Тульские метки

– Отчего она начала хитрить?

– После вас стали мы её укорять. Раз папа бил её. И перестала она после того откровенничать. Раньше была разговорчивая. Потом стала жаловаться на наши попрёки, на то, что плохо одеваем, обуваем. Да, мы её не баловали. Я сама ходила в школу в форме в заплатках. Мы только собирались одевать её, невесту. А она уже вышла! Володя что нам выпевает? «Вы ничего ей хорошего не сделали. У неё всего два платья!» – «А мы не готовили её в невесты». У неё было старенькое пальто. Не покупали дорогих чулок. Школьница ж ещё! Мы хотели, чтоб у неё была коса. А она стрижётся под мальчишку!

Сама мама тоже пострижена под дядю.

– Она же умная девчонка! – говорю я.

– О том и речь. Способная… А в школе не очень хотела всерьёз учиться. В институт сама поступила. Как переживала я! Она с экзамена – я ей цветы! Помню, она что-то сдала на тройку. Плакала. Я гордилась – хочет учиться! Сидели над математикой они с отцом. (Он окончил академию.) За неуспеваемость отчислили её. Ей приказ прочли. Я ходила в деканат, рассказала всё про домашнюю трагедию. Оформили ей до осени академический отпуск. Пришло время идти в институт. А она мне: «Иди уж ещё ты раз». И не пошла. Нет, не учиться теперь ей в институте. Хоть бы в техникум пошла. Ленивая жена. Нам ли всё давалось просто? Я говорю: «Валя! Папа харкает кровью. Наверное, туберкулёз из-за тебя». – «А если у папы и у тебя, мама, будет насморк, так тоже из-за меня?» Ядовитая…

– Не надо сильно опекать её. Дайте почувствовать, что на вас нечего ей располагать. Сама возьмётся за ум. А станете заставлять – назло не возьмётся. Вы своей слепой любовью прогнали её из дома. Ваша любовь хуже каторги.

– Наверно. Вот месяц не была у них, не видела родную дочушку, – опять Александра Васильевна затонула в слезах – и она не идёт. Гордая… Она доверчивая. И мужчины пользуются этим.

– Что она сейчас делает?

– С месяц не работала. Болели зубы. В обеденный перерыв ходила к отцу, просила устроить куда-нибудь. Домой к нам из-за меня не приходила. Отец её любит. Девять лет из детей у нас одна Валя была. Устроил чертёжницей в конструкторское бюро возле комбайнового завода. Чтоб не забывала своё дело. Получает пятьдесят рублей. Володя говорит, что он мог бы её устроить на шестьдесят рублей, если бы не папины принципы.

Александра Васильевна в цветастом коротком платье. Я вмельк поглядываю на гордые колени. Она закрыла двумя пухлявыми ладошками одно колено, а на второе царское колено не хватило ещё пары ладошек. Она плотная. Очень похожа на Валю. Достала домашний альбом. Отец увлекался фотографией. Очень много снимков. Снимал Валю и в пелёнках, и потом, постарше, уже лет пяти, в соломенной украинской шляпке. И потом…

– Володя если придёт, то отцу не о чем с ним говорить. Только пьют молча… Валя очень скрытная. Отдыхали в Солотче. Я танцевала с нею, чтоб никто не подходил к ней. Провожала до дома. Я с отцом в доме отдыха, а Валя с подружкой жила у знакомых. Оттуда я шла в дом отдыха. И никогда Валя ничего не говорила о своих парнях.

– Валя умная. Я не собираюсь лицемерить, но лучше Вали я никогда никого не встречу. До той минуты, покуда я не открыл вашу дверь, я думал о ней, как о своей вечной спутнице… Теперь ничего нет… Некого ждать. Не для кого стараться… А было время, я провожал её по утрам до школы. У нас были свидания по утрам, вечером она всегда ложилась вовремя. Её письма, где по сто раз написано в три столбика «Люблю»… Всё это было мне. Теперь – ничего. Говорила, что утопится, если не возьму.

– Где же её клятвы!? Быстро она их забыла. Вы не теряйте с нами связи. В жизни всего можно ждать. Валя и с ребёнком может себе найти спутника. Ведь всё может быть. Какая безобразная молодёжь пошла. Валя видная девушка… Семейство наше из благородных. А такая трагедия. Стыдно на работе показаться. Почему у нас такая дочь? Злая, скрытная, нервная, всегда чем-то недовольная. Перед тем как привести в дом Володю, видела её часто в слезах. По ночам плакала. Но мне не открылась. К ней нужен подход да подход.

– В падении надо придерживаться границы. Она же опустилась безгранично низко. Почему?

– Она старалась всё делать назло.

– Наверное, от чрезмерного внимания к ней. Конечно, девушку тяготит одиночество. С этим тоже надо считаться. Наука ещё не дала совета, как воспитывать обеспеченных детей. В семьях победнее труд и нужда прекрасно всё делают. Здесь же этих воспитателей пока нет.

Я не решаюсь прямо спросить о главном.

Наконец я выдавливаю, заикаясь:

– А что… что же?..

– Что? Где же вы были целый год?

– А Вам Николай Карпович не говорил? Задолго до отъезда я встречался с ним на заводе в его кабинете… Один на один… Говорил…

– О чём? Чем кончилась ваша говоруха? Разбитым корытом? Ни о каком вашем разговоре с ним он не говорил…

– Я говорил о женитьбе, о благословении… Он сказал, что Вале ещё два месяца до восемнадцати. Без института. Рановато таки пока ей замуж. Надо год-полтора подождать. Спрашивал совета у Николая Карповича, как нам быть…

– О Господи! – на вскрике перебила она. – Нашёл у кого спрашивать совета! Дурак пришёл к дураку за советом!

– Ну как же? Отец же…

– Да отец тут я! Ко мне надо было идти! Тогда б не было этой нашей глупой пустобрешины! К чему теперь разводить этот базар?

Было уже три часа ночи.

– Николай Карпович в Москве. В командировке. Вы ляжете на диване. Я сейчас принесу простыню.

– Что вы! Что вы! Я уйду.

– Если будет интересно, звоните. Узна́ете о дальнейшей судьбе Вали.

За углом в гостинице «Первомайской» я проспал до шести на коротком диване.

Позже я позвонил Вале по её новому телефону 7-58-32. Она не стала говорить и положила трубку.

13 сентября

На эшафоте

Вызвали в обком.

Еле бредём в молчании всем редакционным базаром.

Уже у входа нас нагнал Малинин, первый секретарь.

Я показываю ему на уныло идущих позади. У всех опущенные головы. Едва переставляют ноги.

– Валерий Иванович! Ну чем не живая картинка «По пути на эшафот»?[47]

– Зато с эшафота все полетят радостными орлами. Идейно вас подпитаем!

Особенно на бюро несли по кочкам Конищева. Бывший директор сельской школы. Сейчас в «Молодом» генералит в идеологическом отделе «Юность». Второй Суслов![48]

Областная партийная газета никак «не нахвалится» им. Раз за разом докладывает читателям: Конищев украл статью у одного, у второго, у третьего. И всё сходит ему с рук.

А что нагородит от себя – без тоски не взглянешь.

Вот он разбежался порассуждать о неупорядочении зарплаты. И начинает статью с письма в редакцию Петрова (псевдоним Конищева). Пишет самому себе!

Говорят ему на бюро об этой чумной глупости, он в оправдание жалуется первому секретарю:

– Думаете, Валерий Иванович, легко написать статью? Сколько надо прочитать…

– Переписать, – с издёвкой подсказывает секретарь ему.

– Ну да!

– На восемьдесят процентов чужое переписываешь! И не говори.

Молчит, раз переписывает. Как возражать?

А вот ещё позанятней статейка «Четыре часа наедине со следователем».

Лучший друг-алкаш украл у Конищева пиджак и продал грузинам за три рубля. Пропил тот трояк вместе с Конищевым. Те грузины перепродали пиджак другим грузинам уже за семь рублей. Эти грузины увидели в кармане документы и звонят Коню:

– Приходи с пятью рублями, отдадим документы.

Конь пришёл с милицией.

Решение бюро было конкретное: морально нечистоплотен, идейно неустойчив; снять с должности заведующего отделом «Юность».

И эту «Юность» бухнули мне. Ведёшь успешно «Колос», бери в свои руки власть и в «Юности».

Уж так у нас. На ту лошадку, что везёт, и наваливают.

20 сентября

Нате из-под кровати!

Автобусом возвращаюсь из ефремовской командировки. На длинном заднем сиденье рядом со мной толкуют два парня.

– Пока я, – рассказывает один, – месяц парился на футбольных сборах, она выскочила замуж! Приезжаю. Звоню. Она: «А у меня новость!» – «Именно?» – «Замуж вышла!» – «А меня на кого кинула?» – «Это ты меня кинул! Всё выговаривал мне: холодная, бесчувственная! Я долго думала… Тут вдруг позвонил один дружок детства. Ничего раньше не было, а тут вдруг нате из-под кровати да в обе руки! Он настойчивый! Раз в жизни я поступила не подумав. Дала согласие». – «А я?» – «Так ты ж не предлагал. А мне ждать некогда. Кто скорее сунул руку с сердцем, я к тому и бегом. Он настойчивее добивался счастья. Только ты не огорчайся. Уже почти месяц верно его люблю. Слишком долго. Залюбилась. Ты звони мне. Я буду ждать. Не хочу терять старых друзей. Тем более, которые нравятся».

– У меня, – продолжал парень, – блеснула печоринская мысля. Да, я не люблю её и не полюблю, но я вырву из её груди признание, я заставлю её презирать её же мужа, поселю в её душе любовь ко мне и вытопчу ростки любви к супругу. Я буду пить демонскую усладу, когда она, обезумевшая, растрёпанная, потерявшая голову, будет в ночи убегать от мужа ко мне. И мы будем делать всё! Я накажу её за её гнусное счастье. Это моя месть.

28 сентября

Баюшки-баю

Страшный храп разбудил меня.

Смотрю, это Чубаров. Горьковский новобранец. Определили в конищевскую а капеллу. И подселили ко мне в комнату.

Мокрой мочалкой свешивает он голову со спинки стула и храпит-ойкает, никак не может встать.

Со стула он всё ж свалился, разделся, подмял свои шмотки под себя и заснул на полу.

Прохладно ж таки на полу.

Чуб пытается укрыться стулом.

Только от стула никакого согрева.

– Что ж ты, – выговариваю ему, – рядом с кроватью устаканился на полу?

– Пш… Пшл… Баю-бай, великий аятолла[49] Тола!..

– Быть по-твоему. Баюшки-баю.

29 сентября

Барда-ак!

Отчётно-перевыборное партсобрание.

Комеди франсез!

Как же фракции рубились за портфель! Пять раз тайно голосовали!

Редакторский персональный стукачик с бегающими глазками крота Ян Пеньков недавно в кандидатах. В перерыв доложил мне, беспартийному, на ухо:

– Носкова выдвигает Северухину, а Северухина – Носкову. Барда-ак! Только ты никому ни слова! А то скажут – продал!

– Не отчаивайся, – успокаиваю его. – Всё пучком! Это твоё первое предательское разглашение партийной тайны. Не с этого ли начинается настоящий коммунист?

Парторгом выбрали-таки Северухину.

13 октября

Внучок лейтенанта Шмидта

На смену детям капитана Гранта пришли дети лейтенанта Шмидта.

Л.Лях

У грязных денег и сила нечистая.

С.Мягков

Вернулся я сегодня из отпуска, и мой литраб Крутилкин, обращаясь ко мне, назвал меня по фамилии.

Я страшно удивился:

– Ты чего? Забыл, как меня по имени? Подсказать?

Он гордо засопел и, повыше задрав свой бледный испуганный нос, вышел.

Мало-помалу туманишко рассеивается.

Оказывается, пока меня не было, Северухина премировала Николашку 25 рублями.

И пошла гулять по редакции легенда.

Про то, что я затирал Крутилку, не давал ходу. Был он, дескать, при мне мучеником. И стоило мне отбыть – Крутилка зацвёл, расправил крылышки.

Гм…

И вот первый звоночек из Ленинского. Знакомый журналист из районной газеты Кусов говорит мне:

– В нашей газете был мой материал. Вы перепечатали. Гонорар не забудьте мне.

Проверяю.

Гонорар выписан Дюжеву из Киреевска.

Рою дальше.

Ещё вот. Ещё…

На разметных полосах Крутилин перечёркивал фамилии подлинных авторов и гонорар выписывал Дюжеву.

И тут я вспомнил странненький разговорчик Крутиликина с Дюжевым. Заикаясь и вождисто размахивая рукой, Крутилкин кричал:

– Что ты за дубак! Учу, учу, как делать шуршалки,[50] а ты ни с места!

Проверяю ещё. Автор один – гонорар выписывается другому дружку Крутилина. Ерофееву из Венёва.

Идея! Поставить на столе Крутилкина табличку

Консультпункт

ИМЕНИ НИК. КРУТИЛИНА

Как делатьденьги

Завпунктом Ник. Крутилин

С пунктом успеется. Полистаю ещё.

Листаю. Не хватает терпения. Спрашиваю Николайку:

– Вот почему ты за статью Чижова гонорар выписал персонально себе?

– Я над нею сидел!

– За это тебе идёт оклад.

И что в итоге?

В моё отсутствие Крутилин опубликовал девять статей авторов районных газет, а гонорар выписывал не им, а себе или своим дружкам, над которыми шефствовал.

В общей сложности у авторов украдены двести рублей пятьдесят одна копейка. Целое «состояние, награбленное непосильным трудом»!

Дошло до тихого ужаса. Материал Щеглова лично я готовил к публикации, а гонорар за этот материал Крутилин выписал себе!

Ну Крутилкин!

Ну внучок лейтенанта Шмидта!

Несолидно. Неинтеллигентно.

Да узнай сыновья лейтенанта Шмидта, что у них такие крохоборные ученики, они б его задушили.

Редколлегия срезала оклад Крутилина со ста рублей до восьмидесяти. Пришлёпнула ещё выговор.

Через два дня осерчавший внучок лейтенанта Шмидта закрыл свой консультпункт и удалился в отпуск.

18 октября

Треугольник – шеф, Северухина, Павленко – вызвал в полном составе отдел «Юность».

– Мы не хотим работать с Крутилиным! – предъявил ультиматум отдел.

– Очень хорошо, – сказала Северухина. – Соберём расширенную редколлегию в три тридцать. Записку Крутилину я уже послала.

Три тридцать. Крутилина нет. Волков:

– Наверное, задерживается.

В три сорок появился Крутилин.

Я выложил суть дела.

Крутилин:

– Я много работал. Имею право на авторские материалы и на премию. А вы хотите представить меня как рвача.

Волков:

– Если так, то я имею право брать по тридцать копеек наличными с каждого сотрудника за заголовок.

Вскочил Кириллов. Весь трясётся, бородка прыгает:

– Хамство! Хамство! На лице ни тени раскаяния. Это уже законченный подонок. Пятого декабря наша газета отмечает сорокалетие. Позор, если на этом празднике будет этот вор и жулик!

Чубаров:

– Нам, беспартийной сволочи, ещё можно где-то перегибать палку. Но ты коммунист! Зампарторга! Если ты мало-мальски порядочный, то ты сам подашь заявление об уходе.

Павленко испуганно:

– Это ты вводил меня в заблуждение! Всё бегал с разметкой: «В последний раз, Володь, поправь! В последний раз-разишко!»

Крутилин заикаясь:

– Да… Началось с желания не иметь потёртый пиджак… А потом окончательно охамел… Снимите с парторга и выведите из месткома…

Сняли. Вывели.

– Иди отдыхай, – посоветовал Волков. – Время есть. Подыскивай работу.

19 октября

Северухина, крыша Крутилина, подлетела ко мне:

– Сан! Сегодня дежурит по расписанию Крутилин. Но раз ты его выгнал…

– Не без вашего участия, товарисч парторг…

– … ты за него дежуришь.

– Ну что ж… Всегда пожалуйста.

31 октября, воскресенье

Бутакова

Позвонил шапочной питерской знакомке Саше Бутаковой. Написал ей письмо.

Милая пани Дробненькая, ты неуловима, как меткое слово…

Увидишь Жанну д’Арк – кланяйся от моего имени. Да не очень низко: я гордый.

Высылаю открытки с видами Ясной Поляны для твоей мамы. Я обещал прислать. Сегодня специально ездил в Ясную, купил набор.

Кандидат в джентльмены, старающийся быть только твоим.

А. Сан.

Вечером к Чубу пришла юная свистушка. Куцые косички торчат из-за ушей палочками. Банты. Румянец во всю щёку…

Совсем девочка-картинка и ложе старого совратителя.

Боже, как это не вяжется. Как всё нелепо.

Старик Чуб выпросил у меня рубль и ушёл с нею.

Дома я один. Пусто…

2 ноября

Драчка

Общее собрание.

Драчка из-за квартиры.

Её выделили для молодых специалистов.

Их у нас двое. Кириллов и Пеньков. В прошлом году присланы по распределению из МГУ.

Пеньков с женой живёт у редактора. Пенькова и Волкова повязало сибирское землячество. За жильё Пеньков ничего не платит. То и все расходы, что жена готовит редактору – не тараканы же из-под плинтусов готовят? – обстирывает, поддерживает порядок в квартире.

Коля же Кириллов мается с супругой Нелей в частном доме, в месяц выкладывает по двадцать пять рублей.

В соискатели квартиры рвётся и Кузя (Володя Кузнецов). Собранию он подал такое заявление:

Я не могу жить с женой – нет условий бытовых. Всё написанное для газеты сделано в коридоре и на кухне. Дайте квартиру – вернусь в свою семью, буду жить с женой. Так было и с моим братом. Опыт есть.

Конечно, Кузю собрание отмело, сослалось на достоверное донесение, что с милой рай и в шалаше.

Но дальше – то как?

Подлизы шефа потянут руки за стукачика с перепуганными бегающими глазками Пенькова, правдорубы – за Кириллова. Только вот у парторга Северухиной рука оказалась неподъёмной: «Я ни за кого не могу поднять». Она ни за кого так и не голосовала.

Коля набрал одиннадцать голосов. Явное большинство. За Яна не стали и голосовать. Я вскочил со стула, трясу в атмосфере кулаками и ору:

– Го-о-онг!!!

Мой отдел шумным стадом повалил в свой кабинет. Мы победили!

Зампарторга Смирнова всем нам жмёт лапки:

– Спасибо! Есть мужчины в редакции!

Коля притаранил вина.

– Вздрогнем за нас! За героев! – чокались мы стаканами и пили, хвастаясь, что мы тоже кое-что можем.

Когда рассеялся угар радости, я подумал:

«А ведь квартирная эпо́пия так счастливо не закончится. Волков с Пеньковым ещё подерутся за квартиру. Сейчас они в Ленинграде, на съёмках «Искателя» для интервидения. Два шара в одной руке не удержишь. Пока они пропивают в Питере телегонорар, тут у них оттяпали квартиру. Оно уже так. Пока коты в отлучке, мышки салом балуются.

Отольётся ли это баловство мышкам?»

3 ноября

Волков проиграл

Телеграмма из Ленинграда от Его Высойчества:

Буду четвёртого. Квартиру только Пенькову. Учесть все обстоятельства.

Ха!

На следующее утро чуть свет Волков с детективным видом пронёсся по пустым ещё кабинетам.

Первой пришла Шумова. Пожал ей руку. Зло ухмыльнулся:

– Спасибо за всё!

Северухину, как и следовало ожидать, выгнал из своего кабинета:

– Это вы тут наруководили!

Смирновой:

– Как получилось, что Пеньков не получил?

– Коллектив решил.

Волков позвонил в райисполком.

И жизнь на Земле остановилась.

Дело из райисполкома перекинули в горком, из горкома – в обком.

Всей редакцией бредём разбираться в обком.

По пути Северухина шерстит Смирнову. Парторг вбубенивает зампарторгу:

– Разве сами не могли бы решить? Побежала в горком…

– На словах за углом мы смелые. А на собрании ни слова не сказала. Тоже мне парторг…

В кабинете первого секретаря Малинина Волков этаким петушком кукарекнул на нервах:

– Квартиру или Пенькову, или Кузнецову!

– А как коллектив? – спросил Малинин.

– Коллектив – Кириллову.

– Не надо, Евгений Павлович, идти против коллектива.

С дикой плоской усмешенькой игриво вскинул Волков палочки худых ручек:

– Я пас… Я пас…

28 ноября, воскресенье

Целую до сиряков!

Дома чубаровская журнашлюшка. По субботам остаётся ночевать у Чуба. Тут кормится. Уходя, оставила сегодня на подушке записку своему ещё спящему наезднику:

Вовка! Люблю тебя. Не могу без тебя. Честное слово. Целую до синяков!!!

Саша Копань

Были б эти синяки, не будь его статей, опубликованных под её именем?

Сегодня ночевало восемь посторонних субчиков. Чем не постоялый двор?

Пока я был в командировке, Волков устроил тут банкет. Украли две мои книги, разбивали мой чемодан, оторвали ручку. Набросали между рамами окурков в два слоя.

Частенько тут ошивается новый внучок лейтенанта Шмидта Валерка Матвеев. Длинновязый, кривопятый. При ходьбе волочит одну ногу. Выдаёт себя за племянника обозревателя «Известий» Матвеева. Почему Волков пригревает в редакции всяких прохиндеев, назовись те родственничками какой-нибудь известной персоны? Не понимаю. Когда я в отъезде, Валерка ходит в моих рубахах, спит на моей койке.

На этой неделе Валерка подыскал ключи, залез в мой стол. Вытащил мою бутылку водки, которую я берёг уже целый год. Взял я эту бутылку на свадьбе Дмитрия. Обещал распить её на его серебряной свадьбе.

Я перепрятал все свои книги из стола. Могут запросто унести и обменять на водку.

30 ноября

И всё напрасно!

Пятого декабря исполняется сорок лет нашей газете.

Готовим юбилейную полосу для «Коммунара».

Я написал 192 строки о своём отделе. Волков не поставил: не вошло.

– Слишком странно, – сказал я Волкову. – Зачем же вам надо было вызывать меня среди ночи к себе домой и давать мне задание? Сидел ночь. Сделал – не вошло! Очень странно.

По-моему, это трусливая месть, что слишком часто бываю в обкоме у Королёва.

Обком премировал меня.

Вызвали меня Смирнова и Павленко. Говорят:

– Отдай премию на банкет. Все халяву отдают. Вместе повеселимся.

Что мне оставалось делать?

Расписался за тридцатку и тут же простился с нею.

Должны премировать от редакции. Кто-то вякнул, что Сана надо вычеркнуть из списка, слишком часто бывает с Королёвым. И вообще, мол, ненадёжный.

Чубаров поддакнул:

– Да, да!

Вот гнилоухий козелино. Тошно в одной комнате с ним спать. Я скрываю все его пакости, а он при случае приторговывает мной в розницу. Если на то побежало, я тоже найду на него покупателя и с молотка сбуду его оптом.

2 декабря

Матвеев

Редколлегия.

Волков – Матвееву:

– Кто сказал, что нам дали 1500 рублей на юбилей? Что вы такие слухи распускаете?

Смирнова:

– Хуже того. Вы знаете, как он собирает информацию для газеты? Слушает областное радио, записывает и тащит свою писанину к нам в редакцию.

Редколлегия чуть не обожралась. Так с пылом лопала выпускающего Сергея Фейгина. Через две недели он подаст заявление об уходе.

Волков снова Матвееву:

– Дайте телефон дяди из «Известий».

– Нету дяди в «Известиях».

– Дайте телефон отца.

– У него нет телефона.

– У областного прокурора нет телефона?

– Может, и не областного…

– Чтоб сегодня же вас здесь не было!

– Анатолий, – шумнул мне шеф, – чтоб сегодня же Матвеев больше не жил у вас! Не пускайте!

Через полчаса мне позвонили:

– Выдь! Голову расшибу!

Это был кто-то из дружков Матвеева.

Наутро я узнаю. В авоське за окном висели мои продукты. Плетёнку обрезали, одни ручки остались. Продукты унесли. Конечно, это Матвеев, проявив хозяйственность, запасся на дорожку.

Этот пройдоха, «маменькин сынок, имеющий машину и не нуждающийся в деньгах», сбежал в час дня. Оставил чемодан. Не выписался. Не расплатился за квартиру.

Три месяца пасся в нашей конторе внучок лейтенанта Шмидта. Когда однажды секретарша назвала его мальчиком, он с помпой пальнул:

– Какой я мальчик!? Два года назад окончил МГУ!

Одной дурёнке – мечтала о журналистике – он болтнул:

– Я ведущий сотрудник «Молодого коммунара»! Надо кое-что написать…

Садясь на поезд, он прихвастнул ей:

– По срочному заданию еду в творческую командировку. Буду писать документальный роман-романище! Вот так!

6 декабря

Прямой эфир

Сегодня нашей редакции предстоит по случаю юбилея газеты выступить по областному телевидению.

Студия находится не в Туле, а в Новомосковске.

Приехали мы в Новомосковск.

Меня нет в сценарии.

Я и говорю автору передачи:

– Девушка, поужмите траля-ля, и я расскажу о своём отделе.

Она суёт нос в свои бумажки.

– Гм… Странно… Почему это у меня вас нет? А без вас низзя. Вы ж у нас краснознамённый орденоносец…

– За мной такого не значится.

– Как же! Вчера на торжественном по случаю юбилея «Молодого коммунара» сама цэковский инструктор Кондакова вручала вам Почётную грамоту ЦК ВЛКСМ. У нас это прошло в новостях. Будем трамбовать…

В эфир мы шли без репетиции. Я сидел боком, сжатый соседками Северухиной и Носковой. Положил руки крестом на стол, угнулся и замолотил о своём отделе, о своих авторах, с которыми вёл рубрики: «Какой ты, боец культуры?», «Институт труда и таланта», «Точка моей опоры», «Находка» – клуб деловых людей», «Институт села».

Особенно подробно, обстоятельно говорил я об «Институте села».

Передо мной положили на стол записку:

«Закругляйтесь!»

Одним мигом пролетели отведённые мне семь минут.