Моя Россия

– А что если действительно произойдет что-нибудь ужасное, – думал про себя Наиль Мухтарович, – а если действительно сменится глава города. Так это ж тогда…

Наиль Мухтарович даже про себя боялся произнести эту поистине чудовищную мысль, которой он всячески сторонился, – мысль о своей возможной скорой отставке. И от этой мысли, почти что сформулированной и почти что высказанной, Наиль Мухтарович запаниковал.

III

Сашка с Димкой встретились, как обычно, около восьми часов утра, и, беседуя о прошедших выходных, бодрым шагом обошли свой дом, привычно обогнули школу, где когда-то вместе учились, и направились в сторону колледжа.

Проходя главный городской перекресток, они заметили возле здания районной администрации, прямо вокруг памятника Ленину, непонятное скопление милицейских машин, автобусов и небольшую группу возбужденных граждан, держащих в руках какие-то плакаты.

– Дим, а ты не знаешь, что это там происходит? – спросил Сашка, заинтересовавшись увиденным.

– А тебе листовки в почтовый ящик не бросали? – вопросом на вопрос ответил Димка.

– Нет, а что за листовки?

– Листовки с агитацией о необходимости участия в митинге против задержек заработной платы и разорении нашего машиностроительного завода. Кстати, – оживился Димка, – а твоему отцу заработную плату платят, ведь он же на заводе работает? – поинтересовался Димка.

– Три месяца уже не платили, мы только на зарплату матери живем, – честно и даже как-то с горечью ответил Саша.

– Ну вот, Санек, значит, тебе нужно идти на митинг, а не на зачет по бухгалтерии, – вполне серьезно заметил Димка.

– Ну ты скажешь тоже, на митинг, и что я там буду делать?

– А то же самое, что и другие, – митинговать. Хотя, честно сказать, непонятно, – продолжил свою мысль Димка, – митинг, по-моему, на десять утра назначен был или даже на одиннадцать, не помню точно, а сейчас время восемь утра. Чего они так рано собираются-то?

– Без понятия, – вяло ответил Сашка и, дернув Димку за рукав, добавил, – ладно пойдем быстрее, а то на занятия опоздаем. После зачета будем возвращаться, заодно и посмотрим, что тут происходить будет.

– Ну пошли, пошли, – неохотно согласился Димка.

Они решительно двинулись в сторону колледжа и уже буквально через пятнадцать минут прибыли на место.

К этому времени в колледже происходило что-то странное.

Ни одного из преподавателей не было на своем рабочем месте. Учащиеся радовались творящейся неразберихе, по аудиториям расползались самые противоречивые слухи. Коридоры заполнила снующая туда-сюда молодежь, бесцельно болтающаяся в ожидании начала занятий или, что было бы лучше, объявления об их отмене. Какое-то необъяснимое волнение охватило всех разом. Курилки так же оказались переполнены, как никогда. Не смолкали политические дебаты и споры. В воздухе пахло нервозностью и предчувствием чего-то важного, неизбежного.

Такие фразы, как «отставка Стриковского», «невыплата заработной платы» и «разорение завода», звучали повсеместно, в связке и по отдельности, со злобой и ненавистью, со смыслом и без. Их произносили, словно заклинание, повторяли, как молитву, возмущались и кричали, шептали и орали во весь голос, в мыслях рвали на куски, словно флаги поверженных врагов, затем собирали и снова рвали.

Все понимали: что-то изменилось, что-то перегорело в душе, накалилось до такой степени, что стремится вырваться наружу. Не каждый мог разобраться, что происходило на самом деле.

А происходило следующее.

Почти два года назад на должность главы города каким-то образом, а вот каким, в городе никто не знал, был назначен бывший директор самого крупного в области машиностроительного завода Стриковский Вячеслав Борисович. Должность директора завода он занимал всего полгода, после чего внезапно стал главой города.

Стриковский слыл человеком с неуемным стремлением к власти, корыстным и наглым, способным добиваться своих целей любыми доступными ему средствами.

За недолгий период своего директорства он сумел настроить против себя почти всех рабочих, весь годами складывавшийся трудовой коллектив. Стриковский окружил себя своими людьми, назначал на ответственные должности только преданных ему людей, безжалостно расправляясь с несогласными и, как он выражался, «лишними» людьми. Под его руководством коллектив огромного завода сократился практически на четверть, госзаказ сократился на треть, производительность труда серьезно упала, задержки зарплат стали систематическими. То и дело на заводе начали вспыхивать локальные стачки, люди отказывались от выполнения своих трудовых обязанностей и требовали выплаты заработной платы. С такими очагами сопротивления Стриковский расправлялся безжалостно: людей подставляли, увольняли за прогул, портя тем самым трудовые книжки даже самым лучшим из работников, лишали почетных званий, отзывали награды, штрафовали, не выплачивали даже уже начисленные зарплаты.

Говорили, что Стриковский связан с криминальными структурами, орудующими в городе, что он неформально контролирует теневой бизнес не только в городе, но и в области. Стриковского не любили, его боялись, но многие его просто ненавидели.

Вскоре Стриковский стал главой города, поставив на свое прежнее место своего человека, поэтому политика в отношении трудящихся не изменилась.

Как глава города Стриковский довел ситуацию практически до кипения. Невыплаты заработных плат перекинулись и на другие сферы жизнедеятельности города. Ходили слухи, что деньги, поступающие в городской бюджет и подлежащие выплате гражданам, перегонялись в какие-то банки под огромные проценты и целыми месяцами находились в пользовании Стриковского и его приспешников. Доходило до того, что даже пенсионеры не могли своевременно получить свои жалкие пенсии, им нечем было не только оплачивать коммунальные услуги, но и не на что покупать постоянно дорожающий хлеб. Работникам обувной фабрики выдавали зарплату обувью, сотрудникам кирпичного завода – кирпичами.

И только лишь пропагандистская машина власти работала хорошо и без сбоев. Местные газеты наперебой расписывали добрые дела главы города. Рассказывалось о том, что Стриковский в очередной раз посетил детский дом и подарил ему новый холодильник, приобретенный на средства из городского бюджета; о том, что огромные денежные средства выделены им на развитие парковой зоны; и о том, что наконец-то отремонтирован и сдан в эксплуатацию Дворец пионеров, который ждал своей очереди на протяжении долгих лет.

Но народ все понимал, недовольство зрело и крепло в душах людей. В городе изредка начали появляться листовки, призывающие граждан бойкотировать любые начинания городской власти и пытаться противостоять произволу. Зачинщиков отлавливали, сажали за решетку, выносили приговоры. Ненависть росла, а вместе с ней росли шикарные особняки, выстроенные главой города для себя и своих приближенных.

Вскоре в городе началась приватизация градообразующего машиностроительного завода. И когда люди узнали, что жена Стриковского оказалась включенной в список его основных акционеров, возмущению людей не было никакого предела. Начались открытые выступления против разворовывания государственной собственности, против произвола и несправедливости. Но до настоящего времени все меры оказывались безрезультатными, власть оставалась непробиваемой.

В актовом зале колледжа проходило экстренное совещание, на которое Наиль Мухтарович в срочном порядке собрал всех преподавателей колледжа.

– Товарищи, – энергично начал Наиль Мухтарович, – я собрал вас сегодня для того, чтобы сообщить пренеприятнейшую новость. По поступившей информации из компетентных источников сегодня в городе возможны массовые беспорядки и провокации.

Зал зашевелился, зашумел.

– Этого следовало ожидать, – выкрикнул кто-то с заднего ряда.

– Доигрались, – поддержали из центра.

– Да об этом шумит уже весь колледж, товарищи, ну неужели вы сами не видите, что ситуация давно выходит из-под контроля, – поднявшись со своего места в полный рост, эмоционально и на повышенных тонах говорила заведующая кафедрой экономической теории, грузная женщина лет пятидесяти. – Я предлагаю отменить сегодня занятия…

– Да вы в своем уме, – дерзко перебил ее на полуслове Наиль Мухтарович, – это что еще за самодеятельность? Вы что, работы лишиться хотите, ну это я вам быстро устрою, – истерично брызгая слюной, завопил обезумивший директор. – Немедленно, – тряся пустым стаканом с трибуны, кричал Наиль Мухтарович, – вы слышите меня, немедленно собрать всех своих учеников на занятия и проводить их согласно расписанию, ни на минуту, ни на секунду не сокращая учебного времени. И чтобы ни один учащийся не был замечен на улицах города в учебное время. В противном случае преподаватели, замеченные в попустительстве и провокациях, будут незамедлительно уволены. Всем все ясно? – яростно оглядывая зал, закончил свою речь Наиль Мухтарович.

От неожиданного всплеска ярости директора в зале повисла глубокая тишина.

– А если кто не придет на занятия, – робко поинтересовался со второго ряда преподаватель физики, – что тогда?

– Тогда докладную мне на стол и при отсутствии уважительных причин – отчисление, – резко ответил Наиль Мухтарович. – Еще есть вопросы?

Вопросов больше не оказалось, и все присутствующие, с крайне неприятным осадком в душе, тут же разошлись по своим кабинетам.

– Третья группа, переходим в свободную аудиторию, в кабинет литературы, – делал громогласное объявление на весь коридор декан третьего отделения.

– Четвертый курс, все дружно поднимаемся в спортзал, – зазывал своих учеников мускулистый учитель физкультуры.

– Где староста группы, почему еще не все в кабинете, я вас спрашиваю, Некрасов, – строго вопрошал преподаватель философии.

Денис Некрасов, молодой парень, учившейся на втором курсе колледжа и являвшийся старостой своей группы, метался по кабинету и, не зная, что ответить, без умолку лепетал: «Ян Борисович, сейчас всех соберем, Ян Борисович, сейчас разыщем…»

В это время Наиль Мухтарович сидел в своем рабочем кабинете и держался за голову обеими руками. И вдруг за спиной раздался резкий и страшный треск разбивающегося стекла. Прямо на рабочий стол, вдребезги раскрошив огромное окно директорского кабинета, упал тяжелый булыжник, сметя со стола малахитовую подставку под ручку-паркер, а вместе с нею и документы, и пластмассовую папку для бумаг. Голову и плечи Наиля Мухтаровича вмиг засыпало битым стеклом. Комната тут же наполнилась свежим осенним ветром и мокрой прохладой. Машинально закрыв голову руками, Наиль Мухтарович инстинктивно наклонился до самого пола и, соскользнув с кресла, неуклюже свалился на пол.

На звук разбившегося стекла в директорском кабинете первым откликнулся Булыкин Леонид Канторович, тот самый Будда, преподаватель бухгалтерии, который намеревался провести сегодня контрольную работу по своему предмету во всех своих группах.

Открыв дверь кабинета Плоскогорова, он увидел директора лежащим на полу и бросился к нему со словами: «Наиль Мухтарович, вы в порядке, не ранены, как вы себя чувствуете, да у вас кажется кровь на щеке. Вот негодяи, вот сволочи, что делают, совсем уже обнаглели, управы на них никакой нету».

В этот момент в кабинет вбежала Нина Павловна Квочинская, заведующая кафедрой экономической теории, тщетно пытавшаяся выступить на сегодняшнем собрании в актовом зале.

– Скорую, вызовите немедленно скорую, – кричала она, почти задыхаясь и не попадая от волнения к себе в карман, чтобы достать носовой платок. Наконец с третьего раза ей это удалось, и она сумела-таки приложить платок к сочащейся ране Наиля Мухтаровича.

Третьим в директорский кабинет вбежала молоденькая медсестра, вызванная и уже проинформированная о случившемся кем-то из учащихся. Она тут же открыла бутылочку с перекисью водорода, намочила ею чистую вату и приложила к ране.

Наиль Мухтарович медленно сел в свое кресло и так, совершенно поникший, он просидел еще какое-то время в своем кабинете с разбитым стеклом и усеянным осколками полом, с отсутствующим лицом и окровавленной щекой. Он выглядел бледным и потерянным.

На первом этаже колледжа уже рыскали ищейки Наиля, быстро подъехал милицейский уазик, и старший лейтенант, молодой парень с черной папкой в руке, опрашивал учащихся о случившемся. Ему помогал Булыкин Леонид Канторович, изо всех сил старавшийся выслужиться перед директором и потому принимавший самое активное участие в расследовании. Но ребята очень неохотно общались с милицией и с Булыкиным, уходили от ответов, говорили, что ничего не видели, что только подошли, иными словами, каждый придумывал свою историю.

В итоге поймать по горячим следам того, кто бросил камень в окно кабинета директора, так и не удалось. Всех устроила версия, высказанная кем-то из учащихся, что, скорее всего, это была заранее спланированная акция, и что ее осуществил некто, не являющийся учащимся колледжа. На этой версии следствие и остановилось.

Сашка Смирнов стоял на ступеньках холла и с интересом наблюдал за суетой, творившейся в коридоре. Преподаватели и милиция опрашивали очевидцев, учащиеся просто толпились в коридоре, наблюдая за происходящим, а в кабинете директора уже подметали стекла, стекольщики снимали с окна мерки, чтобы вырезать новое стекло.

– Вот это да, – думал про себя Сашка, – давненько я такой неразберихи не видел в колледже.

Посмотрев на свои часы, Сашка понял, что время контрольной по бухгалтерии уже началось, причем почти двадцать минут назад, а Канторович, так иногда по отчеству называли Булыкина, все еще суетился рядом с лейтенантом милиции, делая умный вид.

– Похоже, Димка оказался прав, и контрольная по бухгалтерии сегодня действительно не состоится, – подумал Сашка. От этой внезапно возникшей мысли на душе стало немного теплее. Поднимаясь на третий этаж, Сашка встретил несколько знакомых, поздоровался с ними, перекинулся парой слов, а заодно и выяснил: оказывается, многие из его товарищей собираются идти сегодня на организованный митинг.

– Здравствуй, Сашенька, а ты идешь на митинг? – вежливо поинтересовалась Катя, внезапно появившаяся из кабинета напротив.

– Привет, Кать, пойду, наверное, но точно не решил еще, – ответил ей Саша.

– Ну, хорошо, может быть, на митинге и встретимся, – и с этими словами она скрылась за колонной и направилась вниз по лестнице.

– А ты, во сколько планируешь пойти, Кать? – крикнул Саша уже ускользавшей вниз по лестнице девушке.

– Не знаю пока, Саш, но если все же соберешься, то зайди за мной, мы в кабинете литературы будем, у нас две пары там, – произнесла уже снизу Катя, и ее голос эхом растворился в пустоте бетонной лестницы.

Катерина жила рядом с Сашиным домом, буквально через дорогу, и уже давно проявляла по отношению к Александру повышенный интерес. Саша не скрывал, что ему это было приятно, но открыто поддаваться очарованию милой девушки не торопился.

Когда Наиль Мухтарович окончательно пришел в себя, то стало известно, что он сразу же издал приказ по колледжу о том, что в связи с произошедшим инцидентом и срывом семинаров в некоторых группах, занятия в них будут сегодня продлены на одну пару, то есть на полтора часа. Данный приказ был зачитан каждым из преподавателей в своей группе. После оглашения приказа в группе Леонид Канторович немного помолчал, после чего многозначительно заявил буквально следующее: «Я, конечно, не знаю, кто разбил окно, но одно могу сказать точно – такими методами победить власть невозможно».

А затем прозвенел звонок и все вышли не перемену, продолжая бурно обсуждать случившееся.

IV

На площади, возле памятника Ленину, собиралась внушительная толпа. Слухи о планируемом мероприятии расползались по городу с молниеносной быстротой.

Стриковский стоял возле большого окна в своем рабочем кабинете и через прозрачные шторы молча наблюдал за растущей массой демонстрантов.

«Стриковский, уходи!» – прочитал он на одном из плакатов, развернутом прямо посередине площади, «Верните наши деньги», – было написано большими красными буквами на другом транспаранте, «Разграблению завода – нет!» – дружно и громогласно скандировали манифестанты и поднимали над своими головами небольшие картонные таблички с этим лозунгом. Эти слова проникали сквозь стены, пробивались через толстые пуленепробиваемые стекла и обжигали слух главы города. Стриковский заметно нервничал.

Плотные кордоны сотрудников милиции, одетых по такому случаю в каски и бронежилеты, оцепили здание городской администрации, не подпуская демонстрантов ближе чем на сто метров.

– Вячеслав Борисович, все в сборе, можете начинать совещание, – немного волнуясь, произнесла заглянувшая в кабинет секретарша.

– Спасибо, Света, иду, – сухо ответил Стриковский и, задернув штору, отошел от окна. Выходя из своего кабинета в коридор, Стриковский заметил входящего в зал переговоров Наиля Мухтаровича с заклеенной лейкопластырем щекой, которого в срочном порядке вызвали в администрацию на экстренное совещание по случаю организованных в городе митингов и ожидаемых беспорядков.

– Что с тобой, Наиль, – спросил Стриковский, – что случилось с твоей щекой?

– Сегодня в моем кабинете разбили камнем стекло, и его осколок порезал мне щеку, – ответил Плоскогоров, протягивая Стриковскому руку.

Стриковский пожал руку Плоскогорову и кратко добавил: «Ну, ничего, ты же видишь, что на улицах происходит, может быть и хуже».

Экстренное совещание началось с доклада главы города, который описал тяжелую ситуацию, назвал ее при этом взрывоопасной и призвал всех к решительным действиям в целях предотвращения массовых беспорядков и восстановления законности в городе.

После главы города выступали: прокурор города, председатель городского суда, директор машиностроительного завода, начальник милиции, чиновники федеральной службы безопасности и другие высокопоставленные лица, включая первого заместителя губернатора области. Его прислали в город в целях анализа общей ситуации и личного доклада губернатору. Всего в зале собралось более двадцати человек.

Наиль Мухтарович тихо сидел в конце огромного полукруглого стола из красного дерева, внимательно слушал выступающих и периодически подливал себе минералку. Выступать ему не требовалось. Он должен был просто присутствовать на совещании, чтобы в дальнейшем планомерно проводить у себя в колледже общую политику главы города, а также вести разъяснительные беседы с учениками и их родителями. Эта задача являлась основной для Наиля Мухтаровича. Для этого его приглашали на все основные совещания, проходившие в стенах городской администрации.

– Мы знаем тех, кто стоит за всеми этими беспорядками, – эмоционально говорил начальник милиции, поучительно тряся указательным пальцем и показывая им в сторону окна, – по нашей информации, это те, кто желал бы возникновения в городе ситуации безвластия, кто планомерно стремится к тому, чтобы такими противозаконными методами сменить городскую власть. Эта акция направлена не только против главы города, она направлена против всех нас, против действующей городской администрации, в которую входим все мы, здесь присутствующие.

– Вы выяснили, кто эти люди, от имени которых подана заявка на проведение городского митинга? – спросил со своего места Стриковский.

– Безусловно, мы проверили и опросили их. Это жители нашего города, пенсионеры.

– Тогда о каких зачинщиках говорите вы, – повышая тон, вновь вмешался Стриковский. – Вы плохо работаете, если допускаете проведение в городе таких акций и даже не знаете о том, сколько человек может присутствовать на них, – нервно продолжал свою речь с места глава города, – заявка подана на митинг до двухсот человек. Посмотрите в окно, – уже практически срываясь на крик и вставая со стула, возмущался Стриковский. – Вы видите, что происходит, я вас спрашиваю, что вы теперь намерены делать?

Начальник милиции начал что-то отвечать, но Стриковский уже почти не слушал его. Встав со своего места и обведя каждого из присутствующих пронзительным взглядом, он продолжил:

– Это уже ни митинг, господа, это бунт! Вы хорошо слышите меня, господа, в городе начинается народный бунт!

После этих слов на несколько секунд в зале воцарилась тишина.

Пугающую тишину нарушил прокурор города, заявивший во всеуслышание, что только за сегодня прокуратурой возбуждены четыре уголовных дела по факту подготовки и организации массовых беспорядков. Пресечены и взяты под стражу несколько подозрительных лиц, имеющих при себе средства, планируемые к использованию на митинге в качестве оружия, такие как железная арматура, кастеты, ножи, бутылки с зажигательной смесью. «В настоящее время, – продолжал прокурор, – проверяется причастность данных лиц к преступным сообществам, оппозиционным партиям и движениям, выясняются лица, распространявшие листовки с призывами о неповиновении власти, осуществляются иные оперативные мероприятия, соответствующие сложившейся обстановке».

– Все это хорошо, Павел Григорьевич, – поддержал его Стриковский, – но нам необходимо реагировать на проблему не после ее возникновения, а до. Мы должны не допускать проблем. По информации областных спецслужб, которую мы получили ранее, на заявленном митинге могут появиться профессиональные провокаторы и попытаться вывести ситуацию из-под контроля властей. Они постараются сделать так, чтобы в городе разразилась локальная революция, – тяжело закончил Стриковский.

– К сожалению, сейчас этого хотелось бы многим, – смело и со знанием дела добавил прокурор.

– Это все потому, что люди месяцами не получают зарплату, – честно признался председатель профсоюза, присутствующий на заседании в качестве представителя трудового коллектива завода, но уже давно находившийся под колпаком Стриковского и прокуратуры и выполнявший лишь роль информатора. – Шахтеры отказываются спускаться в забой, город не может выполнить взятых на себя обязательств ни по углю, ни по станкам. Практически каждую неделю происходят мелкие стычки работников с руководителями подразделений, и все это, господа, только верхушка айсберга.

– Что вы конкретно предлагаете предпринять сейчас? – спросил Стриковский.

– Необходимо срочно выплатить всю задолженность по зарплате, ну или хотя бы пообещать сделать это в ближайшее время, а также временно заморозить приватизацию завода.

– Да вы вообще понимаете, что вы говорите?! – взорвался Стриковский.

– Это временная, вынужденная мера, Вячеслав Борисович, это необходимо сделать, чтобы предотвратить возможные беспорядки, – парировал председатель профсоюза, заботясь в данный момент и о своей судьбе, в частности, о том, что скажет он завтра людям.

– В городском бюджете нет денег, чтобы выплатить зарплаты всему городу сразу, это, во-первых, – парировал Стриковский, – и, во-вторых, остановить приватизацию невозможно. Мы пойдем на минимальные уступки, но мы не позволим шантажировать себя и диктовать нам свою волю. Мы должны жестко реагировать на любые провокации и неповиновение. Сейчас нам необходимо принять общее, адекватное и жесткое решение.

Стриковский изо всех сил старался склонить на свою сторону всех присутствующих, чтобы за общим мнением и решением городской чрезвычайной комиссии развязать себе руки и чужими руками подавить зреющие ростки недовольства.

С этим оказались согласны не все, и в зале разразилась жаркая дискуссия.

Но пока в главном здании городской администрации шумели и спорили представители власти, на главной городской площади балом правили иные законы – законы улицы.

Люди продолжали стекаться со всех концов города. Они приезжали на городских автобусах, шли пешком из разных районов, подъезжали на машинах, оставляя их в соседних дворах. Толпа росла и крепла.

В кругу демонстрантов крутились многочисленные «люди в штатском». Они аккуратно влезали во все разговоры, споры и уличные дискуссии, выясняли настроения толпы, узнавали претензии граждан, причины их недовольства и основные требования к властям. Иногда они сами сознательно начинали уличную дискуссию по тому или иному вопросу, заводили людей, выуживали, выведывали и исчезали так же незаметно, как и появлялись. Вся информация стекалась в единый центр, обрабатывалась, анализировалась и в конечном итоге попадала на стол главы города.

Но люди не могли знать об этом. Они были искренни в своих действиях и мыслях. Каждый в этот момент оставался самим собой, со своими проблемами и чаяниями, претензиями и недовольством, но все вместе они представляли пугающую силу.

Старики, собираясь на митинг, надевали свои ордена, женщины прихорашивались, брали под руку своих мужчин и шли, словно на городской праздник.

Вдруг где-то в толпе заиграла гармонь, и над площадью дружно жахнул многоголосый хор фронтовиков:

Вставай, страна огромная,

Вставай на смертный бой

С фашистской силой темною,

С проклятою ордой.

И тут произошло совершенно неожиданное. Песню начали петь всего несколько фронтовиков, ну, может быть, человек десять-пятнадцать, один из которых, весь в орденах и медалях, сидел на табуретке рядом с памятником Ленину и играл на старенькой фронтовой гармони, а остальные стояли рядом и дружно пели. Песню решили поддержать и другие. Фронтовики тяжело и увесисто тянули каждое слово, растягивая его до состояния физической боли. У многих в этот момент из глаз текли слезы. Для них это была не просто песня, для них это была молодость, победа и жизнь!