Звёзды Бездны: Начало пути. Горизонт и Зенит

Лира отставила миску, её пальцы сжались на краю подоконника, покрытого царапинами, и она посмотрела на дочь, чьи ладошки тянулись к стеклу, словно ловя свет звезды. Торин склонился ближе, его плечо коснулось её, и тепло их тел стало убежищем для Артады, чьё дыхание смешалось с гулом станции. Эридан-7 пылала за окном, её багровый свет отражался на их лицах, и станция, дрожащая под напором пустоты, жила их трудом, их близостью, их дыханием. Лира подняла взгляд к звезде, её глаза встретили свет, и она шепнула:

– Ты вырастешь с ними, мой свет. Они твои.

Торин кивнул, его рука легла поверх её, их пальцы сплелись над дочерью, и голос его, хриплый, но мягкий, отозвался:

– И мы твои, малыш. Всегда.

Артада замерла у окна, её ладошки прижались к стеклу, и багровый свет звезды окрасил её лицо, отражаясь в её глазах, блестящих от любопытства. Этот миг, окружённый теплом родителей и светом умирающей звезды, стал её первыми шагами в мир, где труд держал их вместе, а звёзды за окном манили её вперёд, рождая вопросы, пока ещё тихие, но живые.

Глава 3: Тень Бездны

Багровый свет Эридана-7 проникал сквозь узкие щели в переборках, заливая рабочий отсек Торина тусклыми отблесками, дрожащими на стальных стенах, пока станция гудела низким рёвом, сотрясавшим её остов. Пол, покрытый слоем серой пыли и мелкими обломками изоляции, холодил ноги, а воздух, пропитанный запахом перегретого металла и едкой кислинкой растворителей, оседал в лёгких, оставляя привкус железа на языке. Торин сидел за терминалом, его серый комбинезон, пропахший потом и маслом, обтягивал плечи, сгорбленные от долгих часов работы. Пальцы его, покрытые мозолями и тонкими шрамами от старых порезов, стучали по сенсорам, высекая слабые искры из треснувшего экрана, чей синий свет отражался на его лице, измождённом усталостью. Стены вокруг него пестрели графиками орбит, вычерченными на пожелтевших листах, чьи края сворачивались от сырости, а панели, увешанные старыми звёздными картами, скрипели под напором вибраций, доносившихся из глубин станции. За окном простиралась пустота, её чернота подступала к стеклу, но багровый свет звезды отгонял мрак, рисуя на поверхностях отслеживания мягкие тени, пульсирующие в такт гулу машин.

Артада, пятилетняя девочка с худенькими руками и спутанными волосами, забралась на стул рядом, её босые ступни оставляли слабые следы в пыли, осевшей на плитах. Она потянулась к отцу, её ладошки, липкие от синтетического сиропа, оставили влажные отпечатки. Глаза её, блестящие от любопытства, устремились к экрану, где линии орбиты «Келесты» изгибались под напором гравитационных сбоев, и она наклонилась ближе, её дыхание оставило пар на холодной поверхности терминала. Торин замер, его пальцы остановились над сенсорами, и лёгкая улыбка тронула его губы, смягчив резкие черты лица, изрезанные морщинами от напряжённых ночей. Он подхватил её под мышки, поднимая на колени, и тепло её тела проникло сквозь ткань, пропитанную запахом металла и пыли.

– Почему мы кружимся, папа? – спросила она, голос её звенел, чистый и высокий, пробиваясь сквозь гул станции.

Торин взглянул на экран, его глаза, тёмные и блестящие от усталости, следили за графиком, и голос его, мягкий, но напряжённый, отозвался:

– Чтобы не упасть в пустоту, малыш. Мы держим станцию на месте.

Артада наклонилась ближе, её пальцы потянулись к сенсорам, оставляя липкие следы на стекле, и она выдохнула, пар её дыхания растворился в холоде отсека, окружённого стальными стенами. Багровый свет Эридана-7 окрасил её лицо, отразившись в её глазах, и она засмеялась, её смех эхом отразился от переборок, покрытых следами старых ремонтов. Торин прижал её ближе, его рука легла на её плечо, оставляя тёплый след на её коже, и он продолжил стучать по экрану, корректируя курс станции, чьи линии дрожали под его пальцами. Дверь отсека скрипнула, её ржавые петли застонали под напором, и Лира вошла, её шаги оставляли слабые отпечатки в пыли. Комбинезон её, покрытый пятнами масла и ржавчины, обтягивал тело, а в руках она сжимала ящик с инструментами, чья крышка гнулась от тяжести. Она остановилась, её взгляд скользнул к дочери, и улыбка тронула её губы, смягчив усталые черты лица.

– Пять лет сегодня, мой свет, – произнесла она, голос её звучал хрипло, но в нём мелькнула нежность. – Пора дать тебе кое-что.

Лира опустила ящик на пол, его металл звякнул о плиты, и она протянула руку, раскрывая ладонь, где лежал маленький кристалл, чьи грани сверкали в багровом свете звезды. Артада потянулась к нему, её пальцы сжали его, оставляя липкие следы сиропа, и она поднесла его к глазам, вглядываясь в его глубину. Лира склонилась ближе, её волосы, влажные от пота, упали на лоб, и голос её пробился сквозь гул:

– Это тебе, мой свет. Носи его близко.

Артада сжала кристалл в кулачке, его края впились в её кожу, и она засмеялась, её голос звенел, растворяясь в гуле машин. Торин взглянул на жену, его пальцы замерли над терминалом, и голос его, хриплый, но тёплый, отозвался:

– Теперь она звезда, Лира. Как ты хотела.

Лира кивнула, её рука легла на плечо дочери, оставляя тёплый след, и она выпрямилась, её взгляд скользнул к окну, где Эридан-7 пылала багровым, её свет струился сквозь стекло, покрытое инеем. Станция жила напряжённым ритмом: её коридоры гудели от работы генераторов, чьи турбины скрипели под напором, а стены дрожали от вибраций, доносившихся из глубин. Обитатели, одетые в серые комбинезоны с потёртыми эмблемами, сновали между отсеками, их шаги гремели по стальным плитам, покрытым следами масла и пыли.

Вечер опустился на «Келесту», его тени легли на переборки, и семья собралась в инженерном отсеке, где Лира склонилась над фильтром воздуха, чьи трубы шипели от нагрузки. Её пальцы, покрытые шрамами, разбирали панель, высекая слабые искры, и она подвинула Артаду ближе, направляя её руки к проводам.

– Держи вот так, мой свет, – шепнула она, голос её дрожал от усталости, но в нём мелькнула гордость. – Помоги мне.

Артада сжала провод, её ладошки дрожали от напряжения, и она выдохнула, пар её дыхания растворился в холоде, и Лира улыбнулась, её рука легла поверх её, и тепло её ладони окружило девочку, чьи пальцы оставляли липкие следы на металле. Торин стоял рядом, его планшет звякнул о панель, и голос его, мягкий, но усталый, пробился сквозь гул:

– Скоро сама нас спасёшь, малыш. Видишь, как мама делает?

Артада кивнула, её глаза блестели, глядя на фильтр, чьи лопасти скрипели, оживая под руками Лиры, и она улыбнулась. Багровый свет Эридана-7 струился сквозь окно, заливая отсек мягкими отблесками, и станция, вращаясь вокруг звезды, казалась хрупким ковчегом, чьи контуры изнашивались под напором времени. Обитатели жили в напряжении: их разговоры, приглушённые усталостью, крутились вокруг выживания, а дети, с малых лет учившиеся помогать, сидели среди старых датчиков и проводов, чьи концы торчали, цепляясь за одежду.

Быт «Келесты» окружал их суровой повседневностью: узкие койки в жилых отсеках, покрытые тонкими матрасами, чья ткань протёрлась до дыр, скрипели под весом спящих, а стены, увешанные звёздными картами, пожелтели от сырости, их края сворачивались под напором влажного воздуха. Лира чистила инструменты, её пальцы скользили по лезвиям, оставляя следы масла, и складывала их в ящик, чья крышка гнулась от тяжести. Торин вычерчивал графики, его глаза щурились от тусклого света, и пальцы дрожали, сжимая стилус, чей кончик стёрся от бесконечных записей.

Торин проверял швы переборок, его пальцы скользили по трещинам, выискивая утечки, и голос его, хриплый от сухого воздуха, отдавал команды инженерам, чьи шаги гремели за стенами.

Лира отложила инструмент, её пальцы сжались на краю панели, покрытой царапинами, и она посмотрела на дочь, чьи ладошки сжимали кристалл, чей свет дрожал в багровом отблеске звезды. Торин склонился ближе, его плечо коснулось её, и тепло их тел стало убежищем для Артады, чьё дыхание смешалось с гулом станции. Эридан-7 пылала за окном, её багровый свет отражался на их лицах, и станция, дрожащая под напором пустоты, жила их трудом, их близостью, их дыханием. Лира подняла взгляд к звезде, её глаза встретили свет, и она шепнула:

– Ты вырастешь с нами, мой свет. Мы твои звёзды.

Торин кивнул, его рука легла поверх её, их пальцы сплелись над дочерью, и голос его, хриплый, но мягкий, отозвался:

– И ты наша, малыш. Всегда.

Артада сжала кристалл сильнее, его края впились в её кожу, и багровый свет звезды окрасил её лицо, отражаясь в её глазах, блестящих от любопытства. Этот миг, окружённый теплом родителей и хрупкостью станции, стал её первым уроком, где труд и любовь держали их вместе, а пустота за окном манила её вперёд, рождая интерес, пока ещё тихий, но живой.

Глава 4: Уроки Лиры

Тусклый свет ламп, закреплённый на потолке узкого коридора «Келесты», мигал, отбрасывая рваные тени на стальные стены, покрытые мелкими царапинами и потёками выцветшей краски. Воздух, густой от запаха перегретого металла и едкой пыли, оседал в горле, оставляя привкус сухости на языке, и Лира стояла у панели управления фильтрами, её худые пальцы, испещрённые мелкими ожогами, сжимали ключ с потёртой рукоятью. Панель гудела, ржавые края скрипели под её движениями, и тонкие струи воздуха вырывались из щелей, несли запах палёной изоляции, кололи кожу, оставляя серый налёт на ладонях. Она наклонилась ближе, волосы, стянутые в узел и пропитанные пылью, выбились на лоб, прилипая к влажным вискам, а плотная куртка, потемневшая от времени, скрипела на плечах, цепляясь за выступы металла. Пол, усеянный обрывками проводов и мелкими винтами, холодил босые ступни, и низкий гул станции пробивался сквозь переборки, отдаваясь в груди, и смешиваясь с тяжёлым дыханием.

Артада, шестилетняя девочка с тонкими руками и бледной кожей, сидела на перевёрнутом ящике рядом, её ноги покачивались, задевая воздух, и оставляя слабые следы в пыли на стальном полу. Она тянулась к матери, её пальцы, дрожащие от любопытства, сжимали тонкий шланг, чья поверхность потрескалась от жара, и Лира подняла взгляд, её глаза, выцветшие от усталости, смягчились, морщины на лбу разгладились. Она протянула руку, её ладонь, огрубевшая от труда, коснулась дочери, направила её пальцы к клапану, и шланг скользнул в гнездо, высекая слабую искру, чей свет мазнул по её лицу, и высветил потёртые скулы.

– Держи ровно, мой свет, – произнесла Лира, голос её звучал хрипло, но в нём дрожала нежность. – Дай ему дышать.

Артада сжала шланг, её маленькие ладони напряглись, ногти оставили следы на коже, и она выдохнула, её дыхание осело паром в холодном воздухе коридора. Панель вздрогнула, её гудение углубилось, пробилось сквозь тишину, и фильтры загудели, их низкий рёв разогнал пыль, подняв её в воздух, где она закружилась, мерцая в свете ламп. Артада улыбнулась, её губы растянулись, обнажив щербатый зуб, и голос, звонкий, чистый, вырвался:

– Он заговорил, мама! Я сделала!

Лира кивнула, её рука легла на плечо дочери, оставляя тёплый след на ткани, и она выпрямилась, позвоночник хрустнул от напряжения, взгляд скользнул к панели, чьи индикаторы мигнули, ожили под руками. Коридор наполнился звуками – гул фильтров смешивался с далёким звоном металла, шаги обитателей глохли в шуме, и Лира наклонилась к дочери, её пальцы сжали ключ, оставляя вмятины на рукояти.

– Ты вдохнула в него жизнь, мой свет, – шепнула она и голос дрогнул, полный гордости. – Слушай его, он расскажет тебе больше.

Дверь в конце коридора скрипнула, ржавые петли застонали, и Торин вошёл, его фигура сгорбилась под тяжестью ящика с запасными клапанами, чьи края впились в ладони. Лицо, заросшее щетиной, блестело от пота, глаза щурились от тусклого света, и он шагнул ближе, его ботинки оставляли тёмные отпечатки на полу. Голос, сиплый от пересохшего горла, пробился сквозь гул:

– Фильтры загудели? Лира, ты опять за старое.

Лира повернулась, её взгляд мазнул по его лицу, высветил тени под его глазами, и голос, твёрдый, но с ноткой смеха, отозвался:

– Они дышат, Торин. Артада их оживила. Брось ящик, посиди с нами.

Торин замер, пальцы сжали края ящика, оставляя красные полосы на коже, и взгляд скользнул к дочери, чьи руки всё ещё сжимали шланг, дрожа от напряжения. Он опустил ящик, его содержимое звякнуло о пол, и сел рядом, скрипнув коленями.

– Ты их подняла, малыш? – спросил он, голос смягчился, но в нём мелькнула тень удивления. – Скоро мне отдыхать придётся.

Артада засмеялась, её смех эхом отразился от стен, покрытых царапинами, и она протянула шланг к нему, её пальцы оставили следы пыли на его ладони.

– Папа, он гудит! Потрогай! – воскликнула она, голос звенел, пробиваясь сквозь шум фильтров.

Торин улыбнулся, его грубые пальцы сомкнулись вокруг шланга, ощутили слабую дрожь воздуха, и он кивнул, голос, хриплый, но тёплый, прозвучал:

– Гудит, малыш. Ты уже сильнее меня.

Лира вернулась к панели, её пальцы заметались над клапанами, высекая слабые искры, и фильтры загудели ровнее, их ритм вплёлся в дыхание станции. Торин остался рядом, его руки легли на колени, оставляя следы пыли на ткани, и он смотрел на дочь, чьи глаза горели, вбирая свет ламп. Коридор окружал их холодом, стены скрипели под напором машин, и воздух, пропитанный пылью, оседал на коже, оставляя сухой налёт. Станция «Келеста» жила суровым ритмом: её переборки дрожали от гула двигателей, чьи сочленения изнашивались, и обитатели, закутанные в плотные куртки, сновали по узким проходам, их шаги глохли в шуме.

Жилые отсеки наполнялись запахом перегретых проводов, их стены покрывались пятнами копоти от генераторов, и Лира протирала панели влажной тряпкой, её ладони темнели от грязи. Торин калибровал датчики, его пальцы сжимали тонкие щупы, чьи концы гнулись от давления, и голос его отдавал команды инженерам, чьи фигуры мелькали за дверями.

Ночь опустилась на станцию, её тени легли на переборки, покрытые копотью, и семья собралась в тесном отсеке, где узкий лежак скрипел под весом Лиры, чьи руки сжимали трубку с тёплой жидкостью. Пар поднимался от поверхности, смешивался с запахом металла, и трубка звякнула о стол, оставляя влажный след.

Торин сидел напротив, его локти упирались в панель, покрытую следами инструментов, и пальцы ломали кусок пасты, чьи крошки падали на пол. Их куртки хранили следы дня – пятна грязи на рукавах Лиры, копоть на груди Торина, и ткань скрипела, изношенная от труда. Лира склонилась к дочери, сидевшей на полу среди обломков клапанов, и голос её, мягкий, но усталый, пробился сквозь гул:

– Сегодня ты дала фильтрам голос, мой свет. Слышала их?

Артада подняла голову, её взгляд вспыхнул, вобрал свет ламп, и голос её отозвался:

– Да, мама. Они гудели, как музыка!

Торин наклонился вперёд, его ладонь легла на панель, оставляя тёплый след, и голос, хриплый, но мягкий, прозвучал:

– Ты их оживила, малыш. Они теперь твои друзья.

Лира улыбнулась, её смех, слабый, но живой, отразился от стен, покрытых пятнами, и она протянула руку, коснулась щеки дочери, оставляя тёплый след на её коже. Стены дрожали, гул машин пульсировал, и воздух, холодный и сухой, струился сквозь щели, разгоняя запах пыли. Лежаки в отсеках скрипели, их покрытия изнашивались, стены, увешанные обрывками карт, покрывались пятнами от влажности. Лира чистила щупы, пальцы скользили по металлу, оставляя следы грязи, и складывала их в ящик, чьи стенки гнулись. Торин выравнивал датчики, его глаза щурились от света, и пальцы дрожали, сжимая провод.

Напитки во флягах отдавали медью, и Торин учил Артаду держать их крепче, смех его гремел, когда она роняла капли на стол. Одежда покрывалась пылью, края рвались, и Торин вытряхивал куртку, оставляя разводы на полу. Лира подняла трубку, её пальцы сжали металл, и она посмотрела на дочь, чьи ладони гладили клапан, ощущая его холод. Торин подвинулся ближе, его локоть коснулся её руки, и тепло их тел окружило Артаду, чьё дыхание смешалось с гулом станции.

– Ты разбудила их, мой свет, – произнесла Лира, голос её прозвучал твёрдо. – Они запомнят твои руки.

Торин кивнул, его пальцы сжали край панели, и его мягкий голос отозвался:

– Ты их хозяйка, малыш. Веди их дальше.

Артада подняла клапан к лицу, её ладони ощутили его дрожь, и улыбка осветила глаза, отражая свет ламп. Этот миг стал уроком, в котром её руки оживляли станцию, а любовь родителей питала её путь.

Глава 5: Звёзды Эриданцев

Низкий гул двигателей пробивался сквозь переборки гидропонного отсека «Келесты», отдаваясь в стальных плитах пола, покрытых тонким слоем влаги, блестевшей в тусклом свете ламп, подвешенных к потолку. Воздух дрожал от сырости, пропитанный запахом синтетических удобрений и лёгкой кислинкой перегретого пластика, оседающего на коже и оставлявшего привкус горечи на губах. Лира стояла у лотков с растениями, наклонившись над бледными стеблями, тянувшимися к свету, и пальцы её, покрытые мелкими ожогами от проводов, сжимали тонкий щуп, измеряющий влажность почвы. Лотки, выстроенные вдоль стен, скрипели, их ржавые края гнулись под весом земли, а капли конденсата стекали по металлу, падая на пол и звеня в тишине. Куртка Лиры, потемневшая от пыли и времени, цеплялась за выступы, ткань скрипела при каждом движении, а волосы, выбившиеся из узла, прилипали к потному лбу. Стены вокруг покрылись пятнами копоти, оставленными генераторами, и обрывки схем, прикреплённые к переборкам, дрожали от вибраций, доносившихся из глубин станции.

Торин прислонился к стене неподалёку, скрестив ноги, и ящик с инструментами лежал у его колен, звякнув, когда он шевельнулся. Лицо его, заросшее щетиной, блестело от пота, глаза щурились от тусклого света, а грубые ладони сжимали тонкий провод, чья изоляция трещала от старости. Он склонился вперёд, проверяя соединение датчика, и слабая искра мелькнула под его пальцами, осветив морщины усталости, высеченные на коже. Восьмилетняя Артада, стояла у края лотка, вытянувшись на цыпочках, и ладони её тянулись к бледным листьям, дрожавшим под струями воздуха. Пальцы её, покрытые тонким слоем грязи от земли, оставляли влажные отпечатки на металле, и дыхание, тёплое и быстрое, оседало паром на холодной поверхности. Лира выпрямилась, отложила щуп на край лотка, и голос её, мягкий, но хриплый от сухого воздуха, прозвучал:

– Растения тянутся к свету, мой свет. Смотри, как они живут.

Артада наклонилась ближе, нос её почти коснулся листа, и голос, звонкий, полный любопытства, отозвался:

– Они слабые, мама. Почему не растут быстрее?

Лира улыбнулась, рука её легла на край лотка, оставляя влажный след, и голос, тёплый, но усталый, продолжил:

– Им нужен уход. Как станция – без рук они гаснут.

Торин поднял взгляд от провода, пальцы его замерли, сжимая металл, и голос, сиплый, но мягкий, пробился сквозь гул:

– Эриданцы знали, как растить звёзды, малыш. Их машины держали пустоту.

Артада повернулась к нему, глаза её вспыхнули, вобрали свет ламп, и голос вырвался:

– Они были сильнее нас, папа?

Торин кивнул, ладонь сжала провод сильнее, оставляя вмятины на изоляции, и голос его, напряжённый, но тёплый, прозвучал:

– Их станции сияли в мраке. Металл пел под их руками.

Она шагнула к нему, пальцы сжали край куртки, оставляя следы земли.

– А где они теперь?

Торин замолчал, взгляд потемнел, тени легли под глазами, высеченные усталостью и тяжёлым грузом памяти. Он выдохнул, пар растворился в воздухе, и голос, тихий, но резкий, отрезал:

– Это старая история. Не сейчас, малыш.

Артада нахмурилась, ладони её сжались в кулаки, оставляя грязные пятна на ткани, и молчание повисло, густое и холодное, заглушив гул машин. Лира шагнула ближе, ящик с инструментами звякнул под её ногой, и голос, мягкий, но уверенный, прорезал тишину:

– Звёзды ближе, чем прошлое, мой свет. Думай о них.

Артада подняла голову, взгляд встретил глаза матери, и губы сжались, но она кивнула, пальцы её разжались, оставив след на куртке. Лира вернулась к лоткам, ладони скользнули по стеблям, проверяя их дрожь, и капли пота стекали по вискам, падая на ржавый металл. Торин наклонился к ящику, вынул щуп, чей кончик гнулся от давления, и начал калибровать датчик, искры мелькали под его руками. Отсек жил напряжённым ритмом: влажный воздух дрожал, машины гудели за стенами, и обитатели, закутанные в плотные куртки, проходили мимо, их голоса тонули в шуме.

Вечер сгустился, тени легли на переборки, и семья осталась в отсеке, окружённая слабым светом ламп. Лира присела у лотка, пальцы её сжимали тонкую трубку, подающую влагу, и струя воды била по земле, оставляя тёмные пятна. Артада стояла рядом, ладони её касались холодного края, а глаза следили за каплями, блестевшими в полумраке. Торин опустился на пол, скрестив ноги, и ящик звякнул, когда он отложил его в сторону. Голос Лиры, мягкий, но усталый, прозвучал:

– Ты сильнее их, мой свет. Они гнутся, а ты держишься.

Артада улыбнулась, рука потянулась к трубке, пальцы сжали металл.

– Я помогу им, мама. Они вырастут.

Торин кивнул, ладонь его легла на пол, оставляя тёплый след, и голос, хриплый, но тёплый, добавил:

– Они слушают тебя, малыш. Учи их расти.

Лира подмигнула дочери, пальцы выпустили трубку, оставляя капли на коже, и смех, слабый, но живой, отразился от стен. Станция вращалась в пустоте, её остов скрипел под напором времени, а обитатели жили в напряжении: разговоры, приглушённые усталостью, крутились вокруг ремонта, а учёные шептались в углах о прошлом Эриданцев, чьи машины остались в легендах. Быт окружал их суровостью: лежаки в отсеках гнулись, их рамы покрывались ржавчиной, а стены, увешанные схемами проводки, темнели от копоти. Лира чистила трубки, ладони её скользили по металлу, оставляя следы грязи, и складывала их в ящик, чьи стенки трещали. Торин проверял датчики, глаза его щурились от света, и пальцы дрожали, сжимая провод.

Полки в отсеке гнулись под тяжестью банок, их крышки покрывались ржавчиной, а растения дрожали под лампами, чей свет мигал от перебоев. Лира подняла трубку, пальцы сжали металл, и она посмотрела на дочь, чьи ладони гладили лист, ощущая его дрожь. Торин подвинулся ближе, локоть коснулся ящика, и тепло их тел окружило Артаду, чьё дыхание смешалось с гулом станции.

– Звёзды молчат о прошлом, мой свет, – произнесла Лира, голос её прозвучал тихо, но твёрдо. – Слушай их тишину.

Торин кивнул, пальцы его сжали край ящика, и мягкий голос отозвался:

– Они светят тебе, малыш. Иди за их светом.

Артада подняла взгляд, глаза вобрали тусклый свет ламп, и она сжала лист сильнее, ощущая его хрупкость. Молчание родителей легло на её плечи, тяжёлое и холодное, рождая недоверие к их словам, но рассказы об Эриданцах зажгли в ней искру, толкавшую вперёд. Этот миг, окружённый гулом станции и теплом семьи, стал её первым шагом к тайнам, где любопытство росло, подогреваемое тенями прошлого.

Глава 6: Мечты у окна

Звёздная ночь опустилась на «Келесту», окутав станцию багровым сиянием Эридана-7, пробивавшимся сквозь щели в стальных переборках и узкие трещины обшивки, словно кровь умирающего исполина, растекающаяся по венам металла. В свои одиннадцать лет Артада покинула тесный жилой отсек, где гудение систем вплеталось в ритм её дыхания, а тусклые лампы над койками отбрасывали бледные отблески на стены, покрытые следами ржавчины и усталости. Она пробралась в заброшенный наблюдательный пункт – полуразрушенную платформу, укрытую под массивными антеннами, чьи тени изгибались под красноватым светом звезды, словно застывшие в немом танце. Купол над головой, некогда прозрачный и гордый, ныне зиял трещинами, изломанные линии которых ловили сияние Эридана-7, превращая его в паутину огненных нитей, дрожащих в холодной пустоте. Холодный пол под её босыми ступнями обжигал кожу ледяным дыханием, но она не замечала стужи, усевшись на краю ржавой плиты, окружённая обрывками бумаги, вырванными из старых журналов, пожелтевших от времени. Пальцы её, перепачканные углём, выводили на этих клочках хаотичные узоры – звёзды, соединённые тонкими линиями с тёмным пятном, рождённым в глубинах её воображения. Кристалл на тонком шнурке, висевший у шеи, переливался в отблесках света, то и дело нагреваясь в её ладонях, будто впитывая жар её мыслей, неугасаемый и живой.

Воздух врывался в купол сквозь разбитые швы, неся с собой морозную горечь, от которой дыхание Артады обращалось в пар, клубами оседавший на холодной поверхности стекла, оставляя за собой тонкую пелену, растворявшуюся в ночи. Тишина здесь обретала плоть, нарушаемая лишь слабым скрипом металла под напором пустоты за стенами да далёким гулом генераторов, доносившимся из глубин станции, подобно стону уставшего сердца. Она поднесла уголь к бумаге, выводя очередную линию, и подняла взгляд к куполу, где багровое сияние звезды смешивалось с чернотой космоса, рождая предчувствие, острое и пронзительное, от которого сердце сжималось в груди, а пульс ускорялся, отзываясь в кончиках пальцев. Мысли её пылали огнём, неудержимым и ярким, переплетаясь с мечтами, уносившими её далеко за пределы стальных стен, туда, где звёзды шептались о тайнах, скрытых в их сиянии. Она шептала им в ответ, голос её, тонкий и дрожащий, растворялся в холоде: