скачать книгу бесплатно
"Ловче я тебя", – с улыбкой повторяли те вдвоем,
И смеялись, и шутили, словно равные во всем.
А потом рабы приспели, вслед скакавшие верхом.
Царь велел: "Скажите правду, вашей лести мы не ждем!"
Те осмелились: "Мы правду без боязни подтвердим;
Лук спаспета на могли бы встарь мы сравнивать с твоим,
Но теперь помочь не в силах; хоть убей – он несравним.
Дичь, намеченная юным, мертвой падала пред ним.
Вместе оба вы убили сто раз двадцать, мы сочли.
Автандил на двадцать больше. Царь властительный, внемли!
Все им пущенные стрелы в цель без промаха вошли.
А твои мы зачастую очищали от земли".
Но царю та весть – как будто в нарды легкая игра.
Проиграть он рад питомцу, и душа его добра.
Он любил его, как розу соловей. Пришла пора,
Отошла печаль от сердца, омраченного вчера.
У деревьев для прохлады в тень сошли они с коней,
И войска стекаться стали, затопляя ширь полей.
За спиной царя двенадцать молодых богатырей,
Для очей его забавой были берег и ручей.
СКАЗ 2
О ТОМ, КАК ЦАРЬ АРАБОВ УВИДЕЛ ЮНОШУ, ТИГРОВУЮ ШКУРУ НОСЯЩЕГО
У потока сидя, чуждый, чудный юноша рыдал,
Льву подобный, в поводу он тьмы темней коня держал,
Удила, седло и сбрую крупный жемчуг покрывал,
Слезный дождь из сердца хлынул, и на розу иней пал.
Шкуры тигра одеянье стан прекрасный облекло,
И шелом из той же шкуры облачал его чело.
С длани мощного героя плеть свисала тяжело.
Это видящих виденье увидать вблизи влекло.
Раб отправился, чтоб слово молвить юноше тому,
Что склонил чело и плакал, недоступный никому.
Озарил хрустальный ливень желобов гишерных тьму.
Раб растерянный не властен передать приказ ему.
Раб дерзнуть не смел; от страха в столбняке стоял без сил,
Долго силился промолвить, очарован и уныл;
Доложил: "Велел…" Вплотную подошел и вновь застыл.
Тот не чует и не чает, целый мир ему не мил.
Так раба и не услышал сокрушенный скорбью лев,
Шума войск не замечая, он сидел, оцепенев,
И рыдало сердце, словно в нем огней свершался сев.
Слезы, будто сквозь запруду, просочились, покраснев.
Грозных мыслей вихрь отсюда в область грез его отнес.
Повеление владыки раб еще раз произнес,
Но не внял ему чудесный, не унял теченья слез:
Он, увы, раскрыть не властен красный куст прекрасных роз.
Раб дерзнул, представ пред очи государя своего:
"Я узнал, от вас тот витязь не желает ничего.
Ослеплял он, словно солнце, дивен, будто колдовство.
Слух его был глух к призывам: я промешкал оттого".
Царь немало удивился, стал надменен и суров
И послал к ручью двенадцать сопричисленных рабов:
"Вы оружие возьмите! Не идущего на зов,
Там сидящего, схватите, и узнаем, кто таков".
Подошли рабы, раздался гром оружья в тишине,
И тогда лишь вздрогнул юный с сердцем, плачущим в огне.
Огляделся и увидел рать, готовую к войне,
Молчаливый и угрюмый, только крикнул: "Горе мне!"
Очи вытер, удаляя застилавший их покров,
Укрепил колчан и меч свой, в путь таинственный готов,
Сел на лошадь, не желая даже выслушать рабов.
Не внимая, повернул он и поехал вдаль без слов.
Протянуть посмели руки, пересечь дерзнули путь.
Он же – каждый пожалел бы, даже недруг злейший будь, -
Перебил одним другого, не хотел мечом взмахнуть,
А иных ударил плетью, рассекая их по грудь.
Пуще прежнего разгневан, царь погнал рабов за ним;
Тот же, словно их не видит, равнодушен вовсе к ним,
Лишь когда его догнали, он сразил их, несразим,
Вмиг, раба в раба швыряя, всех рассеял, нелюдим.
На коней тогда вскочили Автандил и Ростеван;
Уходил тот горделиво, колыхая статный стан.
Солнце по полю несется, конь героя – как Меран.
Слышит юноша погоню, весь, как зарево, багрян.
Своего коня внезапно лишь коснулся плетью он,
В тот же миг исчез, от взоров неприметно схоронен,
Словно в бездну провалился иль взлетел на небосклон:
Вкруг нигде следа не видно с четырех со всех сторон.
След его ища, дивились, что нигде не обретен.
Только дэвы так бесследно исчезают, словно сон.
Всюду павшие остались, всюду плач стоял и стон.
Царь промолвил: "Этой встречей светлый праздник омрачен.
Я, досель счастливый, богу надоел, и оттого
Мне печалью увенчал он дорогое торжество.
Днесь до смерти уязвлен я, не спасет и волшебство.
Что ж! Хвала творцу – то было провидение его".
Так промолвив, опечален, вспять он путь направил свой,
Не продолжил он потехи, отточил тоску тоской.
Все ушли, и той охоты был расстроен стройный строй.
Кое-кто подумал: "Прав он", а иной: "О, боже мой!"
Царь вошел в опочивальню, раздосадован, устал.
Автандил его в покои, словно сын, сопровождал.
Из семейства ни единый Ростевана не встречал.
Всё расстроилось веселье, лютня смолкла и кимвал.
Тинатин тотчас узнала, что отца печаль мрачит,
Подошла к дверям, имея непосильный солнцу вид,
Тихо стольника спросила: "Ныне бодрствует иль спит?"
Доложил: "Сидит, страдает, гаснет цвет его ланит.
Автандил при нем один лишь, там сидит он перед ним.
Царь был очень опечален странным юношей одним".
Дева молвила: "Не в пору я пришла. Коль спросят, им
Скажешь: "Здесь была, к покоям в тот же миг ушла своим"".
Скоро царь спросил о дочке: "Что с единой, что с одной,
Что с моим утешным лалом, с милой жизненной водой?"
Стольник молвил: "Приходила, схожа с бледною луной,
Всё узнав, ушла, чтоб снова скоро свидеться с тобой".
Царь велел: "Терпеть нет силы. Ты ступай, осмелься ей
Доложить: "Зачем вернулась, жизнь отца и свет очей?
Приходи, спасенье сердца, горе нежностью развей!
Расскажу я, чем затмилась ясность радости моей"".
Повелению послушна, Тинатин пришла одна,
Лик ее светился, словно неущербная луна,
Царь, целуя, слово молвил, тихо слушала она.
Он сказал: "Неужто зова моего ты ждать должна?"
Доложила дева: "Царь мой, в час, когда ты омрачен,
Кто дерзнет тебя увидеть – пусть гордится этим он.
Скорбь твоя светила свергнет, сотрясет и небосклон,
Но решимость в деле лучше, чем страдание и стон".
Молвил царь: "Хотя и ранен я свирепою судьбой,
Оживаю, лик твой милый лицезрея пред собой.
Ты, целительная, тучи разгоняешь красотой:
Всё узнав, ты оправдаешь скорбь и стон унылый мой.
Некий юноша чудесный взор мой странностью привлек,
Шел сияньем над вселенной от него лучей поток,
Он рыдал, а я не ведал, чем его измучил рок.
Не меня пришел он видеть, я за ним бежал, жесток.
Слезы вытер, сел на лошадь, чуть меня завидел он,
Я схватить его пытался – был я войска им лишен.
Не приветствуя, пропал он, словно бесом схоронен;
Так доныне и не знаю, явь я видел или сон.
Что увидел, удивило: кто он был – я не пойму;
Словно вихрь кровавый, мчался он по войску моему,
Из телесных так исчезнуть невозможно никому.
Разлюбил меня создатель, погрузил меня во тьму.
Так даров его сладчайший вкус мне горек стал потом,
О былых счастливых летах я забыл, бедой ведом.
Всё мне скорбью угрожает, нет отрады мне ни в чем,
И вовеки я сжигаем буду горестным огнем".
Дочь осмелилась: "Лукавый сердце отчее мрачит.
На судьбу зачем твой ропот? Или бог тебе не щит?
В чем винишь того, чей миру животворный взор открыт?
И зачем добра создатель злое чудо сотворит?
Царь царей, дозволь поведать думу дочери родной:
Ты владеешь беспредельной, безграничною страной!
Пусть пойдут искать повсюду отягченного виной
И узнают о безвестном, неземной он иль земной".
На восток, на север, запад и на юг людей тогда
Разослали, приказали: "Не боясь беды, труда,
Всюду юношу ищите, что сокрылся без следа,
А куда и не дойдете, письма шлите вы туда".
Диво-юношу искали эти люди целый год
И расспрашивали всюду ими встреченный народ,
Но не встретили видавших, был напрасен их поход,
И вернулись, огорчаясь тщетной тягостью забот.
Те рабы дерзнули молвить: "Обошли мы лик земли,
Но того, кого искали, мы увидеть не смогли.
Кто б на свете с ним встречался – и такого не нашли.
Мы ничем помочь не можем. Средств иных искать вели!"
Молвил царь: "Наверно, правду отгадала дочь моя:
