Код из лжи и пепла

– Смотритель? – Лиам внезапно дернулся. В голосе – резкость, в движении – тревожное узнавание. – Не шути. Это и был твой «сюрприз»? Ты называешь это так?

Арон склонил голову, изучая Лиама с той холодной уверенностью, которая не требует ни подтверждений, ни извинений.

– Ты же знаешь, сюрпризы у нас бывают двух видов: либо коробка с лентой, либо обрезанный звонок с международного номера. Этот – из первых. Сомнительно приятный, но необходимый.

Он подошел к столу, легко провел пальцем по краю, проверяя не пыль – осторожность.

– Ее прибытие слишком важно, чтобы оставить без страховки. Отец не верит в случайности. И если она – актив, то ей полагается надзор. Назови это как хочешь: сопровождение, опека, стратегическое прикрытие. Но суть та же. Она не будет одна.

Лиам прищурился, в его взгляде проступила тревога, тщательно замаскированная под сарказм.

– А если она узнает?

Арон наконец улыбнулся. Тонко. Почти машинально.

– Узнает. Но не сразу. И к тому моменту, надеюсь, это уже не будет проблемой.

Арон лишь хмыкнул, с тем усталым превосходством, которое бывает у людей, привыкших держать карты при себе. Он неспешно взял пальто, словно шел навстречу событиям, которые сам давно рассчитал.

Не оборачиваясь, бросил через плечо:

– Наслаждайся днем, Лиам. И, к слову, начни с кухни. Там вчерашний суп решил устроить акт независимости.

И исчез. Без звука, без пафоса – просто растворился в воздухе, оставив после себя лишь ленивое покачивание двери и вакуум в голове Лиама.

– Я – покойник, – выдохнул Лиам, выходя из комнаты.

Гостиная предстала перед ним в масштабе личного апокалипсиса. На полу – скомканные носки и учебники, словно пережившие эвакуацию. Плед на диване выглядел так, будто под ним ночевал человек, утративший веру в порядок и, возможно, в жизнь. Пустые коробки от лапши сверкали на свету жирными пятнами – воинственные трофеи ночной осады. На столе чашки с загадочной субстанцией, подозрительно похожей на эксперимент. И одинокий ботинок. Без пары. Без объяснений. Без надежды.

Даже отец, возможно, подарил бы ему индульгенцию, но не Амайя.

Ее маниакальная одержимость порядком и симметрией превратилась в нечто близкое к догмату. Это был ее культ, ее непоколебимый оплот в хаосе мира.

У Лиама оставалось не более шести часов – не больше. Времени, чтобы стереть следы собственного разгильдяйства с лица квартиры. Или вымыть пол тем же зубным ершиком, который, как он прекрасно знал, уже записан в ее инвентарной книге подозрений и мелких ультиматумов.

Он закатал рукава, с видом осужденного, отправленного на принудительные работы в аду, и начал молча ликвидировать последствия своей безответственности.

– Чувак, ты выглядишь так… – начал Кан Мин, плюхаясь на пластиковый стул напротив Лиама, словно мешок с истощенными шутками. Его голос был ленивым, но с оттенком сочувствия, которое обычно предназначается тем, кто пережил не только войны, но и генеральные уборки вселенского масштаба.

– …будто из тебя демоны высосали душу, оставив лишь пустую оболочку, – подхватил Тоен, швыряя на стол упаковку булочек, словно эти крошечные хлебцы могли стать причастием в таинственном ритуале возрождения Лиама.

– Нет, серьезно, – фыркнул Тесан, прищурившись с издевкой. – Учеба стартовала месяц назад, а ты выглядишь как человек, который только что защитил диплом по выживанию в аду.

– Агрх-х-х… – сдавленно выдохнул Лиам, развалившись всем телом над пластиковой бутылкой воды, словно солдат, наконец нашедший оазис после двухнедельного марша по беспощадной пустыне. – Моя сестра прилетает сегодня. Провел две ночи на ногах, отдраивал квартиру до стерильного блеска – почти как операционная. Даже швабру пришлось купить. Новую. Чистая совесть называется.

Воцарилась редкая, напряженная тишина – словно мгновение перед надвигающейся бурей, когда даже воздух замирает в ожидании. И вдруг, по невидимому сигналу, раздался хоровой порыв вопросов:

– Сестра?

– У тебя есть сестра?

Троица ожила мгновенно, как чайки, почуявшие на ветру запах свежего хлеба – неподдельный интерес вспыхнул в их глазах, почти обидно наивный.

– А она… миленькая? – робко спросил Кан Мин, вытягивая шею, уже готовясь к легкой подколке.

Но Лиам изменился мгновенно. Веселье рассеялось, словно туман под палящим солнцем гнева. Его взгляд стал острым и холодным – лезвие, выточенное из непримиримой вражды. Если бы слова могли стрелять, Тоен давно обуглился бы на месте.

– Следи за языком, – выдохнул он сквозь сжатые зубы. – Это не просто сестра. Это моя сестра.

– Эй, не накаляй, – замахал руками Тоен, отбиваясь от невидимой пощечины. – Я же шутил!

Лиам тяжело вздохнул, отпил воды, словно пытаясь смыть с души пятно беспокойства, которое никак не отмоется.

– Я просто на пределе. Все слишком запутанно. Эта страна, город… ей не подходят. Университет – тем более.

– Подожди, она здесь будет учиться? – Кан Мин приподнял брови, на мгновение забыв о своей привычной ленивой интонации. – Ты серьезно? Это почти как попасть в элиту спецназа, а не в университет.

– Вот именно, – Лиам опустил голос до приглушенного шепота, и в нем заблестела редкая искра гордости, давно погребенная под грузом повседневности. – Она прошла отбор в экспериментальную программу – закрытую до предела. Для каждого студента там разрабатывают индивидуальный учебный план. Она не просто умна, она мыслит вне привычных рамок, словно играет в шахматы, когда остальные только учатся расставлять фигуры. Гениальна, без преувеличения.

– Невероятно, – пробормотал Тесан, качая головой. – Не думал, что кто-то вроде тебя может быть родственником такого уровня.

Лиам только закатил глаза и фыркнул, но видно было: удовольствие от этих слов он все же получил. А потом посмотрел на часы, и посерел.

– Черт! Психология! – воскликнул он и, подхватив рюкзак, вылетел из кафетерия с грацией человека, которого гнал не страх, а мрак преподавательского разочарования.

Повернув за угол корпуса, Лиам почти добежал до аудитории, когда внезапно натолкнулся на плотную, гудящую, словно живой улей, толпу. В основном девушки, пульсирующие энергией восторга и возбуждения, с телефонами, готовыми ловить каждый момент. Они теснились у входа, визжа, переговариваясь шепотом, и пальцами указывали внутрь кабинета.

Лиам замер на мгновение, охваченный растерянностью. Такое поведение студенток можно было наблюдать разве что на концертах или если в университет неожиданно заглядывала знаменитость – актер или певец. Впрочем, подобное здесь случалось слишком часто.

– Что происходит?.. – пробормотал он, пробираясь сквозь сладковатый запах парфюма, переливы смеха и мерцание вспышек камер.

– Я слышала, он недавно вернулся из-за границы, чтобы закончить здесь последние курсы! – напряженно прошептали девушки, сгрудившись у входа, словно яркие тропические птицы, привлеченные редким и сияющим сокровищем.

– Как же мне повезло, что я поступила сюда! Он настоящий красавец! – в голосе другой прозвучала не просто восхищенность, а почти молитвенное преклонение.

– Прошу прощения, – с натянутой вежливой улыбкой пробормотал Лиам, протискиваясь сквозь ряды сумок, плеч и едва сдерживаемых визгов. Девушки расступались перед ним, словно по мановению невидимой дирижерской палочки: сначала с изумлением, затем с благоговейным трепетом.

– Ты видела? Он только что посмотрел на меня! – истерично прошептала одна из девушек, указывая пальцем на Лиама, стараясь убедиться, что это не игра ее воображения.

Он действительно выделялся.

Высокий, с прямой осанкой, словно выточенный из мрамора классической статуи, Лиам притягивал взгляды не только внешностью, но и внутренней гармонией – ледяной уверенностью, струящейся от него, как шлейф дорогого парфюма. Его светлая, безупречная кожа мерцала под светом коридора, а синие глаза, холодные и пронзительные, проникали в самое сердце, как ветер раннего утра, свежий и непредсказуемый. Рыжевато-золотистые волосы играли на концах легкими локонами, добавляя штрих легкой небрежности в строгий и безупречный образ.

Он был живым отражением Амайи, их черты перетекали друг в друга, словно две параллельные линии, закодированные одной загадкой. Если в ней горело пламя страсти и неукротимой воли, то в нем дремала сталь – холодная, сосредоточенная, не допускающая сомнений.

Для большинства студентов Лиам оставался призрачной, почти мифической фигурой. Одни видели его на глянцевых страницах модных журналов, другие – в гламурных рекламных кампаниях известных брендов. Однако в реальной жизни его знали лишь немногие – избранные, прикосновение к которым казалось особой привилегией.

Проникнув внутрь аудитории, Лиам слегка нахмурился – пространство было переполнено.

Курс по психологии восприятия традиционно страдал от низкой популярности. Предыдущие преподаватели сознательно душили пробуждающийся интерес к предмету, превращая лекции в монотонные уроки скуки. Многие студенты предпочитали отказаться от курса в первые же недели, перебегая к более «приземленным» дисциплинам. Но сегодня зал был почти заполнен до предела, и это говорило о многом.

Лиам, протискиваясь сквозь ряды, наконец нашел свободное место и с заметным облегчением плюхнулся на стул.

– Лиам! – прозвучал с усмешкой голос справа. – Я уж думал, ты опять опоздаешь, и профессор Ким выгонит тебя, как в прошлый раз. Но нет, ты вовремя. Хотя, если честно, сегодня здесь просто аншлаг. Удивительно!

Парень махнул рукой в сторону дальнего угла аудитории.

– Но это все потому, что он здесь.

Лиам перевел взгляд туда, где в полутени у окна сидел парень – Эмрис.

Как всегда, отстраненный и сосредоточенный, он казался словно жил в параллельной реальности, где шум внешнего мира не проникал. Его лицо было точным, лишенным вычурности, – красота древнего мифа, вырезанная из мрамора времени. Волосы цвета черного янтаря мягко спадали на лоб. В руках он держал книгу, погруженный в нее с такой глубиной, будто от этого зависела чья-то судьба.

Восхищенные вздохи, вспышки камер и тайные взгляды не достигали его – он был островом в океане суеты, неприступным и манящим одновременно. Это создавало вокруг него ауру недосягаемого, чья загадка пробуждала жгучее желание понять.

Вдруг вибрация телефона прорезала это напряженное молчание. Лиам автоматически выхватил устройство из кармана, дыша ровно, словно каждое движение могло изменить ход событий. На экране мигало сообщение от «Бессердечного Арона».

С легкой, почти нервной ухмылкой он разблокировал экран:

«Она со мной. Все спокойно. Мы дома».

Лиам выдохнул, и напряжение, сжимавшее грудь до боли, наконец отпустило. Амайя дома. Значит, у него осталось всего несколько часов, прежде чем привычный порядок окончательно рухнет, превратившись в хаос.

– Лиам и… Эмрис, – произнес профессор Ким, не отрывая взгляда от разбросанных перед собой бумаг.

Тишина опустилась на аудиторию с тяжестью внезапного удара – словно мощный аккорд органа в пустом кафедральном соборе, гулкий, глубокий, дрожащий на грани напряжения. Несколько студентов подавили улыбки в кулаки, кто-то повернулся, улавливая не столько реакцию профессора, сколько ту искру, которая, казалось, должна была вспыхнуть между названными именами.

Лиам медленно поднял голову.

– Что? – сорвалось с его губ резче, чем он успел отмерить тон. В одном слоге заключались недоверие, раздражение и паника, мгновенно улавливаемые окружающими. Смех, как стайка воробьев, вспорхнул в задних рядах.

А Эмрис даже не шелохнулся. Он перевернул страницу своей книги с той безмятежной, хирургической точностью, с какой подают скальпель на операционном столе – движение выверенное до миллиметра, почти священное. Лишь глаза едва заметно сузились.

– Проблемы, студент? – голос профессора прозвучал бесстрастно, но в его взгляде сквозила та особая усталость, с которой преподаватели смотрят на взрывной пульс юношеских амбиций.

– Н-нет, профессор, – выдавил Лиам. Он откинулся на спинку кресла, надеясь спрятаться в его угле, и сжал кулаки так, что костяшки побелели.

Превосходно. Просто блистательно. Что теперь? Пожар? Землетрясение? Или, быть может, сама Амайя войдет в аудиторию и объявит, что будет вести курс?

Хотя, признаться, он бы с интересом послушал ее версию этой программы. Возможно, впервые с начала семестра. Амайя не читала лекции – она бы их вскрывала, слой за слоем, как хирург вскрывает ткани, чтобы добраться до сути. И при этом не уронила бы ни капли крови.

Он вздохнул. Нет, эта мысль его не утешила. Совсем.

Пока профессор продолжал монотонно зачитывать список пар, Лиам краем глаза следил за Эмрисом – пристально, с тем напряжением, с каким смотришь на заминированное поле, ища хоть малейшее движение травы. Он ждал реакции. Вспышки. Мельчайшего признака того, что под этой безупречной маской тоже дрожит земля.

Но нет.

Страница. Взгляд. Безмятежность, вылепленная из мрамора. Ни складки на лбу, ни моргания, ни беспокойного движения пальцев – только точная механика дыхания и почти аристократичная отстраненность. И все же… едва заметный изгиб уголка губ. Почти неуловимый. То ли усмешка, то ли след затухающей мысли. А может, просто иллюзия, отблеск солнечного света на его лице.

Но Лиам знал – не показалось.

Он наслаждался этим. Не ситуацией, нет. Предвидением. Чувством контролируемого хаоса, в который он вошел не как жертва, а как режиссер. Он знал, что так будет. И в этом была его сила – пугающая, почти нечеловеческая.

И тут Лиам вспомнил: сообщение от Арона. Амайя уже здесь.

Мир снова обрел ось. Все бессмысленные взгляды, чужие интриги, даже это глупое соседство с Эмрисом – все померкло. Потому что в этом уравнении была лишь одна постоянная, одна величина, вокруг которой вращалось все остальное. Амайя. Остальное – пепел. Пыль на ботинках судьбы.

Он вытащил телефон, глядя на экран с такой сосредоточенностью, будто в этих двух строчках мог спрятаться целый космос. «Она со мной. Все спокойно. Мы дома».

Лаконично. Как всегда у Арона. Но Лиам знал: под этой сухостью – железобетон. Это значило, что все пока под контролем. Пока.

Губы его едва дрогнули. Тень улыбки скользнула по лицу – хрупкая, как солнечный луч, пробившийся сквозь тяжелые ставни. Он поднял глаза… и встретился взглядом с Эмрисом.

И тот, конечно же, смотрел.

Его улыбка была не проявлением доброжелательности. Это было что-то другое – хищное, ледяное, уверенное. Как у шахматиста, который видит мат за пять ходов и просто ждет, когда ты сам подставишь ферзя. Его безмолвное «я знал» не нуждалось в голосе – оно висело в воздухе, как вибрация после удара по струне.

Для Эмриса это была партия. Изящная, расчетливая, излюбленная игра на нервах.

Для Лиама – экзамен на выживание.

Он резко отвел взгляд. Профессор что-то продолжал говорить, выстраивая пары, читающий монотонно, как метроном, отбивающий шаги по наклонной.

Но все это было фоном. Пыль, шорох, шум.

Главное уже произошло:

Амайя дома.

«После лекций зайди в кондитерскую».

Коротко. Без эмоций. Как ножевой укол между ребер.

Лиам выдохнул, прикрывая глаза на секунду.

Отлично. Только не говорите мне, что я забыл убрать ванную. Или кухню. Или ту чертову книгу, которую Амайя терпеть не могла – ту самую, где все шло к анархии и романтике одновременно.

Мысли вспыхивали и гасли, как искры в костре паники. Его внутреннее спокойствие – мираж в пустыне. Он чувствовал: внутри уже не тревога, а пожар. Полноценный, яростный. И каждый его очаг шептал одно и то же, настойчиво, как приговор:

Амайя зла.

А если она зла… Значит, произошел сбой. А если произошел сбой… значит, кто-то поступил вразрез с ее доверием. А если кто-то… То это был он.

– Лиам, ты вообще пишешь? – голос справа прорезал пространство с ленивой насмешкой.

Тоен. Тот самый, кто в столовой шутил с легкостью человека, не подозревающего, что ходит по тонкому льду над вулканом.

– Ага. Конечно, – буркнул Лиам, склоняясь над тетрадью, изображая прилежность, как солдат изображает сознание на перекличке после трех бессонных ночей.

На полях уже рождалась новая поэма внутреннего апокалипсиса: все рухнет. Арон что-то замышляет. Я труп. Я просто труп. И, как зловещая подпись под этим манифестом, тихо проступала последняя строка: Кондитерская. После лекций. RIP.

Когда лекция наконец распалась на шелест страниц и скрип стульев, Лиам уже потянулся к рюкзаку – но что-то в пространстве остановило движение.

Взгляд.

Он не сразу понял, откуда, но почувствовал – как на спине прицел. Тепло человеческого внимания, от которого не согревает, а знобит.

Он повернул голову и встретился с глазами Эмриса. Спокойный. Хищный. Так смотрят кошки на мышей. Или хирурги на рентгеновский снимок, где все ясно – где трещина, где пульс, где слабое место. Ни злобы, ни любопытства. Только уверенность.

Сначала – кондитерская. Потом – домой. Потом, если не случится конец света… Дожить. Просто дожить до утра.

– Эй, чувак, может, махнем в тот комп-клуб за углом? – Тоен ввалился в его пространство, шумный, живой, как глоток газировки в тишине библиотеки. – Его один парень с нашего курса открыл. Говорят, для студентов первые три часа – халява!

Глаза у него светились надеждой на спасение от скуки, и Лиаму вдруг стало жаль – его мир пока еще не треснул.

Он слабо улыбнулся.

– Сегодня без меня. Дела, – ответил он коротко, уже почти на бегу закидывая тетради в рюкзак.

Дела. Это словно сжимало в себе Амайю, Эмриса, Арона, огонь в висках и возможный апокалипсис в сливочно-бежевых стенах кондитерской.

Он снова увидел перед глазами Амайю. Статичную, как скульптура, но с лицом, в котором было все: и молчаливое осуждение, и ледяное разочарование, и угроза. Та, что не произносится словами. Нет. Он точно забыл. Что-то не закрыл. Не удалил. Не спрятал. И это хуже пули.

– Лиам, – произнес кто-то за его спиной.

Он обернулся.

Эмрис.

Он спускался с верхнего ряда амфитеатра не как студент, а как посол, входящий в зал переговоров, где каждое слово – оружие. Походка размеренная, отмеренная циркулем: ни одного лишнего движения, ни одного сбоя в ритме. Осанка – безупречная, выточенная не временем, а приказом. Взгляд – прямой, тяжелый, с тем непрошеным знанием, от которого хочется отвести глаза. Он не шел – он снижался, точно волна, обрушивающаяся на берег не для того, чтобы исчезнуть, а чтобы изменить ландшафт.

И, как по команде, зал притих.

Шуршание страниц, щелчки застежек, стук пеналов – все оборвалось. Даже чих, рвущийся где-то в последнем ряду, утонул в собственной нерешительности.

Студенты собирали вещи молча, с той неестественной осторожностью, с какой люди покидают храм после чего-то… слишком значительного. Но глаза – глаза почти у всех – крались в сторону приближающейся фигуры. К Лиаму. К тому, кто стал центром этой немой сцены, как свеча в середине чертежного круга.

– Мы пошли, не провались тут, – то ли шутя, то ли сочувственно бросил Ноах, хлопнув Лиама по плечу, ускользая к дверям.

Вот и все. Явление Мессии. Второе пришествие. Без хоругвей, но с тем же эффектом.

Эмрис остановился рядом. Без улыбки. Без паузы.

– Перейду сразу к делу.

Голос сухой, как отчет на брифинге. Ни тени интонации.

– Мне не нужен балласт. Делим тему. Ты каждый вечер кидаешь мне черновики и наработки. Без воды. Четко, структурированно. Я проверяю, выстраиваю окончательный блок. Готово. Все.

Это не был диалог. Это был приказ, отданный с той хладнокровной уверенностью, с какой хирург озвучивает диагноз: ничего личного, только факты.

Лиам слушал вполуха. Слова Эмриса пролетали мимо, как шум поезда в тоннеле, громко, но без смысла. Его взгляд то и дело возвращался к экрану телефона, где часы безжалостно отсчитывали каждую секунду, приближавшую его к катастрофе. Домашнего, но все же апокалипсиса.

Она убьет меня. Нет, сначала промолчит. Потом взгляд. Потом холод, как в Сибири. И только потом – могила. Без надписи.

– Лиам, – голос Эмриса стал жестче, без намека на терпение.

Он дернулся, оторвавшись от мыслей, и встретился с холодным, требовательным взглядом. Эмрис стоял перед ним, протягивая смартфон. Экран горел полем ввода для контакта, как ультиматум.

– А? А, да. Прости. – Лиам провел рукой по затылку. – Что ты говорил?

– Номер. Мне нужен твой номер. Для отчетов. Добавлю в W.

Лиам резко дернул рукой и едва не уронил телефон. Пальцы заплясали по экрану. Цифры. Имя. Отправить. Он протянул телефон, как доказательство, что все сделано.

– Все, если больше ничего не надо, я побежал. Срочно.

Эмрис молчал, не отрывая взгляда. Его глаза пробирали насквозь, выявляя скрытую правду и каждый оттенок лжи в сказанном.

– Надеюсь, ты понял, что это не кружок по интересам и не факультатив «на авось».

– Не волнуйся, я все понял, – бросил Лиам почти на бегу, вылетая в коридор, будто за ним гонится голодный лев в галстуке с повесткой в зубах.

Висок пульсировал. Она провела пальцами по коже, чувствуя жар под кончиками. Стоило дотронуться сильнее – в теле взметнулся толчок, дыхание сбилось.

От Эмриса исходила не просто строгость, а холодный расчет, как у хирурга в маске: эмоций не видно, только точность и цель.

Теперь главное – успеть. Найти эту чертову кондитерскую. И купить прощение.

Желательно в коробке, с клубничной глазурью и молчащим «извини» на креме.

Глава 4

«Сердце самый уязвимый интерфейс. Его невозможно обновить, откатить или перезагрузить. Только разбить. Или взломать. А если повезет перепрошить чужим теплом. Но чаще всего – это просто точка входа. Для боли, утраты и для тех, кто знает правильный пароль».

– Амайя Капоне, раздел «Анатомия данных», личные заметки.

– Добрый день! Добро пожаловать! – раздалось с такой навязчивой бодростью, что я вздрогнула.

Мы не успели еще толком ступить на асфальт, как из холла хлынула волна приветственных улыбок и выверенной вежливости. Сотрудники апартаментов, где до недавнего времени жил Лиам, двигались слаженно. Каждый знал свое место.

Их лица – театральные маски, где между растянутой радушностью и неприкрытым напряжением угадывалась усталость и желание скорее закончить эту игру.

Молодая девушка с аккуратно завязанными лентами в волосах едва заметно поклонилась и жестом указала нам на стеклянные двери холла – словно провожала в лабиринт.

Существуют микровыражения – едва уловимые вспышки истинных чувств, предшествующие сознательной реакции. Лица этих людей кричали беззвучно, несмотря на натянутые улыбки. Нейронные зеркала обмануть невозможно.

Я знала: это будет не просто новый адрес – это будет новая сцена, где мне уготована роль первой скрипки, даже если партитура еще не написана.

Ключи от квартиры были вручены с таким преувеличенным церемониалом, что я едва сдержала порыв отдать ответный реверанс. Служащий с усердием экскурсовода перечислял достоинства охраняемой территории, где, по слухам, даже насекомые проходили фейс-контроль через QR-код.

Сам жилой комплекс оказался компактным: три корпуса, по пять этажей в каждом. Но уровень безопасности напоминал не жилой квартал, а секретный исследовательский центр – с намеками на научную паранойю.

Когда мы поднялись на нужный этаж, у двери уже теснились мои коробки. Они стояли ровными рядами, напоминая о спешке, с которой пришлось собираться. Я провела ладонью по крышке одной из них, ощущая под пальцами шероховатый картон, и вздохнула – все это еще предстоит разобрать.

– Ну и тяжесть, – проворчал Арон, едва не выронив коробку с техников, которую я категорически отказалась доверить службам доставки. Его шаги глухо отдавались по лестничной клетке, как барабаны неохотного марша. – Можно было все разобрать, упаковать нормально. Без этих саркофагов.

– Я не доверяю тем, кто считает «хрупкое» метафорой, – спокойно ответила я, поднимая одну из коробок. – Это не кухонные миксеры. Это биомеханика. Одна неудачная вибрация – и полгода работы превращаются в обломки. А компенсации? У курьеров не хватит зарплаты до конца жизни, чтобы покрыть хотя бы половину.

– Тебе бы немного… уважения, что ли, – вздохнул Арон, перехватывая коробку, не глядя на меня. – Не все рождены с патентом на исключительность в кармане.

– Уважение – не норма, а награда, – пожала я плечами. – Его не выдают, как стартовый комплект. Его зарабатывают. Или хотя бы не теряют в первые пять минут общения.

Арон остановился, уставившись на меня с видом, в котором усталость пыталась договориться с терпением.

– Ты помнишь, с каким ультиматумом тебя сюда отправил отец? – спросил он, понижая голос до того особого, «командного» баритона, который включался у него автоматически при переходе из роли «брата» в должность старшего надзирателя. – У тебя здесь миссия, да. Но кроме того, тебе велено наладить связи. Социализация, Амайя. Желательно без угроз и изоляции. Хотя бы видимость дружбы. А то вместо друзей у тебя будут протокол, три подписи и металлический браслет на запястье.