Моя Россия

И вдруг Паша увидел, что глаза у бабушки стали влажными, а по щеке покатилась маленькая слеза.

Паша встал из-за стола, подошел к бабушке, обнял ее за плечи и попытался успокоить. Но он никак не мог найти нужных слов, все слова казались какими-то нелепыми, глупыми, не к месту. Он произносил какие-то фразы, но они звучали слишком фальшиво, он подбирал другие, но и они казались неискренними, не имеющими смысла. Самое страшное, что Паша понимал всю глубину бабушкиных слов, всю грандиозность ее боли, он сердцем чувствовал ее простую, но в тоже время очень мудрую житейскую философию.

– Да ладно, Паша, ладно, спасибо тебе за добрые слова, – вытирая краешком платочка слезы, отвечала бабушка. – Я тоже все понимаю, но сердце принять никак не может.

– Тяжело сейчас в деревне, Пашенька, ой как тяжело, – и с этими словами бабушка поставила на стол перед Пашей большую тарелку окрошки, – на вот, покушай, хватит нам уже в воспоминания вдаваться. Будущим жить нужно!

– Будущим, – эхом повторил Паша и тут же умолк.

Паше стало стыдно. Первый раз в жизни ему стало стыдно не только за себя, но за все свое поколение, ему стало стыдно за современную Россию.

– Подумать только, – размышлял про себя Паша, – бабушка прошла страшную войну, вырастила девять детей, живет сейчас одна в маленьком деревенском доме почти на самом краю мира, ей в следующем году исполнится восемьдесят лет – и она говорит и думает о будущем!

Эти слова восхитили Пашу и коснулись самых глубинных, самых потаенных частичек его души. Он впервые почувствовал все Величие безвозвратно уходящего поколения.

Паша ел окрошку и с восхищением думал о том, что этих людей, наших стариков, действительно невозможно сломить, поломать, уничтожить. Это несгибаемый народ, с непоколебимой верой в себя и в свое будущее. И даже сейчас, стоя на самом краю старости, эти люди не только не сдались, но продолжают говорить о будущем, продолжают вдохновлять и побеждать. И пусть они думают уже не о своем будущем, где им по законам природы уже нет места, но о будущем своего народа, в котором они смогут обеспечить себе бессмертие.

Паша ел окрошку с кислым ядреным хлебным квасом, изготовленным по дедовскому рецепту, и ярко представлял себе, как перед этим народом склоняют свои головы великие диктаторы, как ломают свой меч европейские монархи и восточные деспоты, как поют во славу ему в храмах всех мировых религий, как воспевают его доблесть и волю к жизни философы, как возжигают в его честь Вечный огонь современники.

Какая честь принадлежать к этому народу! Какая гордость носить его имя!

VII

Весь остаток дня Паша посвятил сельскохозяйственным работам. С обеда и почти до самого вечера он пробыл на бабушкином огороде, лишь изредка заходя домой зачерпнуть кружку холодной воды и напиться. От переизбытка кислорода приятно кружилась голова.

Паша с удовольствием прополол на грядках все сорняки, наточил старым бруском еще дедовскую косу и покосил весь бурьян в огороде и за амбарушкой. Затем он наносил из бабушкиного колодца воды для полива огурцов и помидоров, несколько раз сходил за питьевой водой в деревенский колодец, собрал граблями всю покошенную им траву и срезанные сорняки, уложил их в специально приспособленное для этого корыто и вывез под большое дерево, растущее возле дома.

Все это время он общался с бабушкой, рассказывая ей разные истории из своей заграничной жизни. Бабушка внимательно слушала, ласково улыбалась и понимающе кивала головой.

– Ты знаешь, бабуля, – вспомнив свой сегодняшний сон, сказал Паша, – пока я спал, мне очень яркий, но странный сон приснился. Я летал, словно птица, над Ирицами, над речкой нашей Тырницей, а потом улетел в Европу, полетал над ней, над Римом, над Парижем, а вместо реки Сены, на которой расположен город Париж, текла Тырница. Представляешь? И так все реально казалось, как будто все на самом деле происходит. А потом я вернулся на берег Тырницы и проснулся. Очень странный сон, – выдернув последнюю полынь возле забора и вытерев пот со лба, закончил Паша.

– Это хороший сон, Паша, – немного помолчав, произнесла бабушка.

– А что в нем хорошего, бабуль?

– Всегда хорошо, когда люди к своим корням возвращаются. Значит, жизнь будет продолжаться несмотря ни на что. Хороший сон. Предзнаменование это, не иначе.

– Тут намедни Тонькя рассказывала про свою свояченицу, – продолжала говорить бабушка, в то время пока Паша грузил очередную порцию прополотых сорняков в корыто, – ей недавно сон такой приснился, будто она идет по какой-то длинной дороге к своему дому. День идет, два идет, а дорога все не кончается. И вдруг доходит она до развилки из трех дорог и не знает, в какую сторону ей идти нужно. Правильная дорога из памяти как будто стерлась совсем. И спросить не у кого. Ни души кругом. Подняла она голову вверх и видит, летает в небе белая птица. И она у птицы этой спрашивает, в какую сторону ей идти нужно. А птица ей и отвечает: «Поворачивай направо и иди, никуда не сворачивая, там впереди и будет дом твой». Повернула она, как птица ей указала, и пошла по этой дороге, да вскоре и домой воротилась.

– Ну и что из этого, что в этом сне странного, бабуль, – нетерпеливо перебивал Паша.

– А то странного, что где-то через несколько дней после этого сна пошли они с подругами в незнакомый лес, где раньше никогда не были, да там и заблудились. Ходили-ходили, искали-искали дорогу, да так и не нашли, пока из сил совсем не выбились. В лесу и заночевали. А поутру, как просветлело, увидели они развилку из трех дорог нехоженых. Вроде бы и дорога, а вроде бы и нет, не поймешь ничего. Куда идти? Никто не знает. А их трое было. Решили каждая по своей дороге пойти. И тут Машка-то, ну так свояченицу Тонькину звали, и вспомнила про свой сон. И выбрала она правую дорогу, да к вечеру из лесу-то и вышла. И спаслась.

– А что с другими случилось? – с нескрываемым интересом спросил Паша.

– Сгинули они.

– Это как так, сгинули?

– Одну волки разодрали. Только кости обглоданные и нашли потом. А вторая, как думают, в болоте утонула. На ее пути болото непроходимое было. Так и не нашли.

– Сон, значит, этот вещий, вот что, – закончила бабушка.

– Да не верю я, бабуль, в эту ерунду, – резюмировал Паша, – простое совпадение и больше ничего. Да и вообще, ну откуда ты-то про этот сон знаешь?

– А потому знаю, что этот сон оказался настолько ярким для нее, что с утра она рассказала про него мужу своему. А как все случилось, так всем и рассказывает теперь. Сон, говорит, ей жизнь спас. И Тоньке нашей она сама его рассказала, а она мне. Вот так вот бывает.

– Ну ладно, может быть, и бывает, – нехотя согласился Паша и, потянув за веревку, потащил корыто с травой через дорогу.

Солнце неумолимо окрашивалось в багровые тона, все ниже и ниже опускаясь над горизонтом. Воздух становился более свежим, а неторопливый ветерок ласково трепал Пашины волосы и приятно шелестел листвою черемухи.

Паша тащил за собою по земле пустое корыто и чувствовал, как с непривычки, от большого количества физического труда у него начинают болеть мышцы. «А что же завтра будет, – думал про себя Паша, – если уже сегодня у меня все болит».

Паша заметил, что когда работаешь в огороде, даже и не верится, что есть где-то Москва, что где-то там существует офис девелоперской компании и что вообще возможно сидеть целый день в помещении с кондиционированным воздухом и делать вид, что такая работа тебе очень нравится. Все это сейчас казалось Паше настолько далеким и нереальным, что он отказывался верить в то, что может быть по-другому, чем есть сейчас, на самом деле. Окружающая действительность его полностью устраивала, и ему очень хотелось как можно дольше удержать в себе это необычное чувство оторванности от цивилизации и деревенского умиротворения.

– Ну ладно, достаточно на сегодня, Паша, – по-хозяйски произнесла Александра Захаровна, – ты и так сегодня неплохо поработал. Уже пора бы и поужинать.

– Да, иду сейчас, бабуль, – отозвался с огорода Паша, – вот только занесу все инструменты в сарай и сразу приду.

После этих слов бабушка скрылась за дверью террасы и принялась разогревать заранее приготовленную картошку и жареную курицу, а Паша ушел на огород собрать разбросанные инструменты: тяпки, лопату, косу. Он подобрал еще свои рабочие перчатки и старый свитер, который стелил его на землю, когда хотел присесть и немного передохнуть.

Собрав весь этот нехитрый скарб, Паша занес его в сарай, аккуратно уложил в угол, вышел, и, закрыв за собою дверь, глубоко и с облегчением вздохнул. Он вздохнул так, как вздыхают после окончания трудного дела или же после осуществления чего-то важного, трудоемкого. Сегодняшняя работа на огороде и явилась для Паши этим важным и трудоемким делом. Он уже не помнил, когда в последний раз он так много времени проводил на огороде. Ну, может быть, только в самом далеком детстве, когда они всей семьей обрабатывали картошку или собирали клубнику. Но в последние лет десять они уже совсем не занимались огородом, предпочитая покупать все в магазине. Потому что так проще.

Постояв еще несколько минут, облокотившись на забор, и окинув в очередной раз взглядом всю проделанную работу, Паша остался весьма довольным собою. Зеленые хвостики моркови гордо возвышались над грядками, мокрые после полива листья свеклы сверкали под лучами заходящего солнца, а красивые желтые тыквы лишь дополняли деревенскую идиллию, придавая огороду воистину домашний и очень уютный, картинный вид.

Насладившись результатами своего труда и закинув на плечо майку, весь день провисевшую на заборе, Паша открыл дверь и скрылся в прохладе бабушкиного дома.

VIII

А в это же самое время, на другой стороне деревни, по проезжей части шел немолодой человек, широко размахивая руками и напевая себе под нос какую-то только ему известную песню. Он был одет в старые, потрепанные джинсы и черную футболку с нарисованной во всю грудь тройкой гнедых коней, мчащихся по заснеженным русским просторам. Под заходящим рязанским солнцем и на фоне загорелого тела этого человека зимняя тройка смотрелась более чем экзотично.

Любой житель деревни Ирицы уже издали узнал бы этого человека по его кавалеристской походке. Да и вообще он являлся достаточно известным человеком не только в деревне, но и во всем районе. Этим человеком был не кто иной, как Иван Конюхов, по счастливой иронии судьбы всю жизнь проработавший конюхом в местном колхозе и безумно обожающий лошадей. Местные жители так его и звали – Ванька-конюх, но он совсем не обижался на свое прозвище, потому что не только фамилия, но и его любимая профессия говорили именно об этом. Поэтому он даже не пытался скрывать своего пристрастия к лошадям, но, наоборот, любил всячески его демонстрировать. В доме у Ваньки находилось огромное количество сувениров в виде лошадей. Фронтон его дома украшал флюгер, но не в виде петуха, как это обычно бывает у большинства людей, а в виде несущейся галопом лошади, которая всегда поворачивалась навстречу ветру и неслась галопом против него. На изразцах окон красовались кони, вставшие на дыбы, со вздыбленными гривами и вздутыми ноздрями. Перед дверью в дом висели три подковы, а в сарае хранилась целая дюжина седел, уздечек, резных шпор и прочей лошадиной атрибутики.

Трудовая карьера Ваньки, хотя Ванькой его называли лишь по старой и давно сложившейся деревенской привычке, поскольку в настоящее время ему уже перевалило немногим за пятьдесят, складывалась не всегда гладко. Пока в советское время работали колхозы, у Ваньки не возникало никаких проблем с работой, но вот после развала Советского Союза, а затем и местного колхоза «Заветы Ильича», Ванька был вынужден периодически и надолго уезжать из деревни на заработки. Он довольствовался какими-то подработками в Рязани, был чернорабочим на строительстве дач, успел поработать грузчиком в продуктовом магазине и в каком-то ресторане, даже некоторое время провел в Москве. В конце концов он вернулся-таки в родную деревню, к своему любимому делу. Иван занялся выращиванием и обучением лошадей по заказу близлежащего конезавода, за что и получал достаточно неплохую по деревенским меркам заработную плату, но был полностью свободным от «трудовой повинности».

Сегодня Ванька пребывал в хорошем расположении духа и, широко улыбаясь, вышагивал в сторону деревенского магазина, свернув с основной дороги, ведущей из районного центра Шилово в Ирицы. Он торопился, потому что боялся опоздать в магазин, закрывающийся через полчаса. А в магазине он хотел купить себе прохладного «Русского» пива, чтобы немного остыть после двухчасовой пешей прогулки из райцентра, до которого было около десяти километров, и которые он часто проходил пешком.

– Здравствуй, Валя, – громко произнес Ванька прямо с порога магазина, – дай-ка мне три бутылочки «Русского», только самого холодного, не могу, прямо горю весь.

– Здравствуй, Ваня, – мягко ответила хозяйка магазина, – откуда это ты такой запыхавшийся появился?

– Из Шилова только что, на рынок заходил и с ветеринаром новым поговорил, вот он мне тут сыворотку продал для быстрого заживления ран. Моя-то кобыла ногу себе поранила пару дней назад, за проволоку, торчащую из земли, зацепилась, еле-еле кровь остановил. Кстати, Валь, ты же знаешь, в Шилове новый ветеринар вышел, молодой такой, совсем еще парнишка, Колей зовут, он только что из ветеринарной академии выпустился и тут же устроился в нашу клинику. Нормальный такой малый, только еще малограмотный, опыта никакого не имеет. Со мною советовался.

– Да откуда, Ваня, мне знать, – отвечала Валя из другого помещения магазина, где доставала из холодильника холодное пиво для Ваньки, – я-то по ветеринарам не хожу, все по врачам больше. Как там мать-то твоя себя чувствует?

– Да все хорошо, Валь, неплохо чувствует, правда, вот давление скачет периодически, а так все по-прежнему.

– Ну ладно, привет ей передавай, да заходи почаще, я на следующую неделю пленку тепличную заказала, она про нее спрашивала, так что приходи, я для вас специально отложу метров двадцать.

– Хорошо, Валь, обязательно зайду во вторник. Ну все, счастливо тебе тут и торговли хорошей, – произнес Ванька, и с грохочущими в пакете пивными бутылками вышел из магазина.

Стоя на пороге и смотря вдаль, он открыл одну бутылку об другую, запрокинул голову и залпом выпил почти половину бутылки, после чего с облегчением выдохнул и самодовольно почесал затылок.

Вдруг вдалеке послышался хриплый рокот стремительно приближающегося трактора, на котором несся с халтуры из соседней деревни Михалыч – лучший деревенский тракторист. Выскочив на песок и подняв под собою кучу пыли, он резко нажал на тормоз, и передние колеса тут же врылись в землю, образовав под собою глубокую борозду из песка и камней. Откинувшись по инерции назад, трактор окончательно остановился и заглох. Вокруг воцарилась полная тишина. Из открывшейся наотмашь двери трактора показался и сам Михалыч, в просаленной старой рубашке и жилетке с несколькими карманами, откуда торчали какие-то отвертки, ключи и уголки пятисотрублевых купюр.

– Здорово Ваня, – с надрывным голосом кричал оглушенный тракторным гулом Михалыч, – как дела, чего ты тут такой одинокий стоишь, – спросил Михалыч и, не дожидаясь ответа, будто сам с собой продолжил, – чуть не опоздал, ети ее мать, работаю как проклятый от зари до зари третий день. Будь она неладна, халтура эта. Подрядился на свою голову. А там почва такая, что жуть берет. Одни камни да корни, да арматура закопанная. А мой трактор не казенный. Я его вот этими руками весь от винтика до винтика перебрал, – и на этих словах он показал Ваньке свои могучие, мозолистые руки.

Тут на пороге появилась Валентина и начала закрывать за собою дверь.

– Эй, Валя, привет тебе, – заулыбавшись и махнув рукою в ее сторону, поздоровался Михалыч, – ты погоди пока, не закрывай, мне кое-что купить нужно, летел ведь к тебе сломя голову, чуть козу на дороге не задавил.

– Ну, хорошо, хорошо, заходи, давай, – без колебаний согласилась Валя, – а что тебе нужно-то?

– Да мне бы хлеба пару батонов, если есть пельмени, то и пельменей возьму, ну и, конечно, бутылочку беленькой.

– Ну а как же нету, все есть, дядя Миша, у меня же тут не какая-нибудь лавочка, а самый настоящий сельский магазин.

Железный запор, закрывающий входную дверь, со звоном плюхнулся на бетон крыльца, дверь со скрипом открылась заново, и Михалыч вместе с Валей вошли внутрь магазина.

Через несколько минут они вышли обратно и, перекинувшись еще несколькими словами с Ванькой, Михалыч загрузился в свой тонированный трактор, быстро завел эту грохочущую машину, которая рванула с места, выбрасывая из-под задних колес килограммы песка, и устремился через плотину к своему дому. А Валя закрыла магазин и шустро зашагала в противоположную сторону.

Ванька же допил бутылку пива до конца и аккуратно положил ее в пакет, чтобы потом, когда накопится штук пятьдесят, сдать их. Окинув напоследок привычным взглядом ирицкие окрестности, особенно хорошо просматривающиеся от магазина, он тоже поплелся в сторону своего дома, продолжая напевать мотив только ему известной песни.

А деревня продолжала жить своей обычной жизнью. Дворовые куры кудахтали и возились в теплом песке возле заборов, где-то на окраине деревни еле слышно перебрехивались собаки. В деревенском саду, бывшей барской усадьбе, дружно щебетали невидимые глазу птицы, а местные воробьи выпархивали прямо из-под ног проходящих мимо людей. Ветер аккуратно шелестел листвою яблонь и слив, а люди занимались своими домашними делами, ухаживали за огородом или кормили домашнюю скотину. Изредка по дороге проезжали какие-то машины или мотоциклы, но, как правило, это были все те же отдыхающие, возвращающиеся после дневного купания в Тырнице и разморенные солнцем, спешащие на ужин.

Любой человек, которому доводилось пожить в деревне больше месяца, прекрасно знает: деревенский образ жизни не терпит суеты. В деревне все размеренно и спокойно, все ясно и понятно. Свежий воздух, натуральная пища, близость к земле и полное отсутствие суеты издревле действуют на человека магически. Причем магия деревни действует абсолютно на каждого вне зависимости от его цивилизационного статуса и социального положения. Чиновник и инженер, ученый и фрезеровщик, министр и бизнесмен, врач или музыкант – все любят и понимают деревню. Но каждый понимает ее по-своему. Для одних деревня – это природа и покой, для других – радость труда на свежем воздухе и благостное ощущение матушки-земли под своими ногами, для третьих – лишь колыбель молодости, для четвертых – сладость бескрайних полей и тончайший запах лугов, для пятых – это сама Русь, со всеми ее достоинствами и недостатками, безумием и святостью. Русь невозможно перевести на известный человечеству язык логики и рациональных объяснений, как невозможно это сделать и в отношении русской деревни. Русь прекрасна в своем непознанном волшебстве.

Никто ведь не едет в город для того, чтобы отдохнуть или поправить свое здоровье, послушать пение птиц и журчание ручья, чтобы посмотреть закат солнца или встретить рассвет. Живя в городе и имея все блага цивилизации, люди инстинктивно стремятся вырваться из цепких и удушливых лап мегаполиса и хоть пару дней побывать в деревне, походить по не асфальтированной земле.

Будь уверен, что именно такие чувства позовут на природу и тебя, мой дорогой читатель. И свершится это не в далеком будущем, а на ближайших выходных. Не сопротивляйся своим чувствам, ибо в тебе говорит зов твоих предков, тебя направляет перст провидения. А то, что это не пустые слова, ты скоро поймешь и сам. Все, что тебе нужно, так это лишь немного подождать, и ты отчетливо услышишь, как тебя позовет Русь.

А тем временем, пока мы рассуждали, очередной день в Ирицах подходил к концу, и потухающее августовское солнце неумолимо клонилось к горизонту.

В этот предвечерний период, когда день, продолжая таять прямо на глазах, медленно превращался в вечер, каждый занимался своим делом. Женька Михеев заканчивал раскидывать для сушки накошенную утром траву для кроликов, Света, прогулявшая с Пашей всю ночь напролет и проснувшаяся очень поздно, старательно помогала своей бабушке поливать огурцы. Димка, покормив свою собаку, начинал готовить снасти для ночной рыбалки, Ванька-конюх расчесывал гриву своему любимому рысаку, который фырчал и игриво бил копытом с новой подковой, словно подчеркивая свое удовлетворение от нее, Михалыч откручивал от своего трактора прогоревший глушитель, а Паша просто валялся в зале на диване и читал Ницше.

– Иди кушать, Паша, ужин уже на столе, – ласково позвала Пашу Александра Захаровна.

– Сейчас иду, бабуль, буквально минуточку, только вот страницу дочитаю, – ответил Паша и, перевернув прочитанную страницу, начал читать новый абзац:

«Долго спал Заратустра, и не только утренняя заря, но и час дополуденный прошли по лицу его. Но, наконец, он открыл глаза: с удивлением посмотрел Заратустра на лес и тишину, с удивлением заглянул он внутрь самого себя. Потом он быстро поднялся, как мореплаватель, завидевший внезапно землю, и возликовал: ибо он увидел новую истину».

Этот абзац Паша перечитал трижды, задумался, затем отложил книгу и направился на кухню.

IX

Почти весь остаток дня Паша провел, валяясь в амбарушке и читая книгу. Вообще Паша любил читать книги и когда он читал, то часто останавливался, закидывал голову вверх и подолгу о чем-то думал. Но с того времени, как он начал ездить на работу на машине, он уделял чтению все меньше и меньше времени. Офисная работа высасывала из него жизненную энергию и, возвращаясь домой, он уже не находил в себе ни сил, ни желания что-либо читать, о чем он искренне переживал, давая себе постоянные обещания, что на следующий день, вернувшись с работы, он обязательно начнет читать снова. Но и на следующий день происходило то же самое. Поэтому, находясь в отпуске, Паша старался наверстать упущенное и читал в каждый момент своего свободного времени. В деревне Паше думалось особенно хорошо и ему очень нравилось после окончания чтения побродить одному по окраине деревни, где нет людей, и поразмышлять о чем-нибудь высоком.

Вот и теперь он сидел на траве, на том самом месте, откуда он нырнул в Тырницу в своем сегодняшнем сне и вспоминал его детали. Да и сама реальность очень походила на этот сон. Та же река, те же заросли кустарника, те же звуки журчащей реки и плескающейся уклейки. Хотя на улице уже начало смеркаться, было очень тепло и уютно. Ярко-красное солнце наполняло своим матовым цветом округу, деловито щебетали птички, а мерно шумящая листва деревьев лишь дополняла эту живую идиллическую картину. Какие-то неведомые и волнительные чувства вдруг охватили Пашу, и он неожиданно для себя решил искупаться. Он быстро снял майку, стянул с себя ботинки, джинсы и носки, разбежался и нырнул в Тырницу. Через мгновение он вынырнул, резко взмахнул головой снизу вверх и, смахнув с лица остатки речной воды, открыл глаза. Затем, нащупав ногами илистое дно, Паша осторожно встал на него и выпрямился в полный рост. Шок, который испытывает человек в самые первые секунды после погружения, прошел, и теперь прохладные воды Тырницы приятно омывали тело. Паша набрал в руки речной воды, умылся, после чего вышел на берег и с чувством глубокого удовлетворения, встав лицом по направлению к исчезающему за горизонтом солнечному диску, глубоко и с облегчением вздохнул.

– Эх, хорошо. Как же все-таки хорошо в деревне, – громко вслух произнес Паша, – просто удивительно хорошо и спокойно. Никогда не подумал бы раньше, что мне, убежденному западнику, может так понравиться захолустная русская деревня. А вдруг действительно Женька прав, – продолжал думать про себя Паша, – может быть, я чувствую себя здесь так хорошо именно потому, что знаю, что все это моя родная земля, пусть захолустная и бедная, но моя? Может быть, зов крови это не пустой звук? И вправду, почему я не чувствую себя так же благостно, находясь в Европе?

Впервые в жизни Паша сознательно поймал себя на этой мысли и даже немного оторопел.

Еще довольно долго Паша прокручивал у себя в голове эту странную мысль, внезапно зародившуюся в нем после купания в вечерних водах Тырницы. Он ходил из стороны в сторону, долго сидел на корточках на берегу возле обрыва и рассуждал, держа во рту сорванную травинку.

За всеми этими думами Паша совсем потерял счет времени и очнулся лишь тогда, когда на улице уже стемнело. На небе начали появляться первые звездочки, на земле проснулись и зажужжали комары, а где-то далеко в лесу заухали совы.

– Ах, вот ты где от людей прячешься, – облегченно произнесла Света, порядком уставшая от долгих поисков.

Паша резко обернулся на голос и поднялся с обрыва.

– А, Света, это ты здесь, как ты меня нашла? – очень удивленно и с нескрываемым волнением в голосе спросил Паша, но, не дожидаясь ответа, тут же добавил, – я очень рад тебя видеть, я целый день о тебе думаю.