скачать книгу бесплатно
– Спасибо, – сказал он наконец, не меняя позы и не желая показаться более выдержанным, чем был на самом деле.
– За что? – коротко поинтересовался Сергей, не проявляя признаков беспокойства или хоть немного расстроенных чувств.
– За искренность, – сухо пояснил Игорь Петрович. – Значит, ты всегда держал меня за дерьмо собачье? Я по глупости считал нас друзьями, а ты просто делал карьеру?
Антонов раздражённо кашлянул, соскочил с президентского стола и принялся беспричинно поправлять манжеты.
– Я никогда не держал тебя за дерьмо, – сказал он, не поворачиваясь к Саранцеву лицом. – Я просто воспринимаю ситуацию так, какова она есть в действительности. Или тебе нужен подпевала-подхалим на побегушках? Тогда просто выйди в коридор и свистни разок – целая толпа сбежится. Сможешь даже кастинг провести.
– Ты всегда так думал?
– Всегда.
– И во время выборов?
– Разумеется. И во время, и до них. С того самого дня, как Покровский назначил тебя преемником.
– Он меня поддержал, но выборы выиграл я сам.
– Если бы не его поддержка, ты бы их не выиграл.
– И кто бы их в таком случае выиграл? Зарубин, этот мировой рекордсмен по количеству проигранных президентских выборов?
– Их выиграл бы тот, кого Покровский назначил бы своим преемником. Честное слово, ты меня удивляешь своей детской наивностью.
– И ты ушёл бы от меня к этому преемнику?
– Мы с тобой не супруги. У того был бы на примете свой человек, и во мне он бы не нуждался. Дурной у нас разговор получается. – Антонов уже повернулся лицом к Саранцеву, но продолжал теребить левый манжет, словно хотел его оторвать или иным способом скрыть запятнавшую его воображаемую кровь. – Слушай, Игорь, я не собираюсь изображать из себя верного Руслана. Люди презирают собак за их слепую преданность, даже само слово сделали ругательством. Я говорю искренне. Тебе нужна правда или приятные слова?
Сергей замолчал, желая оценить реакцию Саранцева на сказанное им, и не увидел ничего. Игорь Петрович сидел неподвижно, глядя в стену напротив своего стола, и никак не проявлял отношения к услышанному. Наверное, он думал, хотя сам до конца не понимал, о чём именно. Он никогда не считал себя игрушкой в чужих руках, но и верховным вседержителем себя тоже не предполагал. Президент желал постигнуть основные истины бытия: кому верить и на кого полагаться, но внезапно осознал полную беспомощность на ниве психологических упражнений. Прежде он действительно полагал, будто знает Антонова, а теперь задумался: знает ли он вообще кого-нибудь из людей вокруг него?
– Ты информируешь Покровского? – тихо и ровно произнес Саранцев.
– О чём? – не понял его собеседник, ошарашенно вскинув брови. Потом догадался, но не ответил, упрямо ожидая разъяснений.
– О наших делах. О разговорах, планах.
– Я не информирую, – чуть севшим голосом выдавил Антонов. – Ко мне никто и никогда не подходил с подобными просьбами. А если ты думаешь, будто я сам на такое способен, мы не сможем работать дальше.
– Не сможем. Но я пока не знаю, что думать. Мы с тобой работаем полтора десятка лет, и сегодня я внезапно узнал о тебе нечто новое. И теперь не знаю, что думать.
– Новое? Раньше ты считал меня идиотом или обыкновенным холуём?
– Раньше я не знал, что ты меня считаешь идиотом или холуём.
– Я не считаю тебя ни тем, ни другим, – тоном взрослого человека, утешающего ребёнка, сказал Антонов. – Просто мы никогда не разговаривали на философские темы.
– Причем здесь философия? Мы говорим о бесконечно конкретных вещах: об отношениях между людьми и их взглядах на самих себя.
– Мы говорим об очень смутных материях, – упорствовал Антонов. – О природе власти, во-первых. И во-вторых – об отношениях между людьми, которые никогда в истории человечества не отличались конкретностью. Ты отказываешься признавать очевидное для всех других, но от твоего нежелания признать аксиому она не превратится в нерешённую теорему.
– Чушь собачья. Люди либо честны друг с другом, либо нет. Никакой философии и туманной многозначности. Если ты не считаешь меня настоящим президентом, ты не можешь работать на своём нынешнем месте.
– Пожалуйста, за кресло не держусь. Попробуй найти человека, заинтересованного не в собственной карьере, а в твоём благе.
– Ты печёшься о моем благе?
– Я не вижу в тебе небожителя. И не позволю тебе делать глупости из-за милого самообмана. Ты искренне полагаешь, будто мог победить на выборах без помощи Покровского и единороссов? Давай расставим последние точки над i, и потом я сразу уйду.
– Никто никогда ни на одних, самых плохеньких выборах не побеждал в одиночку, всегда нужна команда.
– Нужна. Но команда команде – рознь. Поддержи Покровский другого – и никакая команда не вытащила бы тебя на вершину. Одно дело – помощь в драке от утлого интеллигента в очках и совсем другое – от двухметрового боксера с компанией хороших друзей.
– Мы говорим не о драке. Если ты не забыл, мы занимаемся совершенно легальной деятельностью, на нашей стороне – закон, а не сила.
– Ты сегодня не перестаёшь меня удивлять, – воскликнул Антонов, с грохотом отодвинул неудобное кресло и уселся в него, нервно закинув ногу на ногу. – Несколько минут назад мы перечисляли министров, из которых любого в любой момент можно за что-нибудь посадить, если действовать по закону.
– Это и есть закон.
– Это то самое дышло! По закону они, как минимум, не должны занимать своих постов. Но они спокойно сидят на своих местах и продолжают свою бурную деятельность. То есть, теперь уже беспокойно – нужно правильно угадать будущего победителя. Тебе, кстати, тоже стоит задуматься. Либо ты беспрекословно подписываешься под этой бумажкой, – Антонов бросил указующий взгляд на принесённый им проект совместного заявления, – либо с тобой начнут случаться всяческие неприятности. И первым делом – в связи с твоей дочкой, которую не стоило сажать за руль. Была бы она с водителем – либо ничего бы не случилось, либо не она была бы виновата! Теперь придётся расхлёбывать.
– Не такое уж страшное преступление она совершила. Самый беспристрастный суд вправе ограничиться условным наказанием.
– Ты согласен иметь судимую дочь? К тому же, суд имеет право применить санкцию посерьёзней. И применит, если под его окнами будет бушевать толпа граждан, разгневанных безнаказанностью золотой молодежи. И если судья получит надлежащее указание.
– И кто же у нас раздаёт указания судьям?
– В создавшейся ситуации тебя должен волновать более конкретный вопрос: кто и с какой целью даст указания судье, занимающемуся делом твоей дочери.
– Никто не имеет права оказывать давление на судью.
– Замечательно! Бесподобно! Что с тобой сегодня? Окончательно впал в детство? Судье, разумеется, будет известна личность подсудимой. И это знание уже само по себе станет давлением на него, не находишь? Ты об этом говоришь, или о том, что Покровский не изыщет возможностей через третьих и десятых лиц намекнуть бедолаге в мантии, что в определённом исходе процесса заинтересован не только ты, но и целая когорта фигурантов с противоположными интересами?
– Найдёт. Но тем самым нарушит закон и подставится под наш контрудар.
– Подставится? Ты сумеешь доказать факт давления на суд? Кто же этим займётся наяву, а не в твоих фантасмагорических мечтах? Частный детектив? Ты не хуже меня понимаешь, кто на такое способен, если возымеет потребность. МВД, ФСБ, прокуратура, СКР – кто их разберёт. Можешь поручиться в их преданности тебе, а не Покровскому?
– Я не собираюсь требовать от них незаконных действий. Вопрос не в преданности, а в существе проблемы. Расследование факта давления на суд – действие законное. Как только следователя станут принуждать к фальсификации, я смогу на него положиться, если обеспечу защиту. В конце концов, я гарант Конституции.
– Ладно, договорились. Ты победишь. И что же узнает страна? Судья вынес мягкий или оправдательный приговор дочери президента, убившей обыкновенного гражданина, коих у нас десятки миллионов, а люди, пытавшиеся обеспечить справедливость, сами попали под каток правосудия.
Саранцев молчал несколько минут, внимательно разглядывая свои ногти и не замечая Антонова. Тот, напротив, следил за движением каждого лицевого мускула президента, но тоже молчал, ожидая реакции на свою последнюю сентенцию.
– Так, – сказал Игорь Петрович, оторвавшись от бессмысленного занятия и подняв взгляд на собеседника. – Каков же результат нашего анализа ситуации? Каков лучший выход?
– Думаю, ты понял моё мнение.
– Думаю, понял. Сдаться.
– Не нужно растравлять себя ненужными определениями. Сегодня делаем небольшую разведку боем, напомнив Муравьёву о происшествии со «скорой», Дмитриева не беспокоим, пусть пока думает, чего от нас ждать. Основная цель, альфа и омега всех наших планов на будущее – сохранение тайны. Любая огласка выводит тебя из игры на веки вечные.
– Огласка чего? Пока вообще нет оснований говорить о виновности Светки хоть в чём-нибудь, кроме оставления места происшествия.
– Проблема не в оставлении места, а в другом. Она уехала, не зная, жив пострадавший или нет, не нужна ли ему медицинская помощь. Это вопрос морали, а не юридического крючкотворства, и здесь нам крыть нечем.
– И всё-таки, если она не виновна в его смерти, а сейчас есть все основания полагать именно так, и в её отношении будет запущена юридическая процедура, нет ли здесь возможности набрать очки? Если по всем каналам в вечерних новостях будут освещать очередную явку дочери президента на допрос, разве не возникнет повод к разговорам о непредвзятости расследования и приверженности главы государства соблюдению закона?
– Только в том случае, если венцом всех процедур станет обвинительный приговор с реальным лишением свободы.
– Непременно?
– Обязательно. В любом другом случае будет взрыв, и тем больший, чем больше внимания будет уделено предварительному процессу.
– Почему? Сколько у нас было громких арестов, не приведших к обвинительным приговорам?
– Вот именно. Аресты уже давно набили публике оскомину, есть общественный запрос на приговоры. И дочь президента – удачный повод к развёртыванию широкой кампании, для которой у Покровского достаточно сил и средств.
Саранцев в очередной раз задумался. Последние несколько часов он слишком часто думал о себе, а не о своих должностных обязанностях. Он и на рабочем месте продолжает решать свои личные проблемы, а не пора ли заняться делом? Вчера вечером фельдъегерская служба доставила из Совета Федерации два законопроекта на подпись, а он до сих пор к ним не прикоснулся. Мелькнула предательская мысль: раз они прошли все чтения в Думе и поддержаны сенаторами, Покровский в них заинтересован. Опять Покровский, и опять личные проблемы президента заслоняют нужды государства! Игорь Петрович мысленно чертыхнулся, а в действительности закрыл лицо руками. Кажется, пальцы немного дрожат. Или ему мерещится? Какой-то бред наяву. Всесильный вездесущий Покровский обступал его со всех сторон разом, проявлялся в каждом жесте, выдавал себя в каждом шаге, оказывался при деле в любой момент. Решает ли президент собственные проблемы или государственные, не имеет значения – все они решаются при участии или под косвенным воздействием премьер-министра. Косвенным, но существенным, если не решающим. Может ли президент Саранцев наложить вето на представленные ему законопроекты? Юридически – да. Но делать важный политический и правовой шаг ради пустого и глупого принципа, чтобы показать свою власть, – глупо. По-детски, если не вовсе безумно.
Инициатором этих законопроектов была администрация президента, а не правительство. Теперь Игорь Петрович вспоминал, с чего они начинались.
Глава 12
Около года назад, поздним октябрьским вечером, за чёрными окнами шёл дождь, гостиная в Горках-9 гудела голосами, звенела хрусталём и утопала в звуках ансамбля струнных инструментов. В резиденции собрались гости президента, имеющие большой вес и возможность жить, не оглядываясь. Формальным предметом сбора считался маленький приём для своих по случаю дня рождения супруги президента, при полном отсутствии официальных мероприятий, но в присутствии жён. В числе участников действа состояли и Покровский с Корчёным.
Премьер пребывал в отличном настроении и часто шутил, слушатели регулярно награждали его смехом – по мнению Саранцева, не всегда искренним. Генерал умел рассказать к месту более или менее солёный анекдот, мог поддеть кого-нибудь из подчинённых. С некоторых пор в любой компании его окружали преимущественно, а иногда исключительно, подчинённые. Некоторые из них отбояривались ответными остротами, не боясь мести – Покровский никогда не отличался мелочностью, зато любил при случае выказать демократизм, если такая демонстрация не влекла за собой ущерба или уступки в его разветвлённой системе отношений с людьми разного сорта и положения. Тем вечером вокруг премьерской супружеской четы постоянно толпились люди, желавшие продемонстрировать окружающим свою близость к сильному человеку. Друзей у Покровского было мало, все знали их по именам, и вокруг небожителя они не тёрлись, ввиду отсутствия необходимости что-либо кому-нибудь доказывать.
Ирина, как всегда, переживала, хотя штат официантов и поваров освобождал её от непосредственных обязанностей хозяйки и делал королевой бала, обязанной очаровывать и демонстрировать гостеприимство. Время от времени она менялась в лице, хватала за рукав распорядителя и свистящим шёпотом требовала увеличить количество разносимых по залу подносов с выпивкой и закуской, чем явно раздражала опытного профессионала.
– Успокойся, Ира, всё в порядке, – увещевал супругу Саранцев без всякой надежды на успех. – Дай людям спокойно работать, а сама просто приятно проводи время.
– Тебе легко говорить, – отвечала та, нервно поводя плечами. – За угощение всегда отвечает хозяйка, смеяться будут не над тобой.
– Не стоит слишком заботиться о мнении других людей по таким пустяковым поводам. Отравишь себе жизнь без веской причины. Всем угодить невозможно, вкусы у людей разные – одни камамбер обожают, другие терпеть не могут. Будет он безупречен, или не будет его вообще, в любом случае останутся недовольные. Жизнь устроена несправедливо, ты разве не знала?
– Камамбер? У нас нет камамбера? – не на шутку взволновалась Ирина.
– Понятия не имею, – равнодушно пожал плечами Игорь Петрович, – я для примера его упомянул, фигурально.
– Иди ты со своим юмором куда подальше!
– Говорю тебе, не переживай. Лучше Светку найди, пока она не наговорила кому-нибудь гадостей или глупостей.
На светских раутах Саранцева в первую очередь волновало поведение несносной дочери, обладавшей редкой способностью несколькими словами привести слушателя в шоковое состояние. Ей ничего не стоило сочинить историю о страшной государственной тайне, связанной с ядерным оружием или внешней разведкой, и с абсолютно невинным видом по беспечности как бы выболтать её соответственно супруге министра обороны или директора СВР, которые затем требовали от мужей подтвердить их и не верили ответному смеху.
Другая типичная проделка вертихвостки заключалась в обращении к малознакомой почтенной матроне на кремлёвском приёме за советом по щекотливой проблеме, иногда из области секса, иногда – из сферы женского здоровья, а порой – и вовсе невообразимой. Однажды изобразила тихо помешанную перед женой секретаря Совета безопасности и на следующий день сама описала сцену с живописнейшими подробностями и артистическими интонациями.
– Нельзя высмеивать людей, – говаривал дочери Игорь Петрович, в очередной раз узнав о новой её выходке. – Ты унижаешь себя. О тебе уже ходят разнообразные слухи, и будет только хуже. Ты ведь причиняешь вред и мне, и маме.
– Ничего я не причиняю! – радостно возмущалась безответственная юная особа. – Просто скуку развеиваю. Ведь это невозможно, какая тоска – все эти ваши мероприятия. Представить страшно, как вы работаете, если вы так развлекаетесь.
– Светлана, не лезь, куда тебя не просят. К сожалению, мы не можем позволить себе развлечений, доступных большинству людей. И приёмы, даже неофициальные, проводятся для соблюдения этикета, а не с целью оторваться на всю катушку.
Беседы не помогали, дочь упорствовала в своих неординарных развлечениях, и Саранцев особенно боялся её участия раутах с участием Покровских. Боялся не гнева или обиды со стороны генерала, а предстать перед ним отцом, не способным влиять даже на собственную дочь. Игорь Петрович всегда искал в лице своего политического партнёра, его словах и жестах признаки того или иного отношения к себе. Ему досаждало желание постоянно заслуживать положительную оценку когда-то губернатора, потом президента, теперь премьера. Природу загадочного желания он не мог объяснить самому себе и тем больше им сокрушался. «Он давным-давно сделал меня своим протеже, – думалось Саранцеву в такие минуты, – вывел на политическую авансцену и продолжает активное сотрудничество по сей день. Какое ещё одобрение с его стороны мне нужно?» Но самовнушение не помогало – сомнения продолжали глодать душу неуверенного в себе президента.
Время от времени Саранцев заговаривал с гостями, периодически люди подходили к нему ради пары незначащих замечаний относительно вечера и погоды, но затем подошёл Антонов и недовольно заметил:
– Они не с пустыми руками пришли.
– Ты о ком?
– О Покровском с Корчёным, разумеется. Подходит ко мне и, между делом, с шутками-прибаутками начинает подсовывать свои бумажки.
– Кто подошёл? Какие бумажки?
– Корчёный. С законопроектами. Хотят, чтобы в Думу с ними шли мы.
– Что, прямо стал папку тебе в руки совать?
– Нет, конечно. Я фигурально выразился. Завёл речь о политической целесообразности.
– И в чём проблема? Возьми, провентилируй вопрос со своими. Что за законопроекты, кстати?
– В подробности я не вникал. Что-то о рынке ценных бумаг и внешней торговле.
– Считаешь, нам в этих областях нечего поправить?
– Есть, разумеется, мы сами готовим документы.
– Замечательно. Посмотри, чего они там наработали, сопоставьте, взвесьте. Если есть интересные моменты – включайте и подавайте.
– Включайте? Думу пройдёт только вариант Покровского, и никакой другой. Мы не включать должны, а отодвинуть свой проект и взять его. Но вслух объявить его своим. Надоели мне эти игры. У правительства есть право законодательной инициативы, почему они вечно через нас действуют? Шпионские игры какие-то.
– Сергей, давай не будем принимать решения на бегу. Без спешки посмотри у себя их наработки, если не возникнет принципиальных возражений – не вижу ничего страшного.
– Как же – ничего страшного. Мне кажется, я начал понимать его замысел.
– Чей?
– Покровского. Он указывает тебе твоё настоящее место.
Саранцев резким движением поставил пустой бокал на поднос проходящего мимо официанта, стараясь не выказать внешне вспышку гнева. Год за годом он строил свои отношения с генералом, как медведь устраивает свою берлогу. В удобном месте, с минимальной затратой сил, но не слишком тщательно маскируя его, поскольку естественных врагов нет, а с человеком соперничать бессмысленно. Теперь перед ним стоит бесцеремонный человек и говорит без тени смущения о негодности всей затеи. Мол, совсем не стоило тратить силы, ведь в политике нет тайных мест для персонального убежища, они все на виду у профессиональных охотников.
– Пойдём, – коротко мотнул он головой и, не оборачиваясь, отправился из гостиной в свой кабинет. Добравшись до рабочего стола, плюхнулся в кресло и откинулся на спинку.
– Игорь, я не считаю нужным играть в поддавки, – заявил Антонов, присаживаясь на край стола и наклоняясь поближе к собеседнику. – Ты должен поставить себя иначе.
– Я должен? – тихо повторил Саранцев, опустив взгляд.
