Спасительная обитель

– Так кто тебе сказал такую страшную весть про тех монахов? – имитируя как бы испуг на своём обычно добром лице, – спросила она.

– Да…, это просто мальчишки рассказывали про тех монахов, и я не стал с ними спорить, и решил спросить у тебя, зная, что ты знакома с ними. Мать немного улыбнулась и уверенно сказала: – Глупости всё это. Это прекрасные, добрые люди, они не просто монахи, а ещё и священнослужители. А когда они жили в миру, то они получили очень хорошее, высшее образование: один был военный врач, а второй занимался наукой и имеет научную степень кандидата или даже доктора технических наук. Она немного подумала, затем заправила свои каштановые волосы у виска под косынку и продолжила. – Я не знаю, что произошло в их жизни, но уже не один год они живут в монастыре, а в тёплое время года, они обычно проживают в этом скромном домике на холме.

– Так значит, что это всё враки, и они вовсе никакие не грешники? Тогда почему они живут отдельно от всех?

– Хорошо, – сказала мать, – Попробую тебе это объяснить. Вот возьмём например меня или другую женщину. Всем нам простым женщинам, вход в мужской монастырь практически запрещён, но есть очень много вопросов, которые мы хотели бы спросить у мудрых людей, но у нас нет такой возможности. Иногда хочется спросить и про здоровье, и про библейские повествования и много ещё чего узнать от умных и мудрых людей, тем более в статусе священников. Вот они и являются теми самыми людьми от монастыря, которые поддерживают связь с нами мирянами, живущими рядом с ними в этом месте.

Услышав от матери совсем не то, что им рассказывал Женька, Никита медленно слез с лавки и обойдя стол, стал молча теребить край скатерти, свисающей почти до пола. Он молча смотрел на икону, которая висела в углу комнаты, который почему-то все называли «красным», но ничего красного там не было совсем. Мать заметила его растерянность и тихо спросила: – Что-то не так?

– Нет. Я всё по-ня-л…, – ответил он почти нараспев, слегка раскрасневшись, и глядя в тот самый угол с иконой, которая стала смотреть на него как-то более строго. В сенцах послышались отцовские шаги и писклявый голосок его младшей сестрёнки Оксанки. Услышав, что все вернулись домой, мать стала собирать на стол поужинать и всё не могла понять, что же так озадачило Никитку в её обычном рассказе про священников?

IV.

Сидя в машине, Никита настолько погрузился в свои воспоминания, что слегка вздрогнул, когда неожиданно раздался голос водителя, показавшего ему пальцем в сторону от дороги. Он радостно сообщил, что скоро они будут дома, так как вдали уже появились позолоченные купола местного монастыря. Услышав хорошую новость, Никита в ответ улыбнулся, понимая что скоро он будет дома. полюбовавшись золотыми куполами у самого горизонта, он опять окунулся в прошлые вспоминая о былых, детских похождениях.

Он отчётливо вспомнил, как на следующий день, после их коллективного погрома на холме, к нему во двор пришёл участковый дядя Митя, и, постучав сапогом по порогу, ведущему на веранду, – громко выкрикнул: – Есть кто дома? Откуда-то из сарая послышался голос матери, и Никита понял, что теперь-то уж точно, он получит ремня за все свои вчерашние злодеяния. Он выпрыгнул в окно и спрятался в саду под раскидистой яблоней. Дядя Митя рассказал матери о вчерашнем набеге местной детворы на монашеский домик, подтвердив тот факт, что Никита так же был среди ватаги нападающих; затем он заставил его мать расписаться в какой-то бумажке; спрятал её в свой портфель и медленно пошёл по улице к другим соседям.

Чтобы долго не рассказывать все воспитательные речи матери и отца, который пришёл домой очень уставшим и который уже стал расстёгивать тонкий кожаный ремешок для воспитания провинившегося сына. Однако к Никиткиной несказанной радости, мать сумела убедить распалившегося отца, что вначале она поговорит с сыном сама, а уже потом в дело вступит отцовское воспитание ремнём, – если это потребуется. Ремень не потребовался, так как Никита искренне покаялся в своих поступках и сказал родителям, что их обманул Женька, которого, как сообщил матери участковый, ещё утром увезли в районную милицию и поставили на учёт как хулигана-рецидивиста за все его проступки, совершённые за последние полгода.

Машину сильно тряхнуло, и Никита опять очнулся от своих воспоминаний, узнав родные колдобины при съезде с моста через родную Завитушку. – Столько лет прошло, но ухабы возле моста так и остались, – заметил тихонечко Никита и стал всматриваться во дворы соседей, пытаясь увидеть хоть кого-то из старых знакомых. Но как он не старался, но всё же, – так никого и не увидел. Мимо мелькали кустарно сколоченные заборы соседей, обочины с пыльной травой, затем промелькнула пара собак, вынюхивающих что-то своё собачье и ещё какой-то незнакомый велосипедист с удочкой, привязанной к раме, натужно давил на педали, направляясь скорее всего на Завитушку – попытать своё везение или просто отвлечься от ежедневной суеты.

Вскоре Никита увидел свой дом и попросил водителя остановиться, что тот и сделал тут же, докуривая свою вонючую сигарету. Никита жестом показал водителю, что он может дать денег, на что водитель широко улыбнулся и сказал, что он будет считать будто мы ещё живём в СССР и, что у Никиты есть студенческий, проездной билет… Поблагодарив своего спасителя, Никита выскочил из машины, машинально прихватив свой багаж и быстрым шагом направился к своей любимой калитке, которая, как всегда, преданно его ждала, не смотря ни на что.

Во дворе никого не было, а на двери в сенцы висел раскрытый, навесной замок, показывая своим присутствием, что хозяев в доме нет и ничего более того. Никита поставил сумку на порог и осмотрелся по сторонам. Во дворе, как всегда, всё было прибрано по своим местам, указывая тем самым на постоянную заботу хозяев о своём участке. Вдоль стен до боли родного дома, как обычно, тянулась всё та же клумба с цветами, обрамлённая красным кирпичом, а в самом углу двора стояла пара вёдер с чистой водой для коровы. На калитке в огород висело резиновое кольцо, взамен стопорной щеколды. Вдали, в конце огорода, виднелись две женских фигуры: матери и сестрёнки Ксюхи. Никита снял это запорное приспособление, которое висит здесь уже много лет, принесённое отцом много лет назад с какого-то агрегата от комбайна. Затем он попытался украдкой приблизиться к ним за изгородь, как вдруг, откуда-то из кустов выскочила маленькая собачонка и принялась гавкать на Никиту своим визгливым голосом; о наличии которой в их доме, он и не предполагал.

Эффект неожиданности был сорван, и Никита через несколько секунд оказался в объятьях своих родных. Несмотря на то, что мать постоянно жила в разлуке со своим сыном, пока он учился в интернате, а теперь и в университете, но каждый раз, при встрече с ним, она плакала, как будто наоборот расставалась со своим любимым сыночком в эти самые минуты. Сестрёнка вела себя скромно и слегка прижавшись щекой к его плечу, отошла в сторонку и покорно ждала, когда они все вместе пойдут в дом.

Как выяснилось, они ждали его намного позже, из-за чего его прибытие стало сюрпризом, и потому, на стол ничего не накрыли, несмотря на то, что мать с самого утра хлопотала на кухне, ожидая своего мальчика к концу дня.

В первые три дня, родители оберегали своего сынишку от всяких дел по дому, говоря, что им самим делать нечего, и лишь бы он отдыхал, и наслаждался беззаботной жизнью в уютном, родительском доме. Их дом и правда был хорош, а потому всегда нравился Никите, в сравнении с интернатом или сегодняшним университетским общежитием, со всеми его мрачными коридорами и столетними, казёнными запахами – идущими отовсюду.

Родительский дом был собран из деревянного бруса и смотрелся очень солидно; даже можно сказать – круто. Снаружи он был обшит деревянными рейками, а его стены, от самого фундамента и до кровли, были выкрашены в зелёный цвет; а ставни, обрамляющие в меру большие окна, – в чисто белый, что придавало ему особенный, нарядный вид. Внутренние стены были хорошо оштукатурены и побелены; именно это позволяло сохранять прохладу в летние месяцы и тепло – зимой. У Никиты, как и у его сестрёнки, были свои спальные комнаты, что в то время было большой роскошью, и даже, когда Никита жил в интернате, никто не посягал на его жилплощадь в их доме, за исключением тех редких дней в году, когда к ним в гости приезжали их дальние родственники.

Первые дни, по приезду Никиты, мать пекла своему сыночку его любимые пирожки в духовке и всевозможные блинчики на старой чугунной сковороде, доставшейся матери в наследство от её родителей, ещё в то время, когда она выходила замуж за его отца. Это было райское время, так как мать, работавшая по сменам в магазине, отпросилась с работы на пару дней, чтобы побаловать сыночка и побыть с ним рядом. Вечерами они все вместе собирались в гостиной у телевизора, но смотреть его у них не получалось, так как всё свободное время уходило на разговоры о жизни Никиты в столице, что очень сильно интересовало Ксюшу, но обычно она старалась расспрашивать брата один на один, – без опеки со стороны родителей.

На второй день он встретился со своими одноклассниками, и к вечеру они пошли на берег речки, устроив там маленький «сабантуй» с местными девчатами и домашним вином, принесённым его «старыми» корешами из собственных запасов. Домой он пришёл давно за полночь с неуверенной походкой и крепко подвыпивший. Войдя во двор, он неожиданно увидел мать, сидящую с его сестрой на пороге дома. Только теперь он заметил, что на чистом небе сияла огромная Луна, прекрасно высвечивавшая две женские фигурки, которые молча смотрели на своего заблудшего родственника. Он резко остановился как вкопанный,считая, что все уже давно должны спать, а тут на тебе – такой сюрприз. Несмотря на своё довольно-таки пьяное состояние, ему стало ужасно стыдно за свой ночной блуд, а в такой ситуации, это выглядело как мелкая подлость оттого, что он даже не удосужился сообщить матери заранее, куда он пошёл. Он усиленно поискал в своей пьяной голове слова для оправдания, промямлив, что всё получилось не по плану и, что эта встреча с пиршеством на берегу произошла стихийно. Он не очень внятно попросил у матери прощения, на что она сказала, что Бог простит, а сестра показала ему свой сжатый кулачок из-за спины матери, и они пошли в дом, заранее предупредив Никиту сильно не шуметь, так как отец уже спит, и ему надо будет очень ранним утром идти на работу.

Не следующее утро, Никита проснулся к десяти часам, от настойчивого стука в окно. Он с трудом поднялся с кровати и понял, что у него ужасно трещит голова и его немного пошатывает. В окне красовалась счастливая физиономия одного вчерашнего собутыльника Мишки, с которым он учился в интернате и который хотел убедиться, что Никита один дома. Узнав, что кроме Никиты дома никого нет, Мишка спрыгнул с перевёрнутого вверх дном ведра, которое он откуда-то умудрился притащить и шустро пошёл вокруг дома к веранде. Оказалось, что он принёс бутылку красного, домашнего вина, чтобы полечить своего друга. Никита категорически запротестовал, но после убедительной речи Михаила, он понял, что ему надо решиться и опохмелиться, даже если это будет очень сложно сделать. Михаил был прав и через десять минут состояние Никиты немного улучшилось, а после второй дозы, он уже мог улыбаться и смотреть на мир не так плачевно, как это было сразу после пробуждения. Они посидели на веранде с полчаса и когда Мишка предложил продолжить лечебное мероприятие и далее, то Никита был непоколебим: он окончательно и бесповоротно отказался продолжать «лечение», сославшись на то, что он обещал матери помочь с прополкой грядок на огороде.

Когда вечером отец пришёл домой после работы, он подозвал Никиту и тихо сказал, что пить можно много чего, но делать это надо обдуманно и осторожно, так как даже обычной водой можно обжечься и очень сильно! Никита извинился и сказал, что это был хороший урок для него и, что он не искушён в этих вопросах, так как ранее он никогда не пил вино, а тем более водку или самогон. На том эта история с ночным пиршеством на природе – закончилась. С тех пор Никита усвоил этот урок на долго – как ему тогда показалось.

V.

На следующий день Никита взял в сенцах отцовскую удочку и, накопав в огороде с десяток дождевых червей, пошёл на свою любимую Завитушку порыбачить, не желая опять идти к своим приятелям. К его приходу на берег любимой речки солнце уже было высоко над горизонтом и видимо поэтому рыба не клевала, за исключением нескольких малявок, которых он тут же выбросил обратно в воду, так как кошки у них дома не было, а маленькая собачонка по прозвищу Тёмка, рыбу категорически не ест. Он мысленно сказал спасибо той самой рыбной мелочи, за их регулярное и быстрое обгладывание наживки, вызывая тем самым шевеление поплавка на зеркальной глади воды. Такие игры с поплавком, заставляют рыбаков слегка вздрагивать в ожидании серьёзных поклёвок, которые к сожалению бывают крайне редко.

Где-то к обеду, перед уходом домой, он искупался в своей любимой речушке, затем одиноко полежал на песчаном бережку, но это всё не доставило ему никакого удовольствия от своего одинокого времяпрепровождения. Он спокойно дождался, когда высохнут его плавки и заодно подставил своё бледное тело солнечным лучам, немного опасаясь, чтобы ненароком не сгореть с первого раза, как это уже бывало в прошлые приезды домой. Закончив процедуру с солнечными ваннами, он поднялся по заросшему берегу на просёлочную дорогу и пошёл домой, поглядывая по сторонам, надеясь заметить что-то новое в родных просторах. Ничего особенного он так и не увидел, кроме всё той же пыльной травы, которая пыталась выжить в эти знойные, летние дни. Вскоре он догнал идущего впереди него пожилого человека в монашеском обличии чёрного цвета с широким поясом на условной талии. Увидев Никиту, монах замедлил шаг и стал поджидать паренька, развернувшись в его сторону. Никита подошёл к нему поближе и поздоровался, слегка наклонив голову как-то подсознательно, так как обычно это делала его мать при встрече со священнослужителями: – Здравствуйте батюшка. – Здравствуй сын мой. Господи тебя храни. Как тебя звать? – спросил монах.

– Никита.

– Красивое имя, – произнёс старец. – А меня зовут отец Епифаний. Можешь ли ты мне подсказать, где у вас живёт семья Николая Жданова? Что-то я не могу понять как к ним пройти?

– Это на новой улице. Совсем не далеко отсюда, и я могу Вас проводить, так как это мне почти по пути, – ответил Никита и указал рукой на правую сторону дороги. Он медленно пошёл рядом с монахом, как бы поджидая своего собеседника, идущего на шаг позади от него. Несмотря на то, что монах был пожилым человеком, но всё же он выглядел довольно-таки неплохо; его фигура хорошо смотрелась в сравнении с карикатурными рисунками попов, которых всегда рисовали с большими, выпяченными животами и округлыми лицами. Этот же совсем не был похож на тех упитанных попов, и его лицо было хоть и покрыто густой, седой бородой, но у него не было мешков под глазами, а его глаза, в свою очередь, были добрыми и светились каким-то молодым задором. Если бы Никита встретил такие глаза у продавца на рынке, то он бы сразу сказал, что это лукавый человек и с ним надо вести себя поаккуратнее. Но этот человек говорил медленно, держался уверенно и видно было по его поведению, что он степенный, немного даже статный, несмотря на его возраст. Такие люди не суетятся и обычно знают себе цену. Это Никита знал ещё с того времени, когда начал интересоваться психологией и физиогномикой во время учёбы в интернате. Никита шёл молча, не зная о чём можно говорить с такими людьми, несмотря на то, что ему было бы интересно спросить только одно: как ему не жарко ходить в таком чёрном одеянии, да ещё и в такие жаркие, летние дни, когда солнце превращается в пекло? Однако монах первый прервал затянувшееся молчание и как-то спокойно спросил:

– Никита, я никак не могу вспомнить тебя и дом, в котором ты живёшь? Мне знакомо твоё лицо, но память подводит меня. Ты наверное из дачного посёлка и редко здесь бываешь?

– Нет, всё намного проще. Я хоть и родился в этом селе, но большую часть своей жизни провёл в интернате, а теперь учусь в университете и практически дома не бываю. Появляюсь здесь только на каникулах и потому – Вы меня не знаете. А я, Вас, видел пару раз в нашем селе, и когда-то Вы освещали дом моему другу, – где-то пару лет назад. Но тогда, я стоял в стороне от всех и вскоре ушёл с моим другом по своим делам.

– Теперь понятно почему я тебя не могу вспомнить. Я и сейчас иду осветить дом твоим односельчанам. Это благое дело. Жилище надо освещать всегда.

Он остановился на несколько секунд, внимательно посмотрел на Никиту и тихо спросил: – А случаем это не твою маму зовут Настя?

– Да, – Вы угадали, – немного оживившись ответил Никита, – Здорово! Вы смогли увидеть сходство меня с моей матерью?

– Да, как это я сразу не вспомнил про твою маму. Она частенько приходит к нам на холм в церковные праздники со своими подарками. Она у тебя очень добрая, воспитанная и правильная женщина. Тебе повезло с мамой, и я рад, что у неё такой отзывчатый сын.

Они уже подошли к тому самому дому, куда направлялся монах, и на прощание он напомнил Никите, что его зовут Епифаний, и то, что он будет очень рад встретиться с Никитой ещё раз и пригласил его придти к ним в их обитель, если у Никиты появится такое желание. Никита тут же принял приглашение без раздумий и сказал, что он обязательно придёт, на всякий случай спросив, в какое время они не сильно заняты своим делами. Епифаний немного задумался и ответил, что если это будет удобно для Никиты, то в ближайшую среду он будет свободен после обеда. На том они распрощались, и Никита поспешил домой, чтобы сообщить матери о своём новом знакомом. К его возвращению мать уже была дома и что-то собирала в огороде из свежей зелени, чтобы организовать им лёгкий обед, так как с раннего утра она была на работе и толком ничего не успела приготовить.

Никита молча сел на порог и стал ждать, когда она выйдет во двор из огорода. Позади него скрипнула дверь и рядом с ним оказалась Ксюша. Она с прищуром посмотрела на Никиту, и как-то заговорчески, почти шёпотом, спросила его о том, кто из девчат был с ними прошлой ночью на речке и какая из них больше всех нравится Никите? Он посмотрел на неё с удивлением и заметил, что она уже не просто милый подросток, а вполне даже взрослая девушка! Её зелёные глаза смотрели на него в упор с каким-то укором, видимо потому, что он ей сразу не ответил, а молча сидит и рассматривает её как букашку под микроскопом.

– Что, растерялся? Или просто дар речи потерял, чтобы не проболтаться? – слегка подёргивая плечиками заявила она. – Не знаю как насчёт девчат на речке, а вот по жизни – мне нравишься только ты! Ты самая красивая девушка в нашем посёлке, – ответил он, не улыбаясь и глядя своей сестре в её чудесные, ещё наивные и бездонные глаза. Она и правда была очень красивой, да и её возраст позволял ей такой быть без лишних на то стараний.

– Ну вот, я так и знала, что ты всё от меня держишь в секрете. Я же тебя не продала папе, а то у него было желание пойти и найти тебя. Я, чтобы вас прикрыть, сказала, что ты пошёл к тёте Шуре и там, видимо засиделся, так как ты, у неё, – самый любимый племянник. Вот так! Только мама сразу заметила, что я вру и потому переживала за тебя, но я её успокаивала и сидела с ней рядом до твоего возвращения.

– Спасибо, Ксюш. А ты мне лучше сама скажи, кто же тебя ко мне подослал и кому это так не выносимо интересно, как я к ней отношусь? Может это…, он задумался и промолчал чтобы не сболтнуть чего лишнего. В это время тихо скрипнула калитка и с большим тазом, прижатым одной рукой к бедру, полным молодой картошки, редиски, совсем молоденьких огурчиков и зелёного лука, – вышла мать с косынкой на голове, отмахиваясь от надоедливых мошек.

Видя, что брат ничего ей не скажет, Ксюша соскочила с места, показав ему свой розовый, остренький язычок, и, сказав, что она так и знала, – побежала за калитку, крикнув матери, что она скоро вернётся. Никита не очень расстроился от того, что сестре будет нечего сообщить своей подруге, а самое главное, что он не проболтался и теперь девчатам будет о чём погадать и посудачить за его спиной.

Сидя за обедом, как бы невзначай, Никита рассказал матери как он сегодня встретил одного из двух старцев по дороге домой и то, что тот пригласил его к ним в гости в их обитель на холме. И ещё, о том, что старца зовут Епифаний и то, что он угадал имя моей матери по нашему сходству и очень хорошо о ней отозвался. Мать легонько улыбнулась, немного смутилась как смущаются молоденькие девушки и поблагодарила сына за хорошую новость, сделав акцент на то, что его общение с этими людьми будет намного полезнее, чем горланить ночами песни под гитару на берегу речки с какими-то пьяницами. Тут-то Никита понял, что вся деревня слышала, как они ночью развлекались на радостях по поводу встречи старых друзей и то, что Оксанка зря врала родителям про тётю Шуру.

Оксанка уже вернулась от подружки и молча ждала пока закончится застолье; когда она сможет остаться с Никитой одна и выпытает у него всё, что он от неё скрывает. Долго ей ждать не пришлось, и как только мать встала из-за стала, она легонько толкнула брата под столом своей голой ногой, так как они в детстве это всегда делали и шёпотом сказала, что Валька Семёнова ему не подходит. Тут сразу стало ясно, кто к нему подослал Ксюху и как зовут её подружку. Никита радостно улыбнулся и сказал шёпотом, наклонясь к сестре: – Скажи Наташке, чтобы сильно не переживала. Я человек серьёзный и невесту ещё себе не выбрал: ни здесь, ни в городе. Вот тут Ксюха не вытерпела и уже через минуту, она выскочила на улицу со своим срочным докладом о выполненном задании, промелькнув мимо окна как встревоженная птица из своего гнезда.

VI.

Рано утром, в среду, Никита уже не спал, когда его мать вышла из спальни и стала собираться на работу. Вообще-то, вся его ночь прошла в тревожных мыслях, каких-то видениях, и он несколько раз просыпался; и после этого он долго не мог заснуть. Голова была забита какими-то предчувствиями, отрывочными картинками по поводу предстоящей встречи с монахами, а то и вообще о чем-то отвлечённом от реальности. А когда Никита вышел к матери на кухню, то судя по его взлохмаченной причёске и припухших веках, сразу было видно, что он явно не выспался, поэтому мать, с нескрываемым удивлением спросила: – Отчего это тебе не спится в такую рань? На что он слегка потянувшись, просипел заспанным голосом, что вчера вечером забыл спросить у неё о том, что можно взять с собой на встречу с Епифанием и Матфеем? Мать вспомнила, что у него сегодня с ними встреча и, немного задумавшись, – посоветовала, что скорее всего ничего не надо брать, а затем, ещё немного подумав, предложила нарвать в огороде свежей зелени, молодых огурчиков и если на грядке есть спелые помидоры, то взять и их для гостинца от нас. Никита легонько улыбнулся, подумав про свою наивную неспособность самому до этого догадаться; очень обрадовался этой подсказке и обняв мать, поблагодарил её за такую хорошую мысль, так как идти в гости с пустыми руками было не в их семейной традиции.

Едва дождавшись двенадцати часов дня, то самое общепринятое время обеда, Никита сложил в пакет свои гостинцы, набранные в огороде, и не сумев дольше усидеть на месте, тут же вышел на улицу и пошёл в сторону монастыря, справедливо считая, что он явится в обитель к монахам после обеда, как и предлагал Епифаний. Не далеко от их дома, посреди дороги, стояли две уже далеко немолодых соседки и что-то бурно обсуждали, оглядываясь по сторонам. Но как только они увидели Никиту, приближающегося к ним, они тут же покинули место своего бурного общения и перешли на противоположную сторону дороги. Они могли часами судачить между собой, как бы случайно встретившись, обсуждать все последние происшествия в посёлке и с обязательным переходом на личности своих соседей. Их жизненный опыт позволял им всех критически обсуждать за малейшие ошибки, но и позволял им напрочь забыть про все свои прежние проступки в их давно забытой молодости; да и не только тогда.

Никита хотел уже было с ними поздороваться, но они так усердно были увлечены своими монологами, успевая одновременно и говорить, и слушать; поэтому Никитино приветствие их мало интересовало. Поняв, что ему не стоит вмешиваться в их пересуды со своим «здрасьте», он улыбнулся, глядя на них и пошёл восвояси. Да и с его внутренним состоянием не сильно то хотелось приветствовать этих кудахчущих тёток, так как его не покидало какое-то особенное волнение, переходящее в мандраж, которое обычно появлялось в моменты предстоящих экзаменов: как в интернате, так и в университете. Он прекрасно понимал, что сегодня он шёл не на экзамен или исповедь, а к обычным монахам-священникам, о которых он никогда серьёзно не задумывался, если не считать того самого детского происшествия во время набега на их домик со своими дружками…