сам же грозился, что завтра все суда мирмидонские может на воду спустить. Также и всем остальным он советовал это же сделать: плыть поскорее домой. Вы конца, говорит, не дождетесь Трои высокой, и народы ее без его участия в сражениях осмелели, ибо над Илином тяжкогремящий Кронид руку свою могучую распростер.

Заметив, что некоторые вожди смотрят на него как на неудачника, Одиссей несколько раз шевельнул виновато ушами. Однако Лаэртид не привык сдаваться и попробовал доказать, что на его месте каждого ждала неудача:

– Этого следовало ожидать: все великие герои обуреваемы спесью и гордостью непомерной и в то же время очень обидчивы. Этот хоть ни с кем не сражается, а вспомните что делал величайший и любимейший наш Геракл, как только освободился от рабства у Эврисфея, а потом – у Омфалы! Только и делал, что всем мстил, в том числе и прежним друзьям, да так, что от ужаса Эллада вся содрогалась. За обычный среди людей обман Лаомедонта с божественными конями он всю Трою разрушил и Приама на трон посадил. Затем Геракл расправился с Авгием и его сыновьями за то, что тот не заплатил ему за расчистку конюшен, потом неприкосновенных Молионидов убил из засады за то, что они его войско честно разбили, Пилосс сжег, мстя Нелею за отказ в очищении от убийства, хорошо, что хоть нашего Нестора пощадил. Гиппокоонта со всеми 12 сыновьями смерти предал и сжег 500 лет никем не жжёную Спарту за то, что тот его не очистил от скверны убийства. Эхалию, град крепкостенный, до основания разрушил и своего учителя и большого друга Эврита убил только за то, что тот не отдал ему дочь свою Иолу для любовных утех после победы в состязанье из лука.…Чтобы сделал божественный наш Геракл если б у него мы отобрали любимую деву? – О, Алкид не прекратил бы сражаться, как Ахиллес, а убил бы своей палицей из дикой оливы сначала Агамемнона, потом присутствовавших при его ссоре с Атридом всех вождей, за исключением его возлюбленного Патрокла и, может быть, еще наставника Феникса и брата Большого Аякса. А, если бы кто-то, например, микенцы, ему стали мешать расправляться со своим царем Агамемноном, то не пожалел бы отпрыск прекрасноволосой Алкмены и Зевса и половину ахейского войска…

50. Речь Одиссея потрясает ахейцев, Диомед же их ободряет

Сын Лаэрта как-то замялся, странно задвигал ушами, как бы пытаясь сам понять, что и зачем он говорит:

– Некоторые, должно быть, думают, что я шучу, и делаю это совсем некстати. Что ж, может и так, но в каждой шутке есть доля правды. Если же совсем быть серьезным, то скажу, что Ахилл Атриду просил передать, что думать начнет он о битве кровавой не раньше, чем Приамом рожденный божественный Гектор к его стану придет и к судам мирмидонским, смерть аргивянам неся и огнем корабли истребляя. Вот и эти герои, что были со мной, сказанное мной подтвердят вам, – мощный сын Теламона и двое глашатаев, умные оба…

Молчанье глубокое все сохраняли, слышны были всюду лишь тяжкие вздохи. Речь Одиссея всех глубоко потрясла, особенно его неуместная шутка с Гераклом. В безмолвии застыли печальные духом ахейцы, и тут Диомед выскочил на середину и, окинув собравшихся пронзительным взглядом искрящихся серых глаз, злорадно воскликнул:

– Я говорил, что посольство к нему нам не поможет и даже Одиссей хитроумный будет бессилен упросить сурового духом Пелида, безмерно надменного, гнев свой спесивый на милость сменить.

На суровом лице Диомеда появилась холодная улыбка и он, поджав губы, изрек:

– Ну, да кончим о нем говорить! Пускай себе едет, или не едет в свою Фтию, пусть ждет, когда Гектор нас всех истребит, но не дождется!

Одиссей невесело усмехнулся, ушами печально пошевелил и голосом тихим, чтоб многим он был не слышен, сказал:

– Не все так просто, доблестный Диомед. Иль ты забыл, что 10 лет назад, когда мы с тобой ездили за ним к Ликомеду на Скирос, Калхас нам провещал, что Зевс ли или сама непреложная Мойра постановили, что без Ахиллеса Трои не взять!

Разгоряченный Тидид же громко ему ответил так, что слышали все вожди и советники, даже те, кто стоял от них дальше всех:

– Значит, сам он сражаться начнет, если сердце прикажет, и Кронид со старой Ткачихой на сраженье его воздвигнут. Если ж – нет, то я и без Ахилла буду с троянцами биться, как до сих пор бился. Меня в Трое тоже знают и боятся не меньше Ахилла. И потом, тот же Калхас нам предрек, что Троя обязательно будет взята на 10-м году!

Грозно закончил Диомед, дико сверкая серыми с желтизной глазами и вдруг совсем неожиданно по-доброму улыбнулся, и беззаботно промолвил, погладив пятерней кудрявые короткие волосы:

– Сейчас же друзья, я предлагаю всем спать отправляться, перед тем усладив себе милое сердце легкой пищей, а также медосладким вином: ведь они прибавляют и отвагу, и силу. Завтра ж, как только на небе блеснет розоперстая Эос, ты, Атрид, быстро построй пред кораблями и конных, и пеших, дух ободри им и сам сражайся в самых первых рядах. Ну, а за нами дело не станет!

С большим одобреньем внимали вожди и советники войска ахейского, бодрым словам Диомеда. Все, свершив возлиянье богам, пообедав на ночь не плотно и в меру водой разведенного выпив вина, разошлись по шатрам и палаткам, где все улеглись и сна – дневных забот разрешителя, благостными насладились дарами.

51. Одиссей и Диомед отправляются в разведку

Сном покоренные мягким, вблизи кораблей своих спали всю ночь напролет все вожди. Только пастырем всех ахейских народов, сыном старшим Атрея, сладостный сон не овладел, как ни мял ему веки своей темной неслышной стопой. Волновался он множеством мыслей о том, как утром сражение выиграть. Встал Агамемнон с постели и, одевшись, отправился к брату, вместе с которым стал будить лучших вождей и созывать их на собрание.

И вот приглашенные Атридами вожди нашли в поле чистое место, свободное от пролитой крови и мертвых тел, там расселись и стали вести меж собой разговоры. Нестор, наездник Геренский, с такой обратился ко всем собравшимся речью:

– Послушайте, друзья, о чем мое сердце давно помышляет. Нет ли между вами, кто б мог, на смелость свою положившись, пробраться тихонько к надменным троянцам, чтобы кого из врагов захватить где-нибудь возле стана или, быть может, подслушать какой разговор средь троянцев, – что замышляют они меж собою: и дальше ль желают здесь оставаться, вблизи кораблей, или в город обратно думают все возвратиться, уж раз укротили ахейцев? Если б кто это разведал и к нам невредимым вернулся, славу великую он получил бы по всей поднебесной между людьми и наградой подарок имел бы прекрасный: Сколько ни есть над ста с лишним судами у нас тут начальников благодарных, каждый из них наградит его тучной овцою с сосущим ягненком; ни с чем не сравнимо такое богатство! Будет на всех он пирах и на празднествах гостем самым желанным.

Тут же Диомед встал рядом с Нелидом и промолвил могучеголосый:

– Нестор, ты старец самый разумный. Давно уж меня побуждает мой дерзкий дух и отважное сердце в лагерь проникнуть враждебных мужей, находящийся сейчас так близко, но я все раздумывал, пока ты не спросил. Если б, однако, со мной и другой кто идти согласился, было бы мне веселее и радостнее на сердце. Ежели двое идут, то придумать старается каждый, как лучше успеха достичь. А что бы один ни придумал, мысль его будет короче, и будет решенье слабее.

Многим желалось идти с Диомедом, также желал Одиссей к неприятелю в лагерь проникнуть. Лаэртид, когда было необходимо, порой становился не только хитроумным, но и до безрассудности смелым, тогда у него на опасности сердце дерзко пылало.

К ним обратился тогда владыка мужей Агамемнон:

– О Тидеид Диомед, мне из всех наиболее милый. Спутника выбери сам ты, какого себе пожелаешь и наилучшим какого сочтешь: ведь желающих много. Но не стесняйся при этом, не сделай, чтоб лучший остался, не выбирай, кто слабей, из неловкости, чтоб не обидеть, не руководствуйся родом, какой бы он царственный ни был.

Все догадались, что страшился за русоволосого он брата своего Менелая. Снова тогда Диомед промолвил могучеголосый:

– Раз вы товарища мне самому предлагаете выбрать, – как же тогда мне забыть о любимце богов Одиссее? С жаром за все он берется, и мужествен дух его твердый во всевозможных трудах. И любим он Палладой-Афиной. Если со мной он пойдет, из огня, горящего оба мы бы сможем воротиться назад, до того он находчив!

Тотчас ответил ему Одиссей, в любых испытаниях твердый:

– Слишком меня ни хвали, ни хули, Тидеид благородный! Ты говоришь ведь ахейцам, – они ж хорошо меня знают. Что же, пойдем! Уж кончается ночь, и заря недалёко, звезды продвинулись сильно; дорогу на целых две части ночь совершила, одна только третья нам часть остается.

После того как оделись в доспехи и взяли оружие грозное оба, двинулись Одиссей с Диомедом в дорогу, оставив в поле вождей. Доброе знаменье им ниспослала Паллада-Афина, – цаплю по правую руку, вблизи от дороги. Средь ночи птицы они не видали глазами, но слышали крики. Ею обрадован был Одиссей и взмолился к Афине:

– Дочь Эгиоха-Кронида, внемли мне! Всегда ты, богиня, мне во всех помогаешь трудах; от тебя не скрываю я никаких начинаний. Теперь мне твоя благосклонность больше нужна, чем обычно. О, дай мне живым и здоровым к судам возвратиться, дело великое сделав на долгое горе троянцам!

Начал вторым и Тидид ей молиться голосом твердым:

– Слух преклони и ко мне, необорная дочь Громовержца! Спутницей и помощницей будь мне, какою была ты Тидею в то время, как от ахейцев пошел мой родитель посланником в Фивы. Так же и мне помоги, и меня охрани благосклонно. Широколобую в жертву тебе годовалую телку я принесу, под ярмом не бывавшую в жизни ни разу. Позолотив ей рога, я тебе принесу ее в жертву.

И вняла им Паллада-Афина. После того как молитву окончили к дочери Зевса, двинулись в путь они оба, как могучие львы, средь сумрака ночи полем убийства, по трупам, оружью и лужам кровавым.

52. Лаэртид и Тидид пленяют Долона

Но и троянцам своим не позволил божественный Гектор беззаботному сну предаваться; созвал на собранье он всех наилучших, кто выдавался средь граждан, как вождь или мудрый советник и такое им предложение сделал:

– Кто б между вас за награду великую мне обещался тайно к судам быстроходным пробраться и там поразведать: так же ли черные их корабли стерегутся, как прежде, или же, нашей рукой укрощенные, между собою держат совет аргивяне о бегстве, и темною ночью стражи нести не желают, воинским трудом пресыщенные тяжким. А награда достойная будет: Дам я ему колесницу и пару коней крепконогих, – лучших, какие только найдутся пред всеми судами ахейцев.

Молчанье глубокое долго все сохраняли. Вызвался, наконец, некто Долон, рожденный Евмедом, вестником богохранимым, и золотом, и медью богатый, – очень на вид человек непригожий, но на ноги быстрый. Он попросил у Гектора за разведку тех быстролетных коней с колесницею медноузорной, что Пелида бесстрашного носят в сраженьях.

Гектор, взяв скипетр в руки, поклялся, что ездить на тех лошадях, кроме него ни один из троянцев и союзников их не будет.

Тотчас колчан и изогнутый лук Долон набросил на плечи, сверху закутался в шкуру косматую серого волка, голову шапкой хорьковой покрыл и, копье захватив, быстро от стана пошел к кораблям.

Подходящего скоро заметил Одиссей и сказал Диомеду:

– К нам человек там какой-то подходит от стана троянцев. Давай сначала позволим ему по равнине немного нас миновать; а потом, из засады набросившись сразу, схватим мгновенно его. Если ж нас он ногами обгонит, – помни, все время тесни к кораблям его нашим, копьем угрожая, чтобы он не смог убежать к Илиону.

Так сговорившись, они близ дороги меж грудами трупов оба приникли. В своем безрассудстве Долон мимо пронесся, и тут же бросились следом герои. Врагов разглядев, он на быстрых ногах обратился в бегство. Они же стремглав за троянцем пустились в погоню. Так же, как две острозубых собаки охотничьих гонят лань или зайца, на них наседая без отдыха сзади, местом лесистым, а те убегают с блеяньем и визгом, так Диомед и герой Одиссей, городов разрушитель, гнали упорно троянца, его отрезая от стен Илионских. Он подбегал к кораблям, уже близкий к тому, чтоб смешаться со стражей ахейской, но силу вдохнула Афина Тидиду, чтобы никто из ахейцев, поспевши скорей, не хвалился, что ниспровергнул троянца, Тидид же вторым бы явился. С размаху занес копье и закричал Диомед многомощный:

– Или стой неподвижно на месте, или копьем тебя я настигну, и будешь очень недолго ты ждать от руки моей гибели жалкой!

Крикнул и копье в троянца метнул, промахнувшись нарочно. Гладкое древко над правым плечом пролетело и в землю жалом вонзилось пред ним. На месте троянец стал неподвижно, крупная дрожь охватила его, и зубы во рту застучали, бледен от страха он стал. Подбежали ахейцы, задыхаясь, за руки крепко схватили, и Долон им сказал со слезами:

– Только не убивайте, в плен возьмите меня! А я себя выкуплю. Имя мое Долон, все знают, что дом мой золотом, медью богат и для выделки трудным железом. С радостью даст вам отец за меня неисчислимый выкуп, если узнает, что в стане ахейцев живой нахожусь я.

53. Диомед убивает Долона, опрошенного Одиссеем

Одиссей многоумный, потупив взор, выслушал подчеркнуто благосклонно Долона и так ободряюще ответил ему:

– Не беспокойся, любезный Долон, и дух не тревожь себе мыслью о смерти. Но вот что, однако, скажи, – но скажи мне вполне откровенно: ты для чего тут один к кораблям пробираешься нашим темною ночью, когда добрые люди сладкому сну предаются? Хочешь ограбить кого из убитых, или ты Гектором послан, чтоб высмотреть все перед нашими кораблями?

Отвечать стал Долон, и колени дрожали под ним, словно ветви дерева под порывами сильного ветра:

– Гектор мой ум помрачил, надававши мне много посулов. Дивных коней с колесницей узорчато медной славного сына Пелея он мне подарить обещался, если мне удастся разведать – так же ли ваши суда стерегутся, как прежде, или же, нашей рукой укрощенные, между собою держите вы совещанье о бегстве и темною ночью стражи нести не хотите, трудом пресыщенные тяжким.

Ехидной улыбки сдержать не сумев, ответил ему Одиссей:

– Да, сердце твое, скромник Долон, как я вижу, не малых даров возжелало: коней отважного духом Пелеева сына! Те кони неукротимы. Смирять ни один из людей их не в силах, только один Ахиллес, рожденный бессмертной богиней. Вот что скажи мне теперь, и смотри, если хочешь еще пожить, отвечай откровенно: где оставил ты Гектора? Где у него боевые доспехи, где быстрые кони? Где расположена стража троянцев и где их ночлеги? Что замышляют они меж собою, – желают и дальше здесь оставаться, вблизи от судов, или в город обратно думают все возвратиться за высокие стены, уж раз укротили ахейцев?

Сын Евмеда Долон опять Одиссею откровенно ответил:

– Созвал совет многолюдный с мужами советными Гектор возле могилы, в которой божественный Ил похоронен, подальше от шума, но стражи нет такой, чтоб особенно как-то стан охраняла. Все же огни, что ты видишь, – троянские; в этом нужда им; все они бодрствуют в стане, а союзники славные Трои спят беззаботно, троянцам одним предоставив охрану, ведь поблизости нет здесь у них ни детей, ни супруг их.

– Как же союзники, вместе с троянцами спят вперемежку или отдельно от них? Расскажи поподробней о чем-нибудь необычном.

– Вот новопришлые, на правом краю спят, отдельно от прочих, это фракийцы. С ними и царь их находится, Рес, Эйонеем вскормленный, а рожденный речным богом Стримоном и Музой Каллиопой или, может, Эвтерпой. Видел его я коней, прекраснейших видом. Снега белее они, быстротою же ветру подобны; золотом и серебром колесница богатая блещет; сам же он прибыл сюда в золотых, богатых доспехах, дивных для взора, которых не людям, подверженным смерти, больше всего подобало б носить, а бессмертным богам лишь. Вот и все, что необычного я знаю… Ну, а теперь меня отведите к кораблям быстролетным или свяжите и в узах жестоких на месте оставьте, чтобы, сюда воротившись, вы знали, что все сказанное мной вам чистая правда.

С неприязнью взглянув на него, Диомед ответил брезгливо:

– Напрасных дум о спасении, не влагай в свое сердце Долон, раз уж ты нам в руки попался, – хоть вести твои и полезны. Если тебе мы свободу дадим и отпустим, позже, наверно, опять ты придешь к кораблям нашим быстрым, чтобы разведать о нас либо с нами открыто сразиться. Если ж, рукою моею сраженный, свой дух ты испустишь, то никогда уже больше бедой никакой для ахейцев не будешь.

Евмеид мускулистой рукой за колени Тидида схватился, а другую воздел к его подбородку, собираясь молить. Но мечом быстро Диомед размахнулся, прямо по шее ударил и рассек все жилы и позвонки. В пыль голова покатилась так, что казалось, будто еще что-то бормотать продолжала.

54. Диомед убивает 12 фракийцев и Реса, а Одиссей уводит коней

Сняли с головы сына Евмеда хорьковую шапку герои, волчью шкуру забрали, копье и лук изогнутый. Все это поднял высоко Афине Добытчице к небу Одиссей и, взмолившись, пылко воскликнул:

– Возрадуйся жертве, Афина! Тебе мы всегда на Олимпе первой меж всеми дары принесем! Но еще, о милостивая богиня, нас проводи безопасно до фракийских мужей с царем Ресом, к их белоснежным коням и ночлегу!

Так возвестив, Одиссей добычу на тамариске повесил и сделал то место приметным, чтобы во мраке найти это место, назад возвращаясь. Вскоре подкрались герои к фракийцам у правого края троянского стана. Спали беспечно фракийцы, изнуренные дальним походом, а возле них – доспехи в три расположены были ряда в превосходном порядке, видом прекрасные. Пара коней перед каждым стояла. Рес под пурпурным покрывалом почивал в середине. Его быстроногие кони были ремнями привязаны сзади к скобе колесницы. Первым увидев все, Одиссей голосом тихим указал Диомеду:

– Вот он тот муж, и вот его белоснежные кони, о которых только, что тобой убитый троянец Долон нам говорил. Ну-ка, Тидид могучую силу свою прояви! Не годится тебе праздно с копьем и мечом тут стоять. Давай-ка всех мужей пока они сладко так спят по – тихому избивай, а я уж об этих необычных с виду конях позабочусь.

Казалось, что бурную силу вдохнула Афина в Тидида. Начал быстро рубить изоострым мечом во все стороны он. Хоть старался Диомед поменьше шуметь, но поднялись отовсюду предсмертные стоны мечом пораженных, земля закраснелась от крови. Так же, как лев, подобравшись во тьме к беспастушному стаду, к овцам иль козам, на них устремляется, злое замыслив, – так на фракийских мужей Диомед могучий бросался и скоро их двенадцать убил.

Меж тем Одиссей каждого мужа, который мечом был зарублен Тидида, за ногу сзади схватив, выволакивал быстро из ряда с целью такою в уме, чтоб легко лошадей пышногривых вывести было возможно, чтоб сердцем они не дрожали, если б еще без привычки на труп довелось наступить им.

Тут, наконец, до царя добрался Диомед многомощный. Сладостной жизни лишил он тринадцатым Реса владыку, тяжко дышавшего, словно сон под предсмертные крики товарищей в ту ночь ему снился ужасный.

В это время коней отвязал Одиссей многостойкий, вместе ремнями связал и на место свободное вывел, луком своим, подгоняя; бича же, блестящего не догадался он взять из узорнорезной колесницы. Знак, желая подать Диомеду, тихонько он свистнул; Тидид же, возбужденный убийствами, стоял, сердце свое вопрошая:

– Что бы еще мне дерзкое сделать: толи колесницу с доспехами Реса выкатить, взявшись за дышло, то ли поискать еще других спящих мужей и их уничтожить?

В сердце он так размышлял, но внезапно богиня Афина близко предстала пред ним и назидательно сказала Тидееву сыну:

– Вспомнить пора о возврате назад, к кораблям крутобоким, сын удалого Тидея, – чтоб к ним беглецом не вернуться, если троянцев разбудит кто-нибудь из бессмертных.

И голос богини узнали герои. Быстро Тидид вскочил на коней, Одиссей же их луком ударил, и, словно ветер, понеслись они на квадриге к кораблям быстролетным ахейцев.

И действительно, наблюдавший за всем Аполлон сребролукий видел, как следом Афина идет за Тидеевым сыном. Воспылав гневом к помогающей грекам Афине, Феб спустился в троянское войско и разбудил средь фракийцев советника Гиппокоонта, брата двоюродного Реса. От сна он тотчас пробудился, место увидел пустым, где быстрые кони стояли, в лужах кровавых увидел лежащих мужей перебитых, и зарыдал. Подняли крики и шум несказанный по стану троянцы; все сбежались смотреть на страшное дело, какое враги совершили и после к судам удалились.

55. Ахейцы восторженно встречают разведчиков, особенно Одиссея

Герои разведчики примчались туда, где убит ими был лазутчик троянский. Там удержал Одиссей четверку божественных коней быстроногих. Сын же Тидея спрыгнул и, кровавые сняв с убитого доспехи, подал их Одиссею и, снова вскочив на колесницу, коней обоих хлестнул. И они полетели охотно к черным судам крутобоким, – туда и самим им хотелось.

Нестор, хоть самый старый годами, первым из всех услышал громкий топот копыт и молвил:

– О дорогие друзья, о вожди и советники войска! Правду ль скажу, ошибусь ли? Но сердце велит говорить мне. В уши ударил мне топот стремительно скачущих лошадей. Ах, если бы, то Одиссей многоумный с доблестным Диомедом так скоро звонкокопытных пригнали коней от троянского стана! Страшно, однако, я сердцем боюсь, не пострадали ль они, – лучшие меж ахейцев, – в кровавой схватке с многочисленными врагами.

Слова не кончил всего он, когда уж они прискакали. Наземь с коней соскочили. Ахейцы навстречу в восторге кинулись, правой рукой их и словом приветствуя сладким.

Первым их Нестор, наездник Геренский, расспрашивать начал:

– Сын знаменитый Лаэрта, величайшая слава ахейцев! Как, скажи мне разведка прошла, что нового вы о троянцах узнали и как вы таких необычных белоснежной масти четырех коней захватили? Пробрались в лагерь троянцев и там похитили этих коней, или их бог подарил повстречавшийся с вами? Страшно похожи они на снег и на лучи светозарного солнца! Я постоянно сражаюсь с троянцами. Не остаюсь я праздным вблизи кораблей, хоть боец я уже престарелый, но я ни разу подобных коней нигде не видел. Думаю, бог, навстречу явившийся, их даровал вам, ибо обоих вас любят и Зевс, собирающий в небе черные тучи, и его необорная дочь, совоокая дева Афина.