скачать книгу бесплатно
Маленькое окошко кухоньки, завешенное пожелтевшей от времени тюлевой занавеской, выходило на лесопарковую зону, ни единого огонька не виднелось в нём, только слепая чернота ночи. Наташа иногда смотрела на волю, не рассчитывая увидеть ничего нового. Просто хотелось отвлечься от мыслей о насущном и найти в себе силы подняться навстречу несуществующему.
Глава 4
Игорь Петрович лукавил со Светланой. Он не просто предполагал, что новость о ночном происшествии может достичь ушей Покровского, он испытывал твёрдую убежденность в неизбежности именно такого несчастного развития событий. Из комнаты дочери он машинально, ещё не приняв обдуманного решения, направился не к себе в спальню, а совсем в ином направлении.
– Товарищ президент! – вытянулся при его появлении в помещении охраны старший смены. – За время моего дежурства…
Офицер замялся на долю секунды, и Саранцев облегчил его судьбу, раздражённо махнув рукой:
– Ладно, ладно! Всё понятно. Кто там был?
Двое в штатском шагнули вперед и представились. Отвечая на отрывистые вопросы Саранцева, они внесли новые штрихи в картину случившегося на проспекте Мира. Светлана действительно сбила человека. Какой-то алкаш шёл через проспект метрах в двухстах от ближайшего пешеходного перехода, еле стоял на ногах. Возможно, и вовсе не стоял. Похоже, погиб на месте. Инцидент, скорее всего, не был снят ни одной камерой наблюдения, но на пути БМВ до и после него работающие камеры имеются – если следствие всерьёз озадачится проблемой поиска виновника ДТП, простое сопоставление кадров с учетом хронометража вполне может вывести на конкретную машину.
Саранцев не стал спрашивать, доложено ли о происшествии руководству ФСО. Зачем выслушивать заранее известный ответ или вынуждать самого себя слушать ложь? Разумеется, доложено. Служба у них такая.
– Вы видели сам момент?
– Никак нет.
– Почему?
– Приходилось выдерживать дистанцию. Ночь, пустой проспект. Мы не могли преследовать её демонстративно.
– В таком случае, зачем вы вообще нужны?
– Чтобы в критической ситуации быстро оказаться на месте. Режим работы согласован с вами, Светлана Игоревна не должна замечать наблюдения. Вы считаете необходимым внести изменения?
– Нет.
Саранцев чувствовал себя обманутым на собственной свадьбе. Дочь, видите ли, желает свободы, в результате попадает в неприятную историю, а он теперь, пойманный без штанов своими подчинёнными, должен делать гордое лицо.
– Вы намерены предпринять какие-то действия?
– Их необходимо согласовать с вами, товарищ президент.
– Хорошо. Откуда известно, что он был пьян?
– Маленькая негласная проверка.
– Вы привлекли ещё кого-то? – быстро возмутился Саранцев.
– Никак нет, своими силами обошлись. Корочками не светили.
Игорь Петрович задумался на короткое время. Расширять круг вовлечённых в события ни в коем случае нельзя. Куда там дальше расширять! Он представил себе дальнейшие события: звонок в ГИБДД (или сразу в Генпрокуратуру? В Следственный комитет?), следствие, допросы дочери, экспертизы, суд. Может ли он допустить такое? Дурочка должна была остановиться и вызвать «скорую», но предпочла подвести отца. Как обычно. Прибежала за защитой. А он теперь должен её выдать. Как потом смотреть ей в глаза, как разговаривать с женой? Обязан ли глава государства выдать родную дочь на съедение обществу? Почему? Потому что долг перед страной превыше всего, даже собственной семьи? Разве он раб, во всём зависимый от хозяина? Разве он – преступник, поражённый в правах? Совсем недавно Саранцев сам в коротких словах объяснил дочери своё фундаментальное отличие от любого другого гражданина России, но теперь сам же мысленно себе возражал. Он ведь не перестал быть отцом, став президентом. Текст президентской присяги не содержит отречения от собственной семьи. Человек, способный предать родную дочь, в глазах людей – просто чудовище. Он ведь не собирается никому звонить и требовать прекращения возбуждённого уголовного дела, наоборот, он просто никому не позвонит – вот и всё преступление. Аутотренинг не помогал.
С самого начала, ещё в комнате дочери, он сгоряча высказал ей свои опасения, и теперь они превратились в констатацию факта. Вряд ли Покровского разбудили ночью, но утром он первым делом узнает о ночном происшествии на проспекте Мира и быстро, уверенно и бесповоротно возьмёт в свои руки все концы, льстиво предложенные ему судьбой. Саранцев иногда мысленно перебирал имеющийся у премьера набор инструментов против него, теперь к ним добавился ещё один, едва ли не самый мощный. Здесь на кону оказывается жизнь дочери, а не личное благополучие её отца.
– Где машина? – сухо поинтересовался Саранцев, словно не слишком интересовался ответом.
– В гараже, – похожим тоном ответил старший смены, буднично не желая углубляться в тему.
Игорь Петрович хотел поинтересоваться, в каком она состоянии, есть ли на ней следы крови. Если сейчас распорядиться помыть и отремонтировать машину, при печальном сценарии развития ситуации ему добавят пару лишних статей уголовного кодекса. Если промолчать – механики придут утром, сами вымоют и отремонтируют. Спросят, что случилось – Светлана Игоревна приехала ночью на разбитой машине. Вопросы, вопросы, вопросы. Появятся новые люди, задающие вопросы. Вывести сейчас машину из гаража, бросить на улице и сообщить об угоне? Почему только Светка сама этого не сделала! Побоялась выбираться из спящей Москвы на попутках. Она же не знает про машину охраны. Дура, дура, дура! Все капризы непослушной девчонки выходят боком. Утром нужно поставить её перед фактом: отныне она беспрекословно выполняет все требования родителей. Самостоятельность уже привела беспутную буквально на порог тюрьмы. Теперь бросать машину на улице поздно – новые свидетели, новые улики, новое преступление. Наверное, лучше всего – оставить машину в её нынешнем состоянии, накрыв брезентом и запретив её трогать. Пока, по крайней мере. Осведомлённым сотрудникам ФСО такие распоряжения даже представятся закономерными – улики остаются неприкосновенными.
– В каком виде у нас гараж? – неожиданно спросил президент охрану.
– Что вы имеете в виду, товарищ президент?
– Можно загнать машину в какой-нибудь дальний угол, накрыть брезентом, завалить какой-нибудь ветошью и пока не трогать?
– Думаю, можно, – пожал плечами офицер.
Саранцев сразу понял: собеседнику не понравился сделанный им выбор.
– Пусть пока так постоит, и никому ни слова – зачем-то добавил он, попрощался и вышел в безлюдный коридор. Медленно побрёл к себе в спальню, словно не хотел возвращаться. Хотелось оттянуть встречу с женой. Вдруг она проснулась? Держать её в неведении – чудовищно. Если всё же узнает – никогда не простит. Да и как вообще возможно утаить такое?
Дойдя до двери спальни, Саранцев постоял возле неё некоторое время, а затем отправился в свой рабочий кабинет. Заснуть всё равно невозможно, нужно обдумать варианты поведения, запасные ходы и пути отхода. Тактика политических баталий требует опыта и теоретических знаний, но успех не гарантирован никому и никогда. Увлёкшийся своим влиянием и полномочиями рано или поздно придёт в тупик, откуда не сможет выбраться без помощи посторонних. Менее влиятельных, менее значительных, но вдруг оказавшихся не просто нужными, но необходимыми. Именно в данное время в данном месте, ни днем, ни часом позже или раньше.
Игорь Петрович пришел в своё импровизированное убежище от психологической лавины, включил настольную лампу и уселся в кресло, ставшее за несколько лет пребывания в стенах резиденции удобным и привычным. Откинулся на высокую спинку, прикрыл глаза и сидел так четверть часа, словно ожидая ответов на вставшие перед ним вопросы. Очень хотелось позвонить Сергею Антонову, главе администрации президента и многолетнему другу, но Саранцев подавил желание. Они ещё увидятся завтра. Разумеется, Сергей должен знать то, что известно ФСО и Покровскому. Возможно, ещё и МВД в лице Муравьёва. Серёга знает о нём многое, и на него можно положиться.
Люди, люди, люди! Стоят вокруг, смотрят на него в упор, изучают, обсуждают между собой, выставляют оценки. В общем, судят. Нужно ходить между ними, ощущая спиной взгляды, разговаривать, улыбаться, принимать безмятежный вид и пытаться проникнуть в их замыслы и расчеты. И постоянно ждать удара.
Глава 5
Впервые выдерживая паузу в отношениях с Покровским, тогда, в Новосибирске, две недели маясь в квартире с маленькой дочкой и злой женой, ругавшей его разом и за нерасторопность при обращении с телевидением, и за манерные игры с будущим губернатором, Игорь Петрович выжал себя до капли. С утра до вечера Светлана повторяла ему почти без пауз максиму о необходимости шагать навстречу судьбе каждый раз, когда та снисходит до улыбки в твой адрес.
– Ты действительно думаешь, будто он там сидит у телефона и ждёт твоего звонка? – раздражённо кричала она мужу. – Опомнись! Еще пара дней – и он вообще забудет о твоём существовании!
– Возможно, – бормотал в ответ Саранцев, второй час разглядывая одну и ту же газетную страницу. – Если забудет, значит не стоит к нему и втираться. Мальчиком на побегушках давно не был.
– Кем же ты собираешься при нём быть? Единственным и незаменимым соратником, ради которого он готов броситься в огонь и в воду?
– Меня вполне устроит положение ценного профессионала. Не политика же он во мне увидел.
Новосибирск, область, да и вся Россия в победе Покровского на губернаторских выборах нисколько не сомневались. Один из последних советских генералов, получивший погоны с зигзагами весной 1991 года, он через год без всякого давления, принуждения и намёков подал рапорт об увольнении в запас. В октябре девяносто третьего года отказался присоединиться к защитникам Верховного Совета и попал в несколько газет, осудив вспышку гражданской войны в центре Москвы. «Все политики, решающие свои политические проблемы через кровь сограждан, должны идти под суд, – сказал он тогда в интервью единственной газете, почему-то обратившейся к нему с такой неожиданной просьбой. – Депутаты, спрятавшиеся за спины простых людей и принимающие теперь героические позы, виновны больше своих руководителей и Ельцина, потому что прошли по трупам, не запачкав обуви».
Обладатель роскошного баса и манеры отвешивать слова веско, скупо и неторопливо, но точно, он обрёл всенародную известность в девяностых, когда вошёл в банк, захваченный при неудачном ограблении бандой из пяти человек. Три дня и три ночи здание стояло в оцеплении ОМОНа, внутрь налётчики не впустили ни одного человека, а Покровский, по утверждению выпущенных наружу заложников, всё время с ними говорил, чуть ли не семьдесят два часа напролёт, без сна и почти без еды. На вторую ночь, около двух часов, главарь приставил к голове Покровского пистолет и пообещал спустить курок, если тот произнесёт ещё слово. В помещении оставались несколько детей, никто из них не спал, все хотели есть и пить. Покровский не замолчал, только после короткой паузы продолжил говорить уже не о детях, а о непонятных вещах: о любимых книгах и фильмах, о местах, где давно не был, но хотел бы непременно вернуться. И всё время задавал вопросы человеку с пистолетом, который сначала не понимал, следует ли ему выполнить данное обещание, поскольку оно, вроде бы, касалось только разговоров о детях. Время, потраченное на лишние размышления, увело намерения террориста в другом направлении: он только рукояткой пистолета ударил Покровского, отправив его в нокдаун. После благополучного разрешения ситуации без единой жертвы телевизионные психологи объясняли отношение террористов к отставному генералу именно отсутствием у него проявлений страха. Человек с оружием, мол, ждёт испуга от безоружных оппонентов. Встречая с их стороны безразличие и полное отсутствие внимания к зажатому в руке источнику силы, преступник подсознательно начинает сомневаться в собственной способности убить. Что-то должно быть не так, раз люди его не боятся. Телезрители слушали экспертов, смотрели короткие сюжеты с участием Покровского, в которых тот нехотя ронял скупые фразы, игнорируя вопросы репортёров о его мыслях и чувствах в часы и минуты совершения подвига, и только благодарил группу антитеррора за профессиональные действия.
В последующие месяцы Покровский возглавил организацию офицеров запаса, раздражавшую власть призраком военного переворота и увлекавшую телевизионную аудиторию в мир прошлого, когда наша армия была сильнейшей в мире. В девяносто шестом он осудил капитуляцию в Хасав-юрте как военную и политическую бессмысленность. «Вы можете подписать любые соглашения, какие вам заблагорассудится, война всё равно не закончится, – заявил он. – Им не нужна Чечня, им нужен Кавказ, а вот Россия – не нужна. Вы разрушили армию и залили Чечню кровью бессмысленно погибших русских солдат и гражданских чеченцев, но история не спрашивает у народов разрешения бросить им вызов, она просто движется вперед. И если вы не способны отразить её наступление, вам приходит конец. Раз и навсегда. Они ещё придут за вами, и тогда спрятаться будет негде, всё равно придётся воевать».
Публицистическая и общественная деятельность Покровского не устроили, и он, неожиданно для многих, вдруг объявил о намерении баллотироваться в губернаторы родной Новосибирской области. Момент он выбрал неудачный: терпевшая одно поражение за другим, страна уже знала о существовании неудобного генерала, но ещё не хотела к нему привыкнуть. Тем не менее, его знали, и на региональных выборах Покровский, уже только в силу одного этого обстоятельства, становился опасным соперником. При появлении первых слухов о его планах, представители обкома компартии и регионального отделения либерал-демократов бросились наперебой искать встречи с генералом. Телефонные звонки он игнорировал, встретиться с местными партийными боссами отказался. В силу обстоятельств или во исполнение несложного замысла, Новосибирск оказался на пути очередной поездки по стране первого секретаря ЦК коммунистов Павла Архиповича Зарубина, от встречи с которым Покровский не отказался. Они сошлись в обкоме: высокий, плотный и лысоватый, обладатель мужиковатой физиономии и высшего образования Зарубин и чем-то похожий на него, но почти на голову ниже, с лицом то ли Вольтера, то ли бывалого иезуита, Покровский. Проговорили около часа в запертом кабинете, откуда коммунист вышел обозлённый, а генерал – в крайне хорошем настроении. Своим он шепнул по секрету, что потребовал от Зарубина подать в отставку и провести на съезде партии, а лучше голосованием всех первичных организаций, выборы нового состава ЦК и секретариата.
– Зачем? – не понял Зарубин очевидных замыслов своего визави.
– Я хочу занять ваше место, если люди окажут мне доверие, – ответил тот с прежним выражением лица.
– Вы имеете право принять участие в выборах на следующем съезде, – с трудом выдавил из себя ошарашенный и сбитый с толку функционер, – если вступите в партию и получите поддержку областной организации.
– Такой вариант меня не устраивает. Ротацию следует произвести немедленно.
– Что за спешка? – возмутился Зарубин, начиная понимать, что его собеседник вовсе не создан для игры в поддавки.
– Вы только что проиграли президентские выборы. В ситуации, когда для победы требовалась только решимость, желание и способность взять власть. Без революций и переворотов, совершенно в рамках действующего законодательства. Но вы струсили.
– Я не струсил! Попробуйте сами протаранить эту махину, тогда и высказывайте свои умные замечания!
– Я попробую. Но вы мне только помешаете. Вы проиграли и обвиняете в этом кого угодно, кроме самого себя. А мне нужны люди, честные перед самими собой и перед своими товарищами, готовые отвечать за свою работу.
– Вам нужны? – никак не мог понять Зарубин, мысливший себя работодателем перспективного и политически молодого генерала. – Вы кем себя воображаете?
– Во всяком случае, не марионеткой и не комнатной собачкой, – сухо пояснил Покровский, пришедший на встречу исключительно ради удовольствия вытереть ноги о человека, которого презирал.
Зарубин вывалился из кабинета разъярённым и запретил помощникам раз и навсегда упоминать имя заслуженного хама, а его собеседник вернулся в свой импровизированный штаб, который тогда ещё располагался в его собственной квартире.
Настойчивость либерал-демократов в попытках общения с многообещающим кандидатом и вовсе столкнулась с глухим неприятием и завесой молчания. Их лидер, чью должность в партии за пределами оной практически никто не знал, Аркадий Аркадьевич Орлов, способный разговаривать долго, многопланово и беспредметно, а когда нужно – кратко и в полном соответствии с запросами большинства избирателей по итогам последних исследований или в поддержку и даже предвосхищая шаги президентской администрации, в конце концов позвонил сам и изрядно раздражил этим Покровского.
– Хочешь меня замазать? – рявкнул он в трубку. – Не выйдет! Я тебя сам размажу – так, что родная мама не узнает!
Выкрикнув наболевшее, Покровский брякнул трубку на телефон, едва не разбив его, и предсказал окружавшим его соратникам завтрашнюю новость в газетах и на телевидении о его попытках связаться с Орловым. Предсказание подтвердилось полностью, и уже на следующий день корреспондент местного телевидения задавал генералу вопросы о причинах его контактов с либерал-демократами. Ничтоже сумняшеся и презрев этикет, Покровский повторил во всех цветастых подробностях свой телефонный монолог, даже слегка приукрасив его в рекламных целях, и объяснил, что считает своей целью не скандал и прихватизацию люмпенских голосов, а победу на выборах.
На первых порах он на собственные средства напечатал тысячу листовок и собрал в своей команде два десятка активистов-добровольцев, которые быстро раздали листовки в разных районах города и оповестили жителей о наступлении новой исторической эпохи. Затем генерал по-хозяйски позвонил нескольким предпринимателям, не сумевшим правильно выстроить отношения с действующей областной администрацией, и предложил им не делать новых глупостей. Крупнейшим из обездоленных оказался некий Константин Авдонин, проговоривший с Покровским битый час, в основном на отвлечённые темы. Ничего не ответив на сходу сделанное заявление генерала, бизнесмен незаметно вывел собеседование на разговор о музыке, литературе и живописи. Кандидат в политики проявил твердую приверженность классике XIX века, но мимоходом всё же выдал свою осведомленность о существовании Скрябина, Ходасевича и Шагала и высказал суждения об использовании света в музыке, поисках новых рифм в поэзии и общности цветового решения полотен художников раннего советского авангарда, ещё не напоровшегося на противодействие власти. В своих высказываниях Покровский практически не употреблял сколько-нибудь профессиональных терминов и убедил Авдонина в своём авторстве, хотя, уйдя с военной службы, генерал много читал и запоминал. А ещё ходил по музеям и концертным залам – пытался взглянуть на мир глазами интеллигенции, разрушившей Советский Союз. Тем не менее, собственное отношение к искусству у него действительно сложилось, и в телефонном разговоре с Авдониным он высказал именно его, не пытаясь угадать взгляд, который бы мог понравиться контрагенту больше.
Несколько недель аппарат Авдонина собирал досье на Покровского, которое однажды утром легло на стол заказчика. Тот погрузился в него на целый день, не отвечая на телефонные звонки и отменив все встречи. Затем он просто вышел из кабинета, отправился с друзьями в ресторан и до глубокой ночи болтал там о пустяках и пил виски. Через три дня он пригласил Покровского к себе в загородную виллу и провёл с ним там целый день. Разговаривали сначала опять об эфемерных материях, затем перешли к главному.
– Вам нужны мои деньги, – безапелляционно заявил Авдонин, поворачивая пальцами бокал коньяка из стороны в сторону, словно играл зайчиками света, прыгающими по мебели и стенам гостиной, – но я не могу раздавать их направо и налево всем желающим, не получая гарантий.
– Можете, – коротко парировал Покровский, словно речь шла о его деньгах. – Вы раздаёте их именно направо и налево, даже коммунистам, от которых уж точно не дождётесь никаких гарантий, даже если они их вам пообещают.
– Возможно. Но они побеждают на выборах, особенно региональных. А на что способны вы – сейчас никто не знает.
– Я могу победить. Это важнее, чем уже победить. Пришедшие к власти не творят чудес, поэтому их популярность в нынешней тяжёлой ситуации стремительно падает. Зарубин сдал последние президентские выборы и бросил на всю свою партию тень соглашательства. А я – новый человек, с новыми словами и новыми делами. Я не собираюсь восстанавливать Советскую власть, не плачу по прошлому и не призываю анафему на головы несогласных со мной. Я говорю о возрождении России, и я не связан идеологическими условностями, поэтому не обещаю превращения её в коммунистический или капиталистический рай. Я обещаю только работающие справедливые законы, эффективную борьбу с преступностью и произволом бюрократии. По-вашему, кто проголосует против?
– Все кандидаты обещают всё хорошее.
– Но я в своей жизни языком болтал мало, в основном – дело делал.
– Среди ваших коллег-кандидатов найдётся и пара других, имеющих право сказать то же самое.
– Но я, в отличие от них, служил стране. С риском для жизни. И не постесняюсь напомнить об этом. Скромность – хорошее качество, но для политики категорически не подходит. Здесь для выживания нужно верить в собственную богоизбранность, а я в ней после Афгана убедился окончательно.
– В самом деле? – заинтересованно вскинул брови Авдонин. – Может, скажете, для исполнения какой миссии вы избраны?
– Запросто, – Покровский откинулся на спинку кресла и привычно закинул ногу на ногу. – Я выжил, чтобы умереть за свою страну. Когда над Кремлем спускали советский флаг, я дал себе слово положить остаток жизни на то, чтобы люди по собственной воле поднимали государственный флаг над своими домами и знали наизусть слова национального гимна, которые их никто не заставлял учить.
– Как же этого добиться?
– Очень просто и очень сложно. Каждый человек должен вставать утром и ложиться спать вечером с убеждением, что для российского государства он – не грязь подзаборная, а гражданин, обладающий собственным достоинством, на которое ни один чиновник по собственному произволу не может поднять руку.
– Но как же сотворить подобное чудо? – едва заметно улыбнулся Авдонин.
– Конечно, не по мановению волшебной палочки. Но и на областном уровне можно сделать первые шаги. Бюрократия вполне поддается дрессировке, нужно только ей очень доходчиво продемонстрировать её уязвимость. А привлекать виновных к ответственности я умею, можете мне поверить.
– Замечательно. Но мы ведь сейчас не на митинге, можно разговаривать откровенно. Почему именно я должен помочь вам в борьбе за губернаторское кресло?
Покровский многозначительно помолчал, потягивая коньяк и не глядя на Авдонина. Потом веско произнес:
– Потому что вы сами этого хотите.
– В самом деле? Почему вы так считаете?
– Потому что мы с вами здесь разговариваем. Я ведь знаю, как устроена жизнь – не мальчик уже. Дед Мороз приносит подарки только маленьким детям, а уже к десяти годам они перестают верить в чудеса. Я не стану обещать вам монополию на воду и воздух, молочные реки в кисельных берегах и тому подобную ерунду. Но я твердо обещаю установить правила и соблюдать их со своей стороны. Если же вы не будете нарушать их со своей, у вас не возникнут проблемы с областью и городом. Знаете, коммунальное хозяйство, природоохрана, пожарные, профсоюзы, санэпиднадзор, милиция – все они могут при сильном желании отравить вам жизнь. Лично мне это не нужно. Я не собираюсь требовать у вас откупного или доказывать своё превосходство. Мне нужно, чтобы вы работали в соответствии с установленными правилами.
– В соответствии с действующим законодательством?
– Нет, – сделал Покровский многозначительную паузу. – В соответствии с правилами. Я не устанавливаю законы, даже на уровне областной нормативной базы вряд ли смогу полностью добиться, чего хочу. Законы несовершенны, вы знаете это не хуже меня, но можно договориться о правилах, которые позволят вам работать с прибылью, а мне как губернатору предъявить избирателям свои выполненные предвыборные обещания. Согласны?
Авдонин не первый день жил на свете. Обыкновенный математик ещё в конце восьмидесятых, он окунулся в предпринимательство с появлением пресловутого указа об индивидуально-трудовой деятельности и с тех пор полной ложкой хлебал различия между официальным законодательством и устными договорённостями. Со времён разборок с бандитской «крышей» прошло не так много времени, он поднялся уже достаточно высоко, чтобы представлять интерес для более серьезных людей с их менее душещипательными средствами. Теперь в случае конфликта с губернатором ему грозило криминальное расследование, а не пуля или бомба в машине. Общение с действующим главой областной администрации у Авдонина никак не получалось, поскольку тот уже слишком широко распространил в местной экономике свои собственные бизнес-корни и воспринимал его не как субъекта экономической жизни, но как делового конкурента. Он пообщался со всеми кандидатами в губернаторы и всем оказывал некоторую помощь, но на Покровском остановил особо пристальный взгляд. Генерал показался ему перспективным.
Очень скоро за спиной Покровского выросли организации ветеранов Великой Отечественной и афганской войн, у которых не было денег, но зато с избытком хватало уверенности в необходимости заменить вконец проворовавшегося главу областной администрации на боевого генерала. Они агитировали бесплатно и активно, в разных возрастных и социальных группах, с растущим по мере приближения даты выборов напором. После серии встреч людей Покровского с людьми Авдонина стали поступать деньги, позволившие арендовать под предвыборный штаб вполне приличный офис и привлечь в дополнение к энтузиастам оплачиваемый персонал, что в свою очередь позволило развернуть кампанию на редкость масштабно.
Старший сын Покровского, кадровый армейский офицер, во время последней войны командовал взводом в Чечне, младший – ещё проходил срочную службу по призыву на Дальнем Востоке. Сам он о них не упоминал, в листовках о них не говорилось, о них рассказывали только добровольцы, когда ходили от квартиры к квартире и заводили беседы с открывшими дверь людьми о том, какой человек имеет моральное право занять пост губернатора. На методических совещаниях в штабе они не получали никаких инструкций на этот счет, просто знали подробности биографии и личной жизни своего кандидата. По всей области распространились слухи о честном генерале, который требует от собственных детей исполнения патриотического долга, как требует этого от всех военнообязанных граждан и не боится говорить вслух о своих убеждениях, даже из опасений потерять голоса избирателей накануне выборов.
В президентской администрации кто-то решил противопоставить Покровского коммунистам, после чего он широкомасштабно ворвался на федеральные телеканалы, а действующий губернатор почувствовал себя одиноким и бессильным.
В правительстве Новосибирской области победивший на выборах Покровский доверил Игорю Петровичу курирование строительной отрасли. Казавшаяся прежде знакомой, его работа вдруг сразу стала едва ли не таинственной, полной ловушек и смертельных угроз, замаскированных под безобидные уступки и упрощения.
– Вы не должны никого бояться, – говорил тогда ему Покровский. – Я всё понимаю, есть серьезные люди с большими деньгами и связями где-то наверху, повыше нас с вами. Но вы должны понять простую вещь: вы им нужны, а не они – вам. Вы всегда найдёте подрядчика на застройку любого участка, а вот они без вас никогда не доберутся до заинтересовавшего их участка.
– Я не хочу нарушать законы, – терпеливо объяснял Саранцев.
– И замечательно! Нарушать никогда не надо. Только, если время от времени не проходить где-нибудь рядом с законом, совсем рядышком, а не точно в полном соответствии с ним, вы никогда ничего не построите. Вы ведь не студент первого курса, в строительстве работали и отлично представляете себе все подводные течения. Не станете же вы утверждать, что на ваших стройках законодательство неукоснительно соблюдалось от «а» до «я»? Помнится, когда мы с вами познакомились, вашу шарашкину контору следовало прикрыть уже за одно только нарушение техники безопасности. Не за отдельные нарушения, а именно за одно большущее нарушение, на всех этажах и по всей стройплощадке. Затем одно сплошное нарушение трудового кодекса, незаконное привлечение иностранной рабочей силы.
– Я был главным инженером, персонал подбирали без моего участия.
– А вы видели нарушения, но продолжали работать. Потому что потеряли бы место, если бы начали влезать в вопросы, вашему ведению не подлежащие. Скажите, вы хотели бы, например, войти в историю Новосибирска человеком, внёсшим существенный вклад в решение жилищной проблемы?
– Я не смогу её решить.
– Пусть не сможете. Но вы хотите, чтобы все говорили: мол, при Саранцеве произошел небывалый со времён Советской власти подъём жилищного строительства?
– Все будут говорить: при Покровском. У нас так головы устроены.
– Наверное. Но специалисты будут знать, без кого именно не смог обойтись Покровский при совершении скачка. Во всяком случае, сами вы всегда будете знать, что приложили руку. Разве нет?
– Надо думать.
– Так вы хотите продвинуть решение проблемы?
– Разумеется, хочу.
