скачать книгу бесплатно
Игорь Петрович представил себе следующую встречу с премьером. Они будут смотреть друг другу в глаза и улыбаться, и оба будут знать, что их отношения изменились навсегда. Может, стоит продемонстрировать своё безразличие к сложившемуся положению? Со стороны может смотреться как болезненное кривляние еретика, приготовленного к аутодафе. Нужно выходить на бой с открытым забралом. Собственно, ситуация кардинально не изменилась: Покровский и раньше имел против него жареные факты, теперь к ним добавился ещё один. Правда, самый свежий и эмоционально более многообещающий. Всё-таки погиб человек. Простой человек, на стороне которого разом окажется все общественное мнение, хоть он и нарушил правила дорожного движения. Любые документы, исчерканные цифирью, против такой картинки выглядят бледно. Тем не менее, они существуют, и если Покровский вдруг перейдёт в атаку, ему будет чем ответить. Всегда можно огласить список компаний, принадлежащих друзьям-приятелям Покровского, которым достались куски государственного имущества и всяческие финансовые преференции за счет налогоплательщиков. Правда, список в разных редакциях уже не раз обнародован всевозможными оппозиционерами, но авторитет действующего президента непременно усилит эффект.
Кортеж ворвался в Москву и вышел уже на Кутузовский проспект. Позади осталась развязка на пересечении с третьим кольцом, Поклонная гора с мемориальным комплексом, мелькнул слева знаменитый, когда-то опоясанный мемориальными досками дом, в котором жили все последние советские генсеки. Тоже памятник суетности жизни. Теперь – просто хороший дом, уступающий по престижности многим другим, в которых и не жили никогда никакие властители, а только обыкновенные владельцы апартаментов. А в этом, бывшем генсековском, доме тихо доживают свой век родственники-пенсионеры и утверждается в новом быте молодая поросль, не знавшая выговоров по партийной и комсомольской линии.
Остался позади Новоарбатский мост через Москву-реку, мелькнул слева в отдалении огромной белой скалой дом правительства, на который Саранцев невольно покосился, в предвкушении нового раунда противоборства с его хозяином. Кортеж быстро проскочил вставную челюсть Москвы – Новый Арбат, после него свернул направо, объехал белое, распластанное по земле, здание Министерства обороны и скоро подкатил к Боровицкой башне. На одноимённую площадь перед ней стекались потоки транспорта с Моховой, Волхонки, Большого Каменного моста и Кремлёвской набережной, не считая пустой Знаменки, по которой выкатился на площадь президентский кортеж. Сквозь пуленепробиваемые стекла донесся разноголосый гул автомобильных клаксонов, чего никогда прежде не случалось, и Саранцев озадаченно посмотрел в окно, ничего особенного там не увидев.
Кортеж влетел в Кремль, покрышки зарокотали по мокрой после дождя брусчатке. Президентский «Мерседес» въехал под арку парадного входа Сенатского дворца и остановился во внутреннем дворике у крыльца. Саранцев сидел несколько секунд, задумавшись. Некоторое время его морочил неожиданный интерес к двум скульптурам, установленным у входа в только что оставленную позади арку. Слева определённо высилась богиня правосудия, легко узнаваемая по завязанным глазам и весам – память о давнишней принадлежности здания московским департаментам Сената, высшей судебной инстанции Российской империи. Справа от арки размещался лев с некой человеческой фигурой рядом – возможно, аллегорической. Игорь Петрович не имел к скульптурам ни малейшего отношения. Он не приказывал их установить, не собирался их сносить. Они уже стояли на своих нынешних местах, когда он впервые в жизни оказался в закрытой для туристов части Кремля, но несколько последних месяцев он изредка вдруг отвлекался на них, не столько думая, сколько пытаясь догадаться, каково их предназначение в его жизни. Всякий раз, проезжая в лимузине между правосудием и неизвестностью, Саранцев вдруг испытывал желание выяснить каким-либо образом значение непонятной ему композиции. Желание не мешало ему ни жить, ни спать, ни работать, оно не отравляло ему существование и не напоминало о смерти или ещё о чём-нибудь неминуемом, просто спустя некоторое время он стал удивляться уже самому желанию, а не причине его возникновения. И до сих не задал ни единого вопроса, не попытался провести исследование самостоятельно, только стал раздражаться при обострении внезапно обнаружившейся у него любознательности. Какая разница, кого изображает скульптурная группа у въезда в Сенатский дворец? Наверное, он единственный человек на свете, занятый решением этого бессмысленного вопроса. Надо работать.
Офицер ФСО открыл дверцу, Саранцев энергично выбрался из машины и взбежал по ступенькам. Возле дверей ему отдал рапорт дежурный по президентскому полку, высокий капитан с надвинутым на глаза козырьком фуражки, Игорь Петрович на ходу пожал ему руку, вошёл во дворец и поднялся по мраморной Шохинской лестнице на второй этаж. Каждый раз его раздражала необходимость шагать по длинному коридору назад, в сторону арки, под которой только что проскользнул его лимузин. С другой стороны, немножко размяться – совсем не вредно.
В приёмной его встретили дежурные сотрудники администрации, он пожал руки и им тоже, затем вошёл в кабинет. В тот самый, где появлялся прежде по вызову Покровского в качестве подчинённого и где теперь изредка встречался с ним же при телекамерах, но уже по договорённости. Игорь Петрович болезненно поморщился от нового, им же самим придуманного укола самолюбию, затем уселся в своё кресло. На столе рядком лежали собранные в отдельные стопки сообщения послов и свежие аналитические материалы Министерства иностранных дел, донесения резидентов и подготовленные Службой внешней разведки сводки, обзор российской и иностранной печати от пресс-службы. Сейчас начнут приходить люди, задавать ему вопросы, сообщать важную для дела информацию, а он будет смотреть на них, думая о своих семейных делах. Семейных? Ни в коей степени. Своей глупой неосторожностью Светка создала большую политическую проблему, и ему теперь нужно её решать, никто другой ему не поможет.
Саранцев подтянул к себе стопку мидовских документов. Посол в ФРГ сообщает о большой вероятности поражения правящей коалиции на предстоящих региональных выборах и следующем из него ослаблении правительства. Что ж тут поделаешь – ослабнет, так ослабнет. Любые попытки России его усилить, будучи замеченными, поведут только к дальнейшему его ослаблению. А как можно оказать политическую помощь незаметно? В Китае укрылся в американском посольстве какой-то диссидент с совершенно непроизносимым по-русски именем. Молодец, что не в нашем – пришлось бы сейчас ещё и над его проблемами голову ломать. Инакомыслящих, ищущих защиты от своего правительства в иностранных посольствах, Саранцев не любил вне зависимости от их национальности и страны проживания. Решил бороться за свою страну – борись, а не заигрывай с иностранцами.
В юности Игорь Петрович из любопытства прочитал книгу какого-то Комаровского, изданную издательством Каткова ещё в 1874 году под названием «Начало невмешательства». Автор излагал в ней точку зрения о непродуктивности внешнего вмешательства во внутренние дела любой страны равно как на стороне оппозиции, так и правительства. Если оппозиция права – пусть завоёвывает симпатии большинства населения, если власть не способна удержаться без помощи иностранных войск – ей лучше пасть. Правда, двадцатый век во многом превзошёл предыдущий, в том числе по размаху репрессий, делающих невозможным любое проявление оппозиционности, но такие режимы отвечают представлениям вверенных им народов о политическом устройстве, поэтому они и приходили к власти.
Материалы СВР во многом повторяли тематику МИД, но зачастую расходились с ними в выводах, чему Игорь Петрович не уставал удивляться. Почему разные люди, находясь в одной стране, по-разному видят ситуацию в ней? Казалось бы – ничего удивительного. События в России её собственные жители расценивают с совершенно разных позиций, но если серьёзные учреждения используют профессиональный подход к изучению проблем, то сходятся хотя бы в главном: что такое хорошо, и что такое плохо. В смысле – есть проблемы, или нет проблем. То есть, какие-нибудь проблемы есть всегда и везде, но где-то главная проблема – голод, а где-то – переедание. Любой человек расценит первую неприятность как неизмеримо более серьёзную по сравнению со второй. Но прячущийся в деталях дьявол выскакивает раз за разом из потока информации, в котором захлёбывается человечество, чтобы доказать очевидцам: вы никогда друг с другом не согласитесь.
Обзор печати Саранцев бегло пробежал, не ожидая от него сенсаций. Невольно вспомнился прежний пресс-секретарь Вороненко, «унаследованный» от Покровского. Он берёг нервы президента, хотя тот не раз с ним спорил о смысле работы пресс-службы. Соотношение критических и положительных откликов на политические события в обзоре должно соответствовать таковому в реальной жизни. В противном случае у читателя возникает обманчивое впечатление. Владимир Петрович всякий раз начинал объяснять, что отсматривать, выслушивать и вычитывать все средства массовой информации России и мира его служба не может, поэтому отслеживаются наиболее значимые источники информации.
– Кто же составляет рейтинг значимости? – ехидно интересовался президент. – Если бы вы опирались в оценках на тиражи, то подбор изданий точно отличался бы от того, который вы мне предлагаете.
– Разумеется, любая выборка субъективна, – соглашался Вороненко, – но я могу гарантировать, что листки, издаваемые маргинальными структурами, наш отбор не проходят. Мы стараемся составить палитру взглядов основного, так сказать, потока общественной мысли.
И всякий раз начинался спор о прохождении границы между мэйнстримом и маргиналами. Пресс-секретарь долго сохранял свою работу в период президентства Саранцева, поскольку умел спорить, не вызывая раздражения, а также мог доказать необходимость тех или иных шагов в рамках формирования президентского образа буквально несколькими эффектными фразами.
Дверь кабинета сама собой открылась, и Саранцев, не отрываясь от бумаг, уже знал, кто вошёл.
– С добрым утром, – почти выкрикнул с неиссякаемым зарядом бодрости в голосе Сергей Антонов, глава администрации.
– Привет, – буркнул Игорь Петрович, не поднимая головы. – Проходи.
Приглашённый стремительно подошёл и уселся, закинув ногу на ногу. Полтора десятилетия, пройденных бок о бок, не прошли даром.
– Что-то случилось? – спросил Сергей.
– С чего ты взял?
– У тебя лицо совсем перевёрнутое.
– Звучит страшно.
Саранцев посмотрел на друга, не выпуская из рук очередного документа. Его уже давно интересовало, насколько он свободен в своей должности и на своём рабочем месте. В частности, может ли он в своём кабинете говорить на любую тему, какую сочтёт достойной разговора? Вопрос, может ли он доверять Антонову, не занимал его совершенно. Игорь Петрович знал точно и навсегда: Серёга у него за спиной в игры не играет. И он сказал после короткой паузы:
– Ты прав. Случилось.
Глава 9
Саранцев явился в губернаторский выборный штаб Покровского со смутным чувством неудовольствия. Ему досаждала мысль о никчёмности занятий политикой по сравнению с таким необходимым делом, как строительство. Он всю жизнь хотел добиваться успеха, но никогда не видел его на стезе пустого упражнения в самолюбии. К тому же, абсолютно новый вид деятельности означал неизбежный период ученичества, а в своём прежнем деле он уже много добился, его уважали и обращались к нему за советом.
Небольшое офисное здание, приспособленное под новое предназначение после долгой казённой службы ещё при Советской власти, кажется, целиком было занято командой Покровского. Во дворе перед ним рядком стояли небольшие пикапы, облепленные предвыборной рекламой. Ни одной иномарки, сплошь «Лады-Виста», да пара «Газелей». Несколько мужчин, без пиджаков и без галстуков, курили на крыльце и безразлично смотрели на подошедшего новичка. Они его не знали и не хотели знать, им своих забот хватало. Игорь Петрович вновь испытал укол самолюбия, но он не развернулся и не ушёл, а вошёл в здание. Подумалось: если выгорит, и Покровский действительно пробьётся в губернаторы, хозяева строительной компании, вышвырнувшие Саранцева на улицу, будут долго и страстно кусать локти, а ему этого очень сильно хотелось.
Едва ли не с порога Саранцев увидел Антонова, хорошо ему знакомого по прежней работе. Серёга был на пару лет старше, но состоял в подчинении у Игоря Петровича, что никогда не мешало им отлично ладить. Они болтали иногда не только о работе, быстро перешли на «ты», но в гостях друг у друга никогда не бывали, с жёнами друг друга не знакомили и надёжно сохраняли приятельский уровень отношений. Как следствие, Саранцев не требовал от него никаких демонстраций верности, за собой не звал и совершенно не ожидал обнаружить Антонова на новом поле своей деятельности.
– Привет! – удивленно воскликнул он, взмахнув рукой. – Какими судьбами?
– Да вот, сменил образ жизни. Разнюхиваю обстановку.
– Я думал, они тебе мое место предложат.
– Предлагали. Но я их послал.
– Почему? Деньги хорошие, работа живая.
– Не хочу связываться. Буду ради них наизнанку выворачиваться, а потом они за свои дела меня же и объявят виноватым. Я так не привык.
Саранцеву понравилась реакция Антонова на случившиеся с ними перипетии, хотя сам для себя он ещё не определился окончательно, стоит ли начинать новую жизнь с середины пройденного пути.
– Не боишься пойти ко дну на новом месте?
– На старом месте и вовсе дна под ногами не осталось. Здесь хоть можно попробовать.
– А ты давно здесь крутишься? – заговорщицки понизил голос Саранцев.
– Третий день.
– А как ты вообще здесь оказался?
– Мне позвонили.
– Кто позвонил?
– Отсюда, от Покровского. Предложили от его имени придти на собеседование, если мне интересно.
– Они что, всю нашу контору хотят к себе переманить?
– Пока никого больше не встречал.
– А когда тебе позвонили?
– Дня через три после твоего ухода.
– Ты тогда уже отказался от повышения?
– Да.
– И сразу согласился работать здесь?
– Сразу. На следующий день и пришел устраиваться. Конечно, сейчас гарантий никаких, но если он действительно пробьётся в губернаторы, перспективы откроются интересные.
Саранцев несколько секунд размышлял, рассеянно глядя Антонову в лоб. Свой человек, успевший накопить некоторый опыт вращения в совершенно незнакомых новых кругах, вызывал у него живейшее любопытство, но природная осторожность заставляла не бросаться без оглядки на шею первому встречному.
– Слушай, нужно перекинуться парой слов. Мы можем полчасика посидеть где-нибудь поблизости?
– Запросто. Предупрежу только своих.
Через несколько минут они уже обедали в близлежащем ресторанчике, и Саранцев всеми силами вытягивал из собеседника всё, что тому известно о Покровском и его команде.
Антонов никогда никем не восхищался. Он едва ли не с детства верил в приверженность любого человека всяческим соблазнам и уважал способных сопротивляться им. Однако, не осуждал и поддавшихся, считая их поведение естественным. В его описании Покровский выглядел человеком серьёзным и способным на опасные поступки. С одним условием: тщательная предварительная оценка рисков и взвешивание аргументов «за» и «против». Если же анализ говорил о целесообразности опасного шага, он делал его решительно и с полной готовностью отвечать за последствия.
– Анализ, анализ… Как решить, адекватен ли анализ ситуации? Никогда ни в чём не бывает единодушия между думающими людьми. Если его команда часто приходит к стопроцентно общему мнению, она дешёво стоит, – осторожно заметил Саранцев. – Всегда должны оставаться несогласные, пусть и в ничтожном меньшинстве. И время от времени именно они оказываются правыми. Задним числом.
– Я здесь работаю дней десять, но без выходных. Большую часть этого времени разговаривал и пил чай да кофе, то с одним, то с другим. Подозреваю, они сознательно предоставили мне такую возможность.
– Кто такие «они»? У них здесь коллективный разум?
– В некоторой степени. Но «они» я говорю про Покровского и Сургутова.
– Кто такой?
– Номер два в связке. Подстраховывает генерала, обеспечивает тыл и фланги. Тоже серьёзный мужик, только очень закрытый. Знаешь, Покровский тоже слов на ветер не бросает, но он всегда готов встретиться с людьми, объяснить им свою позицию и рассказать, чего от них хочет. С сотрудниками шутит, может поболтать о футболе. А Сургутов – начальник из начальников. Его многие боятся – он вышибает неугодных самостоятельно, к Покровскому за разрешением не ходит. Так ты меня от темы увел, я ведь начал про единодушие, помнишь?
– Помню, помню. Давай про единодушие.
– В том-то и дело – каждый день присутствую при спорах и всякий раз какой-нибудь недовольный обзывает всех остальных идиотами и уходит, хлопнув дверью. Не знаю, оказался ли за это время кто-нибудь из оставшихся в меньшинстве правым, но все по-прежнему работают.
– И отношение к ним не изменилось?
– Не замечал.
– И со стороны рядовых сотрудников, и со стороны Покровского с Сургутовым?
– Знаешь, я в голову ни к кому залезть не могу, а к этим двоим – и подавно. Но внешне ничто не изменилось.
– За что же и кого именно Сургутов вышвырнул?
– При мне такого не случалось, могу только слухи пересказать.
– Пускай будут слухи. Если собираешься прыгнуть в чёрную дыру, стоит сначала задать пару вопросов тем, кто там уже побывал.
– Я слышал о двух случаях, – начал Антонов, чувствовавший себя настоящим Овидием приятеля в путешествии по первому кругу политики. – Какой-то наёмный парень отлынивал от дела при распространении листовок, а одна девица оказалась подружкой молодца из аппарата областной администрации.
Саранцев задумчиво помешивал остывший кофе, пытаясь провидеть тайные пружины, вынуждающие машину его нового работодателя к движению. Он привык понимать внутреннее устройство административных схем, определявших его деятельность. Следует предвидеть возможную реакцию системы на любой твой шаг, иначе быстро зайдёшь в тупик.
– Каким образом Сургутов проведал об их шалостях?
– Здесь мнения разнятся.
– Я даже знаю, как именно они расходятся, – хмыкнул Саранцев, и улыбка мелькнула на его лице хрупкой гримаской всезнания. – Одни подозревают стукачество, другие – хорошо поставленный контроль над персоналом. В сущности, то и другое – суть одно.
– Есть варианты, – поспешил уточнить Антонов. – Некоторые подозревают наличие нашей агентуры в лагере противника.
– Не исключено. Глупо упускать возможность нанести ущерб сопернику, если она сама идёт в руки. Как мне показалось, деньги у Покровского есть, недовольные своим положением при действующем губернаторе всегда найдутся – вот тебе и тайный платный агент. Интересней другое: сколько таких сексотов в лагере Покровского? У него есть служба безопасности?
– Есть контракт с каким-то ЧОПом на охрану штаба, но причастность охраны к слежке за людьми лично я заметить не успел.
– Ладно, ещё об уволенных, – раздражённо прервал Серёгу Саранцев. – Как выглядела процедура увольнения?
– Тебе не всё равно?
– Нет, это важно. Их выволакивали за шиворот или молча рассчитали и предложили больше не появляться?
– Скорее, второе, – нерешительно пожал плечами Антонов. – Понимаешь, всегда трудно провести черту. Здесь тебе не химия или математика – чётких ситуаций не бывает в принципе. Собирали всех в одной комнате, выходил Сургутов и объявлял: вот этот вывалил все свои листовки в мусорный бак и целый день шлялся по разным своим делам. Такие вещи никому прощаться не будут впредь, а теперь предлагается виновному собрать вещи и удалиться.
– Он пытался что-то объяснить, оправдаться, обвинить Сургутова в клевете?
– Нет, он принял вид, будто ему всё равно.
– Ему действительно было всё равно? Возможна такая ситуация, что он несколько недель исполнял свои обязанности не за страх, а за совесть, но тот конкретный день ему понадобился для личных нужд? И, предположим, тот же самый Сургутов не дал ему отгул?
– Вполне. Я разговаривал даже с добровольцами, которые к тому охальнику относились хорошо. Но Покровского и Сургутова оправдывали. Мол, нельзя команду распускать. Наёмных никто не заставляет вкалывать круглые сутки, время для себя найти можно. В подробности они не вдавались, а я не слишком интересовался.
– Хорошо, а девица с неправильным ухажером?
– Кажется, горько плакала, но сочувствия не снискала.
– Что говорили добровольцы про неё?
– Что ей следовало сразу предупредить о своём приятеле, не маленькая.
– При найме новых сотрудников им задают вопросы о порочащих связях?
– Не столько о связях, сколько об убеждениях. У них тут целый вопросник разработан, по-моему не без участия психологов. Никого не спрашивают напрямую, какой партии они симпатизируют, но через всякие околичности и через вопросы об отношении к афганской и чеченской войнам вычисляют своих.
– И каков же правильный ответ на вопросы о войнах? Меня тоже спросят?
– Не знаю, станут ли терзать тебя, но вряд ли. А правильный ответ, насколько я понял, состоит в следующем: в Афган вообще не нужно было лезть, с Чечнёй – другого выхода не оставалось. Но в развёрнутом виде есть продолжение: в Афгане следовало больше сделать с материально-технической точки зрения для обеспечения победы, в Чечне – следовало навербовать несколько дивизий контрактников, хорошо их вооружить, оснастить и оплачивать, после чего последовательно воевать до полного истребления банд без всяких попыток мирного урегулирования.
– И все ныне здесь работающие отвечали именно так?
– Не думаю. Но здесь точно нет ни одного человека, назвавшего эти войны преступными.
– А этот Покровский – что, за восстановление Советской власти и всё такое прочее?
– Понятия не имею. Я же здесь совсем недолго. В программе у него всё больше о восстановлении законности.
– Ну и правильно. С позиций выгоды. Зачем отталкивать потенциальных избирателей, если их в тебе устраивает всё, но только пока ты не заявишь о приятии или неприятии той или ной партии? Законность и порядок всех устраивают. Вопрос, как их обеспечить.
Приятели болтали долго и уже не столько о Покровском и Сургутове, сколько о своей прошлой жизни, семьях и детях. В тот день они вдруг переросли своё приятельство, оказавшись вдвоем посреди нового окружения, словно белые путешественники в джунглях среди туземцев.
