Звёзды Бездны: Начало пути. Горизонт и Зенит

Артада прильнула к толстому стеклу, отделявшему шлюз от коридора, её ладони прижались к холодной поверхности, оставляя влажные отпечатки, и глаза расширились, улавливая каждое движение матери. Лира подняла взгляд, её тёмные глаза сверкнули сквозь запотевшее стекло маски, и голос её, приглушённый фильтрами, пробился сквозь гул, мягкий, но уверенный:

– Останься там, мой свет. Я вернусь, обещаю.

Артада сжала кристалл сильнее, его края врезались в кожу, оставляя красные полосы на ладони, и она выдохнула, голос её дрогнул, но прозвучал ясно, полный веры:

– Ты обещала. Я жду тебя, мама.

Лира кивнула, её губы под маской дрогнули в слабой улыбке, и она вернулась к работе, пальцы её скользили по проводам, обугленным и дымящимся, высекая искры. Пламя, вырвавшееся из треснувшей трубы, лизнуло её плечо, оставив тёмный след на комбинезоне, и искры оседали на ткани чёрными пятнами, тлеющими и яркими. Артада стиснула зубы, её дыхание оставило пар на стекле, тут же исчезнувший в жаре шлюза, и она смотрела, как мать сражается с огнём, сгущавшимся вокруг неё, яростным и живым. Стены дрожали, ржавые панели скрипели под напором, и гул станции нарастал, пронизывая её кости низким рёвом, от которого сердце сжималось в груди.

Голос Торина ворвался через коммуникатор, хриплый и надрывный, разрывая тишину между вспышками искр, полный паники:

– Лира, выходи! Это приказ! Ты не удержишь его, уходи сейчас!

Лира подняла голову, её маска запотела от дыхания, и голос её, приглушённый, но резкий, ответил через треск, звеня решимостью:

– Я почти закончила. Воздух вернётся, Торин. Дай мне минуту, я успею.

Артада закричала, её голос, надломленный и хриплый, рвался из груди, раздирая горло, но гул сирен пожирал его, заглушая отчаянный вопль:

– Мама, уходи! Умоляю, послушай его, беги ко мне!

Слёзы жгли её глаза, горячие и неудержимые, пока она колотила ладонями по стеклу, её пальцы дрожали от ужаса, оставляя влажные следы на холодной поверхности. Лира не обернулась – её силуэт, окутанный дымом, казался далёким, почти призрачным, но руки её двигались с яростной уверенностью. Пальцы, покрытые копотью, стиснули последний провод, обугленный и раскалённый, и она вонзила его в панель, высекая ослепительную вспышку. Белый свет хлынул в шлюз, резкий и беспощадный, заливая всё вокруг, и вентиляторы взревели, их лопасти закрутились с оглушительным скрежетом, разрывая тишину. Поток воздуха ворвался в коридоры, холодный и чистый, разгоняя едкий дым, и Артада судорожно вдохнула, её лёгкие наполнились жизнью, но этот миг надежды разлетелся вдребезги. Панель перед Лирой треснула с пронзительным визгом, пламя взметнулось вверх, жадное и яростное, и взрыв, громовой и сокрушительный, ударил по шлюзу, отшвырнув её к стене. Глухой удар сотряс стекло под ладонями Артады, и маска сорвалась с лица матери, обнажая её черты – бледные, застывшие, отмеченные последним вздохом. Тело Лиры рухнуло на пол, окружённое клубами дыма и искрами, танцующими в воздухе, как угасающие звёзды.

Связь оборвалась с резким треском, коммуникатор захлебнулся тишиной, и мрак, тяжёлый и удушающий, опустился на шлюз, нарушаемый лишь слабым шипением проводов, тлеющих в углах. Артада бросилась вперёд, её кулаки обрушились на стекло с отчаянной силой, каждый удар отдавался болью в костях, но преграда не поддавалась. Крик её вырвался из глубины души, пронзительный и рваный, полный муки, но сирены заглушили его, их вой раздирал воздух, оставляя её голос одиноким эхом в пустоте. Ладони её истекали кровью, ногти ломались, скребя по стеклу, высекая тонкие борозды, и слёзы катились по её лицу, смешиваясь с пылью, осевшей на коже, оставляя солёные дорожки. Кристалл в её руке пылал, его жар обжигал пальцы, но она не отпускала его, сжимая до дрожи, пока он не стал единственным якорем в этом кошмаре. Глаза её, расширенные от ужаса, вцепились в мать – Лира лежала среди обугленных обломков, её комбинезон дымился, а лицо, спокойное и бескровное, хранило тень улыбки, слабой, ускользающей, словно прощание, вырванное из её рук. Стены шлюза дрожали, искры сыпались с потолка, и дым, густой и едкий, поднимался вверх, окутывая Лиру серой пеленой, отрезая её от мира живых.

Торин ворвался в коридор, его шаги гремели по стальным плитам, тяжёлые и неистовые, и он рухнул к стеклу, ладони его ударили по нему с такой силой, что трещины побежали по поверхности, тонкие, как паутина. Голос его сорвался в хрип, полный агонии, разрывающий грудь:

– Лира! Очнись! Прошу, посмотри на меня, не уходи!

Слёзы текли по его лицу, оставляя блестящие следы в грязи, и он бил по стеклу снова и снова, его кулаки дрожали, оставляя кровавые отпечатки. Артада отшатнулась, её спина врезалась в стену, холод стальных плит пронзил её тело, и она смотрела на отца, чьи удары становились слабее, а плечи сгибались под тяжестью горя. Глаза его, тёмные и разбитые, нашли её, и голос его, надтреснутый, почти шепот, вырвался из груди:

– Я не успел… Я должен был её вытащить… Артада, прости меня, я потерял её…

Она не ответила – слова застряли в горле, их место заняла пустота, острая и бездонная. Взгляд её вернулся к шлюзу, где дым рассеивался, обнажая Лиру, распростёртую среди обломков, её тело дымилось, а лицо, застывшее в покое, ускользало от неё, уносимое тьмой. Кристалл в её ладони пульсировал, его жар вгрызался в кожу, и она ощутила, как сердце её разрывается, а гнев, ледяной и неумолимый, сжимает грудь, переплетаясь с горем. Кулаки её снова ударили по стеклу, кровь сочилась из ран, смешиваясь со слезами, и она выкрикнула, голос её дрожал, полный ярости и отчаяния:

– Почему ты её отпустил? Почему ты не пошёл за ней?

Торин рухнул на колени, его ладони скользнули вниз по стеклу, оставляя размазанные полосы крови и слёз, и голос его, тихий и сломленный, растворился в холоде:

– Я пытался… Я не успел… Прости, малыш, я не смог её удержать…

Сирены затихли, их вой сменился низким гудением, доносившимся из глубин станции, и тишина, горькая и непроницаемая, накрыла коридор, окружённый дымом и тенями. Артада смотрела на отца, его сгорбленную фигуру, дрожащие руки, и на мать, неподвижную за стеклом, её комбинезон тлел, а лицо, мягкое и далёкое, уходило от неё навсегда. Кристалл в её ладони вспыхнул ярче, его тепло обожгло кожу, и слёзы её высохли, оставляя на щеках солёный ожог, резкий и едкий. Гнев и боль сплелись в клятву, твёрдую и неугасаемую, и она шепнула, голос её, надломленный, но непреклонный, прорезал тишину:

– Я найду её. Я заставлю эту тьму заплатить.

Станция затихала, её стены дрожали от последних толчков, а воздух, очищенный жертвой Лиры, становился холоднее, пронзая её лёгкие острыми иглами. Шлюз, тесный и ржавый, стал могилой, окружённой обугленными панелями и шипящими проводами, и дым, рассеиваясь, обнажал следы разрушения – чёрные пятна на стенах, искры, угасающие в углах, и тело Лиры, застывшее среди обломков, её руки замерли в последнем жесте, будто тянулись к дочери. Торин остался на коленях, его ладони прижались к стеклу, и слёзы текли по его лицу, оставляя тёмные дорожки в пыли. Артада отступила, её босые ноги дрожали на холодном полу, оставляя слабые следы, и она смотрела на шлюз, где мать растворилась в тени, её жертва разорвала их мир, оставив в груди Артады дыру, из которой вырвалась решимость, холодная и яростная.

Глава 9: Тени прошлого

Багровый свет Эридана-7 пробивался сквозь узкие щели в обшивке «Келесты», заливая коридоры тусклыми отблесками, дрожащими на стальных переборках, пока станция затихала в предутренней мгле, холодной и густой. Тринадцать лет жизни Артады прошли среди гудящих систем, их ритм вплетался в её дыхание, но теперь этот звук стал её тенью – низкий гул, сотрясавший стены, отдавался в её костях, а холод стальных плит под босыми ступнями напоминал о пустоте, оставшейся после Лиры. Год минул с той ночи, когда шлюз поглотил мать, её крик эхом застыл в памяти, разрывая тишину, а Торин, сломленный горем, ушёл в молчание, его шаги гремели всё реже по коридорам, а взгляд, тёмный и пустой, избегал её глаз, оставляя её одну среди теней станции. Тогда, в тот самый миг, когда Лира рухнула среди обугленных обломков, дыхание Бездны, тяжёлое и зловещее, вдруг отступило – тёмный силуэт за окнами растворился, будто его никогда и не было, оставив лишь багровый свет умирающей звезды. Учёные ломали головы над этим, их голоса дрожали над пультами, но ответа не нашли – аномалия ушла, её когти разжались, и за пару месяцев инженеры восстановили системы, сшивая рваные контуры дрожащими руками. Но каждый на «Келесте» знал: это лишь затишье, тень перед ударом, ибо сама Бездна, живая и неумолимая, ждала своего часа, скрытая за горизонтом пустоты.

Одиночество сжало грудь Артады, его холод проникал в кожу, но вместо слёз родилось упрямство, острое и ясное, толкавшее её к запретному отсеку, скрытому за кодовым замком в глубинах станции. Потеря матери оставила шрам, глубокий и резкий, но отступление Бездны зажгло в ней вопрос, терзавший разум: почему? Кристалл на шнурке у шеи пульсировал, его тепло разливалось по коже, и она сжимала его пальцами, пока сердце колотилось в ушах, отзываясь на зов тьмы, манившей её вперёд, к горизонтам, скрытым за стальными стенами. Она шагала по коридорам нижнего уровня, их сырость обволакивала её, а стены, покрытые ржавыми разводами, гудели от вибраций, доносившихся из глубин, низким рёвом пронизывающим воздух. Шаги её заглушались скрипом металла под ногами, а воздух, пропитанный запахом плесени и масла, оседал в лёгких, оставляя горький привкус на языке. В руках её дрожал инструмент – тонкий металлический щуп, украденный из мастерской Торина, где он хранил старые инженерные приспособления, покрытые пылью и забвением. Она нашла его среди ржавых ящиков, его остриё сверкало в тусклом свете ламп, и теперь оно стало её ключом, её вызовом законам станции, её бунтом против тишины, окружавшей её после той ночи, когда мать ушла, а Бездна затаилась.

Дверь отсека маячила впереди, её поверхность, испещрённая трещинами, хранила кодовый замок, чьи кнопки покрылись коркой грязи, а слабое мигание красного огонька предупреждало о запретной границе, охраняемой страхом. Артада опустилась на колени, её пальцы, исцарапанные от долгого пути, скользнули по замку, оставляя пятна крови на холодном металле, и она вставила щуп в щель, высекая слабые искры из проводов, скрытых под панелью. Дыхание её дрожало от напряжения, пар вырывался изо рта, растворяясь в холоде, и она ощутила, как кристалл в ладони вспыхнул ярче, его жар обжёг кожу, словно отзываясь на её решимость.

Замок щёлкнул, его механизм сдался с протяжным стоном, и дверь отворилась, выпуская поток холодного воздуха, пахнущего пылью и временем, резким и острым. Отсек встретил её темнотой, его низкий потолок давил на плечи, а пол, усеянный обломками, скрипел под её ступнями, оставляя следы в слоях серого налёта, осевшего на плитах. Ящики громоздились вдоль стен, их ржавые края гнулись под тяжестью прошлого, и слабый свет Эридана-7, пробивавшийся сквозь трещины, отражался на металлических поверхностях, рисуя дрожащие блики, танцующие в углах. Артада шагнула глубже, её дыхание оставило пар в холоде, тут же растворившийся в мраке, и взгляд её упал на древний проектор, стоявший в углу, одинокий среди обломков. Его корпус, покрытый выцветшими символами, потрескался от времени, а линзы, запотевшие от сырости, мерцали слабым светом, оживая под её прикосновением. Она опустилась на пол, её колени коснулись холодных плит, оставляя следы в пыли, и пальцы, дрожащие от напряжения, надавили на кнопку, высекая треск из старого механизма, резкий и пронзительный.

Свет проектора вспыхнул, его лучи, дрожащие и неровные, озарили стены, и образы Эриданцев возникли перед ней, их высокие фигуры в струящихся мантиях заполнили отсек, отбрасывая тени на ржавые панели, изломанные и глубокие. Лица их, полные надежды, сияли в мерцающем свете, глаза сверкали решимостью, а голоса, мелодичные и переливчатые, звучали на древнем языке, наполняя воздух нотами, от которых сердце Артады сжалось в груди, пульсируя в такт их словам. Они говорили о звёздах, о мирах, возведённых их руками, о силе, спрятанной в глубинах космоса, и она замерла, вглядываясь в их черты, высеченные светом, чистые и ясные. Кристалл в её ладони слабо мерцал, отражая проекцию, его тепло пульсировало в такт их голосам, и она шепнула, голос её дрогнул, растворяясь в холоде, полный благоговения:

– Вы были такими сильными. Почему вы её не остановили?

Образы дрогнули, свет проектора мигнул, и лица Эриданцев исказились, их глаза расширились от ужаса, а голоса, мелодичные и чистые, оборвались резкими воплями, пронзившими тишину, острыми и надрывными. Тьма хлынула на них, её нити, извивающиеся и густые, поглотили города, чьи шпили рушились в багровом сиянии, и крики их, полные отчаяния, эхом отразились от стен отсека, пронизывая её кости. Артада стиснула кристалл, его края врезались в кожу, оставляя красные полосы на ладони, и слёзы текли по её щекам, оставляя дорожки в пыли, осевшей на лице, солёные и горячие. Она смотрела, как Бездна пожирает их мир, её тьма заливала свет, и голос одного из Эриданцев, хриплый и надтреснутый, пробился сквозь хаос, полный мольбы:

– Хранилище разума… Оно спрятано… Найди его… Прежде чем она вернётся…

Проектор мигнул, свет угас, и тишина, тяжёлая и густая, легла на отсек, нарушаемая лишь слабым гудением станции за стенами, низким и протяжным. Артада опустила взгляд, её пальцы, исцарапанные и дрожащие, потянулись к блокноту, лежавшему у колен, его потёртые страницы шуршали под её ладонью, мягкие и хрупкие. Она взяла кусок угля, оставленный среди обломков, его чёрная пыль осела на коже, и вывела слова, услышанные в записи, её почерк дрожал, оставляя неровные линии на бумаге: «Хранилище разума». Кристалл в её ладони пылал, его жар обжигал кожу, и она шепнула, голос её прозвучал твёрдо, перекрывая тишину, полный решимости:

– Вы знали, и всё равно её ждали. Я не повторю этого. Я найду её.

Отсек дышал холодом, его ржавые стены скрипели под напором вибраций, а воздух, пропитанный пылью, оседал в лёгких, оставляя привкус металла, резкий и горький. Ящики вокруг неё хранили следы прошлого – обломки устройств, покрытые трещинами, и свёртки, истлевшие от времени, шевелились под слабым ветром, врывавшимся сквозь щели, холодным и пронизывающим. Проектор затих, его линзы потускнели, оставив лишь эхо криков Эриданцев, звенящее в её ушах, острое и надрывное. Артада подняла взгляд к потолку, где багровый свет Эридана-7 смешивался с чернотой, и предчувствие, острое и ясное, пронзило её грудь, оставив след в её душе. Технологии Эриданцев, мощнее хрупких систем «Келесты», канули во тьму, их сила рассыпалась под напором Бездны, и страх, сковавший их умы, стал их концом, их крики – предупреждением. Она сжала блокнот, его страницы захлопнулись с тихим шорохом, и решимость, чистая и неугасаемая, зажглась в её сердце, её пульс отдавался в кончиках пальцев.

Станция за стенами жила своей жизнью, её обитатели, скрытые за переборками, цеплялись за строгие законы, их голоса шептались о бегстве или смирении, растворяясь в гуле машин. Запрет на отсек, охраняемый учёными, стал символом их раскола – тайны прошлого прятались за стальными дверями, их раскрытие грозило паникой, повторением судьбы Эриданцев, чьи крики теперь звучали в её памяти, живые и пронзительные. Артада поднялась, её колени дрожали от холода, и она шагнула к выходу, оставляя отсек за спиной, его темнота растворилась в багровом свете, струившемся сквозь щели. Кристалл в её ладони мерцал, отражая её мысли, и она ощутила, как одиночество, сжимавшее её грудь, уступает место упрямству, толкавшему её вперёд, к горизонтам, скрытым во тьме. Потеря Лиры оставила шрам, глубокий и резкий, но видение Эриданцев превратило её боль в топливо, в клятву найти «хранилище разума» и понять Бездну, чтобы защитить станцию, чтобы никто больше не умирал в её тени, чтобы её голос, тонкий, но твёрдый, перекрыл гул судьбы.

Она вышла в коридор, её шаги отдавались эхом по стальным плитам, и дверь отсека закрылась за ней с глухим стуком, оставляя тайны Эриданцев в темноте. Она сжала блокнот сильнее, его страницы шуршали под её пальцами, храня слова, ставшие её путеводной нитью. Багровый свет Эридана-7 заливал коридор, его отблески дрожали на стенах, и станция, её дом, казалась ей тонкой скорлупой, готовой расколоться под напором пустоты. Но для Артады этот миг стал поворотом – моментом, когда одиночество родило силу, а тени прошлого указали путь вперёд, к ответам, спрятанным во тьме.

Глава 10: Ночные исследования

Багровый свет Эридана-7 пробивался сквозь трещины в потолке, заливая архив «Келесты» тусклыми отблесками, дрожавшими на стальных стенах, покрытых ржавыми пятнами и следами сырости. Тесный отсек, заваленный пыльными панелями и старыми терминалами, гудел от напряжения, его экраны мигали слабым светом, отбрасывая тени на пол, усеянный обломками проводов и кусками пластика. Воздух, густой и холодный, пропитался запахом плесени, перегретого металла и едкой пыли, оседал в горле, оставляя привкус гари на пересохших губах. Панели, сваленные в углах, скрипели под собственным весом, их края гнулись, обнажая ржавые внутренности, а терминалы, покрытые коркой грязи, жужжали, сопротивляясь времени. Капли воды, сочившиеся из прохудившихся труб, падали на стальные плиты, их звон отдавался эхом в тишине, смешиваясь с низким гулом станции, сотрясавшим стены.

Артада сидела на полу, босые ступни леденели от прикосновения к металлу, покрытому слоем пыли и мелкими осколками. Глаза её, обведённые тёмными кругами от бессонницы, щурились в полумраке, воспалённые веки дрожали от усталости. Пальцы, исцарапанные и дрожащие от волнения, перебирали ржавые пластины с данными, их края царапали кожу, оставляя тонкие красные полосы. Кристалл Лиры, висящий на её шее с пяти лет, мерцал слабым светом, отражая багровый отсвет звезды, падавший сквозь щели, и его лучи дрожали на её комбинезоне, покрытом пятнами масла и грязи. Она поднесла пластину к лицу, её дыхание осело паром в холодном воздухе, и пальцы её сжали металл, высекая слабый скрип. Голограмма ожила под её руками: синий свет мигнул, вырвался из терминала, и перед ней поднялись высокие шпили, сотканные из дрожащих лучей, города Эриданцев сияли в пустоте, их очертания дрожали, растворяясь в темноте.

Голоса, хриплые и далёкие, зазвучали из голограммы, их слова ломались, тонули в шуме помех, но она вслушалась, её дыхание замерло, грудь сжалась от напряжения. Они шептались о Бездне, и звук их голосов, сухой и надтреснутый, пробился сквозь гул: «Она растёт… принимает… сохраняет». Артада наклонилась ближе, её волосы, спутанные и липкие от пота, упали на лицо, прилипая к щекам, и голос её, сиплый, дрожащий от смеси страха и решимости, вырвался в пустоту отсека:

– Почему вы не смогли её остановить?

Она замерла, её пальцы сжали пластину сильнее, металл скрипнул, крошась под ногтями, и голограмма мигнула, шпили растворились, оставив её в темноте, нарушаемой только багровым светом, падавшим на пол. Тишина давила, гул турбин за стенами бил по вискам, и она выдохнула, её дыхание осело паром, растворяясь в холоде. Пальцы её потянулись к старому блокноту, лежавшему рядом, его страницы пожелтели, покрылись пятнами сырости, и она раскрыла его, водя пальцем по строкам, выцарапанным корявым почерком. Рука её дрожала, чернила размазывались под пальцами, оставляя грязные полосы, но она шептала, голос её звучал твёрже, пробиваясь сквозь мрак:

– Я найду ответы.

Записи Эриданцев, обрывочные и выцветшие, лежали перед ней стопками, их пластины гудели, сопротивляясь её усилиям, но она перебирала их, её ногти скребли металл, выискивая смысл в путаных словах. Они писали о Бездне, их буквы дрожали, растворялись в пыли, намекая на силу, поглотившую их миры, на попытки её обуздать, оборвавшиеся в пустоте. Артада водила пальцем по строкам, её дыхание оседало паром на холодных пластинах, и глаза её, блестящие от усталости, вглядывались в текст, выхватывая обрывки: «Она забрала нас… не остановить… разум в тенях». Грудь её сжалась, сердце стучало, отдаваясь в висках, но пальцы продолжали двигаться, сжимая блокнот и оставляя вмятины на бумаге.

Архив окружал её своей теснотой, стены давили, их ржавые переборки скрипели под напором времени, и воздух, пропитанный плесенью, забивал горло, заставляя кашлять и выплёвывать пыль. Панели, сваленные в углах, покрылись коркой грязи, их края ломались, падали на пол с глухим стуком, и терминалы, мигающие тусклым светом, жужжали, их экраны дрожали и гасли от перегрузки. Багровый свет звезды сочился сверху, заливал её лицо, высвечивая впалые щёки, потрескавшиеся губы, и кристалл на её шее мерцал, отбрасывая тени на стены, покрытые трещинами. Она сидела одна, её шаги сюда, тайные и бесшумные, вели через коридоры станции, где обитатели спали, их дыхание смешивалось с гулом машин, а она пробиралась, используя навыки ремонта, впитанные от Лиры в детстве, чтобы открыть замок отсека.

Станция «Келеста» жила в упадке, её коридоры гудели от турбин, чьи лопасти скрипели, рвались под нагрузкой, и обитатели, сгорбленные в комбинезонах, шатались между отсеками, их шаги глухо бухали по стальным плитам, засыпанным грязью.

Ночь тянулась, её тени сгущались на переборках, покрытых пятнами ржавчины, и Артада сидела в архиве, её ладони сжимали блокнот, пальцы дрожали, оставляя чернильные следы. Она подняла взгляд к потолку, где багровый свет Эридана-7 сочился сквозь щели, падал на её лицо, высвечивая слёзы, смешанные с пылью. Глаза её, красные от усталости, вглядывались в темноту, и голос её, сиплый, но твёрдый, шепнул:

– Вы изучали её, значит и я пойму.

Она перевернула страницу, её ногти скребли бумагу, оставляя царапины, и пальцы её потянулись к очередной пластине, высекая искры из терминала. Голограмма мигнула снова, её свет дрожал, выхватывал очертания шпилей, растворявшихся в пустоте, и голоса Эриданцев шептались, их слова тонули в шуме: «Она зовёт… не уйти». Артада сжала пластину, её ладони вспотели, оставили липкие пятна, и грудь её сжалась, дыхание вырывалось короткими толчками. Она водила пальцем по строкам, её голос дрожал, но звучал упрямо:

– В какой момент вы сдались? Почему проиграли?

Тишина давила, гул станции бил по ушам, и она записывала мысли, буквы ломались под напором, чернила текли, смешиваясь с пылью. Архив хранил тайны Эриданцев, его панели гудели, сопротивлялись её рукам, но она копалась в них, её пальцы скребли металл, выискивая следы их ошибок. Они видели Бездну живой, связанной с их машинами, их голоса шептались о провале, и она вслушивалась, её сердце стучало, отдаваясь в горле. Ночь уходила, багровый свет тускнел, растворяясь в темноте, но Артада сидела, её ладони сжимали блокнот, а кристалл мерцал, освещая её лицо. Глаза её горели, воспалённые веки опухли, но она водила пальцем по строкам, её голос шептал, пробиваясь сквозь мрак:

– Я найду ответы.

Ночные исследования окружали её холодом, гул станции давил, и кристалл на шее мерцал, отражая багровый свет, падавший на её лицо. Записи Эриданцев лежали перед ней, их слова ломались, тонули в пыли, но она читала. Её пальцы скребли пластины, выискивая смысл. Они потеряли свои миры, их голоса шептались о Бездне, и она вслушивалась, её грудь сжималась, но решимость росла. Одиночество архива давило, его стены скрипели, но она сидела, её ладони сжимали блокнот, и к утру, дрожа от усталости, она шептала, голос её звучал твёрдо:

– Однажды я пойму её.

Тени Эриданцев окружали, их голоса тонули в гуле, и кристалл Лиры мерцал, освещая её путь. Ночь уходила, багровый свет гас, но дух Артады закалялся, одиночество связывало её с матерью, рождая жажду понять Бездну. Уроки Эриданцев учили её осторожности, их ошибки разжигали в ней огонь, толкали к ответам, и она записывала мысли, её почерк дрожал, но решимость крепла, вела её вперёд.

Глава 11: Свет в темноте

Тусклый свет ламп, подвешенных к потолку мастерской «Келесты», дрожал и отбрасывал рваные тени на стальные стены, исцарапанные следами инструментов и покрытые потёками ржавчины. Узкий отсек, зажатый между массивными переборками, гудел от вибраций турбин, а их низкий рёв пробивался сквозь металл и отдавался в полу, усеянном трещинами и следами сварки. В воздухе, сухом и едком, витал запах палёной изоляции с примесью горячего металла, который колол горло и оставлял привкус горечи на губах. По столам вдоль стен громоздились обломки механизмов – шестерни с обломанными зубьями, катушки проводов в потрескавшейся оплётке, а их концы торчали и цеплялись за воздух. Над всем этим мигали лампы, их резкий свет высвечивал пыль, кружившую в потоках воздуха, вырывавшегося из щелей вентиляции.

Артада стояла у верстака, её худые ноги дрожали от усталости, а пятки упирались в холодный пол, усеянный стружкой и осколками стекла. Пятнадцатилетняя девушка с тонкими руками и спутанными прядями, прилипшими к влажному лбу, склонилась над небольшим дроидом, собранным из найденных деталей. Глаза, покрасневшие от долгих часов работы, щурились в полумраке, веки отяжелели, но взгляд оставался острым и цепким. Пальцы девушки, покрытые мелкими ожогами и чёрными следами сажи, сжимали тонкий щуп, а его кончик гнулся под давлением и высекал слабые искры из ржавой платы. На шее висел кристалл Лиры, мерцавший тусклым светом и отражавший блики ламп, которые дрожали на коже, покрытой пылью и потом. Перед Артадой лежал дроид с треснувшим корпусом и мигающим сенсором, а его сочленения скрипели и изгибались под усилиями, издавая низкий гул. Девушка поднесла щуп к контактам, и дыхание осело паром в холодном воздухе, пока ладонь сжимала инструмент и высекала треск из обожжённых соединений.