Аллегро с Дьяволом – II. Казань

В прошлом году Марадона звонил, у него родился третий сын, от любовницы.

Из оставшихся в живых больше всех досталось Туле. Он потерял правую ногу выше колена, три пальца на левой руке, и оглох на левое же ухо. Это его крик «Тревога!» разбудил высоту в ту ночь.

Он Пастуху еще в госпитале рассказал, как все началось:

– Представляешь, стою, тишина, легкий такой ветерок будто шепчет о чем-то. И вдруг ракета. Смотрю, «духи» идут. Толпа большая, все в черном, тащат чего-то – как муравьи, честное слово. Увидели ракету, стали и стоят, а я не могу пошевелиться. Шли бы себе и шли. Ан нет, все, кто-то задел ракету и наступило Время Умирать: кому-то из них, кому-то из нас. Я заорал – и очередь. И началось…

Пастух тогда уже знал, что «духи» не хотели нападать в ту ночь на высоту. Они должны были пройти в кишлак, отсидеться там день и ночью ударить по базе.

Тула тоже, как все, приезжал в гости к Аркадию. Это было году в 94-м, кажется. Жаловался, что хороших протезов нет. Импортные за большие бабки, а где их взять, когда пенсии еле-еле на жизнь хватает? Жил он вдвоем с матерью. Невеста, узнав о постигшей его беде, сразу «навострила лыжи» и быстро вышла замуж за другого.

Походы по кабинет чиновников, не приносили результатов.

– Мы вас туда не посылали, говорят, суки тыловые. А кто, кто нас туда посылал? Кто нас так далеко послал, а, Пастух?

Аркадий связался с ребятами, и они набрали денег на протез. Когда они привезли его оружейнику, тот не прятал слез. Когда умерла мать, он стал пить уже беспробудно, и в 96-м году повесился в пьяном угаре.

Остался в живых Конюх. Его быстро перевели в Московский госпиталь, и о его дальнейшей судьбе они не знали.

Итого вместе с Пастухом – шесть. Хотя с высоты вывезли еще одного живого, седьмого – Ерша. Ему повезло умереть уже в госпитале, во время операции. «Повезло» – считал Пастух и все остальные, так как во время этой операции Ершу ампутировали то немногое, что осталось у него от рук и от ног. После Великой Отечественной войны таких называли «самоварами», а было их по некоторым данным почти девяносто тысяч. Цена Победы. Бог уберег Ерша от такой судьбы.

Все живые и мертвые были награждены орденами и медалями, в том числе и экипаж танка – «За уничтожение огневых точек противника на территории близлежащего населенного пункта». Тот факт, что механик остался лежать на высоте, никого, похоже, не смутил…

Кроме ребят с высоты к Аркадию приезжали и другие «афганцы». Аркадий раздал тогда все ордена и медали, которые после дембеля так и не одел ни разу. Последний, Орден Красной Звезды, он всучил Лешему.

– На, сыну подаришь.

– Да зачем он мне, у меня свои есть, – сопротивлялся он.

– Это твои, а этот от меня подаришь, скажешь: «Был такой сержант, Пастухом звали», – настаивал Аркадий…

…Пройдя немного по улице Декабристов, он свернул направо на первой же улице. Подошел к углу то ли двух-, то ли трехэтажного дома, один этаж был мансардного типа, и уставился на табличку с названием улицы. Всегда, возвращаясь от монумента, он подходил к этому зданию. Читал название улицы, а потом просто стоял пару минут, молча уставившись на табличку. Если бы он курил, то обязательно выкуривал бы здесь сигарету. А если бы его спросили, зачем он это делает, он бы не смог объяснить этого – ни себе, ни тем более другим. Вот и в этот раз, постояв пару минут на углу сколько-то-там-этажного здания, он в очередной раз прочитал табличку с названием улицы и пошел дальше.

На табличке было написано: «ул. Солдатская».

3

Следующие после Афганистана два года Аркадий тоже не любил вспоминать. Это было время почти беспробудного пьянства и почти ежедневных драк. Аркадий не вылезал из кабаков и ресторанов. Темная, обугленная часть его души, вернувшись из преисподней, царствовала тогда безраздельно. Он не мог заснуть без водки, перед глазами немедленно вставал Афганистан: Чума, умирающий у него на руках, мешок с разрезанным на куски Стрижом, мальчишка с оторванной рукой, ребята из его караванной группы, ребята с высоты, Наташа. Иногда они молчали, просто стояли и смотрели. Иногда обвиняли его в том, что он их не спас, особенно Чума и Наташа. Очень страшно было разговаривать с Чумой без кожи и с отрезанной головой Стрижа. Хотя в его смерти Пастух никак не мог себя винить – он его попросту не знал и живым не видел. Но самыми страшными были сны с мальчишкой, который раз за разом вылезал из кучи мусора и шел к танку, волоча за собой внутренности.

Водка, если честно, тоже слабо помогала, и каждую ночь он просыпался с криком, в холодном липком поту. Но пьяный он хотя бы мог уснуть. Денег на кабаки уходило много, Аркадий продал «четвертку», оставшуюся от отца, но и этого хватило ненадолго. Тогда и произошла та история с ментовскими тулупами…

…Это случилось в середине января 90-го, месяца через полтора после дембеля. С головой тогда у него было совсем плохо. Он ехал из ресторана на квартал, к очередной из своих подруг. Как ее звали, он давно и надежно забыл. Сколько их тогда было, этих подруг? С кем-то он проводил одну ночь, с кем-то две-три, самые стойкие держались не более месяца. Что делать, трудно с ним тогда было общаться. Эта девушка с квартала продержалась, кажется, где-то около трех недель.

Аркадий еще не остыл после драки в ресторане. И когда при выходе из трамвая (на «мотор» денег не осталось) он увидел троих, вроде как таджиков, а может узбеков, которые хотели войти в трамвай, он, ни слова не говоря, съездил одному из них в нос. Завязалась драка, правда недолгая: через пару минут все трое лежали на снегу. И тут раздалась трель милицейского свистка. Пастух побежал дворами вглубь кварталов. Он надеялся просто убежать, но у него быстро закололо в боку – сказывалось изрядное количество выпитого пива. Оглянувшись, он увидел, что его нагоняют «батальонщики» – «срочники», проходящие службу в батальоне милиции. Было время тотального дефицита и безденежья, а на рядовых милиции были новенькие тулупы. Пастух у них на глазах нырнул в один из подъездов, и когда «батальонщики» с горящими от азарта погони глазами нырнули следом, он двумя ударами «отключил» их. После чего снял тулупы и был таков. На следующий день он отнес тулупы знакомой девчонке-портнихе, и она сделала из синих тулупов черные. Еще через четыре дня он успешно загнал их на казанском «блошином рынке», что располагался в районе Компрессорного завода, за переездом, и именовался в народе «Сорочкой». Деньги, соответственно, пропил…

Дрался он самозабвенно, с упоением, используя драку как способ выхлестнуть переполнявшую его душу ненависть и казалось бы беспричинную злость. Беспрестанные драки не остались незамеченными. Его бойцовские способности быстро оценили, и у Аркадия в ресторане ЦУМа состоялся короткий разговор с местным авторитетом Мамонтом.

– Знаешь, кто я? – спросил Мамонт, грузно облокотившись на стол.

– Слышал вполуха, – ответил Аркадий как можно равнодушнее.

С того момента, как Мамонт направился к его столику, у Аркадия вылетел весь хмель. Не далее как позавчера он отделал в туалете трех быков из бригады Мамонта. Приходить сюда сегодня было, в общем-то, неразумно, но он уже давно не делал ничего разумного. С того момента, как Мамонт подсел к нему, он внимательно и по возможности незаметно старался контролировать обстановку в зале. С Мамонтом было минимум пять бойцов. Двое из быков, с «украшениями» на лицах, были из той тройки, которую Аркадий отделал со всем старанием и наслаждением. Да и сам Мамонт, бывший борец-тяжеловес, вполне соответствовал своему прозвищу. Дядя был весом килограмм под сто тридцать, при этом жирком он только-только начал обрастать.

«А у них еще и "пушки" с собой, определенно, имеются. А из пятерых двое мои клиенты, замочат с удовольствием. Так что если начнется заваруха – шансов мало, надо будет делать ноги», – однозначно решил для себя Аркадий.

Он дружески подмигнул «помеченным» быкам и выпил очередную рюмку. Мамонту выпить он не стал предлагать: его никто не приглашал.

– Ты тут позавчера моих ребят отпрессовал. Это нехорошо. Это наша территория, и если моих ребят будут здесь бить все кому не лень, нас просто перестанут уважать. Как сам понимаешь, я не могу этого допустить. Да и пацаны хотят с тобой побазарить. Будет их в этот раз не трое и не с пустыми руками. Я подозреваю, здоровья у тебя после этой дискуссии резко поубавится. Больница, инвалидность. Пенсия на халяву – это конечно хорошо, не надо работать. Но спрашивается – оно тебе надо?

– И какие будут предложения? Мне встать на колени и прилюдно попросить прощения у бедных пацанов? – резко спросил Аркадий.

– Не кипятись. Я навел справки: ты нигде не работаешь, продал машину, деньги, очевидно, кончаются или уже кончились, в последнее время ты постоянно садишься «на хвост». Поэтому предлагаю – иди ко мне. Работа непыльная, и деньги будут, и вопрос с ребятами опять же будет замят. Бухнете разок вместе и всего делов.

– И что я должен буду делать?

– А то, что ты так любишь. Морды бить. Но с двумя нюансами.

– Какими?

– Бить ты будешь только тогда, когда тебе скажут, и только тех, на кого покажут.

– Это оба нюанса или один? – чуть расслабившись, спросил Аркадий.

– Один. Второй состоит в том, что за это ты будешь получать деньги, и очень не плохие, заметь, деньги.

– Хорошо, я подумаю.

– Подумай, только недолго. Когда ты в следующий раз появишься в нашем ресторане, ты должен будешь знать ответ, – Мамонт поднялся. – Да, а счет за сегодняшний ужин можешь направить мне.

Аркадий с радостью решил воспользоваться столь щедрым предложением и тут же «снял» трех девиц. Они на славу постарались вчетвером, делая заказ за заказом. Аркадий немало потешился, представляя физиономию Мамонта в момент, когда ему принесли счет.

В этот ресторан Аркадий пришел через два дня, и он знал ответ. Так он стал рядовым бойцом бригады Мамонта. В отличие от подавляющего количества казанских ОПГ, выросших из подростковых группировок и имеющих четкие районы формирования и обитания, бригада Мамонта было «солянкой» из вольных стрелков.

«Бойцы», «бультерьеры», «торпеды», «быки» – как их только не называли, но тогда ему на это было абсолютно наплевать. У него были деньги на водку, и он почти каждый день имел возможность начистить кому-нибудь «репу». Если такая возможность не предоставлялась «по службе», то он находил повод вечером в кабаках или ресторанах. Иногда он дрался по нескольку раз в день. Он действительно тогда напоминал бультерьера с красными глазами, которому хотелось только одного – КРОВИ, а остальное не имело значения.

В редкие минуты просветления Аркадия тошнило и от такой жизни, и от себя, и от постоянных ночных кошмаров. В такие моменты он остро жалел, что так рано вылез из танка.

Спустя несколько лет после этого, посмотрев, наконец, на этот период жизни трезвым взглядом, Аркадий немало удивился тому, что за два года бесконечных драк, в большинстве случаев против численно превосходящего противника, он ни разу не был серьезно бит. Конечно, это совсем не значило, что он всегда побеждал. Иногда ему помогали ребята из бригады, иногда вмешивалась милиция, иногда, когда он видел, что удача ему не светит, он успевал «сделать ноги» – так же как и при появлении милиции, в которой он так ни разу не и побывал. Как-то так получилось, что отношение к тюрьме у него было предвзятое. Вот не хотел он туда и все, он был абсолютно уверен, что там ему не понравится.

Его кто-то явно берег. Аркадий волей-неволей задался вопросом, кто: ангел или демон? Тот факт, что за это время он никого не убил, давал шанс ему надеяться, что все-таки не демон.

Когда он попал в бригаду, его дали кличку Седой – за седую прядь, но довольно быстро переименовали в Рембо. Сначала он был в группе прикрытия «наперсточников» на Колхозном рынке, но уже через неделю его перевели в группу, работающую около ЦУМа и на вокзале. А перевели его из-за того, что он с особым наслаждением дрался с представителями бывших южных республик Союза. А на базаре их было много, и не было ни дня, чтобы он не сцепился с кем-нибудь. Он самозабвенно бил их, не обращая внимания ни на количество, ни на то, кавказцы это или представители средней Азии.

Весной 91-го из отборных бойцов казанской братвы была сформирована команда в тридцать восемь человек, для рейда Казань – Волгоград. Из бригады Мамонта в команду вместе с Аркадием попали Лис и Малыш. Вообще-то Малыш нужно писать, конечно, в кавычках. Так как Малышом его можно было назвать разве что по сравнению с танком. Даже рядом с БМП он не выглядел очень уж маленьким. С момента прихода Аркадия в бригаду Мамонта Малыш взялся всячески опекать его. Будучи, как и большинство людей его комплекции, человеком спокойным, он часто гасил попытки Аркадия затеять драку. А делал он это очень просто: брал того в охапку и уносил подальше от конфликта. Сначала Аркадий пытался сопротивляться, но с таким же успехом можно было пытаться вырваться из застывшего бетона. Завалить Малыша в рукопашной дело было просто нереальным, и Аркадий был рад, что тот поехал с ними.

По трассе шли на десяти машинах, упакованные «железом» по полной. Останавливались во всех мало-мальски серьезных населенных пунктах. Днем бригада работала с «наперсточниками» на вокзалах и рынках, вечером уходили работать в рестораны, где бал правили «каталы». Работа гастролеров быстро привлекала внимание как местной братвы, так и ментов. И те и другие высказывали претензии. Основной задачей казанской команды было доводить конфликт до столкновения. Жестокие драки, кое-где и стрельба, быстро заставили обратить на команду особое внимание милицейского начальства, что, собственно, и требовалось.

Так уж получилось, что о цели этого рейда Аркадий узнал много лет спустя из статьи в газете. Команда должна была отвлечь на себя как можно больше внимание МВД, чтобы прикрыть хищение с ВАЗа крупной партии машин. Вывод напрашивался сам собой: Чтобы украсть пару сотен машин, хватило команды в тридцать восемь «быков». Чтобы разворовать Россию – «бультерьеров» спустили с цепей по всей стране…

4

Когда Аркадий переходил перекресток Декабристов-Чистопольская, рядом, чуть не сбив его, пронеслась иномарка. В открытое окно что-то проорали. Аркадию понадобилось пару секунд, чтобы понять: его обругали. А за что, спрашивается?

А-а… Они, кажется, сигналили, точно сигналили, а он, углубившись в воспоминания, просто не обратил внимания и вот получил. Кажется, его обозвали козлом. «Что ж вы не остановились-то? – раздраженно подумал Аркадий. – Я бы вам показал, кто тут козел!! А уж если бы вы попались мне тогда, сразу после Афгана…»…

…Примерно через год перестали приходит ребята, погибшие в боях. Чума, Стриж и Наташа оставили его в покое еще примерно через полгода. Дольше всех его мучил мальчишка, но он приходил далеко не каждую ночь, и потребность в водке стала потихоньку отпадать. Потом одно за другим произошли два события, окончательно сбросившие оцепенение, в котором находилась его душа после Афганистана.

Первое произошло весной 92-го. К тому времени его уже почти перестали раздражать молитвы имамов, доносившиеся с минаретов. Но в тот день на него что-то нашло. Это было в туалете ресторана «Маяк». Он избил троих «хачиков» и схватив последнего, который был еще в сознании, за грудки, закричал ему в лицо:

– Ну, ори, ори свое «Аллах Акбар»! Ори, что молчишь, сука?!

– Я грузин, православный, – ответил тот разбитыми губами.

У Аркадия сразу пропал весь запал и разжались кулаки. Отпустив парня, он ушел из ресторана. И впервые к нему пришла мысль, что его война и его враги остались там, в Афганистане.

«Пора бы уже как то вернуться с войны. Да и с драками пора завязывать, а то так недолго и на зону загреметь», – решил он тогда.

Потом произошло еще одно событие. С зимы до лета Аркадий участвовал в нескольких боях без правил. Он действительно не помнил в скольких, пяти или шести. Первые бои он выиграл без проблем. Что там было запоминать? Еще пара разбитых физиономий, правда, уже за более приличные бабки, чем до этого. А вот два последних боя он запомнил надолго.

Предпоследний свой бой он вел против очень неслабого рукопашника, который хорошо попал ему по печени. А его печени и так приходилось работать на износ, о чем она регулярно жаловалась ему. Второй, кавказец, оказался серьезным борцом и чуть не сломал Аркадию хребет, отбиться он смог с большим трудом. Ему удалось сначала ударить того по ушам ладонями. А когда тот отпрянул, окончательно добить его ударом лба по носу. Позвоночник после этого боя также довольно серьезно проболел пару недель. Тогда Аркадий решил, что это был последний бой. Одно дело бить за деньги кого-то и совсем другое – когда за эти деньги тебя могут искалечить. Не стоило оно того.

Мамонт пытался его уговорить. Он немного побаивался Аркадия и прекрасно понимал, что заставлять того бесполезно, но Аркадий не соглашался ни в какую.

– А ты не испугался часом? – решил взять его «на слабо» Мамонт и тут же пожалел.

Аркадий молча уставился на него, не меняя выражения лица. А вот Мамонт спал с лица и даже, кажется, побледнел.

– Ладно-ладно, пошутить нельзя? Вот, – и как последний аргумент Мамонт швырнул на стол две пачки «зелени». – Это только за участие, за победу еще столько же получишь.

– А раньше-то ты значительно меньше платил, – задумчиво отметил Аркадий, подняв и рассматривая одну из пачек.

– Так бой особый, москвичи приезжают… Большие ставки, – принялся объяснять Мамонт.

Аркадий швырнул пачку обратно на стол.

– Я уже сказал… Драться больше не буду!

Хлопнув дверью, он уехал домой. В тот вечер, пожалуй впервые после Афганистана, он лег спать трезвым. То, что Мамонт предложил ему денег за бой на порядок больше, чем он получал до этого, заставило задуматься Аркадия. Он никогда не поднимал вопроса по гонорару за бои, сколько давали и ладно. Ему было просто плевать, сколько: на водку и девочек хватало. Но этот случай навел его на мысль, что Мамонт, похоже, сильно урезал его «паек». К этому времени в Казани стали все чаще стрелять, чем драться, при «дележе асфальта». Убивать за чьи-то шкурные интересы, а уж тем более умирать, Аркадию совсем не улыбалось. Да и «работа» в бригаде к тому времени порядком опротивела. Тогда-то и созрело твердое решение: С БРАТВОЙ ПОРА РАССТАВАТЬСЯ!

Расстаться, конечно, небольшая проблема. Проблема – что делать дальше? Ни работы, ни профессии толковой, а в стране дикая инфляция. И денег он не накопил. Уехать в Израиль, куда так рвалась матушка? Но во время одного из запоев у них украли фамильное золото, передаваемое по материнской линии. Матушка очень рассчитывала на него и несколько лет не могла простить Аркадию эту пропажу. Случилось это когда она в очередной раз лежала месяц в больнице. В квартире в течение этого месяца было настоящее «бордельеро», и двери практически не закрывались. Обращение матери в милицию результатов не дало – Аркадий просто не помнил точно, когда пропало золото и кто за это время перебывал у него дома.

А без золота что он там будет делать, в Израиле? Опять в армию? Ну уж нет, хватит с него! Месяца два Аркадий обдумывал выход из создавшейся ситуации, и вот тогда-то он встретился со Светланой.

Светик, его первая и пока единственная законная жена – вот с ней его уж точно ангелы свели…

…В тот день он возвращался домой трезвым и в особенно плохом настроении. Как всегда в таком состоянии, он смотрел себе под ноги, чтобы не нарваться на косой взгляд. Легко сказать «хватит драк», трудно научиться заново держать себя в руках. Он подошел к лифту и нажал на кнопку. Когда дверцы лифта открылись, его взору предстала пара восхитительных ножек в мини юбке. Нет, действительно, ножки были что надо! Стройные, ни тощие, ни толстые, самое то. Взгляд стал подниматься выше, скользнул по талии с едва заметным животиком и буквально уперся в грудь четвертого размера, а тут еще и легкий аромат духов достиг носа… Аркадий не видел лица, но уже страстно хотел эту девушку. Когда же он наконец добрался до лица, то тут же утонул в огромных серых глазах.

– Если мужчина внимательно смотрит девушке в глаза, значит, все остальное он уже рассмотрел, – улыбнувшись, прокомментировала девушка.

Она, оказывается, держала руку на кнопке, чтобы лифт не закрылся. Улыбалась она немного застенчиво и как-то очень светло. Казалось, светится само лицо, излучая ласку и тепло. Как же она отличалась от ресторанных девах.

– Угу, – витиевато подтвердил Аркадий, блеснув интеллектом.

Девушка вышла из лифта и пошла, а Аркадий пошел за ней как бычок на привязи, и мог так идти как в песне – «хоть на край света, хоть за край».

Девушку звали Света. Света, Светочка, Светлана, Светик, Светулек. Ей, шатенке, очень шло это имя. Даже если бы она была блондинкой, вряд ли бы оно подходило ей больше. Через пару дней он привел ее к себе домой, и они провели там свой медовый месяц. В течение двух недель Аркадий разрешал одеваться Светлане только для походов в магазин за продуктами.

Света была не казанской, приехала к родне в гости из Железноводска. Это как нельзя лучше отвечало планам Аркадия. Смена места жительства сводила возможные проблемы, связанные с выходом из бригады, к минимуму. К тому же Железноводск – курорт, и ему уже рисовались разные туманные перспективы.

Конечно, Аркадий любил Светлану, влюбился с первого взгляда по уши, но если все так удачно сплелось, то что плохого в его немного практичном взгляде на женитьбу? Еще через неделю они вместе уехали из Казани. С бригадой Аркадий простился по-английски: ни говоря ни слова. Просто собрал чемодан и укатил к любимой.

Расписались они уже в Железноводске. Аркадий устроился работать сапожником в армянскую мастерскую. Туманные перспективы так и остались туманом. Минеральные воды – это не Черноморское побережье, а тут еще и стремительное обнищание населения при бешеной инфляции. Тем не менее, первые полгода на съемной квартире пролетели как сон и относительная «напряженка» с деньгами не омрачала радужного настроения.

На работе у него быстро сложились хорошие отношения с седым мастером Ашотом, армянином.

Однажды, угощая его домашним коньяком, Ашот неожиданно спросил:

– Аркадий, ты почему крестик не носишь?

– Так не крещен я, вот и не ношу.

– Это нехорошо, крестись! У тебя на душе покоя нет, потому что без Бога живешь!

– А крещусь, сразу покой в душу придет? – усмехнулся Аркадий.

– Нет, конечно, – ничуть не обидевшись ответил старый армянин. – Не сразу, но придет. Главное, сердце Богу открыть.

– Хорошо, я подумаю.

– Обязательно подумай!

Обугленная пустота в душе требовала наполнения и исцеления, и он решил послушать совета старого мастера. Он крестился, а Ашот, чурка, стал его крестным отцом. Скажи ему кто об этом еще полгода назад, на смех поднял бы, а то и челюсть свернул бы.

Нельзя сказать, что он нашел в церкви то, что искал. Возможно, он еще не был готов полностью раскрыться, возможно, сам не знал что хочет, но небольшой серебряный крестик с груди он уже не снимал.

Через полгода Аркадий ушел в свой первый запой. Отношения со Светланой сразу дали трещину, чему немало способствовала драгоценная теща. «И зачем ты за этого пьянчугу замуж вышла? Будешь теперь всю жизнь мучиться. А не дай Бог, урода родишь, что тогда?» – нашептывала она Светлане.

Накопившееся раздражение требовало выхода, и когда он после запоя пошел со Светой на базар, он заранее знал, чем это кончится.

– Ай, смотри какая красавица, я бы ее трахнул. Эй, дэвушка, пошли со мной, я тебя очень хочу, много денег дам, да? – предложил Светлане парень со сломанным носом и засмеялся.

Правда, смеялся он не долго. Гранаты, уложенные перед ним на прилавок аккуратной пирамидкой, вдруг ожили и полетели ему в лицо. Аркадий чуть приотстал от жены и теперь не мигая смотрел на изумленное лицо парня.

– Кого ты там трахать собралась, обезьяна?

– Ты что, смерти хочешь, несчастный?! – лицо торговца скорчила гримаса.

– Вроде того.

– Выйдем, да? Поговорим как мужчины?

– Конечно, дорогой, я сюда за этим и пришел, – усмехнувшись, ответил Аркадий.

– Иди домой, – сказал он обеспокоенной Светлане. – Все будет в порядке.

У парня были несколько странные понятия о мужском разговоре: с ними пошли человек пятнадцать. «Многовато будет. Ладно, им же хуже». Однако когда толпа проходила мимо крайних прилавков, какой-то пожилой мужчина, про себя Аркадий его окрестил Ферзем, сказал что-то резкое, и половина «мужчин» вернулась к торговле.

Первым шел «хочуньчик» со сломанным носом, следом за ним Аркадий, и уже за ним остальные. Аркадий обернулся – противников осталось семеро. «Вот теперь в самый раз».

Зашли за какие-то сараи, «хочуньчик» пропустил Аркадия вперед. Между сараями была небольшая площадка – вполне подходящее место чтобы размяться, решил Аркадий. Тут сработал «сторож», и он, уйдя чуть в сторону, перехватил руку с кинжалом, предательски бьющую сзади в печень. Странные все-таки у некоторых людей понятия о чести: называет себя мужчиной и, не стесняясь соплеменников, бьет в спину. Это притом, что и так семеро на одного. Наверное потому и не стесняется, что и остальные такие же «мужчины». Для таких «мужчин» у местных было презрительное прозвище, звучащее примерно как «дьжящь».