Тульские метки

После передачи скинулись по трояку и в ресторан «Доля».

Конищев захватил недопитую бутылку «столичной» и в автобусе по пути в Тулу театрально стоя играл горниста,[51] из последних сил держась за спинку сиденья.

Меня поражает этот тип.

Накануне юбилея нашей газеты «Коммунар» выдал очередную свою лебединую песню «Плагиаторы из «Молодого коммунара». Это о Строганове и Конищеве.

Плагиаторская грязь толсто покрывает всю нашу редакцию. «Коммунар» так и лепит: «Всё хорошее в «Молодом коммунаре» – плагиат!»

Как всё это терпеть?

Жена напрокат

Браки заключаются на небесах, а исполняются по месту жительства.

Г. Малкин

В двадцать я мечтал о подруге. В двадцать пять женился. У меня, бывало, спросят: «Красивая жена?» – я отвечу: «Некрасивая – любима, а любимая – красивая!»

Засвидетельствовав симпатии к фольклору, Николай с мажорного тона переходит на минорный:

«До мая 1964 года мы жили как все смертные. Но (после этого но всегда ждёшь чего-то страшного) вот я узнаю, что моя любимая жёнушка изменяет мне в соавторстве с Горлашкиным. Это нахальный любовник и моей Ольги добрый начальник, то есть прораб. Ольга – маляр. Они вместе работают в быткомбинате. Спелись! При «беседе» она не отрицала факта. Что делать? Применить силу? Я руководствовался не только чувствами, но и умом, и выразил своё негодование, отшлёпав слегка её по щекам. Показал на дверь. Не буду же я вешать красный фонарь на воротах. Мне кажется, она с радостью ушуршала с сыном к любовнику. Но Серёжка? Мне его жаль. Кто ему заменит меня, отца? Горлашкин? Почему об этом не подумала жена? Если она хочет, то пусть превращается в стопроцентную гулящую женщину. Её дело. Но судьба сына скатывается в неизвестность. Я его люблю сердцем и рассудком. Как хотите люблю. В конечном счёте, и чувство ответственности родителя что-то значит. Она это выверила и бьёт меня сыном: не пускает к нему. Я знаю, семья исчезла, но сын есть и будет. Подскажите, как быть. Серёжка! Он любит меня больше, чем мать. Я не хочу его терять. Не желаю, чтобы наши родительские дрязги бросали на судьбу сына тёмные пятна. Не хочу, чтобы выходило по восточной пословице «Верблюд дерётся с лошадью, а достаётся ослу».

Жду от редакции ответа нравственного, вразумительного и правдивого.

Н. КОЛЮЧКИН»

Визит к женатому холостяку расстроил меня.

Прежде я не ставил под сомнение святое назначение любви. Помните? «Любовь – это факел, который должен светить вам на высших путях».

Должен?

Свети, дружок!

Но сейчас, когда я с тоской смотрю на стол с объедками месячной давности, на всклокоченную постель, на хозяина в пальто, – трон любви заколебался передо мной.

Я ясно видел, что Николаю совсем не светит.

Он смотрел мне в глаза и настырно требовал ответа на программный вопрос, украденный у Шоу:

– «Скажи, почему женщины всегда хотят иметь мужей других женщин?»

Мне ничего не оставалось, как наивно признаться, что я не женат и что проблемы столь высокого свойства не стучались ко мне за разрешением.

Ольга пожаловала из Москвы на отдых в Дрёмов.

Отпуск улыбнулся.

Она снова влюбилась и, кажется, намертво.

Бог весть какой ждать развязки, если б не репродуктор, который бесшабашно хрипел со столба:

– Прочь тоску, прочь печаль!Я смотрю смело вдаль.Ско-оро ты будешь, ангел мой,Моею ма-аленькой женой.

Идея! Надо срочно пожениться!

Указание было одновременно спущено из двух высоких инстанций. С небес и со столба.

Её отпуск ещё не кончился, как они вместо кинухи на минутку забежали в загс.

Дым медовых ночей рассеялся, и Ольга узрела, что супружник до сблёва нерентабельный.

– У других мужья как мужья. Получка – денег приволокут! Хоть в подушку вместо соломы набивай! А этот половой демократ[52] таскает каждый божий день одни грязные рубахи!

– Я ж не министрюга. Экскаваторщик, едри-копалки!

– Другой на твоём месте ковшом бы золото загребал, а не глину, любчик.

Уроки жизни случались по стечению обстоятельств.

А потому во все прочие времена Колючкин был доволен судьбой и, наверное, счастлив.

Будь журнал «Идеальный супруг», о Николае писали бы передовые и печатали его неподвижную личность на открытках. Как артиста.

Он мыл полы, топил печку, варил завтраки, обеды, ужины, сушил пелёнки, нянчил мальчишку и читал книжки.

Столь широкий диапазон импонировал Ольге.

Но и тут она покровительственно укоряла:

– Книжки ты брось. Не занимайся онанизмом головного мозга. Лучше поспи. Ослепнешь – водить не стану.

Николай робко лез в пузырь.

Ольга ошарашивала жестоким доводом, как дубинкой:

– У меня пять классов. Больше ни в книгу, ни в газету ни разку не заглянула. Не померла. И тебя до срока не вынесут вперёд пятками!

Кот Васька слушал и молча кушал.

Жизнь у него была как у седьмой жены в гареме. Тусклой. Тихой сапой Николай переползал в вечёрке из восьмого в девятый, из девятого в десятый.

Потом начал слесарничать в цехе контрольно-измерительных приборов и автоматики.

Это на заводе синтетического каучука.

Курсы.

Вечерняя учеба котировалась у Колючкина не ниже высокого подвига во имя несказанной любви к собственной жене.

Грезилось…

Заочный юридический институт…

Следователь Колючкин несётся за матёрым преступником и запросто кладёт на лопатки.

Первое задание! Каково?

Он спешит в родные пенаты обрадовать Гулюшку…

Опередила женщина в чёрном.

Почти в полночь, когда он, голодный и усталый, брёл с занятий, она ласково взяла его под локоть:

– Твоя лютоедица и мой бесхвостый кобелино…

«Сорвалась налевяк! Соавторство!»

Реакция была слишком бурной.

Он понял, в лучшую сторону надежда не просматривается.

Долг платежом красен.

Ольга кликнула его на рандеву в отделение.

В ментхаузе он вёл себя, как истинный джентльмен, и галантно подарил ей расписку:

«Дана в том, что я, Колючкин Н. П., никаких хулиганских действий в физическом выражении не буду предпринимать против своей жены Колючкиной О. Ив.».

Она взяла эту бумажку и съехала с любовником на частный сектор, не подумав даже развестись.

Через месяц забежала на старый огонёшек.

Колючкин зарадовался. Думал, насовсем вернулась, устроит день межполового примирения. А она, бесхвостая макака, всего-то и притаранила лишь кой-какие вещички назад. Бросила Николаю, как сторожу, и снова исчезла.

Вынырнула в суде.

Полквартиры вздумала отсечь.

«Чтобы не скитаться с сыном по частникам».

Не выгорело!

Соседи так охарактеризовали Николая:

«Колючкин не пьёт. Мы очень им были довольны и радовались как хорошим человеком и добрым отцом. Жену не бил. Работал, по вечерам учился. Она стала дружить с другим. Всё равно он не запивал и вёл себя тактично. Жена бросила и ушла. Опять он всегда у нас на глазах трезв и немного печален».

Снова куда-то запропастилась жена!

Нету месяц. Нету два.

Прокурор Кочко чего-то липнет:

– Колючкин, где ваша прищепка?

– А я почёмушки знаю.

– Она расписана с вами. Что случится – вам отвечать. Не ребёнок. Включайте голову. Думайте!

Николай скребёт затылок.

Ребята в курилке подыгрывают:

– Многоборку твою аннексировал клизмоид напрокатки, а срока так и не указал. Уже три месяца… Ебилей!

– Пора б и честь знать… Да… «Что у женщины на уме – мужчине не по зубам»!

– Но ты особо не унывай. Семеро мужиков из десяти несчастливы в браке. А остальные трое – холостяки.

– Только это и бодрит меня…

У Николая последняя услада – Серёжка трёхлетний.

Пока Ольга на работе, Николай тайком прибегал к нему в сад с конфетами, играл, гулял, и оба со слезами расходились.

Ольга выкинула последнее коленце.

В «книге движения детей по детскому саду № 1» появилось её заявление:

«Прошу не отдавать моего ребёнка Колючкину Н. П., т. к. мы с ним не живём. Прошу не отказать мою просьбу».

Всё это во имя прораба!

Не слишком ли много приношений одному чубрику? Кто он?

Клещ в последнем приступе молодости.

О перипетиях судьбы судит, как о гвоздях:

– Все мы искатели. Ищем Счастье. Ищем повсюду. Дома. На работе. На улице. Я нашёл на работе. Я устроил свою жизнь.

Он оставил жену, с которой разделил десять лет и этаким фертом ринулся на сближение с Ольгой.

В нём Ольга ценит две давно лелеянные штучки: должность и оклад.

Чем-то эти артисты напоминают тоскливый треугольник. Колючкин мучается чёрной изменой жены, готов в любую минуту заманить в родные пенаты и бойко разлучить с вероломным любовником. Но у Ольги, «старой волчицы» с ведьминым весом (меньше сорока килограммов), губа не дурка. Она знает цену обоих воздыхателей. А потому без колебаний тяготеет к Горлашкину.

Как всё это старо.

Эстафету неверных жён Ольга зло и величаво понесла дальше. И просто уходить со сцены она не желает.

– Да я затюкаю его на судах! На каком-нибудь десятом или двадцатом судебном процессе этот сундук с клопами[53] откинет кривые сандалики! А сколько я попорчу ему кровушки по прочим каналам и канальчикам! – с маниакальной жестокостью рисовала она далеко не прекрасное будущее своего бывшего милого.

От такой перспективы стало жутко, и я замолвил словечко за Николая:

– Опыта не занимать… По глазам видно.

Каким благородным гневом вспыхнул Горлашкин:

– Да честнее Ольги нет женщины на свете! В её глазах ты ничего дурного не можешь увидеть. В них только нежность и верность.

Я оставил за собой право возразить. Со стороны виднее.

И многое.

Пусть не разбазаривает восторги Горлашкин.

У Ольги он не первый. А третий.

Может, последний?

Судя по её жестокому влечению к «разнообразию мужчин», вопрос широко открыт.

С последним звонком удалось раскусить Николая.

Рыльце и у него в пушку.

Редакцию он пронял трактатом о небесной любви к Серёжке. Как щедро природа наградила его любовью к собственным отпрыскам!

Эффект был бы солиднее, не оставь Николай в тени Мишку.

Он плюшевый? С ним Серёжка отводит душу?

Увы!

Это не игрушечный медвежонок, а маленький гражданин, первенец Колючкина. И живёт он далеко за Уральским Камнем. С «мамой Тамарой».

Вспомнил, Николушка, первую жёнушку?

Вот и слава Богу!

Слава-то Богу. А я рисуй ответ.

«Нравственный, вразумительный, правдивый».

Подарить с автографом солидный трактат об ответственности молодых за благополучие семьи? Поплакаться, как трудно быть супругом? Заострить внимание юной общественности на знании основ любви и призвать молодят не хватать счастье на лету? Тем более, когда ты в двухнедельном отпуске, в трёхдневной командировке или в краткосрочных бегах от супруги.

Всё это пустяки?

Но они имеют прямое касательство к тому, что в Дрёмове каждый десятый пеструнец входит в мир без отца.

Грустные плоды счастья напрокат…

24 декабря

Эхо «Жены напрокат»

Гулюшка жена, уже единожды мамка, по-чёрному разгулялась.

Я и накрути про неё фельетон «Жена напрокат».

Ан сама «Правда» против! Отчитала в номере за 24 декабря 1965 года.

Слишком дерзко подана деликатная тема!

Критика в «Правде» – дело святое, божеское. Раз погрозила кому сама «Правдесса» – критикесса трупным пальчиком – берегись! Как уж заведено, лучше сразу бери под козырёк. Кайся. На ходу перевоспитывайся. И тут же сигнализируй наверх о своих новых соцобязательствах в свете окрика «Правды».

«Молодой коммунар» так и сделал.

Взял. Покаялся. Признал. Просигнализировал.

То есть.

1. Перепечатал из цэковки критику.

2. Признал критику полностью и безразговорочно.

3. Всенародно просигнализировал, что подобного себе больше не позволит. Ни-ни!

А не сделай это «Молодой…», наш редактор Волков мог бы и не усидеть в своём креслице.

Формально всё скроено тип-топ. Не подкопаешься.

Это по форме. Для верхов.

А на самом деле?

Евгений Волков был большой умница.

Всегда чутко прислушивался к дорогим советам "Правдуни". Только поступал наоборот.

На летучке он сказал:

– Лупцовка в «Правде» – прекрасно! Мечта всякого пи шущего! Жаль, что не указали имя автора фельетона. Со скандала, с битья в «Правде» начинается всеобщее признание. Так что, Толя, я поздравляю Вас с успехом! Раз "Правдуня" лягнула – значит, это высшего пилотажа материал! А за это надо хвалить!

Похвалил на редакционной летучке.

Осчастливил премиальной поездкой в Ленинград:

– Напишите приличный материал про Ленина в разлив. Пардон, про Ленина в Разливе. Смотрите. Что интересней покажется вам, про то и пишите.

И в начале января, когда день прибыл на куриный поскок, я с группой тульских туристов поехал на автобусе в северную столицу на шесть дней. Отчитался за поездку весёлым репортажем "Шесть дней подряд и все праздники".

1966

11 января

Последняя сессия.

Первая лекция.

Замагнитила луганская хризантема Овчарова. Говорить нельзя. Пишу на клочках газетных полей:

«Где ты живёшь?»

«Издеся».

«Адрест».

«Ты хочешь навестить мою бабку?»

«Тебя!»

«У меня нет дома».

«У меня тоже».

Она все пять лет на всех сессиях всегда ходит под ручку с Мамкой с золотым клыком. Неразлейвода.

На этот раз они устроились у деда. Дед почуял аппетитное молодое мясо – сорвался с болтов, приударил.

Ночью убежали к бабке.

Странновато как-то ведёт себя О. Ко мне подкатывается она с любезностями через двое суток на третьи. А двое суток подряд – чужая, в упор не видит.

Сначала меня это коробило. Потом засмеялся, когда она заговаривала со мной в очередной раз через двое суток на третьи.

– Ты, – кидаю вопрос, – по строгому графику даришь визиты своим кадревичам?

– Представь! А ты почему небритый?

– Стимула нет.

– Какого?

– Целоваться ж не позволяешь.

– Гм…

– Но я и такой красивый.

– Очень! Красавец мужчина – подарок женщинам на 8 Марта. Только эти подарки так редки.

– И те уходят от жён.

– Да! В США среди женщин провели анкету-конкурс по теме «Почему уходят мужья от жён и что, по-вашему, нужно предпринять, чтобы сократить количество разводов?» Приз за лучший совет получила одна кухарка.

Она написала:

«Муж – это такая свинья, которую нужно кормить на убой. Тогда он никогда не уйдёт».

– А меня, – заявил я, – еда не остановила б. Едой берут на арапа. А как сказал наш милый Милованов?[54] «Я не видел, чтоб араб брал араба на арапа. И помните. Пустота (чистота) мозгов – залог здоровья».

12 января

«Диктант для госэкзамена»

На днях писали «диктант для госэкзамена» по тургеневскому рассказу «Лес и степь».

Написал – побежал в библиотеку. Нашёл книгу. Одиннадцать ошибок у себя насчитал. Громкий ужас!

Сегодня стал известен результат.

Писал 51 человек. Добыто в чёрном поту 18 уток.[55]

Кого это не огорчит? Писали ж не пятиклассники, а университетские выпускники факультета журналистики.

Мне обломилась четвёрка.

И на том глубоко спасибствую.

Только не горжусь.

1 февраля

На группе обсуждали мои фельетоны.

Гусь с испуганными глазами:

– Ты в фельетоне «Жена напрокат» пишешь, что холост. Расписываешься в незнании семейной жизни. А фельетон про семью пишешь…

Зло смотрю в упор ему в глаза с кафедры:

– Значит, прежде чем судить о качестве яйца, надо его как минимум сперва снести самому?

Вопросов больше не было.

На следующий день я сдал на отлично сатиру Якову Романовичу Симкину. Сдавал с первой группой. На два дня раньше срока.

2 февраля

А жена, как перепёлка…

Нас в гостиничном номере пятеро выпускников. Всем базаром бредём в кафе на ужин.

У входа в кафе два лотка. Продавщица книг продавщице пирожков:

– Посмотри на этих друзей. Вынесли из кафе под руки. Сверх меры накурился.

– Да-а…

Гардеробщик кафе взял у меня пальто и спрашивает:

– Что, головы нету?

– В рукаве, – кивнул я на свою шапку, воткнутую в рукав.

Был среди нас и один угрюмый куркуль с вытянутыми губами и овальным животом, готовым вот-вот выпасть. Ружин Пашок. Из Зимовников. Блюда недорогие, но он всегда брал только комплексные обеды.

А капелла взяла в номер три бутылки вина. Пашок отказался от складчины. А повод для выпивки был. Отмечали уход болячки[56] от одного из нашей братии. Приняли по стаканчику и укушенный[57] гордо запел:

– А жена, как перепёлка,Мне нисколько не нужна!

Наутро Пашок вскочил в семь, украдкой слил в стакан остатки вина в бутылках и плеснул в себя. Подсел к окну зубрить литературу.

– Почём университетская жизнь, Пашок-вертушок? – кричат ему.

На полном серьёзе докладывает:

– Вот во что обошёлся мне университет: продал расчёску, купил очки и забронировал место в больнице.

Вошла горничная. Показывая глазами на шпаргалку гармошкой на тумбочке Павла, спрашивает его:

– Кому это вы написали письмо?

– Преподавателю.

4 февраля

Кэнязь Юсупов

У нас пополнение. На раскладушку к нам напросился сам грозненский кэнязь Юсупов. И по совместительству наш однокурсник.

– Серёж! А за что тебя выперли из «Московской»?

– И не спрашивайте! Хорошо жилось в той гостинице… Да пришлось бежать к вам в «Дон»… Отличная там была у меня отдельная штаб-квартира. Утрами по пятнадцать пустых бутылок от меня выносили. Когда я уходил, уборщица с грустью на меня смотрела… С кем только я там ни делил своё прекрасное ложе… Сплошной делёж… Добрый я человек…

Однажды иду по парку. Увидел ребёнка и говорю молодой мамаше:

– Какой изумительный мальчик!

Мамаша оживилась:

– А как мамаша?

– Конечно, все эти прелестные черты лица ребёнок унаследовал от прелестной мамы.

– Давайте гулять вместе.

– Давайте.

Походили минут десять. Не могу я больше терять времени на вступление. Повёл в «Московскую».

– А что пьёт ваш ребёнок?

– Бренди… Любит ещё яичницу.

По пути в гостиницу нам встретилась сестра мамаши и увела мальчика домой.

Пришло время работы.

Вулкан в моей груди разбирался с её вулканической грудью всю ночь. Так и не разобрался. Разборку продлим сегодня…

– Хоть ты и кэнязь, – сказали мы Серёже, – но вулканолог ты фуфловый.

7 февраля

Чудачок

Искусство увлекает, как очаровательная любовница.

О.Генри

Пригородный поезд Воронеж – Нижнедевицк.

Старчик рассказывает соседу по лавке.

– Был у нас на хуторе один чудачок… Приехали к нам две учительницы. На палочке прискакал на станцию их встречать.

«Садитесь, подвезу!» – «Что вы!» – «Садитесь!» – стучит об землю конём-палочкой между ног.

Испугались.

Сели. Поехали.

«Быстрей! Бегом!» – подгоняет.

Бегут.

Вот их дом.

«С тебя рубль, ты ехала в кузове (бежала позади него). А с тебя два. Ты ехала в кабинке (бежала впереди него)».

Никуда не денешься. Отдали.

Пошёл пропил.

Потом изображал Бога.

Предсказывал:

«Если Бог станет с тобой говорить – радуйся. Ты достоин слова Божьего! А с гулящей женщиной не станет и говорить. Она не достойна слова Божьего!»

На базаре к нему очереди были. Знай гадал да предсказывал.

А то изображал из себя ревизора.

У бухгалтера колхоза выпросит шляпу и галстук, приоденется – собой он видный – и в Воронеж. В первую попавшуюся столовую. Называет себя инспектором облторга. Комиссия, дескать. Его кормят, поят. А потом он очень заученно говорит: «Спасибо за приём. Я сыт. Комиссия отменяется. До свидания, милые ротозеи!»

С годами перестал дурью мучиться.

Сейчас отличный тракторист.

На станции Латная вошёл в вагон детина лет сорока. Вытянулся. Снял шапку. Подставляя её под нос сидящим у прохода мужикам и бабам, гудит властным, здоровым басом:

– Граждане! Прошу убедительно подать мне по две копейки. Я в Курбатове пообедаю. Супчика горячего давно не ел. Хоть бы на один суп собрать…

Все молчат.

– У меня дома нет!

Молчат.

– Ни родных, ни знакомых!.. Дайте… Не зажимайте…

Не подают.

– Определён в психбольницу в Орловке. Сейчас она на ремонте. А я тута. Попадаю туда за попрошайство.

– У нас нищеты нет! – фальцетом выкрикнул мужичок, отталкивая от носа шапку. – Работать надо!

– Ишь ты, какой матёрый председателюга рабочкома! Да ежле я с тобой буду калякать, я и на холостой суп без мяса не наберу. Сначалу поесть надо. Ты утром, проснувшись, что делаешь? За работу иля за стол? Той-то. Я тоже не хочу нарушать последовательность. С тебя полтинник взносу: у тебя пальто новое. Не дашь?

– Не дам!

– В Курбатове встаёшь?

– В Курбатове.

– Я тоже в Курбатове.

– Ну и что?

– Там увидишь.

Крикун заёрзал, забегал глазками по сторонам.

Попрошай сделал шаг вперёд. Плотная дамочка лет тридцати:

– Какие крепкие руки! Сколько силы!

Христарадник:

– И вы скажете, что работать надо? А я вам быстро отвечу. За меня гребовали идти. Грузчик. Грязный.

– Женщины! Будьте бдительны! – в панике крикнул кто-то.

Дамочка кокетливо засмеялась:

– В лесу дров не найти…

– А вы думали, – пожаловался нищеброд. – Леса сейчас та-ак повырубили…

И в его голосе просящие нотки сменились на твёрдый голос мужчины, крепко увлечённого красивой женщиной. Он сунул две копейки в карман бушлата, молодцевато посадил набекрень шапку и, нарочито громко говоря, – слушает же весь вагон! – ответил дамочке:

– Работать я буду сторожем.

– Можно в нашем колхозе, – подсказала дамочка.

– Работу надо делать по уклону. У меня уклон сторожить общественное. Никому не дам. Даже самому себе.

Мимо пролетел мужичок, не подавший нищему. Не отбежал от нищего и двух шагов, как тот схватил его за шиворот и завопил:

– Облапошить нищщаво? Граждане!.. Он сунул свою поганую лапу в мой пустой карман. Уволок последние две копейки, поданные мне доброй душой. Пор-решу сейчас! Не посмотрю на новое пальто!

Побирашка вывернул карман.

На пол упал бумажный рубль.

– Твой? – спросил нищий.

– Мой, – сознался мужик.

– За что взятку сунул?

– Чтоб не стращал.

Нищий расхохотался.

Все поверили, что он сумасшедший.

– На твой рубль, – сказал побирушка, – приходи вечером в Курбатове в клуб. Сейчас я на тренировке. По-научному, на репетиции. В самодеятельности я. Из соседнего колхоза. Сегодня у вас выступаем… Ну, смеяться над моим нищим будут?

– Будут! – сказал вагон, и все искренне рассмеялись.

Пишет, пишет король прусский…

(Из писем в газету)

Мы с тобой родились в сиротстве.Ты – без матери, я – без отца.Прошу обеспечить моих родителей сеном.Комиссия присвоила мне звание туберкулёзника.Я проживаю с сестрой, девушкой 70 лет.Тов. маршал, прошу выйти мне навстречу.Рядовой ЕфимкинЯ молод на вид, но трухляв внутренне.Мне хотели ампутировать ногу, так как она свои функции выполнять не могла, но я её оставил для проформы.В военкомате сказали, что я не прошёл через левое ухо.У меня обрезали права, данные мне конституцией.Моя дочь работает на ферме овчаркой.От жены оккупационных войск Иванова.Из всей семьи один мой член трудоспособен.Я получил заболевание сердца, где в данный момент порок.Я был четыре раза ранен, из них три раза – смертельно.Я сам без правой руки, ребёнок 3 месяцев и тоже не работает.

Справка дана в том, что она с 37 лет страдает недержанием мочи, в чём удостоверяют живущие рядом соседи.

Прошли у нас сегодня выборы. Мы, хозяева, выбрали себе слуг. Слуги поехали с выборов на машинах, а мы, хозяева жизни, побрели по домам пешедралом.

13 февраля

Просто некогда говорить спасибо!

Приехал Дмитрий из Лисок. С курсов механиков.

– На тебе, – подаёт мне руку. – Нате и Вам, – подаёт руку маме.

– Ну, – берёт на руки годовалую дочку, – скажи, Ленок, пока меня не было, кто тут у нашей мамки был?

– Дядя Толя, – подсказывает Лида, жена.

– Не получится ли, как у Дерканосовых в Евдакове? Женился старший сын Алексей на лаборантке маслозавода Тамаре. Младший брат и влопайся в эту Тамару. Стал открыто ревновать, когда Тамара ласково разговаривала с мужем. И вот сбежала преподобная Тамара с младшаком к своей мамке. Та на курорте. Приезжает и сразу спрос: «А где муж» – «Вот» – и показывает на младшака. Тёща во всех грехах обвинила свекровку: «Видела, что малый любит, и молчала!» Через две недели Тамара вернулась к Алексею…