Одиссей. Герои. Скитальцы

26. Одиссей «зарабатывает» помощь в женитьбе на Пенелопе

Уж голову старик Тиндар совсем терял, отец Елены, колеблясь, выдавать ли и за кого иль лучше дочь совсем не выдавать. И тут к нему опять является один из женихов и молвил такое слово:

– Возрадуйся, богоподобный Тиндарей! Во-первых, у твоей Елены сегодня одним женихом стало меньше: я понял, что твоя дочь для меня слишком красива. Такому бриллианту мне не найти достойной оправы на моей Итаке. Во-вторых, и это главное: я нашел верное средство, которое позволит избежать всякой опасности вооруженного мятежа со стороны женихов по отношению к тебе или к тому, кого ты выберешь в мужья Елене.

– И что же это за средство такое верное? Надеюсь, не колдовство и не магия?

С недоверчивой усмешкой спросил Тиндарей Одиссея, на что тот ответил, сверкнув озорно глазами и чуть двинув своими, словно живыми, ушами:

– Я хотел бы это средство продать, ведь на его поиск я потратил много сил и немало времени, которое мог бы использовать в своих интересах! Я влюбился в твою племянницу Пенелопу и, если ты окажешь мне содействие в женитьбе на ней, поговоришь с Икарием, милым братом твоим обо мне, расскажешь ему какой я многоумный, то я научу тебя, как избежать всяких неприятностей, связанных с замужеством Елены.

– Обещаю тебе помочь в женитьбе на Пенелопе, если твое средство поможет безопасно выдать замуж Елену! Но также обещаю и то, что, если ты только попусту слова на ветер бросаешь, то тебе никогда не стать Икарию зятем.

– Договорились, я верю твоему обещанию и клятвы от тебя не прошу. Тебе самому придется попросить клятву, но не у меня. Средство, что я тебе предлагаю очень простое, как и все гениальное. Надо, чтобы все женихи поклялись, что каждый из них выступит, в том числе и с оружием, на помощь избранному жениху, если у того в связи с женитьбой на Елене возникнет такая необходимость, когда бы она ни возникла.

Обрадованный спартанский владыка оповестил всех женихов и на следующей неделе собрал их и торжественно им изрек:

– Женихи, все кто хочет назвать мою Елену законной женой, вы должны мне поклясться, соединив руки и пепел жертв обильно оросив, спасать от любых бед избранника невесты. И если кто, будь варвар то иль грек, столкнув законного супруга с Елениного ложа, дочь мою в свой город увлечет, – клянитесь мне разрушить его стены, превратив их в руины.

Павсаний рассказывает, что, недалеко от Спарты, в месте, называемом «Могильным памятником коня» Тиндарей, принеся в жертву коня, взял клятву с женихов Елены, заставив их стоять на разрезанных частях жертвенного животного. И они поклялись в том, что избранного Еленою себе мужа они всегда будут защищать от всякой обиды, связанной с женитьбой. После принесения клятвы останки коня были тут же зарыты.

Тиндарей сдержал свое обещание и настоятельно попросил своего брата Икария выбрать для дочери Пенелопы в супруги молодого, но уже многоумного царя скалистой Итаки. Для Одиссея же, его помощь Тиндарею имела роковые последствия, которые он тогда при всем своем многоумии не мог предвидеть.

Богиня Молва, прослышав о многоумном предложении Лаэртида, тут же тысячью слухов поделиться поспешила с другими. Уши людские своей болтовней пустой наполнять стали эти другие и переносили по свету рассказ, и каждый, услышав, еще от себя кое-что прибавлял. Молва все видит и слышит, что в небе бескрайнем творится, на море широкодорожном и на многодарной земле, – все в мире ей надобно вызнать и обо всем рассказать!

Вскоре об Одиссее стали говорить, как об очень хитроумном муже, и эта слава принесла ему 20 лет безмерных страданий. Когда через 10 лет после принесения женихами клятвы троянский царевич Парис похитил Елену, ставшую женой Менелая, греческие цари собрались выполнить свою клятву, чтоб покарать похитителя и сравнять стены его Трои с землей. Итакиец не приносил клятвы женихов Елены, но он ее придумал и, благодаря ей, прослыл хитроумнейшим мужем. Поэтому, когда Менелай с братом Агамемноном собирали по всем полисам бывших женихов Елены и всех, кому дорога честь Эллады, вспомнили и Одиссея, и ему пришлось отправиться под Троянские стены, хотя он всеми силами пытался этого избежать, узнав ужасный оракул о своем будущем.

27. Одиссей женится на Пенелопе, племяннице Тиндарея

Тиндарею было совсем не трудно оказать Одиссею помощь в сватовстве к Пенелопе потому, что он был братом ее отца Икария, т.е. дядей Пенелопы.

По Филострату, царь Итаки, недолго бывший женихом Елены, ужаснейший ритор (как прадед Гермес, бог красноречия), притворщик, завистник, дающий дурные советы, всегда с потупленным взглядом, словно что-то рассматривающий, в военном деле скорее кажущийся, чем являющийся искусным.

Мнение Филострата Икарий не разделял, особенно после того, как перед ним за Одиссея замолвил словечко милый брат Тиндарей. Тем не менее, Икарий, прежде чем принять окончательное решение по выбору жениха для Пенелопы, устроил среди претендентов на ее руку состязание.

Павсаний говорит, что отец Пенелопы Икарий, подражая Данаю, устроил для женихов Пенелопы состязание в беге; и на нем победил Одиссей. Женившись на Пенелопе, царь вернулся на свою скалистую Итаку, и там воздвиг Афине статую и назвал ее Келевтией (Богиней дорог). Он основал так же три храма Афины Келевтии на некотором расстоянии один от другого.

Говорят, именно после этого богиня могучеотцовная впервые обратила внимание на сына Лаэрта, оказавшего ей такое почтение. Мойра Лахесис наткала Афине быть покровительницей и помощницей многих героев, но среди них у Паллады были особенные любимцы, такие, как Одиссей, Тидей и его сын Диомед. Другим знаменитым героям, например Гераклу, она помогала по необходимости (попросил сам Кронид), но некоторых героев, например, таких, как оба Аякса, Тритогенея ненавидела за их нечестивую дерзость и высокомерную независимость.

Некоторые, как Павсаний, рассказывают о статуе Айдоса (бога Стыдливости), отстоящей от площади Спарты (как известно вокруг воинственной Спарты не было никакой защитной стены) стадий на тридцать. Говорят, это посвящение Икария, а сооружена эта статуя вот на каком основании: когда Икарий выдал замуж за Одиссея Пенелопу, он стал убеждать Одиссея, чтобы он и сам остался жить в Лакедемоне. Получив от Итакийца твердый отказ, Икарий стал тогда умолять свою дочь, чтобы она осталась с ним. Когда дочь уже отправлялась на Итаку, отец, следуя за ней на колеснице, продолжал ее упрашивать. Одиссей, до тех пор все время молча выносивший это, наконец, раздраженно предложил своей молодой супруге:

– Милая, хоть я, как твой законный супруг, право имею, но не хочу тебя принуждать. Сделай сама добровольно выбор: Либо прямо сейчас оставайся в Лакедемоне с отцом, либо скажи ему, что следуешь за мной на Итаку.

Говорят, Пенелопа ничего не ответила, лишь спустила покрывало себе на лицо, и Икарий понял, что она хочет уйти с Одиссеем. Он перестал ее упрашивать, поняв, что этого ему не следует делать и поставил здесь статую Айдосу.

В преддверии Троянской войны

28. Одиссей узнает оракул о своих будущих многолетних скитаниях

Царь скалистой Итаки, недавно женившийся на Пенелопе, счастливо жил на своем острове и недавно стал блаженным отцом первенца Телемаха (далеко сражающийся).

Когда Молва, прибыв на торговом судне, принесла весть о похищении из Спарты Елены Прекрасной троянским царевичем, Одиссей не придал ей особого значения. Он не давал клятву женихов и потому мог не ехать под Трою. Однако, все говорили, что похищение Елены было оскорбительным вызовом всей гордящейся правдой Элладе, и настоящие герои, среди которых были почти все эллинские цари, не могли оставаться в стороне.

Лаэртид совсем недавно получил от еще не старого родителя царскую власть и понимал, что, как молодой скипетродержец должен показать себя благочестивым правителем прекрасного острова Итака и двух соседних островов поменьше – Кефаллении и Закинфа, приняв деятельное участие в походе на Трою.

Сначала Одиссей и сам этого очень хотел, ведь на войне можно быстрее всего прославиться и завладеть богатой добычей, но перед восхождением на трон он, как водится среди эллинов, особенно среди скипетроносцев, питомцев Зевеса, посетил знаменитый дельфийский оракул.

Со всех концов Греции, и даже со всей обитаемой земли – Ойкумены люди веками приходили в Дельфы, к подножию горы Парнас, месту обитания Аполлона, чтобы узнать будущее или получить советы. Склоны окрестных гор изобиловали источниками, наиболее известным из которых является Кастальский, окружённый лавровыми деревьями, посвящёнными Аполлону. Около этого источника, названного по имени возлюбленной богом дочери Ахелоя Касталии, Музы и наяды собирались для пения под аккомпанемент своего бессменного вождя на лире или кифаре.

В самом же прославленном храме давала прорицания Пифия, эта жрица, а не жрец была здесь главной. Пифия использовала дурман, исходящий от жевания лавра и вдыхания ядовитые испарения из расщелины, где гнил убитый Аполлоном змей Пифон. При этом, еще древние различали буйный экстаз с вином, разгульными танцами и неистовой музыкой, внушаемый Дионисом, и пророческое вдохновение, доставляемое Аполлоном, пусть и с помощью лавра.

В лавровых венках с шерстяными повязками, вопрошающие приносили на Парнас дельфийскому богу жертвы и возносили молитвы. Когда по знамению жертвы день оказывался благоприятным для совещания, тогда светловолосая Пифия предварительно омывала волосы в Кастальском источнике. Вода в этом источнике стала священной и используется для омовений паломниками при посещении Дельф, и для мытья волос Пифии перед началом ее прорицаний. В золотом головном уборе и в золототканной одежде, омытая, спускалась она в адитон – святая святых дивного храма, где находится золотой кумир Аполлона. Здесь же были лавровое дерево, священный источник и Омфал (считавшийся Пупом Земли и Центром мира) из белого паросского мрамора с двумя золотыми орлами.

В адитоне аполлонова дева одевала на голову свежий лавровый венок и восходила на знаменитый треножник, принесенный в дар греками прославленному в веках аполлонову храму.

Слуги Одиссея вышли заранее и к его приходу привели обычную для состоятельного человека жертву Дельфийскому храму – не знавшего ярма тучного белого быка с позолоченными рогами. Одиссею в лавровом венке и с шерстяной повязкой не пришлось долго ждать встречи с Пифией, которой вдохновенье в душу влагает Делосский бог и грядущее только ей открывает.

Лаэртид разузнал, что при храме кроме Пифии, есть два жреца-профета, излагавшие и объяснявшие поэтические изречения жрицы священной, и пять «чистых» – госиев, руководящих верующими при обращении к оракулу, совершении жертвы, внесении платы или дара, омовении и других процедурах. Госии не были жрецами и выбирались из числа достойных дельфийских фамилий на пожизненный срок. Должности госиев были не только почетны, но и важны, поскольку именно они заведовали храмовой казной. Говорят, что именно госии определяли главные направления деятельности оракула, тогда как профеты только толковали и перелагали оракулы в стихи.

Хитроумный Итакиец, встретившись с одним из госиев, дал ему без свидетелей небольшой слиток золота, и ему устроили свидание с Пифией вне всякой очереди.

Надышавшаяся испарений, поднимавшихся из глубокой расщелины, где догнивал бывший когда-то ужасом для людей огромный змей Пифон, прорицательница сначала долго восседала на треножнике и молча жевала душистый лавр, чтобы от его дурманящего действия быстрее прийти в божественный экстаз, похожий на высокое поэтическое вдохновение. Наконец, чревовещательная прорицательница ему изрекла утробным голосом, шедшим, как бы, из живота:

– Если ты отправишься под Трою, то вернешься домой более, чем через двадцать лет и притом одиноким и нищим.

Поэтому царь юный Итаки решил ни за что не ехать к стенам Илиона, но он не мог не поехать без очень веской причины, ведь Парис, похитивший супругу Менелая Елену Прекрасную, нанес тяжкое оскорбление не только Спарте, но – всей Элладе.

29. Паламед разоблачает притворное безумство Одиссея

Когда к Одиссею прибежал запыхавшийся вестник и сказал, что на Итаку прибыла большая пентеконтера (пятидесятивесельная открытая галера), тот сразу понял, что это прибыли за ним, чтобы забрать его под илионские стены. Он давно уже поджидал Менелая или его посланников и потому имел готовый план действий. Прятаться на материке или других островах он не хотел, ведь для этого пришлось бы надолго оставить молодую супругу и недавно рожденного сына, и он решил притвориться безумным, чтобы его на Итаке оставили в покое.

Одиссея так желали заполучить в ополчение, что прибыли оба брата Атрида: Агамемнон и Менелай. Однако главную роль в разоблачении притворного безумства Одиссея сыграл сын Навплия эвбейский царевич Паламед, о котором говорили, что он очень образованный и умный.

Паламед не любил богиню обмана Апату и Адикию – Ложь. Потом он говорил Одиссею, что, если бы тот честно сказал о своем страшном оракуле то, возможно, он оставил бы его в покое, ведь 20 лет страданий и лишений – это не 20 дней.

Согласно Аполлодору, Паламед, изобличил Одиссея в притворстве: он последовал за Одиссеем, притворившимся безумным, и, оторвав Телемаха от груди Пенелопы, стал вытаскивать меч, будто бы с целью его убить. Испугавшись за своего сына, Одиссей признался, что безумие его было притворным, и принял участие в походе.

Согласно другим авторитетным рассказам о притворном безумии Одиссея, хитрец запряг в плуг быка и коня (или осла) и стал засевать землю солью. Тогда Паламед взял новорожденного сына Одиссея и положил в борозду, по которой должен был пройти плуг.

Перед самым отплытием Одиссея в Троаду Пенелопа с удивлением впервые заметила, что у супруга как-то необычно шевелятся уши и спросила его:

– Милый, как смешно, нет – необычно у тебя уши сейчас шевелились, они, словно ожили: двигаются то вперед, то назад, а потом вроде вверх и вниз, а мне даже показалось, что они стали вращаться. Ты это сделал нарочно, чтоб меня посмешить или сам этого не заметил?

Одиссей помрачнел и голосом злобным молодой ответил супруге:

– Никогда уши у меня не двигались до того дня, когда к нам приехал Паламед, мне теперь ненавистный. Ты помнишь, что, узнав об оракуле, что, если я отправлюсь под Трою, то больше 20 лет проведу в страданиях на войне и в скитаниях, и вернусь одиноким и нищим, я решил притвориться безумным, чтобы меня оставили в покое посланники Агамемнона и Менелая. Спрятаться на каком-нибудь острове я не хотел потому, что не хотел расставаться с тобой и нашим маленьким сыном. И вот явился Паламед вместе с Атридами и кучей охранников и придумал мне коварное испытание: положил сына в борозду, по которой мне предстояло протащить плуг. Я нарочно тогда одел на голову войлочную крестьянскую шапку в виде половинки яйца и запряг в плуг быка и коня и стал засевать землю тем, что под руку подвернулось, кажется, солью. Когда Паламед схватил у тебя ребенка и положил в борозду, ты закричала, а он приказал тебя держать, сам же стал недалеко от ребенка и меня с усмешкой язвительной поджидал. Как мне хотелось бросить в него копье или уметить ядовитой стрелой, но тогда и меня в живых не оставили бы. Помню каждый свой шаг, как я вел быка к нашему малышу, лежащему на его пути. Я ни за что не хотелось сдаваться и признаваться в обмане, надеясь, что Паламед уберет из борозды Телемаха, но тот был сам, как безумный и лишь язвительно улыбался, выражение его глаз было непоколебимое и устрашающее. Я решил идти до конца и остановить быка в самый последний момент, когда он уже ногу занесет над ребенком, если мерзкий Паламед не уберет сына из борозды. Я шел и мечтал, как отомщу когда-нибудь умному сыну Навплия так жестоко, что сами Эринии (гневные мстительницы) ужаснутся! Даже, если он возьмет ребенка из борозды, все равно я его жизни лишу, а, если – нет, то я не просто его умертвлю, я его еще опозорю, не остановлюсь ни перед чем в своей справедливейшей мести. Кажется уже, когда я клялся сам себе отомстить сыну Навплия, у меня впервые в жизни по-настоящему задвигались уши. Когда же до сына осталось всего несколько шагов, я почувствовал, что от ужаса волосы стали дыбом и уши явственно двигаются сами собой, как живые. Тут я не выдержал и сдался, ведь еще шаг и нашего маленького Телемаха мог раздавить бык или конь, или плуг. Я действительно от страха за сына был, как безумный и дрожащим голосом признался в своем обмане, и Паламед был доволен.…Нет такого преступления, на которое я не пойду, чтоб наказать злодея, игравшего жизнью нашего малыша и лишившего нас с тобой двадцати лет самой прекраснейшей жизни.

Одиссею, несмотря на все его хитроумие, пришлось оставить родную Итаку и молодую жену Пенелопу с маленьким Телемахом. После пережитого потрясения, вызванного страхом за сына, у него поначалу лишь при сильном волнении, а потом и в другие моменты начинали дергаться или вращаться уши.

30. Одиссея отправляют на поиске Ахиллеса

Когда хитроумного Итакийца, не желавшего из-за ужасного оракула ехать под Трою все-таки «призвали» в священный поход эллинов против азиатских варваров, он стал одним из самых активных участников подготовки к нему.

Одиссей, как умудренный годами царь песчаного Пилоса Нестор и от природы благоразумнейший Паламед, стал помогать Агамемнону и Менелаю собирать бывших женихов Елены, связанных клятвой и всех остальных, кому была небезразлична судьба Эллады и ее блестящая слава. В числе первых по предложению Агамемнона было решено отправиться к юному Ахиллу, без которого, согласно вещанию молодого, но уже получившего некоторую известность Калханта, Трою не взять.

Однако никто не знал где искать сына среброногой Фетиды, и Агамемнон обратился к Калханту – сыну Фестора и внуку Аполлона, от которого получил дар прорицания. И вот прорицатель, весь трепеща, по кругу всех собравшихся вождей и советников остановившемся взглядом обводит. Бледностью страшной покрылся вещун – верный признак присутствия в нем дельфийского бога. Потом красным стал лоб, и черные глаза искрящимся огнем наливаются, и он в гробовой тишине медленно начинает вдохновенно вещать:

– Больше не вижу ни лагеря я, ни воинов в нем; я, словно совсем оглох и ослеп. Вот собрание бессмертных богов прозреваю я в горнем Эфире, птиц вещих вижу и их вопрошаю, где сейчас находится Ахиллес, сын Пелея и среброногой Фетиды, но ответа не получаю. Вот, наконец, вижу и переплетенные нити трех сестер беспощадных, непреложных дщерей Необходимости. Все три Мойры с нетленными челноками, а у самой матери с нечеловеческим жутким лицом – вращается Веретено на коленях. Вижу, как из совпадающего с осью мира Веретена Ананке ее вещие дщери ткут седую пряжу столетий, вытягивают ее, нанизывают на нити жизней колечки.… Все! Ясно вижу, что всемогущие сестры напряли!

Тут у Калханта дыбом никогда не знавшие гребня черные волосы встали – спадает повязка провидца, и огромную голову тонкая шея уже не держит. Вот, наконец, уста Провидец отверз, изнеможенный долгим гаданьем, но громко звенел его голос:

– Ты куда с Пелиона утащила питомца мудрого старца, о среброногая Нереида, хитростью своей материнской? Ахилла отдай нам, как это всемогущие сестры напряли! Не желаешь с Могучей Судьбою смириться, богиня лазурной пучины? Твои усилия тщетны! Ты должна мне ответить, ведь я сейчас самим Фебом ведом. В каком тайнике напрасно ты прячешь будущего губителя Трои? Вижу, как в Кикладах высоких ты в смятении ищешь берег для кражи постыдной. Вижу, что тебе приглянулся для утаивания сына дворец Ликомеда. О неслыханное преображение! Ахилла могучую грудь покрывает женское платье. Ясно вижу переодетого в деву широкоплечего Пелида, затерявшегося среди ликомедовых дочек!

Тут Калхант, шатаясь, остановился, иссякли безумного вдохновения силы, и рухнул он наземь пред алтарем, телом тщедушным своим весь содрогаясь.

Тут же на Скирос решили отправить аргосского царя доблестного Диомеда, сына знаменитого героя первой Фиванской войны Тидея и Одиссея, который приобрел репутацию многоумного мужа за то, что посоветовал Тиндарею взять клятву со всех женихов. Эти герои были совсем не похожими, но прекрасно дополняли друг друга. У крепкого, но стройного Тидида было суровое лицо, его серые с желтизной глаза сверкали, когда он волновался. Громкоголосым, нетерпеливым, с пылким и дерзким, но простодушным сердцем был сын Тидея.

Царь скалистой Итаки сначала задумался, следует ли ему искать Ахиллеса, но не потому, что боялся его не найти. Одиссей вспомнил, как он сам пытался избежать поездки под Трою, а теперь его заставляют выступить в роли ненавистного Паламеда и переодетого сына богини найти и разоблачить, как его сын Навплия изобличил. Однако Лаэртид думал и колебался не долго, решительно сказав сам себе:

– Если без Ахилла Трою не взять, то и думать мне не о чем. Я должен его найти, сама необходимость к этому меня принуждает. И потом отвратить невозможно людям того, что им Мойра на прялке своей изготовит. Мне придется долгих 20 лет сначала сражаться в битвах кровавых, а потом скитаться, по-прежнему жизнью рискуя и вдали от Итаки страдая и по Пенелопе с Телемахом тоскуя. А Пелиду Ткачиха, видно, соткала, покрывшись славой нетленной, Трою взять и погибнуть, и потому Фетида его так старательно спрятала у Ликомеда и даже в женское платье его одела.

31. Благодаря хитрости Одиссей находит переодетого Ахиллеса

Приплыв на расположенный в центре Эгейского моря остров Скирос, по дороге к чертогу царя Ликомеда ярый в бою, но простодушный в обычном общенье Тидид спросил у сына Лаэрта:

– Как же все-таки нам узнать, что Ахилл скрывается у Ликомеда и где тот его может прятать? Я давно уж обдумывал это и никакого решения не нашел. Ради чего, мне откровенно скажи, покупал ты заранее мирные тирсы и дорогие украшения женские, и шкуры оленьи, что для вакхических таинств усыпаны златом различным? Этим оружием Диониса ты хочешь снабдить найденного Ахилла для битвы против фригийцев и против надменного владыки Трои Приама? Или с помощью этих не понятных покупок ты хочешь Пелида сначала найти, ведь Ликомед нам его просто так не покажет!

В ответ Лаэртид слегка пошевелил своими большими ушами, как только он один шевелил, очи скромно потупил, как бы рассматривая что-то у себя под ногами – так он делал всегда, задумывая или уже имея в виду какое-нибудь ухищрение. Потом в его глазах появилась хитринка, и он со снисходительной усмешкой промолвил:

– Коль скрыт Пелид в девичьем дворце Ликомеда, сам он выдаст себя, и эти наши дары, как раз и приведут его в Трою на битвы. Скоро увидишь, как я его отыщу. Ты ж не забудь принести с корабля, когда время наступит, все, что куплено мной, включая девам дары, и к ним не забудь приложить еще щит тот прекрасный, что изукрашен картинами разными и позолотой. Это не все еще: ты приведи сюда с корабля также Агирта с полностью вооруженными помощниками, и пусть скрытно, чтоб не видел никто, он захватит свою трубу и флейту для тайного дела, которое и поможет Ахилла найти.

Так Итакиец, в разных хитростях искушенный, простодушному сказал Диомеду.

Когда, принятые Ликомедом радушно, на следующий день Диомед с Одиссеем дары на столах разложили и их выбирать дочерей царских призвали, владыка тишайший не возражал. Ликомед слишком был прост и наивен, ему не знакомо было греков коварство, дары их и хитрые планы сына Лаэрта.

Девы, как им велит женская их природа, тирсов изящных касаются, слушают звуки тимпанов и оплетают виски повязками в ярких каменьях, увидев же оружье, посчитали его родителю даром. Один лишь Ахилл, переодетый матерью в женскую одежду, увидев пред собой сияющий ярко щит, на котором битвы чеканены были, и дротик, весь покраснел, и желание сражаться на лице и, особенно, в глазах проявилась. Он глухо зарычал, задвигал глазами, и длинные кудри дыбом поднялись. Ни к чему уж заветы матери строгой и тайна любви к дочери Ликомеда Деидамии, ведь в доблестном сердце – одни лишь дающие быструю славу сраженья! Так же и лев, что отнят был от груди материнской, – добрые нравы усвоил, привык, что причесана грива, чтить научился людей и не гневаться без приказанья. Если ж однажды сверкнет перед ним оружия отблеск, верность забыв, утолит он врагом-укротителем голод и устыдится, что слабому он пастуху подчинялся. Близко к дивному щиту подойдя, Ахилл свое отраженье в злате узрел и в ужас пришел, покраснев еще больше.

Тут Одиссей по виду весьма довольный, к Ахиллу приблизившись сбоку, жарко нашептывать стал в ухо ему:

– Ну же, что все еще колеблешься ты? Что держит тебя в этом доме? Знаем прекрасно, кто ты – ты мудрого человеко-коня недавний питомец, отпрыск богини морской и героя Пелея. Тебя, подняв знамена, ждет давно вся Эллада, чернобокие корабли в море выйти готовы с тобой на борту под надутыми парусами, и ненадежные стены древнего Пергама, согласно прорицанию, задрожат и не устоят пред тобою. Ну же! Притворство отбрось! Покажи, что ты муж, который заставит пасть нечестивую Трою! Будет отрадно старцу Пелею о доблестных твоих деяньях услышать, а осторожной Фетиде за напрасные страхи свои будет стыдно. И потом, что непреложная Мойра соткала, то даже олимпийским богам изменить невозможно, а не то, что среброногой дочке Старца морского Нерея.