Звёзды Бездны: Начало пути. Горизонт и Зенит

– Вы знаете ответы. Я слышу вас.

Пальцы стиснули кристалл, и тепло его разлилось по коже, пробуждая уверенность, будто свет Эридана-7 говорил с ней на языке, ещё не постигнутом разумом, но уже тлевшем в её душе.

Пыльные приборы, разбросанные по углам платформы, молчали, их экраны давно погасли, покрытые коркой ржавчины, а кнопки, некогда живые под пальцами учёных, ныне застыли в безмолвии, окружённые паутиной, свисавшей с потолка. Этот пункт когда-то открывал окно в бесконечность, служил местом, откуда следили за движением светил, но авария энергосетей, случившаяся задолго до её рождения, оставила его в забвении, отдав во власть холода и тишины. Трещины в куполе зияли, пропуская ветер пустоты, шевеля обрывки бумаги у её ног, и каждый клочок шуршал под его порывами, словно шептался о прошлом, которого она не знала. Артада склонилась над рисунком, уголь в её руке дрожал, выводя всё новые линии, пока тёмное пятно не обрело форму – круг, окружённый извивающимися нитями, напоминавшими образы, мелькавшие в рассказах отца, редких и отрывистых, когда он упоминал Бездну. Название вспыхнуло в её сознании, подобно искре, разгоревшейся в ночи, и она замерла, вглядываясь в собственное творение, ощущая, как пульс ускоряется в такт мерцанию кристалла, бившемуся в её ладонях.

Платформа дышала холодом, её ржавые плиты скрипели под малейшим движением, а воздух, пропитанный запахом металла и пыли, оседал в лёгких, оставляя привкус одиночества, горький и резкий. Артада подтянула колени к груди, обрывки бумаги шуршали под её босыми пятками, и пальцы её, чёрные от угля, оставляли пятна на коже, когда она касалась лица, стирая капли влаги, выступившие от мороза и напряжения её мыслей. Она не боялась пустоты за куполом, не боялась тишины, окружавшей её – здесь, в этом уголке станции, она чувствовала себя ближе к звёздам, чем когда-либо, ближе к их дыханию, их зову. Эридан-7 пылал перед ней, его свет струился сквозь трещины, окрашивая бумагу в багровые тона, и она рисовала дальше, выводя линии, соединявшие светила с тьмой, рождённой в её воображении. Мысли её текли стремительно, подобно реке, разливавшейся в ночи, и она шептала, голос её дрожал от восторга, от предвкушения:

– Я найду вас. Я узнаю всё.

Кристалл в её ладонях нагревался сильнее, его тепло проникало в кожу, и она ощущала его пульс, бившийся в унисон с её сердцем, словно мост, связывающий её с небесами.

Стены платформы хранили следы прошлого – ржавые панели, покрытые пылью, некогда управляли телескопами, а провода, свисавшие с потолка, давно лишились энергии, оставив лишь эхо былой жизни, растворённое в холоде. Пол под её ногами дрожал от слабых вибраций, доносившихся из глубин станции, где генераторы продолжали свой тяжёлый труд, поддерживая хрупкое существование «Келесты». Она подняла взгляд к куполу, и багровый свет Эридана-7 заливал её лицо, отражаясь в серо-зелёных глазах, где горел огонь, неугасаемый и чистый. Пальцы её скользили по бумаге, уголь оставлял следы, грубые и неровные, но в этих линиях рождалась её мечта – карта, ведущая к звёздам, к их тайнам, к той тьме, о которой она знала так мало, но чувствовала так остро. Она шептала вновь, голос её дрожал, но в нём звучала решимость:

– Вы зовёте меня, и когда-нибудь я приду к вам.

Кристалл в её ладонях мерцал, отражая багровые блики, и тепло его шептало ей о судьбе, о пути, который она выбрала сама.

Станция за стенами жила своей жизнью, замкнутой и суровой, где гул систем заглушал голоса обитателей, а свет ламп отбрасывал длинные тени в коридорах, высеченных из стали. Учёные, правящие умами, спорили в своих отсеках, их голоса, полные терминов и тревоги, растворялись в гуле машин, а техники, сгорбленные над инструментами, латали изношенные контуры, чьи искры оставляли следы на их руках. Дети, подобные Артаде, учились видеть звёзды в строгих рамках, установленных законами «Келесты», где каждый шаг измерялся, а каждый взгляд к небесам ограничивался правилами, высеченными в умах. Бездна оставалась запретной темой, её имя звучало вполголоса, и страх перед ней раскалывал сердца, заставляя одних мечтать о бегстве, о далёких мирах, где свет ещё не угас, а других – смиряться с судьбой, предначертанной умирающей звездой. Эридан-7, пылая всё ярче, бросала вызов их вере, и её багровый свет, струившийся сквозь купол, нёс предвестие конца, неумолимого и близкого, от которого дрожали стены станции, а воздух становился тяжелее с каждым днём.

Платформа окружала Артаду холодом, но здесь, под треснувшим стеклом, она не чувствовала страха – звёзды были её спутниками, её наставниками, и их сияние, пробивавшееся сквозь трещины, звало её вперёд. Она поднесла уголь к бумаге, выводя новую линию, и пальцы её дрожали от напряжения, от предвкушения, пока тёмное пятно не обрело новые очертания – нити, извивающиеся вокруг него, становились гуще, темнее, и она ощущала, как сердце её бьётся в такт их движению. Мысли её уносились к рассказам отца, к его хриплому голосу, звучавшему в редкие ночи, когда он говорил о Бездне, о её тьме, о её тайнах. Она не знала, почему он боялся её, но чувствовала, как эта тьма зовёт её, манит её, обещает ответы, скрытые за багровым светом Эридана-7.

Шаги, мягкие и почти неслышные, нарушили её одиночество, пробившись сквозь тишину, окружавшую платформу. Лира возникла в проёме люка, ведущего к ней, её силуэт вырисовывался в дрожащем свете фонаря, который она сжимала в руках, и тени его плясали на ржавых плитах, окружавших её. Платок, стягивавший тёмные волосы, съехал на плечо, обнажив серебряные нити, вплетённые в пряди, и лицо её, осунувшееся от бессонных ночей, хранило мягкость, смягчённую теплом глаз, глубоких и тёмных. Она заметила отсутствие дочери в спальне, где тишина давно сменила привычный ритм её дыхания, и отправилась искать, ведомая материнским чутьём, острым и неумолимым. Опустившись рядом с Артадой на холодный пол, Лира поставила фонарь между ними, и его свет разлился по платформе, отбрасывая дрожащие тени на ржавые плиты и обрывки бумаги, усеявшие пространство вокруг. Взгляд её упал на рисунки, и пальцы дрогнули, коснувшись края одного из листов, где угольные линии сплетались в хаотичный узор, полный огня и тьмы.

– Почему ты здесь, а не спишь? – Голос Лиры, нежный и звенящий, пробился сквозь тишину, неся усталость, смешанную с тревогой, глубокой и острой.

Артада подняла глаза к матери, серо-зелёные радужки её вспыхнули в свете фонаря, отражая багровые блики Эридана-7, струившиеся сквозь трещины купола. Она подтянула колени к груди, уголь в пальцах оставил чёрный след на коже, но голос звучал твёрдо, без тени сомнения, перекрывая слабый гул станции:

– Звёзды не спят. Я не хочу их оставлять.

Лира вздохнула, её ладонь легла поверх руки дочери, сжимавшей кристалл, и тепло её кожи разлилось по замерзшим пальцам Артады, смягчая стужу, сковавшую их. Она вгляделась в купол, где красноватый свет звезды струился сквозь трещины, и тень тревоги мелькнула в глазах, омрачив мягкость черт, обычно таких нежных. Губы дрогнули, прежде чем она заговорила вновь, голос понизился, обретая глубину, пронизанную воспоминаниями, тяжёлыми и горькими:

– Они красивы. Но их тайны опасны. Эриданцы тоже поднимали взгляд к темноте, искали её сердце, стремились коснуться её сути.

Артада выпрямилась, отводя руку от материнской ладони, и сжала кристалл сильнее, ощущая его пульс, бившийся в унисон с её собственным, живой и неугасаемый. Она перевела взгляд на рисунок, где тёмное пятно обрело очертания, окружённое нитями, извивающимися в её воображении, и ответила, голос звенел решимостью, ясной и чистой:

– Они смотрели, но не нашли. Я найду.

Лира замерла, дыхание сбилось, и пальцы, лежавшие на коленях, сжались в кулак, оставив складки на ткани комбинезона, изношенного и покрытого пятнами масла. Она знала о судьбе Эриданцев, чьи города канули в пустоту, поглощённые той же тьмой, о которой шептались учёные в коридорах «Келесты», их голоса дрожали от страха, скрытого за холодным рассудком. Глаза её, глубокие и тёмные, устремились к дочери, и голос дрогнул, выдавая страх, рвущийся сквозь броню нежности, тонкую и хрупкую:

– А если ответы заберут тебя от меня? Если эта тьма уведёт тебя туда, куда я не смогу пойти, оставив меня в пустоте?

Тишина повисла между ними, тяжёлая и густая, нарушаемая лишь скрипом металла под напором ветра, врывавшегося сквозь трещины. Артада подняла взгляд к куполу, где багровое сияние Эридана-7 смешивалось с чернотой, и в её глазах вспыхнул огонь, неугасаемый и чистый, отражавший мечты. Она ответила и голос, твёрдый и ясный, прорезал холодный воздух, звеня решимостью:

– Тогда я вернусь с ними. Я найду их и принесу сюда.

Лира смотрела на дочь, сердце сжалось от смеси гордости и ужаса, и ладонь вновь коснулась руки Артады, сжимая её с силой, которой она сама не ожидала, оставляя тепло на коже. Она не нашла слов, чтобы возразить, лишь склонила голову, позволяя свету фонаря осветить её лицо, где тени тревоги боролись с теплом улыбки, слабой и дрожащей. Купол над ними дрожал под напором пустоты, и багровый свет звезды заливал платформу, окрашивая их силуэты в тона умирающего пламени, глубокие и насыщенные. Артада вернулась к рисунку, уголь в её пальцах вновь коснулся бумаги, выводя новую линию, и мысли устремились к звёздам, манящим сквозь трещины стекла, зовущим к горизонтам, скрытым в темноте.

Лира подняла фонарь, его свет качнулся, отбрасывая дрожащие тени на ржавые плиты, и голос, мягкий и усталый, прозвучал напоследок, растворяясь в холоде:

– Возвращайся домой, когда замёрзнешь. Я буду ждать.

Артада кивнула, не отрывая глаз от купола, и уголь в её пальцах скользнул по бумаге, оставляя след, уходящий в тьму её рисунка. Лира поднялась, её шаги затихли в глубине станции, оставив дочь в одиночестве, окружённую звёздами и холодом, пронизывавшим её кожу. Багровый свет Эридана-7 заливал платформу, кристалл в ладонях мерцал, отражая её мечты, и мысли, полные огня, уносились к горизонтам, где звёзды ждали её ответа, где тьма Бездны таила ключ к её судьбе.

Одиночество окружало Артаду, но здесь, под треснувшим стеклом, оно становилось её союзником, усиливая связь с небесами, раскинувшимися перед ней, зовущими к себе. Диалог с матерью, полный напряжения и любви, закалил её решимость, и слова, произнесённые в холоде ночи, обрели вес клятвы, твёрдой и нерушимой. Она смотрела на Эридан-7, чей свет пробивался сквозь трещины, и предчувствие, острое и ясное, пронзило её грудь, оставив след в душе: Бездна не просто угроза, а ключ, спрятанный в темноте, и она, Артада, найдет его, несмотря на страх, тлевший в глазах Лиры, несмотря на холод, окружавший её. Кристалл в ладонях пульсировал, отражая багровые блики, и тепло его шептало ей о судьбе, о пути, который она выбрала сама, о мечтах, которые вели вперёд.

Глава 7: Тревожное утро

Утренний покой разлетелся вдребезги, когда багровый свет Эридана-7 проник сквозь узкую щель над койкой Артады, заливая её тесную комнату резкими бликами, танцующими по стальным стенам в ритме тяжёлого гула. Двенадцать лет на «Келесте» приучили её просыпаться под мерное жужжание вентиляции, под мягкое сияние ламп, очерчивающее углы скудной обстановки, под шёпот шагов, доносящийся из-за переборки. Но сегодня тишину разорвал грохот – люки захлопнулись с оглушительным скрежетом, сирены взревели, наполняя воздух резким воем, а свет над головой замигал, бросая тени на её ладони, вцепившиеся в край одеяла. Сердце заколотилось, пульс отдавался в ушах, и она вскочила, босые ноги коснулись холодного пола, вызвав озноб, пробежавший по телу. Кристалл на шнурке у груди качнулся, его поверхность потеплела, отдавая жар в кожу, словно уловив напряжение, охватившее станцию.

Коридор погрузился в беспорядок: тени в серых комбинезонах метались в тусклом свете, их голоса тонули в гуле, заглушаемом треском искр, вырывающихся из стеновых панелей. Воздух наполнился резким запахом палёной проводки, раздражающим горло, и лёгким дымом, стелющимся под потолком, где лампы то вспыхивали, то гасли в судорогах. Артада прижалась к стене, пропуская техника, чьи руки, чёрные от копоти, сжимали гаечный ключ, а лицо, покрытое каплями пота, искажала тревога. Она двинулась дальше, ведомая привычным маршрутом – гидропонный отсек звал её возможностью найти ответы, его зелёные заросли всегда приносили покой её мыслям даже в смутные дни. Но сейчас её гнал вперёд не поиск умиротворения, а нарастающий рёв в недрах станции и вопросы, вспыхивающие в голове подобно огням в темноте.

Дверь отсека отворилась с протяжным скрипом, выпуская поток звуков – резкие выкрики смешивались с гудением вентиляторов, тщетно пытающихся разогнать запах раскалённого металла. Гидропонный отсек, прежде тихая гавань, обернулся полем раздоров: учёные в формах с вышитыми звёздами столпились у центрального пульта, их пальцы барабанили по экранам, а голоса поднимались до пронзительных нот, заглушая друг друга. Растения вдоль стен дрожали от сотрясений, их хрупкие листья скручивались в узкие свёртки, а капли конденсата, срываясь с веток, оставляли на полу мокрые следы. Артада остановилась у входа, её взгляд упал на фигуру в углу – астроном с седыми прядями у висков размахивал руками, его лицо пылало от гнева, а слова падали тяжёлыми ударами:

– Вы утаили ключевые записи! Мы могли бы это предвидеть, если бы не ваши дурацкие правила!

Инженер, склонившийся над планшетом, ответил срывающимся голосом, полным ярости:

– А ваши прогнозы? Они годятся только для мусорки! Из-за вас всё рушится!

Спор нарастал, голоса сплетались в шумный хаос, и Артада шагнула вперёд, её пальцы сжали кристалл, чьё тепло отзывалось на дрожь стен. Она вдохнула, ощутив кислый привкус воздуха, и вдруг почувствовала мягкое касание на плече – Лира возникла рядом, её комбинезон испещряли тёмные разводы масла, а лицо, побледневшее от усталости, хранило следы ночных трудов. Глаза матери, тёмные и глубокие, сверкнули тревогой, но в них промелькнула сила, заставившая Артаду расправить плечи. Лира взяла её за руку, пальцы её дрожали, но сжимали крепко, и она подвела дочь к узкому окну, врезанному в стену, где багровый свет Эридана-7 сливался с бесконечной чернотой.

– Взгляни туда, – голос Лиры дрогнул, хриплый и напряжённый, она указала за стекло. Тёмный силуэт проступал в пустоте, бесформенный, но живой, его контуры колебались, растворяясь в мраке. – Это не просто пустота. Это её дыхание.

Артада прильнула к стеклу, её дыхание оставило мимолётный след пара, тут же исчезнувший в холоде, а глаза расширились, улавливая движение во тьме. Сердце застучало быстрее, пульс отдавался в ладонях, и кристалл в её руке нагрелся сильнее, словно вторя увиденному. Она повернулась к матери, голос её прозвучал тихо, но твёрдо:

– Это она всё устроила? Шум, мигание?

Лира стиснула губы, её пальцы сжали руку дочери чуть сильнее, оставляя тёплый отпечаток, и она выдохнула, голос её дрожал от усталости:

– Мы не можем сказать точно, Артада. Всё вышло из-под контроля, и мы даже не понимаем, с чего начать.

Прежде чем Артада успела задать новый вопрос, порог отсека дрогнул от тяжёлых шагов – Торин ворвался внутрь, его фигура вырисовывалась в тусклом свете, искажённая мерцанием ламп. Планшет в его руках мигал тревожными сигналами, пальцы дрожали, сжимая устройство, а лицо, изрезанное морщинами, побледнело от напряжения. Голос его, хриплый и надрывный, разрезал шум споров, заставив учёных замолчать:

– Сети на грани! Данные стёрты – мы потеряли всё, что у нас было!

Он шагнул к пульту, бросив планшет на стол с глухим стуком, и пальцы его заметались по экрану, высекая искры из повреждённых панелей. Учёные расступились, их лица, отмеченные страхом и гневом, повернулись к нему, но никто не решился возразить – его слова несли тяжесть прожитых тревог. Артада смотрела на отца, её взгляд скользнул от его трясущихся рук к Лире, чьи глаза блестели от сдерживаемой паники, и она шагнула ближе, голос её прозвучал звонко, пробиваясь сквозь гул:

– Почему мы не можем её остановить? Это же просто тьма!

Торин замер, его плечи напряглись, и голос его, хриплый, но смягчённый заботой, отозвался:

– Это не так просто, малыш. Мы не знаем, с чем имеем дело – все записи пропали, мы остались с пустыми руками.

Лира мягко сжала плечо дочери, её голос, дрожащий, но тёплый, дополнил слова мужа:

– Мы хотим что-то сделать, Артада, правда. Но сейчас… сейчас мы даже не знаем, с чего начать.

Артада ощутила, как кристалл в её ладони запульсировал ярче, его тепло разлилось по коже, и она посмотрела на тёмный силуэт за окном, его очертания дрожали, будто оживая в пустоте. Ощущение, холодное и острое, сжало её грудь. Станция вокруг неё бурлила хаосом: стены сотрясались от вибраций, воздух пропитался запахом горелого металла, а голоса учёных снова взмыли вверх, перебрасываясь обвинениями. Но её мысли устремились за стекло, к той тьме, пульсирующей в космосе, и вопрос, заданный родителям, обернулся решимостью, зажёгшей в её сердце искру, чистую и неугасаемую.

Центральный пульт мигал тревожными огнями, его поверхность покрывали мелкие трещины, а оборванные кабели шипели, выпуская дымные нити. Учёные вокруг него не замечали Артаду – их голоса перерастали в крик, руки размахивали в воздухе, а лица, покрытые испариной, пылали раздражением. Один из инженеров, чьи ладони покрывали свежие ожоги, стукнул по столу, голос его сорвался:

– Если бы астрономы поделились замерами, мы бы укрепили линии!

Астроном с седыми прядями шагнул вперёд, глаза его горели гневом:

– А ваши линии? Они трещат от малейшего скачка! Это ваша вина!

Лира оттащила Артаду в сторону, её пальцы сжали плечо дочери, и она пробормотала, голос её дрожал от напряжения:

– Не лезь туда, они сейчас перегрызутся.

Но Артада не могла оторваться от окна, где тёмный силуэт в космосе пульсировал, его контуры то исчезали в черноте, то проступали вновь, оживая в мраке. Кристалл в её ладони нагревался, его тепло проникало в пальцы, и она ощутила, как её сердце забилось в такт этому движению. Торин, склонившийся над пультом, поднял голову, пот стекал по его лбу, и голос его, хриплый, но мягкий, вырвался из груди:

– Генераторы едва держатся. Если рванёт ещё раз, мы не справимся.

Артада по смотрела на родителей, их лица, отмеченные тревогой, выдавали уязвимость, ранее скрытую за их силой. Торин, чьи пальцы дрожали над пультом, и Лира, чьи глаза блестели от слёз, стояли перед ней, открытые в своём смятении, и впервые станция, её дом, показалась ей тонкой оболочкой, готовой расколоться под давлением пустоты. Но вместо ужаса она ощутила, как тревога в её груди переросла в упрямство, ясное и острое. Кристалл в её ладони пульсировал, его тепло шептало о скрытой силе, и она выдохнула, голос её дрогнул, но остался уверенным:

– А если мы попробуем её изучить? Вдруг это поможет?

Торин опустил взгляд, его пальцы замерли над экраном, и голос его, хриплый, но мягкий, ответил:

– Мы бы хотели, малыш. Но сейчас у нас ничего нет – ни инструментов, ни записей. Мы в тупике.

Лира коснулась её щеки, её пальцы дрогнули, и голос её, тёплый, но усталый, добавил:

– Ты всегда была любопытной, Артада. Но это… это слишком опасно.

Слова родителей легли на её плечи тяжёлым грузом, но не погасили искры в её груди, и она посмотрела за окно, где Эридан-7 пылала ярче, её свет пульсировал, заливая отсек багровыми тенями. Ощущение, холодное и острое, пронзило её мысли. «Келеста» балансировала на краю, её энергосети трещали под напором всплесков, а обитатели, разобщённые страхом и гневом, теряли надежду на звёзды, некогда вдохновлявшие их. Но для Артады это утро стало не концом, а началом.

Отсек дрожал, стены гудели от толчков, а растения вдоль стен ломались под напором воздуха, вырывающегося из треснувших труб. Учёные продолжали спорить, их голоса сливались в гул отчаяния, а Торин вернулся к пульту, его пальцы заметались по экрану, высекая искры из разбитых сенсоров. Лира осталась рядом с дочерью, её рука дрожала на плече Артады, и взгляд её, устремлённый к окну, блестел от слёз, но в нём мелькнула слабая надежда. Артада подняла кристалл к глазам, его поверхность пылала в её ладонях, отражая багровый свет Эридана-7, и она шепнула, голос её растворился в гуле:

– Я всё равно попробую.

Слова её, тихие, но упрямые, унеслись в пустоту за стеклом, и кристалл в её ладони вспыхнул ярче, словно поддерживая её решимость. Станция вокруг неё трещала, её стены дрожали от напора всплесков, а обитатели, разобщённые страхом, теряли контроль над миром, который создали. Но для Артады это утро стало поворотом – моментом, когда она впервые увидела смятение родителей и силу своих вопросов, ведущих её к тьме, дышащей в космосе, к её тайнам, скрытым за багровым светом умирающей звезды.

Глава 8: Сбой контура

Багровый свет Эридана-7 струился сквозь щели в обшивке «Келесты», окрашивая стальные коридоры в тона угасающего пламени, пока станция затихала после утреннего хаоса, оставившего её обитателей в напряжённой тишине, тяжёлой и густой. Учёные разошлись по станциям, их голоса, хриплые от криков, теперь звучали приглушённо, отдавая команды сквозь треск коммуникаторов, резкий и прерывистый. Артада стояла у выхода из отсека, её босые ступни ощущали холод стальных плит, влажных от конденсата, а пальцы сжимали кристалл на шнурке, его тепло пульсировало в ладони, отзываясь на дрожь стен, пронизывающую её кости.

Торин шагал по коридору, его фигура вырисовывалась в тусклом свете мигающих ламп, и голос его, надтреснутый, но твёрдый, разрезал тишину, обращаясь к инженерам, столпившимся у панелей, их руки дрожали над инструментами:

– Проверяйте резервные линии! Генераторы на пределе – переключите нагрузку вручную, иначе нас ждёт темнота.

Инженер с ожогами на ладонях кивнул, его пальцы заметались по планшету, высекая слабые сигналы из повреждённых сенсоров, и голос его, хриплый от дыма, отозвался, пробиваясь сквозь гул:

– Переключаем второй контур. Дайте мне людей на нижний уровень – там всё трещит, я один не справлюсь.

Лира появилась из бокового прохода, её комбинезон покрывали тёмные разводы масла, а лицо, побледневшее от усталости, хранило следы ночных трудов, глубокие и резкие. Она остановилась рядом с Торином, её рука легла на его плечо, оставляя тёплый отпечаток, и голос её, мягкий, но резкий, дополнил его указания, звеня решимостью:

– Астрономам – к телескопам. Замерьте всплеск, пока данные не стёрлись снова. Мы должны знать, откуда это идёт, иначе мы слепы.

Артада шагнула ближе, её взгляд скользнул от отца к матери, и голос её, звонкий, но дрожащий, пробился сквозь гул, полный нетерпения:

– А я? Я могу помочь. Дайте мне что-нибудь, я не буду просто стоять!

Торин обернулся, его глаза, тёмные и блестящие от напряжения, встретили её, и голос его смягчился, но остался твёрдым, несущим заботу:

– Останься здесь, малыш. Следи за пультом – если мигнёт красным, кричи. Это важно, поверь мне.

Лира коснулась её щеки, пальцы её дрогнули, оставляя тёплый след на коже, и голос её, усталый, но нежный, добавил, согревая её сердце:

– Слушай отца, мой свет. Мы разберёмся, а ты будь на подхвате – ты наша поддержка.

Артада кивнула, её пальцы сжали кристалл сильнее, и тепло его разлилось по коже, поддерживая её решимость, чистую и ясную. Учёные разошлись, их шаги гремели по стальным плитам, и станция ожила заново, её обитатели бросились исполнять команды, цепляясь за хрупкую надежду удержать её на плаву, их движения мелькали в тусклом свете. Торин ушёл к центральному пульту, его фигура скрылась за углом, а Лира задержалась, её взгляд устремился к потолку, где багровый свет смешивался с чернотой космоса, и она выдохнула, голос её дрогнул, полный тревоги:

– Держись, «Келеста». Мы не сдадимся, пока дышим.

Но тишина продлилась недолго – станция содрогнулась вновь, её стены затрещали под напором, и воздух, ещё недавно очищенный от дыма, сгустился, наполняясь резким запахом озона, едким и острым. Вентиляторы за переборками замедлились, их лопасти скрипели, теряя ритм, и низкий гул сменился протяжным стоном, от которого сердце Артады сжалось в груди, а пульс отдавался в ушах. Она бросилась к пульту, её пальцы скользнули по экрану, мигающему тревожными огнями, и голос её сорвался, острый и пронзительный, перекрывая гул:

– Папа! Вентиляция глохнет! Красный сигнал – смотри, быстрее!

Торин вернулся, его шаги гремели по коридору, и он склонился над пультом, пальцы заметались по сенсорам, высекая искры из треснувшей поверхности, покрытой мелкими трещинами. Голос его, хриплый и надрывный, вырвался из груди, полный паники:

– Контур перегружен! Лира, шлюз – сейчас же! Ты ближе всех, беги!

Лира кивнула, её ладонь сжала гаечный ключ, лежавший у стены, и она бросилась к техническому шлюзу, её фигура растворилась в дымке, стелившейся по полу, серой и густой. Артада рванулась следом, её босые ноги скользили по холодным плитам, оставляя слабые следы пота, и кристалл в её ладони пылал, его жар обжигал кожу, отзываясь на её страх. Шлюз встретил их теснотой и жаром: ржавые панели, покрытые пятнами окислившегося металла, отражали вспышки искр, вырывавшихся из разорванных труб, а воздух, густой и едкий, пах гарью, обжигая горло при каждом вдохе. Лира натянула дыхательную маску, её движения оставались уверенными, несмотря на дрожь в пальцах, и инструменты в её руках мелькали над консолью, высекая искры из обнажённых проводов, шипящих и тлеющих.