Что посмеешь, то и пожнёшь

– Господи! Неужели из трёхсот миллионов нельзя выбрать в кремлюки толковых? Или толковым запрещён въезд в Москву? Неужели что поплоше, то и наше? Это система подбирает «методом обратного отбора». Она не терпит умных. Умный начнёт ещё, чего доброго, думать, прежде чем что исполнять. А это уже опасно. Вся соль в поганой системе. Систему надо херить… А пока комцарьки передают друг дружке, как эстафету, палочку из умирающих рук в ещё чутельку тепловатые. Цэковский престарелый дом правит страной. Царюй! И в верховную касту чужак не проскочи. Вот уж где – хватнёмся «крепче за руки друзья». Друг дружку дёржат. Да умно веди дело – дёржи. А то не по красной ли дури эти партправители так устряпали страну за семьдесят три года? Что сталось со страной? Кругом нищета, запустение, разор… Семьдесят три года Советы гноили Россию… Пропащой век… Загубленный век России… Растерзанный… расстрельный русский век… Слава Богу, Советы накрылись мокрым рядном. А чего ж ихний символ валяется в мавзолейке? Вытряхивать не думают?

– Всё демократничают. В бирюльки заигрались с коммуняками. Но это до поры. Уберут!

– Давно пора. Не только тело Ленина, но и его дело смертно. Что он сам и его верняки сотворили с Россией?.. И виноватого не найдёшь. Не знаешь, в кого и стрелять. Все орали: коммунизм! коммунизм!.. Да ну какой он? Хоть вполглазка глянуть… Хрущёв как-то с перепою проорал по радио: «Мы достигли таких высот, откуда зримо видны сияющие вершины коммунизма!» Вся Гнилуша так и села. Вся Гнилуша дунула на бугор, на самое высокое место. Ладошки к глазам, крутят головы во все стороны. Где сияет?! Где сияет ненаглядный?! Ну!? Где!? Где этот самый коммунизмий-онанизмий!? И видят… Слева Чураков ров, справа гусёвские гнилые овраги. А дальше… Туман, туман, туман… И мелкий зануда дождяра сеет-веет. И весь сияющий…

– Оп-пашки…

– В другой раз что мы слышали от того же Хруща? Уже конкретно обещал коммунизм первого января в восьмидесятом. В общем, Канары обещал. Вся страна бросает работать, едет жить на Канары. Хватит пахать. Даёшь краснознамённые советские Багамы-Мальдивы-Бали-Канары!.. Получили почти что голые нары. Лишь сынуля самого Хруща оказался ближе всех к Канарам-Багамам. Вынырнул в Штатах… Горбач вот сулит каждой семье отдельную квартиру в двухтысячном. Получит каждая семья квартиру так же, как получила коммунизм. Получит от большого хрена большие ушки. A ежель и получит, то такую квартиру, какую получили мы. Ско-олько народищу в одной яме!.. Даже на отдельный гроб не заработали. В простынке… И вся красная цена защитнику Отечества… Эх-х… Да что об нас, об пыли, бить слова?.. Кудрявый наобещал всем проснуться во вторник первого января восьмидесятого года в коммунизме. И обещанка его прокисла…

– Протухла… Конечно, проснулись, кто дожил. Сам он, генеральный обещальщик, не дожил, спрятался на Новодевичьем кладбище… Там проще отчитаться о проделанной партией работе под твоим мудрёным руководством. А вот его сынуля не стал поджидать советского коммунизма. Загодя усвистал на гнилой Западок, в капиталистический коммунизм. Говорят, он колебался – ехать не ехать. Может, через сотняжку лет уж наверняка у нас построят? Может, подождать? Хотел уже было ждать. Да нечаянно глянул в календарь и тут же полетел. Две тыщи восьмидесятый год начнётся понедельником! Ещё хуже!.. Прикопался в Штатах, выскулил их подданство. И фонбаронствует себе подпёрдываючи. Конечно, всей Россией на американские хлеба не драпанёшь… А потому все прочие, кто дожил, уткнулись в талончики не только на продукты, но даже и на спички, на табак. Я в Москве тридцать лет и за тридцать лет только один раз набежал на вольную продажу гречки… Будто её и не было… За тридцать лет только раз увидел гречку в магазине на Мартеновской!

– А что ж вы видели? На чём же вы ехали? На чём ехала Москва?

– На вечно прелом пшене, на зелёной перловке, на гнилой картошке…

– Эхэ-хэ-э… Это сейчас, в девяностые… Так, а то ещё и хуже было в тридцатые… – У нас, сынок, в госпитале был москвич, мой сосед по койке, рассказывал, как жилось в тридцатые в Москве. Гремели сталинские пятилетки. Понавезли из деревень голодных мужиков. Ударную работу требовали. А жить негде. Многие жили прямо у станков. На фуфайках отжимали ночи кто на лавке, кто на подоконнике, а кто и на полу. А один рабочий-крестьянин жил над трубой сталеплавильной печи завода «Серп и молот». С едой было плохо. У продуктовых магазинов стягивались десятитысячные очереди. Как решать проблему? Завалить магазины продуктами! Но заваливать нечем было Сталину, и «великий отец народов» приказал многотысячным отрядам милиции разгонять очереди. Он «мудро» долдонил: «На улице не должно быть очереди. Только в магазине». А кто оказывался за порогом магазина, того гнали взашей. Хоть человек и дежурил в очереди вчерашний день и всю ночь. Если человек на большую семью что-то уже взял и сумел второй раз достояться в очереди, у него отбирали продукты, ранее купленные, и возвращали тут же в продажу. А чтоб не отобрали, буханка хлеба тут же крошилась. Разные крупы смешивались. Этого уже не отберёшь. И вообще, учёные-сталинцы с пеной на ушах твердили, что обедать рабочему вредно. После обеда человек расслабляется, ему хочется отдохнуть. Поэтому лучше не обедать. Больше будет ударной трудовой отдачи. И на предприятиях время обеда было срезано с часу до двадцати минут. За двадцать минут не успеет человек расслабиться. О-хо-хо… А ведь голодные люди строили самое гуманное общество в мире! На словах, конечно. Голодом строили коммунизм… А как сейчас у вас в столице по части мясца, колбаски?

– Чаще на картинке увидишь, – присмехнулся я. – Как-то мы с женой пошли в картинную галерею. Всё чин чином. Экскурсовод вела нас от картины к картине, и все её песни были про эти самые картины. Табунок поклонников живописи с благоговением слушал. Вдруг какой-то мужик с драной шляпой в руке и с первобытным воплем «Колбаса!» побежал от нас.

«Где? Где? Где колбаса? – заволновался наш табунок. – Где выкинули колбасу?» – и стоного дунул за драной шляпой. Красивушка экскурсоводиха осталась наедине со своей голой худой палочкой.

Все сбежались к колбасе на картине. И все голодно зацокали языками, заоблизывались. Какая аппетитная колбаса! Ну разве позволительно так жизненно рисовать!? Один даже достал перочинный ножичек. Говорит: «Отрежу себе колёсико, а там будь что будь». Ему сказали: «А там мы тебя съедим!» Все голодно засмеялись, но от картины так никто и не подумал отойти. Какое это счастье – увидеть кусок вкусной колбасы хоть на картине! Ён-макарён… Никакое искусство не лезет, папа, в душу, когда жрать хочется!

– Боже мой! До какого сраму дожили… Москву душат прелым пшеном да гнилой картошкой…

– В Москве хоть прелое есть пшено. А в Гнилуше, – в деревне! – и того нету. Маме с Глебом постоянно шлём из Москвы с пшеном посылки. Как в гости ехать – всегда рюкзак пшена тащу!

– Боже, боже… В моей хлебной воронежской сторонушке нету своего пшена! Ума не скласть… Кулак всегда сверхосытку кормил Россиюшку… Сколько оставалось ещё зерна на продажь загранице! В иные годы более трети мировых продаж зерна приходились на Россию! А они в фашистскую коллективизацию изничтожили кулака… Ну, изничтожили. А дальше? Чего они добились? Пустых полок? Так и пустые полки стреляют! Пустые-то полки и сметут такую неспособную, гнилую советскую властюру-петлюру!.. Пшено из Москвы возят в рюкзаках в Гнилушу… Ох… Вот так коммунизмий!.. К слову набежало… Вы проснулись… Вас хоть поздравили сверху с коммунизмом?

– Что Вы, папа! Состроили вид, что никто ничего не обещал. Молчанкой отыгрались… А обещали как жарко. Тот же Хрущ орал: «У вас там что, в жопе чешется? Пидарасы! Мы вам ещё покажем кузькину мать в производстве сельскохозяйственной продукции!» Показал… Первый из комцарей стал за границей покупать зерно. И к чёрному вторнику притопали с талончиками не только на продукты, но даже и на те же спички. Задохнулись от коммунистического изобилия!

– Что же народ?

– Народ, известная карусель, был серьёзно занят своим прямым делом. Безмолвствовал.

– Горький народ… Горькая страна… Дурю-ют… Ещё во второй сталинской пятилетке разбегались состроить коммунизм. Ленин называл конкретную дату приезда коммунизма. Хрущёв называл… А он, этот самый коммунизмий, всё не едет и не едет. Всё куда-то его в сторону заносит. Да всё в чужую, в гнилую. На Запад… Совсем заблудился-заплутился коммунизм. Там его одного упоминания боятся, зато, по сути, живут при нём припеваючи… Вот концертуха! А тут его строят! строят!! строят!!!.. Зовут! зовут!! зовут!!!.. Всетоньки глотки порвали… А он им все красивые сроки срывает один за одним, один за одним… Что историки думают?

– Историки? Думают? Лет через двести что-нибудь надумают… А сейчас они организованно целятся пальцем в небо. Правда, неуверенно. Они пока никак не найдут, где это самое небо, где эта самая цель, во что целиться… Есть у меня один кепочный знакомец историк. В молодости в одной газете крутились. В профессорки выбежал. Послушал я, послушал лепеток этого Королькова, и уши в трубочку завяли. Оказывается, сейчас историки пока выясняют, кто был архитектором коммунизма. «Демонтаж на двадцатом съезде КПСС культа И.Сталина в первую очередь как теоретика, классика марксизма-ленинизма фактически сделал вакантным пьедестал главного архитектора «светлого будущего»». Ну, покидали, покидали туда-сюда костяшки на исторических счётах и прибились к бугорку: архитектор строительства «светлого будущего» Никита Хрущёв. Нашли наконец крайнего главного. Теперь веки вечные будут выяснять, что он обещал, чего навертел сам, чего навертели его последователи-преследователи… Через толстые годы придумают сказявку про убежавший на Запад коммунизм. Ну, говорю этому Королькову, сколько можно выяснять? Неужели неясно, что и когда обещали нам Ленин, Сталин, Хрущёв? «Не только вам, но и нам обещали. Но не рассчитали… Ленин, Сталин, Хрущёв – простые утописты». – «Не могильщики России, а всего-то лишь утописты?»

– Эти, сынок, утописты и есть могильщики. Они у-то-пи-ли державу!

– Но, вишь, говорю Королькову, не рассчитали… А где же их хвалёное-перехвалёное научное предвидение? Нравится утопать – лежи на печке и утопай на здоровье в своих красных фантазиях. Кто против? Да зачем было семьдесят три года топить всю страну? Не Шурунди-Бурунди там какую, не Буркину или Муркину Фасоль… Шестую часть планеты! Изувечили страну, народ…. Гнали назад в пещеры да на деревья… А отвечать некому. Кто же виноват? Да Афганистан! – открикивает Корольков. Афганистан испортил нам коммунизм! И понёс, и понёс, не подмазавши колёс, таки-ие толды-ялды… Оказывается, украли у нас коммунизм, слопали наш родненький коммунизмишко и утопили его в космосе наши вернейшие друзья! Афганистан, Куба, Вьетнам! Друзья и космос слопали наш коммунизм! Ежегодно Афганистану и Кубе подпихивали помощи по пять миллиардов доллариков. Сосала Куба нашу помощь и наплясывала в угаре ламбаду с лампасами. Работать некогда! А тут ещё попёрли наши генумы ружьём на Афганистан. Афган и оторви от нас пятьдесят миллиардов долларов. Это вам не пятьдесят копеюшек. А ещё вляпались в войну с Америкой во Вьетнаме… Ой, до-ро-го обходится дурь. Мало явили её на земле, так полезли в космос. Одну ракетку закинь на Луну – тридцать миллиардов долларов. Столько отстёгивалось в год на несчастное сельское хозяйство…. А сколько ракеток-спутничков болталось наших в небе? И все к важнющему делу были пристёгнуты? Ничего мимо дела? Ах, космос… Ах, ненаглядные верные «друзья»… Афган окончательно перекрыл нам кислород и разлучил нас с дорогим коммунизмом. А так хотелось… Много чего хотелось. В сорока социалистических и сочувствующих странах содержали армии! Зачем? Для чего подкармливали «своих»? Чтоб былью одеть свои «светлейшие» мечты? Как в тридцатые запели

Мы на горе всем буржуямМировой пожар раздуем!..

так никак и не могли остановиться? Несло наших комцарьков, этих прыщ-бруевичей, и несло… Всё мечтали всучить всем светленькое будущее? Готовы были силой разнести его на штыках по всему миру?

– Мечтали-горели… Так хотелось… И слава Богу, что не срослось…

– А так подумаешь… Историков отчасти можно и понять. Их же держат подальше от правды. Даже всякий генсековский чих прикрыт грифом «Совершенно секретно!». Всё в секрете держат от нас правду о Ленине, о Сталине…

– Что да, то да… «Со Сталиным трудно было спорить. Ты ему цитату, он тебе – ссылку!»

– В Кремле-то он храбрун… А начинал как?… В ночь госпереворота-1917 Ося кувыркался с трио юных бандурсток – с тремя девицами-подлетками. Вот пока и всё, что известно об участии папочки народов в ревперевороте? Как-то на досуге решил наш «дуректор Есесера» поразвлечься и взял на излом – надумал пихнуть одного известного писателя военным корреспондентом на фронт. А тот писатель был его любимчиком. И ответил любимчик «дуректору»: «Я глубоко не военный человек… я болен…» И «дуректор» тут же единогласно, то есть единолично, исключил писателя из партии «за трусость». Снова написал писатель: «Я трусом никогда не был и не буду» – и уехал на фронт.

– А сам-то «дуректор» был очень большой геройка?

– Оч-чень, ну-у оч-чень большой… Не известно ни одного случая, что Верховный главнокомандующий побывал на передовой. Зато известна целая «фронтовая сталиниана» – куча картин «Сталин на фронте». (Особо тут постарался известный художник Павел Соколов-Скаля.) Но кто видел хоть одну фронтовую фотографию вождеца?

– Гм… Какая-никакая всё-таки у нас гласность, кое-что узнаём про своих «царей» из газет, и восторг что-то не берёт… Ведь наш «дуректор Есесера»… Верховный Главнокомандующий нахапал в войну пять должностей высшего уровня… Своя рука владыка… А на фронте владыка бывал?.. По слухам, был целых аж два раза! И из этих двух разов один сплясался, сляпался такой… Немец отступил от Москвы. И Верховный, вспоминал Анастас Микоян, отважисто дунул по Минскому шоссе, где не было мин. Едет, едет… До фронта километров шестьдесят. То ли со страху от близости фронта, то ли… Прижала Верховного большая нужда. А кремлёвский бундесрат остался в Кремле. Выходит он бочком из своего бронированного «паккарда» и спрашивает свою многочисленную военную челядь: «А нэ можэт ли бить заминирована мэстность в кустах вдол дороги?» Ни один генерал, ни один офицер, ни один солдат из охраны не мог дать ему твёрдого ответа. И тогда Верховный Главнокомандующий на глазах у изумлённой многочисленной охранки героически метнул свою проклятую глину[366] прямо на асфальт и на том гордо и мужественно завершил знакомство с фронтом. На всех парах жиманул назад в Москву. Ну чем Верховный Главнокомандующий смелей пуганой вороны? Голого куста испугался!

– Вот так генералиссимус! Кабинетный генералиссимус! Только по карте палочкой водил… Сталин рукойводил войной по карте. Картоводитель… Воевал… Генералиссимус… Кто он рядом с Суворовым? С Кутузовым?… Жил – косил свой же горький народушко. Помер, а косовицы не бросил. На мёртвого вождя захотели многие посмотреть в Колонном зале Союзов. Была страшная давка в очереди. В давке погибли 127 человек. И уже мёртвый вождь ещё убивал.

– Папа, говорят, мы выиграли войну благодаря Сталину…

– Вопреки!!! Разве не вопреки Сталину взяли мы войну!?[367] В конце чумовых тридцатых кто заигрывал с однояйцовым Гитлером? Перед войной зачем «дуректор» снял два заградительных пояса? Оголил пограничье? Из трусости перед Гитлером. Войны ждали. И будь наши крупные военные силы на границе, Германия никогда б не дошла до Волги. А так… Этот деспотюга изничтожил девяносто процентов руководящего состава нашей армии. Ухлопал весь военный генералитет! Весь цвет! Увидев обезглавленную армию-труп, Гитлерюга и встрепенись. А чего нам не домолотить её? Чего нам не хапануть дохлю Россию? И в первый же военный день уже бомбил Киев! Война началась не на границе, а за полторы тыщи километров от неё. Почему мы первое время всё отступали? Потому что молодое, новое руководство армии не умело воевать. Погибая, мы учились воевать. Не так? Почитайте Малиновского![368] И дальше. Разве не подпровоцировал Сталин эту войну? И тем самым не подпихнул ли однояйцового к нападению? Эха-а… Однояйцовый громил чужеземцев, однорукий «кремлёвский горец» гнобил свой народ… Ума… Где было занять ума? В его ж политбюроху не промигнуло ни одного человека с высшей образованкой. Хотя… Не умней и гитлербанда. Там с высшим был всего-то один человек.

– Папа! Но… Разве не бывало такого, чтоб подымались в атаку с криком «За Сталина!»?

– Сучьи брёхи! Да хоть привали к моему виску дуло… Всё одно не заору имени палача… А так… по жизни… Я снимался в атаку за тех, кого оставил дома… За тебя… За Глебушку… За Митяюшку… За Полюшку… За горькую родимую Криушу… За дом, отнятый коммуняками…и спалённый…

– Ка-ак отнятый?

– Это я так… Сорвалось…

– Вы что-то недоговариваете.

– А как же инакше? Разве родитель всё бухает своему дитю без разборки? Дитё может не так и понять.

– А если дитю уже полста?

– Дитё и в полста дитё. Давай отойдём от этой нудоты… Умер Сталин. На мёртвого вождя захотели многие посмотреть в Колонном зале Союзов. Была страшная давка в очереди. В давке погибли 127 человек. И уже мёртвый вождь ещё убивал…

– А был Сталин по натуре трус ещё тот. Всё оглядывался, что скажет Марья Алексевна. Во время войны он рассматривал вариант оккупации части Ирана с возможным включением её в состав среднеазиатских республик Советского Союза. Но в конечном счёте «великий кормчий» не пошёл на этот шаг, чтобы окончательно не испортить отношения с Великобританией и США. Территориальные претензии к Турции Советский Союз предъявил в самом конце войны. Планировалось наказать это государство за сотрудничество с фашисткой Германией, присоединив к себе территории, когда-то принадлежавшие Российской империи. Создание Турецкой Союзной Социалистической Республики даже не рассматривалось: оккупированные земли просто должны были распределить между Грузией и Арменией. Но закопытились США и Великобритания, и Сталин отказался от территориальных претензий… Дороговато таки обошлась стране сталинская трусость… Я вспомнил… Был в командировке в Крыму. Мне рассказывали самовидцы, как наши брали Крым. Немец, значит, в Крыму. На возвышенке. Наши идут с Кубани. Внизу, в проливе. Сверху их и заливает немец свинцом, и заливает. Вода в проливе – всплошь кровь! Неминуче всем погибнуть, а повернуть не моги. Повернёшь назад – тебя сзади свои же пристрелят. Приставлены наблюдать, чтоб наступающие не дали дёру. И поверни ты бежать – безжалостно уничтожали. В упор. А ведь всё могло быть проще… Командование армии, где политбожком был Брежнев, позже получивший звание маршала за взятие Кремля, находилось за сотни километров от боев. Сам Брежнев был в Тбилиси, гулял по ресторанам. На фронте брежневский героизм не высовывался из тени. Зато через много-много лет, когда «просто Ильич» совсем не просто стал генсеком, а там и самым главным в Верховном Совете СССР, его «героизм» кинулся набирать жуткие обороты и стал просто неуправляемым. «Просто Ильич» стал шлёпать самому себе Героя к каждому своему ебилею. Как доборомзился, дотянул до свежего ебилея – нате вам из-под кровати горяченький великий подвиг! Дожил до ебилея – разве не героизм? Рисуй самому себе звезду! А одну звезду он цапнул вне личного графика, не доехав даже до юбилея. Не утерпел. И за год до отхода наш «просто Ильич» выбился в четырежды Героя. Сравнялся-таки с Жуковым. Так Жуков добывал своих Героев в годы войны, а «просто Ильич» – в пору болотного застоя. Не бумажный ли это героизм?.. Тот-то в войну, в Крыму… Будь власть армии на месте и видь всё, можно б было не переться в лоб, а – обойди стороной да с тыла и накрой вражину. Но как обойти – надо думать. А от дум наши начпупсы грыжу не наживали. Издали ляпали команду «Вперёд!» и дуй, Ванятка, без оглядки. Приказ надо выполнять, хоть он и пустоплюйский. Знай напроломушку при! Всех не перебьют, в России народу сверхосытку. Кто-то авось и возьмёт. И – взяли. Трупами закидали немца… Завоюй нас немец, что б было? Зажили б по-людски? Ой ли… Чёрт его маму знает… Вовсе никакого продыху… Зябко, как на Плутоне…

– Раз забежали, сынку, мы с тобой в нонешний день, скажи, что вы там перестраиваете? Старые портки перевешиваете на новые гвоздки? Так какой с этого навар?

– Нету ни портков уже, ни гвоздков…

– Ленина разбудил гомон перестройки, и Ленин воскрес. Посмотрел, посмотрел, что и как вы перестраиваете, и тихонько ушёл в глубокое подполье. А по мне, лучше б он никогда из него не выходил, особенно в семнадцатом. Как оно не по-людски началось, так оно и катится через пень-колоду… Не по уму… Доброе дело кто ночью заваривает? Ночью одни бандюганы промышляют. Чёрной ночью выхватили властёшку, сломали державу. Ломать не делать. Сломать сломали, а поставить на ноги нету умка. У Ленина был ясный план социализма? До сих пор что-то этот план не найдут, как никак не найдут шахту, где работал Хрущёв, как не найдут заставу, где служил Черненко, как не нашли огоньковцы поле, на котором работал Горбачёв… Сляпали на бешеную руку хлипкую времяночку, холодную, голодную, прилепили вывесочку: социализм. Времяночка валится, её подпирают со всех сторон, подпирают, а она знай одно – твёрдо валится. Пришёл Горбачёв, попрыгал, попрыгал вокруг и… начал перестраивать. «У нас не было другого выхода…» По цепочке власть друг дружке передают. Властвуй, только не вздумай чего всерьёз менять! Господи! Да что в этой гнилухе перестраивать? Её надо с корня сдёрнуть и строить нормальный человечий дом. Будет с нас времянок и временщиков в ранге «верных ленинцев». Бровастый спокинул вас в тупике, в драных штанах и полуголодных. Перестройщики смело вложили свой нескромный вкладец, геройски «вступили в фазу глубоких, фундаментальных перемен во всех сферах жизни», и теперь вы совсем без штанов и фундаментально голодные. Дуете гуманитарную помощь… Стыдоба… После балетного застоя накатил расцвет застоя. «Застой перестройки», великая болтовня… Никто не знает, чего перестраивают, и до того доперестраивались, что сидят без мыла, без спичек, без сахара… Даже без той колбасы, от которой кошки кидаются на дыбошки. Зато завелась какая-то гласность, «рот открыть уже можно, а положить в него ещё ничего нельзя». Форменный разгул демократии… Нашим дрын-бруевичам[369] вечно недостаёт умка обиходить свой дом. Коммуняки всем сулили золотое счастье – вогнали безответный народ в талонную нищету! Видали?! Билет в коммунизм – продовольственный талон!!! Нигде не ущипнуть ни продуктов, ни мануфактуры, ни другого чего для сносного житья… Сдвинулись по фазе… Урожайнейший нонешний год. Но «верные ленинцы» верны себе: – они и в урожайный год останутся безо всего. Урожаище ежли не кинут в поле, так сгноят в сусеках. Что ни посей, какая погода ни будь – в сусеках всегда хранятся одни кукиши. Уметь надо! «Никто так не умеет жить, как мы не умеем…» Дожили… Не то что табаку – с хлебом в Москве морока! Зато грёбаная Эфиопия жрёт наш хлебушко, говорят, бесплатно! А мы в урожайнейший год закупаем мучицу! Страна летит в пропасть, а президентишка и его хор «верных ленинцев» поют, подсаживая себя в тоскливые грудки: «Не можем мы поступиться социалистическими идеалами. Нас народ не поймёт». А народ уже семьдесят три года ничего не понимает. Ну как понять? Найди мне ещё где в другой земле такого президента, чтоб за пять лет царствования не одолел ни одного дела? Ну да за какое ни возьмись – обязательно завалит! В стране гражданская война?.. Под мильон беженцев!.. Союз разваливается?.. Да не вся ли социалистическая система расползлась?.. Германию прокакал… Да за что мы билися? За что мы поклали головы в эту братскую яму? Немчурка оглядится в смехе, что надул добрячка президентика, и не попрёт ли снова на Россию? На пятый же день, как слилась Гермашка, побежал по ихней земле голос: Германия должна жить в границах тридцать седьмого года! Германюк ещё себя выкажет! Бу-удет Мишутка локотки грызть… Это он проть своего народа герой. Какую «демократию» Вам подсуропил?.. У Кремля разрешённый митинг. В колечко слилась вся горячая Москва! А навкруг Москвы в засаду посадил десантников в касках, в бронежилетах, с оружием, с боекомплектами… Боевая техника… Боевые машины десанта… Наготове. Ждали сигнала «Ату!», по тревоге в ночь поднятые и свезённые в подмосковные леса чёрте откуда. Так собирали только раз – когда в Афганистан гнали на «интерпомощь». А что, если б дали команду бить митинговщиков? Народко проколупал про эти чёрные игрища. И тогда оборонный министрюк сбрехни. Мол, ученья шли, картошку убирали. Ишь, как лапшой кидается!? Да кто ж не знает, что учения зараньше расписываются на год весь? Кто не знает, что про учения загодя сообщается, как положено? Никаких сообщений нигде не было. Значит, не было и учений. А кто ж в бронежилетах да в касках, да при боевой технике из секретной боевой засады на картошку кидается? Так она в смерть перепужается, совсем уйдёт на дно земли. Эха-ха-а… Воевать им со своим народом не привыкать… Как вы, живые подергунчики, терпите по тельвизору воскресные рыжковские проповеди-плачи? Голова правительства, а как пионер только докладает: там плохо, там плохо, там плохо… Там коррупция, там коррупция, там коррупция… Ты ж правитель, у тебя власть в кулаке. Ты всё знаешь. Но что ж всё в тайне держишь? Возьми и придуши эту чёртову мафию. Но мафию он не душит. Но не мешает другим душить саботажем и голодом Москву, Ленинград, где к власти добежали демократы. Расчётец простенький. Видите, демократы не могут править, надо их скоренько к ноготку! Из последнего лупится, абы надёжней обмарать недовольных им, чтоб самому спокойненько сидеть на трончике. Этого пустоболта и всю его рать гонит страна в толчки из Кремля. А Горб как великий спец по части и вашим и нашим спляшем… на белом коньке с белой сабелькой… Ещё ка-ак заслоняет того «плачущего большевика» Рыжкова.[370] Друг дружку держат, дружку держат, тем оба и целы. За некомпетентность не можем мы, говорит, Николая Иваныча отставить. Николай Иваныч порядочный человек. Слыхали? По-ря-доч-ный. Уважительная причина. Не слишком ли порядочный? Народу не даёт в частную собственность землю. Ах, вам земли?.. Да пожалуйста! Пожалуйста! Можем выдать полный коробок из-под торта! И даже новым бантиком перевяжем!! Процветайте!!! Рыжков категорически против всякой частной собственности. Но не для себя. В порядке исключения. Тихой сапой выколачивал себе солидный земельный участок… Спокойнушко порхает по дачкам генсек, вваливши страну в голод. Ему-то самому с голодом не здоровкаться. Нарисовал себё левой пяткой четыре тыщи рубляшей на месяц и води белым пальчиком. А простому народцу какая пенсия? Семь-де-сят… А прожиточный минимум? Сто пятьдесят один. Воистину, «наша цель коммунизм, вот только попасть в неё мы всё никак не можем».