Моя Россия

Будучи бережливым человеком, Николай никогда не считался жадным. Он мог совершенно спокойно дать человеку в долг, часто подавал милостыню людям, стоящим возле церквей в дни церковных праздников, мог купить ненужную ему вещь из жалости к пожилому человеку, продающему ее. И несомненно, что при всем своем скромном достатке Николай старался обеспечить достойную жизнь своей семье.

Наверное, именно таким и должен быть человек, родившийся и выросший в Сибири, в крае, где безграничные просторы дарят человеческой душе ощущение естественной свободы и воли. Такой человек не может быть мелочным и суетливым.

Николай никогда не торопился, все тщательно обдумывал и взвешивал каждое свое действие, доверял своей интуиции, которая обычно его никогда не подводила. В этот раз, собираясь в сложную командировку по зимним таежным дорогам, он чувствовал какое-то необъяснимое волнение внутри, но не придал этому никакого значения, посчитав эти чувства лишь небольшой нервозностью перед сложной и долгой дорогой.

От своих мыслей его отвлекла возня в детской. В комнате зашевелилась проснувшаяся Полинка, и Николай, отложив в сторону свои думы, отправился в ее комнату. Уложив Полинку и накрыв ее мягким одеялом, он накинул на плечи старенькую телогрейку, нахлобучил на голову шапку-ушанку и вышел на улицу подышать морозным воздухом и забрать из почтового ящика утреннюю газету. Возле калитки он встретил возвращавшуюся из магазина супругу, и они вместе с Анастасией вошли в дом.

Через несколько дней, Николай, как и запланировал ранее, уехал в командировку в Омск.

IV

Непонятно почему, но именно сейчас, когда он двигался домой по занесенной снегом трассе, ему отчетливо вспоминались все его давние зимние истории.

Печка в машине переставала справляться со своими обязанностями. В кабине становилось холодно, но еще хуже было то, что Николай вынужден был часто останавливать автомобиль, чтобы прочищать обледенелые дворники на лобовом стекле, а за это время кабина стремительно остывала и еще больше выхолаживалась. У Николая начали мерзнуть руки. Через несколько десятков километров дворники сломались совсем. Теперь Николаю приходилось выходить на улицу и чистить стекло каждые несколько минут. Последнюю встречную машину Николай видел примерно час назад. После этого не встретилось ни одной живой души. Дорогу замело так, что приходилось ехать посередине дороги, чтобы не скатиться в кювет. Становилось немного не по себе. Николай знал немало случаев, когда в таких ситуациях после поломки машин в тайге на дорогах замерзали люди. Как правило, их подбирали на следующий день водители снегоуборочных машин, чистивших трассу. Но бывали случаи, когда людей искали неделями, но так и не находили. От крутящихся в голове жутких историй начинала стыть в жилах кровь.

На очередной остановке, когда Николай счищал снег с лобового стекла, он понял, что вдобавок к дворникам отказала и печь. Начинать ремонт в таких условиях немыслимо. Металл автомобильных деталей вымерзает до таких температур, что до него невозможно дотронуться руками. Даже в перчатках через минуту начинают неметь руки.

Теперь ситуация начала принимать по-настоящему угрожающие формы. И Николай прекрасно понимал это.

Зимняя сибирская ночь, злая метель, сдувающая грузовой автомобиль с трассы, тусклый свет фар, стыдливо пытающийся просветить снежную стихию, беспредельная тайга кругом и одинокий человек в кабине вымерзающей машины, словно маленький жучок, сидящий на обломке корабля посередине океана. Вот что такое настоящая зимняя стужа. Вот когда зимняя сказка превращается в ледяной кошмар. И где находится эта грань, никогда невозможно определить.

Сбиваемый с ног сильнейшим ледяным ветром, Николай с трудом взобрался на подножку своего обледенелого грузовика, который в этот момент стал больше похож на осколок айсберга Северного Ледовитого океана, чем на автомобиль, и, вновь усевшись на водительское сиденье, тронулся навстречу взбесившейся снежной стихии. Машина, старательно провернув по снегу колесами, медленно покатилась по заснеженной дороге.

Тепло из кабины выдувало стремительно. Начали замерзать ноги.

– Ну, ничего, – думал про себя Николай, – еще километров двести осталось, не больше, как-нибудь продержусь. Главное – ехать не останавливаясь.

И он начал интенсивно шевелить пальцами ног внутри сапог, чтобы хоть как-нибудь разогнать кровь и согреть окоченевшие пальцы. Шевелить пальцами становилось тяжело и немного больно. Замерзшие ноги становились все менее послушными.

Грузовик с упорством ледокола мужественно пробирался сквозь снежные заносы, разрывая своим телом сибирскую вьюгу надвое. Вьюга с остервенением стучалась в автомобильные стекла, так и норовя пробраться внутрь кабины, цепко обнимала своими холодными руками дребезжащее от мороза железо и, шустро пробежав вдоль всего машинного тела, со свистом соединяла свои ледяные лапы сразу позади автомобиля, образуя тем самым длинный и звенящий снежный хвост.

За два часа Николай смог проехать чудовищно мало, всего пятьдесят километров. За это время метель не только не ослабла, но еще более усилилась.

– Пора чистить стекло, – говорил сам с собой Николай, – дальше ехать нельзя, это просто опасно.

И он вновь открывал дверь, прыгал на землю и тут же попадал в ледяные объятия зимней стужи. Щетка, которой Николай прочищал стекло, окончательно закостенела. Он отбивал ею ледышки, намерзавшие на стекле, царапал о них пальцы до крови и ломал ногти. По глазам больно лупили толстые и тяжелые снежинки, от которых было невозможно укрыться. В одно мгновение за шиворот набивалась целая пригоршня снега, неприятно залепляло уши и нос. От сильного и холодного ветра, дующего прямо в лицо, становилось трудно дышать. Кое-как очистив одну сторону от образовавшейся наледи, Николай небрежно очищал и другую, но пока он возился со второй стороной, первая успевала забиться снегом и заледенеть вновь. В этой тяжкой борьбе метель одерживала одну победу за другой.

Еле-еле очистив малюсенькое окошечко и ободрав ладонь, Николай взобрался на свое остывшее место и продолжил свой тяжелый путь.

Буксуя и ревя, утопая не менее чем на полколеса в дорожных сугробах, грузовик упорно продолжал брать штурмом один метр обледенелой трассы за другим, пока скользкая, наклонная, обледенелая дорога и порывистый ледяной ветер не сделали свое черное дело, подло столкнув грузовик вместе с Николаем в придорожную канаву.

Вся правая сторона машины ушла глубоко в сугроб, задние колеса повисли в воздухе, беспомощные фары продолжали светить прямо в снег, а из выхлопной трубы все еще выходил, смешиваясь с метелью, теплый дымок.

Николай, потрясенный этой нелепой аварией и испытавший сильное чувство всепроникающего страха, выбрался из кабины наружу, спрыгнул прямо в глубокий сугроб и сразу же утонул в нем по пояс. Выйдя на дорогу, он осмотрел поврежденный и наполовину перевернутый автомобиль и понял, что в одиночку обратно ему не выбраться. Через минуту машина окончательно заглохла.

Много раз Николай пытался завести грузовик, чтобы хоть как-то согреться в кабине от тепла работающего двигателя. Но все было тщетно. Двигатель окончательно подорвал свои силы в неравной борьбе со снежной стихией и больше не заводился.

Ситуация была ужасна.

Какое-то время продрогший Николай ходил по дороге возле автомобиля и думал о том, что же можно предпринять в такой ситуации. До ближайших городов в любую сторону по дороге более сотни километров. Пешком в такую погоду их пройти просто невозможно. До утра еще слишком долго, метель и мороз навевали чувство смертельной опасности. Кругом тайга на многие сотни километров, обнимающий все живое трескучий мороз, изнывающая в верхушках деревьев метель и беспроглядная ночь, белая от снежного савана.

Окончательно замерзнув, Николай залез в кабину перекошенного грузовика. К этому времени кабина совершенно вымерзла. Сиденья одеревенели, металл накалился от ужасающего мороза и вытянулся до состояния дребезжащей струны.

Всего каких-то сто пятьдесят, ну может быть, сто восемьдесят километров оставалось до его теплого уютного дома, где в эту минуту находится его семья, где его сын Ванечка сладко спит в своей маленькой кроватке, и верная жена нежно качает маленькую Полинку, где, уютно расположившись в ногах ребенка, спит кошка. Это все казалось так близко и одновременно так недосягаемо далеко.

Просидев без движения в вымерзшей и перекошенной кабине несколько минут, Николай принял решение выйти из нее и двигаться. Только движение может спасти жизнь и не дать замерзнуть.

– Нужно двигаться, двигаться, – говорил себе Николай и, стараясь хоть немного согреться, начал махать руками в разные стороны, прыгать на месте, бегать взад и вперед, приседать, интенсивно шевелить пальцами ног.

Николай посмотрел на часы, стрелки показывали третий час ночи.

– Окончательно рассветет не раньше чем к половине девятого, – размышлял про себя Николай, – а это значит, что примерно к этому времени, а может быть, и раньше, тут могут появиться снегоуборочные машины или кто-нибудь проедет. Значит, нужно идти, идти по трассе в сторону дома. Идти и не останавливаться, чтобы не замерзнуть. Но нельзя и окончательно выбиться из сил, иначе – смерть.

Приняв это решение, Николай написал записку и оставил ее в кабине беспомощной машины, чтобы в случае, если кто-нибудь все-таки приедет сюда и прочитает эту записку, то обязательно узнает, что водитель жив и пошел в сторону города и что искать его нужно дальше на трассе. С собой Николай взял лишь сумку с несколькими обледенелыми бутербродами и купленным в подарок Ванечке белым плюшевым медвежонком, вечно высовывающим из сумки свой любопытный нос.

Застегнув все до самой последней пуговицы на своем бушлате, натянув вязаную шапку как можно плотнее на уши, надев перчатки и затянув потуже ремень на своих брюках, Николай нагнулся и в завершение своей экипировки вставил в невысокие сапоги джинсовые штанины, чтобы снег не мог проникнуть внутрь, и застегнул их. Проделав все эти операции, он захлопнул дверь грузовика и тронулся навстречу зиме, смотря ей прямо в лицо.

Постоянно борясь с холодным ветром и пряча глаза от безжалостной метели, Николай шел, все дальше и дальше удаляясь от своего беспомощного грузовика.

Снег забивался в промежуток между перчатками и бушлатом, проникал за воротник, плотным слоем облеплял лицо, просачивался в рукава до самого локтя, залезал в нос, глаза и уши. Леденели руки. Вскоре Николай перестал чувствовать пальцы на своих ногах, а примерно через час ходьбы – и ноги ниже колен. Он наступал будто на ходули, словно в его сапогах были не живые ноги, а деревянные палки, холодной болью отдававшиеся в мозгу при каждом новом движении.

– Обморожение, у меня будет обморожение ног, – стараясь не поддаваться страху, думал про себя Николай, – но я должен идти, я должен идти, чтобы жить, ведь остановиться или упасть, это значит замерзнуть, это значит умереть. Но меня ждут мой сын и моя дочь, я не хочу умирать, я хочу жить, я иду домой.

– Ты слышишь меня, метель, – заорал во все горло обезумевший от холода Николай, – ты слышишь меня, вьюга… я иду домой!

Вьюга тут же забрала его слова и разнесла их над обледенелой, почти безжизненной тайгой.

Николай продолжал, не оглядываясь, идти вперед, а сибирская стужа старательно зализывала, заметала каждый след от его сапог.

Шаг за шагом Николай продвигался в сторону своего дома, где, он точно знал, его ждет семья и тепло, тепло домашнее, тепло человеческое. Он шел, спотыкался, падал в сугробы, вставал и снова шел вперед.

Время застыло, оно замерзло и обледенело, так же как и весь окружающий мир. И если бы до него можно было дотронуться рукой, то время зазвенело бы так же, как звенит раскаленная от холода сталь, затрещало бы так же, как трещит качающаяся от студеного ветра сосна, веками стоящая на берегу Енисея.

Чтобы не упасть, не забыться, не потерять сознание, Николай начал петь. Он начал орать во все горло провокационную песню «Степь да степь кругом, путь далек лежит, в той степи глухой замерзал ямщик…» Мелодичный свист метели в вышине неба стал Николаю единственным, достойным аккомпанементом.

В какой-то момент Николай понял, что окончательно вымотался, и его начало сильно клонить ко сну. Он не чувствовал ни рук, ни ног, не чувствовал щек на своем лице. Все вокруг было опоясано холодом, обморожено. И ни одной машины по пути, ни одной деревни, ни одного укрытия. Только мороз и тайга на сто верст вокруг.

Редкий человек сможет вместить в свое сознание всю эту безграничность и безысходность, да так, чтобы не потерять рассудок. Один на один со страшной, обжигающей холодом природной стихией, когда кажется, что весь мир, вся вселенная желают лишь одного – твоего уничтожения. Кто сможет это выдержать?

А метель тем временем наметала на пути Николая все новые снежные барханы, угрожающе поднимавшиеся уже выше пояса, и которые ему постоянно приходилось преодолевать.

Совершенно обессиливший, путник беспомощно сидел в снегу. Протирая глаза и случайно подняв голову вверх, он увидел вдалеке, за полем, почти на линии горизонта, блеклый огонек.

– Что это? – спрашивал у самого себя, еле шевеля замерзшими губами, Николай, – деревенский домик или мираж, отблеск далекой звезды, и как далеко он отсюда. Может быть, три или пять километров. А может быть, там вообще ничего нет, и это лишь плод моего воображения.

– Нужно вставать, нужно идти, – заставлял себя Николай, но обмороженные ноги уже не слушались его команд, пальцы на руках не могли протирать глаза, потому что не шевелились.

Изо рта беспомощно валил сизый пар, тут же замерзая на ресницах и бровях, превращаясь в маленькие кристаллы льда на радость зиме и на погибель человеку.

Многие сотни лет человек пытался укротить зиму, приспособиться к ней, обуздать. Человек строил теплые дома, изобретал сложные отопительные системы, применял самые высокие технологии, шил самую теплую одежду из лучших материалов, покорял ледяную стихию, строил целые города на территории вечной мерзлоты, приспосабливал свой быт к северным условиям и приспосабливался к ним сам. Говорят, у северных людей даже кровообращение и обмен веществ в организме происходят медленнее, чем у остальных людей. Все это результат воздействия холода, прямое следствие зимы. А что же получилось из этого приручения зимы в итоге. Покорил ли человек зиму? С одной стороны, покорил: города построил, и жить в них научился. Но с другой стороны, как только человек остается с зимой один на один, зима тут же показывает человеку его место. И показывает так легко, играючи, не напрягаясь. Она играет с человеком, кружит его, завораживает. Многие не выдерживают такого пристального взгляда и замерзают.

В тот момент, когда Николай, свернув с дороги и направившись в сторону своего миража, в очередной раз упал лицом в холодный сугроб и, перевернувшись на спину, обессилено закрыл глаза, где-то за сотню верст от этого места, в своей теплой кроватке вдруг проснулся маленький Ванечка. Он жалобно плакал и звал маму.

– Что случилось, малыш? – спрашивала Анастасия у маленького Ванечки, – почему ты проснулся, сон плохой приснился, да? Что тебе приснилось Ванюша, расскажи маме.

– Сон страшный приснился, – сквозь слезы рассказывал Ванечка. – А папа уже приехал?

– Нет, Ванечка, еще не приехал, – отвечала малышу мама, – он только завтра днем или даже к вечеру приедет. Сейчас он, наверное, уже в пути. А ты спи, спи спокойно, малыш мой, закрывай глазки и ложись. Скоро папа приедет. А тебе больше не будет сниться плохой сон, – сказала мама и ласково накрыла Ванечку уютным толстым одеялом.

Ванечка перевернулся на другой бок, носом к стенке, укутался в свое одеяльце, засунул руку под теплую и мягкую подушку и сладко засопел.

Анастасия вышла на кухню, включила ночник с мягким неярким светом и налила себе в стакан горячего чаю и, отхлебнув пару глотков, посмотрела в окно. На улице мела постепенно ослабевающая вьюга. Кое-где на небе стали появляться звездочки, а сквозь густые вьюжные облака начинала блестеть неяркая луна.

На стене мерно тикали большие старые часы, доставшиеся семье Белоярцевых от деда Николая, сделанные еще до революции 1917 года. Они до настоящего времени служили семье верой и правдой, планомерно отмеривая бегущие дни.

В углу, перед образом, горела маленькая лампадка, зажигавшаяся Анастасией только во время длительных командировок мужа. Она верила, что мягкий свет лампадки поможет ее мужу в любом его начинании, избавит от беды и принесет удачу.

В этот ранний предрассветный час Анастасия тихо сидела за кухонным столом, перед мерцающим светом маленькой свечи, смотрела в окно на медленно падающие снежинки и пила горячий чай. Сон отступил, и спать уже совсем не хотелось. И в этой уютной и домашней тишине она думала о завтрашнем дне, который они проведут все вместе, в кругу семьи. И видя, как небо очищается от многодневных облаков и как на нем начинают одна за другой появляться яркие звездочки, она искренне радовалось и хорошей погоде, что обещали на выходных, и своему маленькому семейному счастью. Она сидела возле окна, немного отодвинув тюлевую занавеску, и с нетерпением ждала возвращения мужа.

Настенные часики послушно тикали, слабый свет свечи создавал в комнате приятную и уютную атмосферу, за оконным стеклом медленно падали последние снежинки уходящей метели, и все кругом казалось очень милым и вполне благополучным.

Но Николай не мог знать этого. Сейчас, в седьмом часу утра, он смахивал обмороженной рукой с обледенелого лица уже практически не таящий снег. Перед его глазами кружилась только снежная пелена, белая, холодная, бесконечная.

Он не чувствовал своих ног, не чувствовал рук, он даже перестал ощущать холод. Его сознание заволокла полная апатия и безразличие ко всему происходящему. И лишь только отрывочные воспоминания из прошлого изредка посещали его холодную голову. В его памяти, словно картинки, проносились обрывки его собственной жизни. Вот он видит себя идущего в первый класс, держась с мамой за руки. Одно мгновение, и он уже видит себя на выпускном школьном балу, танцующим и кружащимся со своей первой школьной любовью и выпивающим первые стаканы водки в кабинете математики. Следующим кадром его память возвращает на свою собственную свадьбу, он слышит поздравительные тосты гостей, крики «горько» и застольные песни под баян. Затем он уже стоит возле родильного дома и держит на руках своего первенца Ванечку. Видения приходили настолько яркими, настолько реальными, что он, вновь испытав то далекое волнительное чувство, на миг пришел в себя и понял, что лежит в объятиях снежной и смертельно опасной пелены.

Собрав всю волю в кулак, Николай встал и, сделав несколько шагов на обмороженных ногах, снова упал на спину в снег.

Плюшевый медвежонок выпал из сумки на снег и беспомощно смотрел своими черными глазками на замерзающего человека.

Неизвестно сколько времени пролежал Николай в таком положении, но последнее, что увидели его уставшие глаза, было голубое и бездонное сибирское небо, яркое солнце, ослепляющее взгляд, и завораживающий блеск чистого белого снега.

V

В тот момент, когда глаза Николая закрылись, а синие губы перестали шептать бессвязные слова, его сын Ванечка стоял со своей лопаткой во дворе дома и, подняв голову вверх, тревожно слушал колокольный звон, доносившийся со стороны Успенской церкви.

Маленькая Полинка тихо лежала в своей кроватке и улыбалась, толкая ручками новую погремушку, висевшую над ней. Анастасия окончила печь ароматные блины и начала убирать избу к приезду мужа. Все было, как обычно.

Вдоволь нагулявшись и прочистив своею лопаткой всю дорожку от калитки до входной двери дома, Ванечка, весь в снегу и с раскрасневшимися от мороза щеками, вошел в избу.

– Ну что, малыш, нагулялся? – спросила у Ванечки мама, – как там погода на улице, очень холодно?

– Совсем не холодно, солнышко светит и много снега кругом, – отвечал Ванечка, – а я дорожку прочистил, вот папа приедет и удивится. Он мне даже подарок обещал подарить, когда вернется. А когда он приедет, мам?

– Да уже скоро приедет, Ванечка, вот после обеда, наверное, и приедет. Я сама его уже жду и на калитку гляжу постоянно, вот-вот появиться должен.

Но Николай не вернулся домой ни к обеду, ни к вечеру.

Анастасия не знала ничего. Ее душа разрывалась от полного неведения и беспомощности. Она не знала, что происходит с ее мужем. Она обзвонила всех его коллег по работе, выуживала любую информацию о возможных изменениях маршрута. Но никто ничего не знал. Диспетчер на базе сообщил, что машина выехала из Омска строго по расписанию, что в Красноярске грузовик Николая появился тоже по расписанию и зарегистрировался на промежуточной базе даже раньше положенного и направился дальше в сторону Енисейска. В отделении ГАИ сообщили, что дорожно-транспортных происшествий за прошедшую ночь не зарегистрировано и даже звонили по этому поводу в Красноярск.

– А может, у него машина сломалась? – спрашивала у коллег Николая зареванная Анастасия.

– Успокойся, Настя, возьми себя в руки, – тихо говорил Василий, друг Николая, находившийся последние несколько часов в доме Белоярцевых и пытающийся отвлечь от дурных мыслей Анастасию, пребывающую в ужасном расположении духа.

– Ну и что мне делать теперь, Вася, – спрашивала заплаканная Настя, – я чувствую, что случилось что-то очень плохое. Я это чувствую, Вася, понимаешь, чувствую. Он не мог просто так не приехать, не мог он. Но его нет, значит, что-то случилось. А погода на улице ты видишь, какая. Я не знаю, что мне делать, Вася, что мне делать?

И после этих слов, Анастасия вновь залилась слезами.

– Успокойся, Настя, успокойся, пожалуйста, дети чувствуют, что ты в таком настроении и тоже переживать начинают. Возьми себя в руки, Настя, успокойся, я прошу тебя, ради детей успокойся, – сказал Василий и отправился в другую комнату, чтобы проверить спящих детей и накапать Анастасии еще валерьянки.

Анастасия выпила валерьянки и стала пристально смотреть на горящую в углу комнаты лампадку и что-то беззвучно шептать. В доме повисла страшная тишина.

Стрелки старинных часов показывали один час ночи.

Примерно к четырем часам утра обессилившая Анастасия с черными кругами под глазами и под воздействием огромного количества валерьянки все-таки уснула прямо на маленьком диванчике под лампадкой.

Василий тихонечко удалился в детскую комнату и, откинувшись в кресле, задремал.

Информация о Николае появилась только лишь к обеду следующего дня. Анастасии позвонили из приемного покоя скорой помощи одной из больниц города Красноярска и сообщили, что Николай жив и находится у них.

Тяжкий камень упал с души Анастасии. Она непроизвольно опустилась на стул и, смотря на тлеющую лампадку, тихо заплакала. Но это уже текли слезы счастья. Николай был жив. Через двадцать минут Анастасия вместе с другом Николая Василием уже мчались по заснеженной трассе, под ярким сибирским солнцем в сторону Красноярска.

Только придя в себя, Николай узнал, что его машину обнаружили около десяти утра проезжавшие мимо дальнобойщики, и что именно они сообщили об этом в милицию. После этого на место прибыл наряд милиции, открыл дверь кабины грузовика и наткнулся в машине на записку Николая. Поиски Николая длились несколько часов и удачно завершились лишь ближе к вечеру.

Николая нашли лежащим на боку с подобранными под себя руками и ногами, запорошенного снегом и почти полностью обледеневшего. Рядом с ним валялась сумка, из которой выглядывали любопытные глазки белого плюшевого медвежонка, сопровождавшего Николая на всем протяжении его тяжелого пути.

Позднее спасатели, нашедшие Николая, признавались, что если бы в тот день не перестал идти снег, то найти Николая было бы невозможно.

К удивлению врачей, Николай получил лишь незначительные обморожения рук и ног. Его спасли только чудо и железное сибирское здоровье. Но Николай был уверен, что его спасла сама зима.

Впоследствии Николай любил вспоминать те опасные минуты, когда он, наедине с разбушевавшейся снежной стихией, шел по заснеженной трассе в сторону своего дома и во все горло орал прямо в лицо бушующей метели русские народные песни.

На следующий день, чтобы навестить своего папу, в больницу вместе с мамой приехал и Ванечка. Он рассказал папе, что пока ждал его возвращения, то самостоятельно прочистил своей лопаткой всю тропинку, от самой калитки до входной двери. Николай очень удивился и подарил ему белого плюшевого медвежонка с любопытными глазками.

Маленькая Полинка, открыв глазки и увидев папу, очень обрадовалась и начала улыбаться. Она спокойно пережила эти тревожные дни и совсем не переживала, потому что ей недавно исполнился всего один годик, и она еще не знала, что такое зима.

Прошел ровно год.

За этот год Николай все-таки сумел осуществить свою давнюю мечту и построил у себя на участке хорошую русскую баню, в которую ходил по субботам почти каждую неделю.