Некроманс. Opus 1

Ева поймала себя на том, что вопреки всему, включая здравый смысл и чувство самосохранения, ощутила жалость. Потому что за шутовской маской проступило нечто бесконечно усталое – и столь же древнее, сколь вселенская тьма, открывавшаяся на дне его зрачков. Мэт мог сколько угодно прикидываться мальчишкой, но не стоило забывать, что рядом с ней абсолютно нечеловеческое существо. Абсолютно сумасшедшее – если брать за точку отсчёта людской взгляд на здоровую психику.

Абсолютно одинокое.

Межгранье являло собой холодную, безжизненную, бесформенную пустоту меж миров. Черноту космоса, разделявшую звёзды, приправленную отсутствием привычных трёх измерений. Ева не помнила, в какой из библиотечных книг вычитала это, но желание Мэта вырваться из пустоты, лишавшей его даже толкового подобия облика, вполне можно было понять… Если не учитывать, что демон не смог бы мирно сосуществовать с теми, кто населяет настоящие, живые миры. И вряд ли собирался.

– Но наш малыш прав. Ты не из таких, – заключил Мэт внезапно. Глаза его вновь полыхнули потусторонним фосфором. – Даже сейчас ты живее многих, кто считает себя живыми лишь на основании бьющегося сердца.

Ева вспомнила, кого жалеет. Напряглась, как почуявший ловушку кролик.

– К чему всё это?

– Будет жаль, если в итоге ты так и останешься мёртвой. Или не мёртвой, но несчастной. Потому что не пожелала рискнуть и пойти ва-банк. Будучи мёртвой снаружи, ты вскоре умрёшь и внутри, ибо долго такое существование выдержать не сможешь. Не ты. Будучи живой и выбрав любой из миров, ты непременно пожалеешь о том, который в итоге не выбрала.

К счастью, Ева неоднократно за жизнь досаждала своим недругам тем, что категорически не бралась «на слабо».

– Мы с Гербертом прекрасно обойдёмся без твоей помощи. И что-нибудь придумаем. Когда придёт время.

Мэт лишь рассмеялся. Высоким заливистым многоголосьем, нывшим в ушах перезвоном ржавых бубенцов. Очень зловещим полным отсутствием в нём какой-либо зловещести, если не считать задорную безуминку.

– Посмотрим, златовласка. – Демон растворился за гранью зримого, предоставив Еве возможность хоть всю ночь смотреть на электронную вязь книжных строчек. Теперь, в безнадёжно испорченном настроении, текст резал глаза и чувство вкуса невыносимой бездарностью. – Посмотрим.

Глава 20

Con fuoco[29]

– Честно сказать, я удивлён, – изрёк Миракл, следующим вечером заглянувший в замок Рейолей.

– Чему, лиэр? – уточнила Ева, вышагивая рядом с ним по садовым дорожкам.

– Мирк, не «лиэр». Даже при дворе наречённые зовут друг друга по имени. Привыкайте… вернее, привыкай. – Он вскинул руку чуть выше, освещая путь фонарём, внутри которого мерцал волшебный кристалл. – Удивлён, что вы с Уэртом всё же сошлись.

Скрывая обескураженность, Ева сощурилась на белый свет фонаря, разгонявший мглу сиреневого вечера. Фонарём Миракла заботливо снабдил Герберт, когда тот предложил Еве повторить прогулку по саду – наедине; абсолютная невыразительность лица некроманта подсказывала, что восторга по поводу этой прогулки он отнюдь не испытывает.

Согласилась Ева лишь по одной причине: ей было что обсудить с Мираклом без лишних ушей. Ему, как она подозревала, тоже.

– Это так заметно? – спросила она наконец, не видя смысла отрицать.

При посторонних они с Гербертом друг от друга не шарахались, но и вольностей себе не позволяли. Поутру некромант и вовсе встретил её в тренировочном зале опущенными глазами, прохладным небрежным тоном и осторожными взглядами искоса. Весь его вид, безмолвно говорящий «боже-что-я-вчера-творил», выдавал жуткое похмелье после вчерашнего эмоционального запоя – а ещё он явно опасался увидеть то же в её лице.

«Хватит так на меня смотреть», – потребовала Ева.

Немое«как?» она прочла в пытливом, чуть опасливом взгляде.

«Как будто я – объект жертвоприношения, которому бестолковые жрецы забыли засунуть кляп. А ты – рогатое чудище, которое громкие вопли приводят в состояние неконтролируемой паники, не говоря уже о том, что напрочь отбивают аппетит. – Дождавшись, пока Герберт фыркнет, Ева удовлетворённо привстала на цыпочки, чтобы чмокнуть его в нос – окончательно разбивая тоненькую корку бесчувственной наледи на его лице. – Я вчера была в здравом уме и твёрдой памяти, не сомневайся».

«Насколько здравый ум вообще возможен в подобном состоянии», – пробормотал тот.

«Неживом?»

«Неровно дышащем, скажем так».

«О, тогда тебе точно не о чем беспокоиться, – заверила его Ева, вновь коснувшись паркета невысокими каблучками домашних туфель. – По причине отсутствия моё дыхание смело можно считать самым ровным в мире. Ровнее не бывает».

Погасив мелькнувшую улыбку, Герберт посмотрел на неё почти сурово:

«Только спуска от меня по такому поводу не жди».

«И в мыслях не было».

Герберт слово сдержал: заклятие левитации они разучивали два часа кряду, что оставило Еву совершенно без сил – и, если б не регенерация, оставило бы к тому же с разбитыми локтями, коленками и носом. Зато паутина неловкости, соткавшаяся за ночь, между ними больше не возникала.

– Я научился замечать то, что люди стараются сделать незаметным, – сказал Миракл, потрескивая тонкой корочкой льда на лужах, бьющейся под его шагами. – Полезный навык для бойцов и королей.

– И шпионов. Уверен, что не ошибся с выбором профессии?

– С трона шпионить куда приятнее.

– А ещё трон делает тебя куда заметнее. И куда… мишенистее.

Не сбиваться на «вы» пока стоило Еве немалых усилий. Тем необходимее было к этому привыкать.

– В том-то и дело. Беспечные люди смотрят вперёд и не замечают того, что таится у них за спиной. Люди осторожные привыкли жить с оглядкой – и отвыкают всерьёз относиться к тому, что нахально маячит у них перед носом. – Миракл рассеянно оглянулся на окна замка, светившиеся за их спинами. – Значит, тебе удалось к нему пробиться.

– Будто это не ты способствовал тому, чтобы он закрылся, – аккуратно выруливая на ту самую тему, что ей хотелось обсудить, мягко заметила Ева.

Расспросить Герберта о ссоре с братом она пока не успела. Тема была слишком опасной. Но подтолкнуть самого Миракла усомниться в том, что он так и не выяснил годы назад…

– Не я. – Как и следовало ожидать, лицо юноши разом сделалось жёстким. – Он сам сделал выбор. Как я сделал свой, прекратив наше общение. Но это не значит, что я ни о чём не жалел.

– А почему не помириться, раз жалел?

– Есть вещи, которые нельзя простить. А если можно простить, то забыть – невозможно. Поступки, после которых уже не можешь относиться к человеку так, как раньше, даже если захочешь.

– Ты даже не можешь быть уверен, что он действительно этот поступок совершил. Не пробовал поговорить? Куда проще, чем несколько лет дуться в смертельном оскорблении.

– Мне кажется или ты хочешь сказать, что ядуюсь на ровном месте?

– Нет, конечно. «Я увидел вину в его глазах» – это ведь железное и неопровержимое доказательство свершённого предательства.

– Любовь к сарказму у вас обоих в крови, я вижу, – хмыкнул Миракл. – Ева, я знаю своего брата слишком хорошо, чтобы нуждаться в расспросах.

– Зато я знаю своего… некроманта слишком хорошо, чтобы верить в такое, – отрезала она. – Герберт не мог предать того, кого любит.

– Я знаю его с детства. Ты – меньше месяца. А теперьты говоришь мне, чего он не мог сделать?

– Да. Именно это я и говорю. – Без труда прочтя в его снисходительном взгляде всё то, что она сама думала о глупых девочках в стадии влюблённого идеализирования, Ева добавила: – Если резонируешь с кем-то, за месяц можешь узнать его лучше, чем иные – за сотню лет.

Миракл промолчал, мерно вышагивая под зимним небом – оно казалось хрустальным в своей тёмной холодной прозрачности, коловшейся проступающими звёздами.

– Уэрт рассказывал тебе, что стал самой молодой Звездой Венца за всю историю Керфи? И самым молодым магистром?

Ева кивнула: рассказывал. Как раз вчера, пока они болтали обо всём, о чём не говорили прежде.

О Керфианском Колдовском Ковене, основанном Берндеттом, Эльен поведал ей уже давно. Ковен объединял всех магов и некромантов страны, обязанных вступить в него по достижении тринадцати лет, дабы предоставить возможность другим магам направлять и контролировать их деятельность. Над рядовыми магами стояли магистры (как поняла Ева, те колдуны, что защитили волшебную диссертацию), а управлял Ковеном так называемый Венец Магистров: восемь могущественнейших магов страны, почтительно называемых Звёздами. Каждый из них избирался пожизненно, каждый обязан был совершить некое фундаментальное открытие в магической науке и доказать право зваться Звездой, пройдя череду сложнейших испытаний. Испытаний, что могли убить тебя, если ты переоценил свои силы и замахнулся перескочить планку, до которой пока недотягивал.

На данный момент Первой Звездой Венца являлась Её Величество Айрес. Восьмой, избранной после смерти предыдущего обладателя этого звания, – Герберт. Вступив в Ковен в положенные тринадцать, в четырнадцать он уже был магистром, а в пятнадцать заявил о праве на место в Венце. Открытием, которое позволило ему сделать это, была регенерация мёртвых, в своё время позволившая уцелеть Мелку, а впоследствии – Еве. До Герберта магическая регенерация была прерогативой исключительно живых: как только тело умирало, все попытки заставить его раны исцелиться оказывались бесполезны. Стазис с автоматической регенерацией, в котором ныне пребывали Ева и Мелок, был вторым знаковым открытием Герберта, напрямую вытекавшим из первого: прежде стазис предохранял тела от разложения, но нисколько не способствовал заживлению полученных посмертно ран.

О третьем – чарах, благодаря которым Ева смогла вчера выслушать всё это, а не бродить по замку покорным зомби, не заинтересованным даже в чужих мозгах, – Герберт предпочёл не распространяться.

Перспективы Герберта стать самой юной Звездой Венца за историю Керфи и были причиной, по которой покойный господин Рейоль так хотел подтолкнуть сына к скорейшему воплощению его аналога «мёртвой воды». Любыми способами, включая убийство его кота.

– Я так им гордился. В день, когда он получил звание Восьмой Звезды. Кричал, что мой брат – второй Берндетт… И подумать не мог, что однажды он действительно захочет им стать. – Когда Миракл вновь посмотрел на неё, Ева наконец поняла, почему он хотел побеседовать с ней наедине. – Если у кого-то и получится отговорить его от этой затеи, то у тебя.

Обдумывая ответ, она посмотрела в небо. Замерла.

Миракл проследил за её взглядом как раз к моменту, когда золотистая точка в небе обернулась стремительно пикирующим драконом. Не говоря ни слова, одной рукой поволок вяло упирающуюся Еву к замку, в другой сжимая молниеносно обнажённый меч.

Гертруда приземлилась на острую крышу прежде, чем они преодолели хотя бы четверть пути до ближайшей стены. Склонилась к арке, ведущей во внутренний двор, осторожно выпустив из пасти яйцо, янтарём мерцающее в темноте.

Когда оно легло на брусчатку, с интересом воззрилась на Еву, виновато выглянувшую из-за плеча Миракла – тот заслонял её собой с мечом наголо.

– Здравствуй, золотце, – под аккомпанемент черепицы, бьющейся под её когтями и глиняным дождём сыплющейся вниз, шёлково пропела Гертруда. Огненные прожилки жидким металлом разливались между зелёными чешуйками. – Маленький некромант у себя?

– Здравствуйте! – вежливо крикнула Ева, надеясь, что с такого расстояния её услышат. Впрочем, для существа, привыкшего слушать песни душ и камней, расслышать человеческий голос за жалкую пару сотен метров – школьная задачка начальных классов. – Не ожидала вас увидеть!

То была чистая правда: расстались они на том, что Герберт сам явится за ответом в драконий замок, и некромант собирался отправиться туда ближе к полуночи. Впрочем, Ева довольно быстро сообразила, чем может быть золотистая точка в небе, и ничего не сказала Мираклу лишь по одной причине – показать проще, чем рассказать.

Судя по тому, что лиэр Совершенство неуверенно опустил меч, выводы он сделал правильные.

– Решила прилететь сама. Всё равно нужно было принести его сюда. – Тремя лапами держась за крышу, четвёртой Гертруда прикрывала яйцо. – Вашей хвалёной магии я такое путешествие не доверю… А это что за воинственный и подозрительно полифоничный юноша?

– Это Миракл Тибель. Кузен Гербеуэрта, будущий король. – Ева выступила из-за чужой спины. – Знакомься, Мирк – Гертруда. Тот самый дракон, которого вы с Гербертом собирались убить. Позже объясню.

– Да уж, буду благодарен, – слабым голосом проговорил тот, глядя в глаза драконицы, искрившиеся летом и солнцем, как вино из одуванчиков. – Польщён знакомством.

– Судя по отсутствию приветствия, не слишком, – вкрадчиво заметила Гертруда.

Миракл, на диво быстро взяв себя в руки, тут же слегка склонил стан, изящный даже в тёплой зимней куртке.

– Простите мою неучтивость, – изрёк он, непринуждённым движением вгоняя меч обратно в ножны. – До сего момента я не подозревал, что мой брат успел обзавестись такими… пылкими друзьями.

– Герберт хотел тебе рассказать, – застенчиво вставила Ева, – когда мы с Гертрудой придём к окончательному соглашению.

Если Мираклу и хотелось спросить, что за соглашение может быть у них с драконом, он промолчал. Наверное, потому, что в этот миг Гертруда, склонив голову набок, смерила его пристальным взглядом; вернее, смерила бы, если б взгляд громадных драконьих глазищ без труда не охватывал его с головы до пят.

– Слишком много в тебе мелодий для милого мальчика. Впрочем, звучишь вполне консонансно, – вынесла вердикт она. – Доверять ему можно, но пусть его красивые рыцарские жесты тебя не обманывают, золотце. Он тебя не любит.

Ева покосилась на Миракла, выдавшего ошеломление от подобного заявления разве что абсолютной непроницаемостью, застывшей на его лице:

– Не любит в смысле «питает недобрые чувства» или в смысле «питает чувства исключительно добрые»?

– Его сердце не поёт. Доброжелательный интерес, не более.

– Слава богу, – откликнулась Ева с нескрываемым облегчением.

Только каноничного любовного треугольника и влюблённого принца ей ко всем прочим проблемам не хватало. Или Истинного Короля – невелика разница.

– А, так мелодия твоих чувств всё же обращена не к нему? Надо же. – Драконица скучающе мотнула хвостом, едва не сшибив острый шпиль ближайшей башенки. – Вчера по вам в жизни не сказала бы… Впрочем, людей никогда не поймёшь. У драконов всё куда проще.

– К слову о драконах, – произнёс Миракл, следом за Евой медленно приближаясь к замку. Он неотрывно глядел на яйцо, мутным янтарём золотившееся во тьме за драконьей лапой. – Его отец сегодня тоже осчастливит нас визитом?

Драконица ничем не проявила нежелания отвечать, но когда ответила, для огненного существа голос её звучал на диво прохладно:

– Не беспокойся, мальчик. Его отец живёт в горах. Очень далеко отсюда.

– Вот как. Огонь любви остыл?

Гертруда сощурилась, подозревая насмешку.

Кристальной искренностью сочувствия, проявившегося в глазах и словах Миракла, можно было бы отделывать бальные платья, будь она капельку более материальной.

– Напротив, – изрекла она наконец. – Но без некоторой… встряски мы начинали скучать. И вот он всё чаще улетает на охоту, а ты с досады вертишь хвостом перед молодыми дракончиками, а потом в один прекрасный день возвращаешься домой и вдруг обнаруживаешь в вашей сокровищнице какую-то писклявую костлявую принцессу… – Драконица вздохнула, выпустив из ноздрей сноп рыжих искр. – В общем, когда после очередной ссоры я дотла спалила лес вокруг нашей пещеры, мы предпочли прелестям совместной жизни отношения на расстоянии.

– Грустно, – произнёс Миракл с тем же искренним сочувствием. – Значит, чувства ваши были слишком…пламенными.

– Увы. – Гертруда перевела взгляд на Еву. – Запомни мой совет, золотце: дистанция – лучший залог вечной любви. А если к дистанции ещё прилагается ранняя могила, тем лучше. Покойников любить проще.

Герберт соизволил появиться в арке именно в тот момент, когда Ева очень серьёзно кивнула. В конце концов, показательно пренебрегать советом кого-то настолько великого (во всех смыслах) не стоило.

Оставалось надеяться, что некромант кивка либо не разглядел, либо отнёсся к нему с пониманием.

– Приветствую, – произнёс Герберт, аккуратно огибая яйцо и драконью лапу, и вскинул голову к нависшей над ним чешуйчатой морде. – Как я понимаю, вы согласны на сделку.

– Если меня удовлетворит формулировка клятвы, которую ты собираешься принести.

– Дабы у вас не возникло сомнений в моей честности, формулировку мы обсудим вместе. – Некромант выразительно кивнул в сторону внутреннего двора. – Без посторонних.

Ева хотела было возмутиться тому, что он намерен снова всё решать без неё, но быстро сообразила: присутствие Миракла в данной ситуации не особо желательно. Лучше обрадовать его свершённой сделкой постфактум, чем позволить вмешиваться в процесс.

Покладисто кивнув, она потянула юношу в холодную темноту гулкой арки. Тот даже не сопротивлялся – видно, понимал, что о какой бы сделке ни шла речь, она им на пользу (иную его брат заключать бы не стал). К тому же проще выпытать всё у Евы, как только они останутся одни, чем судорожно делать выводы из происходящего.

– Тебя здесь не обижают, золотце? – внезапно спросила Гертруда, когда они с Мираклом уже ступили на брусчатку внутреннего двора.

Подняв глаза, встречая участливый драконий взгляд, Ева недоумённо помотала головой.

– Если вчера ты смогла незаметно сбежать ко мне, за тобой не слишком хорошо приглядывают, – укоризненно косясь на некроманта, оставшегося по другую сторону арки, продолжила драконица. – Не хочешь всё же перебраться в мою сокровищницу? Я со своих драгоценностей глаз не спускаю, уж поверь.

– Благодарю, но вынуждена отказаться, – как можно вежливее откликнулась Ева. – Люди любят всякие глупости вроде свободы воли.

Лишь сказав то, что сказала, Ева подумала, что на сей раз свой сарказм можно было бы и сдержать. Пусть даже замаскированный любезностью так хорошо, насколько она вообще умела.

Тихий смешок Гертруды, раскатившийся по замку и тёмному саду, свалил с крыши ещё несколько черепиц, лёгким вибрато отдаваясь в костях.

– Думаешь, мне неведомо, что есть свобода, золотце? Думаешь, неведомо, что это такое – отпускать? – Гибкая драконья шея дрогнула: Гертруда, всматривавшаяся в людские фигурки во дворе, подняла голову, уставившись в темноту над замковыми крышами. – Мне приходилось отпускать… Того, с кем мы вместе летали в весенних танцах. Шестерых детей – все уже мертвы. Остались лишь те трое, что ещё не родились, и отец их, с которым вижусь пару раз за век. – Когтистая лапа ласково огладила янтарную гладь яйца, под каменной скорлупой которого таился тусклый огонь. – Я бы всех их оставила при себе. Крохами, никогда не растущими, ещё не умеющими летать. А приходилось отпускать, отпускать, одного за другим… Потому что есть в жизни нечто большее, чем любовь, нечто большее, чем сама жизнь. То, что влечёт и зовёт нас. То, для чего мы рождены. – Жёлтые глаза поднялись к небу, манившему просторами, что были бескрайнее и глубже самого бескрайнего и глубокого из морей. – Если действительно любишь, ты не будешь держать его взаперти, пусть на прекраснейшей из привязей. Ты позволишь ему расправить крылья и ответить на зов.

Ева посмотрела на Герберта, отделённого от неё метрами зимней темноты, – чтобы увидеть, как тот смотрит на неё.

У каждого из них было своё небо.

Каждый прекрасно об этом знал.

– Даже если это означает, что ты можешь его потерять? – спросила Ева тихо.

– Даже если можешь потерять. – Драконица прикрыла узкие зрачки чуть дрожащими веками. – Никто из нас не вправе отнимать у другого выбор. Не в том, что касается его счастья. Узы любви хороши, лишь пока не заставляют и правда чувствовать себя связанным.

Когда Гертруда вновь опустила глаза, в сгущённом солнце её радужек Еве почудился смешок понимания. Но откуда бы понимать ей, их обоих толком не знающей?..

– Помни об этом, золотце, – поворачиваясь к Герберту, закончила драконица. – Вдруг пригодится.

За принесением клятвы они с Мираклом следили из окна тренировочного зала, удобно выходившего прямо на место действа.

– Значит, спустя пять-десять лет мне придётся кормить драконицу, веками разорявшую моё будущее королевство, и трёх её детёнышей, – дорогой выслушав Евины объяснения, изрёк Миракл, наблюдая, как тремя этажами ниже его брат кладёт пальцы на чёрный драконий коготь. – Которые, насколько мне известно, на удивление быстро растут.

– Скажи спасибо, что не придётся к тому же кормить их папу, – пожала плечами девушка.

– Пожалуй, убить её было бы проще.

– Если не боишься рискнуть своей шкурой и попрощаться с какими-либо шансами получить от меня какую-либо помощь, ещё не поздно.

– Я знал, конечно, что девушки любят зверушек, но думал, вы предпочитаете кого-то помельче и попушистее.

Ева лишь фыркнула, пока внизу Герберт расчерчивал левой рукой воздух, оставляя в нём вязь сиреневых рун. Даже отсюда различила аметистовое сияние, пробившее ладонь, лежавшую на драконьей лапе, и пробежавшее вверх по рукаву – к сердцу.

Если верить книгам, именно так выглядело свершение магической клятвы Эйф, нарушение которой влекло за собой неминуемую и не самую быструю смерть.

– Теперь опционально сможешь попрощаться ещё и с жизнью Герберта, – резюмировала Ева. За окном Гертруда, напоследок перебросившись с некромантом парой слов, взлетела в ночь, простившись с обитателями замка вибрацией дрогнувших стен. – Возможно, этому ты будешь даже рад.

– Не думаю. Он не принёс бы смертельную клятву, не предусматривающую случайную гибель вашей чешуйчатой знакомой по независящим от него обстоятельствам. – Миракл стоял бок о бок с ней, сложив руки на каменном подоконнике. – И нет, я не был бы этому рад.

А ведь он доверял Герберту. Даже сейчас, спустя все эти годы разлуки и обиды. Верил в него.

Иначе не позволил бы брату заключить столь важную сделку в одиночку.

– Ты должна убедить его не призывать Жнеца.

За окном Герберт исчез во тьме, окутывавшей внутренний двор. Драконье яйцо плавно плыло за ним по воздуху: куда бы некромант ни решился его перенести, он предпочёл левитацию телепорту.

– С чего ты решил, что у меня выйдет? – безнадёжно сказала Ева.

– Тебе удалось договориться с драконом. Не сказать, что Уэрт намного безобиднее и сговорчивее, но после подобного опыта улестить его всё же будет несложно, надеюсь.

Ева отвела глаза, глядя вслед Гертруде, бесследно растворившейся в чёрной облачной выси.

– А если это его небо?

Она не знала, поймёт ли Миракл то, что было до боли понятно и близко ей самой. Но, судя по всему, понял.

В конце концов, у него тоже было то, что звало его к себе – вопреки всему возможному риску.

– Магия – его небо. А это – его амбиции, привитые отцом и взращённые Айрес. Не более. – Миракл отвечал всё с той же подкупающей уверенностью, что могла вселить сомнения в самое твёрдое сердце. – Я знаю.

Ева промолчала. Лишь подумала, что уже встречала примеры заботливых родственников, желающих тебе добра и уверенных, что они знают тебя лучше тебя самого.

И поняла, что очень не хочет брать в расчёт вариант, при котором Миракл Тибель всё же знает своего брата хуже, чем ему кажется.

Глава 21

Dolente[30]

Герберт вошёл в комнату, когда Эльен распевал «Балладу о лиоретте Риайне» под аккомпанемент Дерозе, тихо мурлыкающего короткие четырёхзвучные арпеджио.

Баллада повествовала о нежной деве из простонародья, совершившей Финальный Обмен, чтобы спасти возлюбленного принца, и в основном базировалась на пяти несложных гармониях. Баллада приглянулась Еве ещё с того урока, когда Эльен впервые поведал об Обмене, подобрать инструментальное сопровождение труда не составило – и теперь девушка вплетала звуки виолончели в пение призрака, нанизывая крупный бисер нот на бархатную нить голоса.

Скрип двери, ознаменовавший появление Герберта, тоже прозвучал почти мелодично.

–Путь мой стелется под ноги, – пел Эльен в звенящей сдержанной нежности (они как раз дошли до кульминации, где в торжественном ре-мажоре и щемящем напеве, воспаряющем до самого ля первой октавы, свершался Обмен), – жизнь моя позади, смерть и любовь моя перед моим лицом… Ах, господин, это вы?

– Этотак вы занимаетесь, значит, – устало произнёс Герберт, когда Эльен поднялся с кровати, чтобы элегантно поклониться.