Чабанка

У Берёзы билетов тоже не было. Поезд уже стоял на перроне. Пошли мы горемычные вдоль вагонов. Сжалился над нами мужик, проводник плацкартного вагона, впустил и денег не взял.

Но и мест в вагоне не было. Присели мы на мусорный ящик, что напротив туалета. Думали, что временно, позже найдём места. Но не тут-то было. Так всю ночь мы и провели между, постоянно открывающейся, дверью в туалет и мусорным ящиком, который к ночи был уже переполнен и сесть на него было невозможно. Отличная ночь, запоминающееся путешествие. Слава Богу, проводник продал нам пляшку вина. Так с вином, сигаретами да в доброй беседе мы ночь и скоротали. Стоя.

Не могу сказать, что Джафаров очаровал мою семью, пообедали мы с ним вместе у меня дома и в путь. От времена были. Не всё могли решить деньги. Назад билетов тоже не было. Начало отпускного сезона. Меня провожали друзья Крассовский и Миша Ляховецкий. Мишка сказал, что проблему эту с билетами решит он запросто. И действительно первый же проводник, с которым Ляховецкий заговорил, взял нас, да ещё и места дал. Заскочили мы все в купе. Сашка Крассовский быстро зубами сковырнул пластиковую пробку с фауст-патрона, пустили по кругу, с горла – за отъезд. А я поинтересовался, как Мишка так быстро договорился.

– Я иду вдоль поезда и смотрю внимательно в рот проводникам, нахожу нужного и говорю ему: «я стоматолог, вот мой номер телефона». Всё! Билеты, места, всё есть.

Профессионал, династия киевских стоматологов!

С Мишей всегда так. Ты с ним разговариваешь, а у тебя такое ощущение, что тебе диагноз ставят. Миша даже в кинотеатре прежде сюжета изучал состояние ротовой полости киногероев, подслеповато щуря свои близорукие глаза на экран.

В часть мы вернулись вовремя. Мы это я, Джафаров и пара книг для старшины. Прежде всего, с нехорошим предчувствием, я пошел доложить о прибытии Корнюшу. Он встретил меня в каптёрке холодным взглядом своих водянистых глаз.

– Товарищ прапорщик, разрешите доложить…

Он молчит.

– Младший сержант Руденко из командировки вернулся, задание выполнено, замечаний в пути следования не получал.

– А почему вы мне докладываетесь, сержант? Я вас не отпускал. Идите к тому, кто вас посылал в эту командировку, ему и докладывайтесь.

– Но, товарищ прапорщик…

– Я всё сказал.

– А я вам книги привёз, – жалко, унизительно, ещё по инерции пролепетал я.

– А мне не нужны ваши книги, сержант.

Прапорщик откинулся на спинку стула и победно скрестил руки на груди. Повисла неловкая для меня пауза, а он молчал и наслаждался этой паузой, он пил эту паузу медленно, по глоточку. Наконец, я снял ногу с тормоза:

– Разрешите идти?

– Вы свободны, товарищ младший сержант, – многозначительно подчеркнув слово «свободны», прогундосил Корнюш.

Буквально через неделю меня настигла месть прапорщика Гены. Я не знаю, как ему это удалось, но меня сняли с должности бригадира УПТК и бросили ночным сторожем на УММ и ОГМ. С кем я только не говорил, ничего нельзя было сделать. В УНР подтвердили, что довольны мною, как бригадиром, но, типа, это решение воинской части. Я разговаривал с замполитами – без толку.

Балакалов, сволочь, сказал:

– Ништяк, в натуре, чего ты дергаешься? Другие мечтают о такой работе. Ты же цемент свой до смерти будешь выхаркивать, а здесь чистая работа, «не бей лежачих». А политчасть поддержала эту инициативу командования роты – ты теперь больше будешь при части, больше у тебя будет времени на дела комсомольские.

Вот он реальный командир батальона – прапорщик Корнюш, старшина четвёртой роты, …сука!

Лето 1985 года. Чабанка и только Чабанка

Знал же Корнюш, что для меня хуже смерти неволя и ничегонеделанье. Теперь моя боевая задача состояла в следующем: ночью я должен был сторожить груду ржавого металлолома на УММ, то есть спать там, а днём, как ночному сторожу, мне полагалось отдыхать в роте, то есть спать в расположении части. На восстановление сил по уставу мне полагалось восемь часов, а остальное время я был в распоряжении командования. Просто хуже не придумаешь! Главное, что я потерял свободу, я не мог уехать из части, не мог видеть нормальные лица, не мог, хоть иногда, перекусить в гражданской столовке, заскочить в магазин, на почту, я был лишён работы, которая мне нравилась, общения с друзьями. Ох, как же мне было тоскливо, когда я шёл первый раз на УММ.

Наш участок малой механизации это совсем рядом с частью. Сразу после исторического места убийства лысого прелюбодея, метров так через сто поворот направо в сторону моря. Там сначала с правой стороны от дороги большой ангар под охраной общевойсковиков с автоматами, затем вечно открытые ворота, забора, кстати, не было – просто одинокие ворота в степи. За воротами справа тянутся склады нашего УНР, в том числе и УПТК (за всю службу был внутри не более двух раз), слева одноэтажная постройка без окон без дверей – УММ, ОГМ, ворота на территорию УММ, затем вагончик-сторожка РБУ и сама станция РБУ – растворобетонный узел, а в торце за сторожкой автопарк всего нашего УНР, аж до самого обрыва над морем. Вся немаленькая площадь между складами УММ, РБУ и автопарком полностью заасфальтирована, ни деревца, ни травки, только пыль и слой цемента вокруг. Из архитектурных достопримечательностей – большая трансформаторная будка ровно посреди этой площади. Если на Кулендорово пейзаж был гражданско-тоскливым, то здесь – военно-удручающим. Что еще добавить?

Первый раз я приплёлся на УММ под вечер, но не поздно, так как должен был представиться местному начальнику и получить от него все положенные по такому случаю инструкции. Встречу трепетной я бы не назвал.

– Военный строитель младший сержант Руденко. Представляюсь по случаю назначения на…

– Служба, ты чё здесь цирк устраиваешь? Не в армии, ха-ха-ха. Не видишь, люди отдыхают? Иди вон на улицу, там скамеечка, ворота сторожи пока.

За столом у начальника сидели два незнакомых мне гражданских лица, а что хуже всего, Паша Лохматин и Серёга Орлов из моей роты. Пили они водочку под сальцо с цивильным хлебом. Мои сослуживцы посмотрели на меня извиняющимся взглядом, а я был вынужден развернуться и в этом оплеванном состоянии выйти на улицу. С меня стекало.

Позже в тот же вечер мы таки переговорили с начальником, в разговоре он меня называл не иначе как «служба», поэтому и я его имени не старался запомнить. Какой-нибудь Петрович, одним словом. Прошлые заслуги мои перед Родиной не учитывались, Петрович меня просто презирал. За что, как мне казалось, я мог догадаться – ведь я тоже презирал всех этих вечных дежурных по КПП, КТП и прочих постоянно дрыхнувших на службе придурков. А что я мог сказать этому начальнику? Нам хлеба не надо, работу давай? Рассказать, что это всё козни старшины? На фиг я ему облокотился со своими объяснениями!

И пошла служба. Невыносимые дни в части, ночи на УММ. Сторожить там было нечего, но и спать по-человечески тоже было негде. В одной из маленьких комнаток без замка в двери я приспособил под ночлег простой письменный стол. Коротка кольчужка, но делать нечего. По местному уставу я должен был находиться в комнате начальника, что как раз напротив длинного прямого и узкого коридора, тянущегося от входной двери. Спать там было не на чем, только стол, но он был завален документами, бумагами. Я не мог их тронуть с места. От других комнат ключей у меня не было. А в этой комнатушке стоял одинокий старый однотумбовый стол и больше ничего, комната была необжитой, окон не было, а стол стоял совершенно пустым. Вот на него-то я и стелил свой солдатский бушлат. Ноги распрямить не представлялось возможным, моя постель заканчивалась в районе моих колен. Я пробовал заносить стул и, ставя его в полуметре от торца стола, класть ноги на спинку. Но во сне ноги слетали и становилось ещё хуже.

А был ещё и дневной сторож УММ, эту роль исполнял салабон из нашей роты, маленького роста, крепкий телом молдаванин по кличке Тёма. Вот он то и ввёл, как мог, меня в курс дела. Оказалось, что главным объектом нашей охраны были даже не немногочисленные предметы малой механизации, хранящиеся на вверенной территории такие, как компрессорная станция и прибор для электросварки, а генеральская сауна. Признаться, генералов я там ни разу не видел, но все упорно называли сауну генеральской.

В торце длиннющего коридора сквозь всё здание находились заветные двери. Ключи от этих дверей мне доверенны не были, но они были у Тёмы, так как Тёма лично отвечал за постоянство чистоты в сауне. Сауна была нашей валютой, мы могли всё, что нам надо, обменять на сауну. С этого начался новый виток моей службы. Но не сразу, пару недель мне потребовалось, чтобы осмотреться.

Тёма, как нормальный салабон, старался в части не отсвечивать, он был рад, когда я ему разрешал не идти спать в часть, а оставаться на ночь на УММ. Он только бегал вечером в столовку, брал нам пайки и назад. И я, в свою очередь, чем дальше, тем больше старался не появляться в части днём. В итоге на УММ 24 часа в сутки было два сторожа. Петрович был непротив, так как всегда находилось, что сделать полезного для участка.

Так я учился смежным профессиям. Первый раз я сам вызвался помочь Орлову с электросваркой. Маялся от безделья, слонялся по территории, а здесь Серёга решётку для окна варит.

– Научи.

– Давай. Смотри. Вот этот провод «земля». «Землю» на уголок, электродом примерься, опусти стекло и медленно приблизь руку на миллиметр и сразу назад или в сторону. Появится дуга, электрод будет плавится. Вибрируй кистью иначе или дуга прервётся или электрод залипнет. Научишься держать дугу, будем учиться класть ровный шов. Вперёд!

Легко сказать. Руку примерил, забрало опустил, но защитное стекло то абсолютно непрозрачное, не видно ни фига! Только кисть двину вперёд, вспышка на мгновение просветит стекло, а электрод уже прилип, опять темно. Десятки попыток и все неудачные. Потом начал пробовать двигать правую кисть с электродом, не опуская забрала, придерживая его левой рукой, а, как только вспыхнет, забрало опустить. После нескольких попыток начало получаться удерживать дугу в течении пяти-десяти секунд. Взмок. Но моя метода помогла. Так я и продолжал – примерился, вспышка, опустил, варю, залип. Эту ночь я не спал. Веки закрываешь и видишь их изнутри, красные, мерцающие, как угли догорающего костра. Такое было впечатление, что глаза мне засыпали солью с песком. Пекло, горело и царапало невыносимо. Я наловил «зайчиков», как говорят профессиональные сварные.

– Служба, вот кирпич, построй туалет, а то до ветру ходим, как на селе неасфальтированном, – бросил мне мой начальничек. – Яму выгребную не копай, всё равно машина сюда не проедет, в задней стенке оставь дыру, будем ведро ставить. Будет тебе, чем до дембеля заниматься – говно носить, ха-ха-ха.

– Как строить? Где брать остальные материалы? Как выглядит весь проект? А дверь? На сколько посадочных мест?

Все мои вопросы остались без ответа, и прежде всего потому, что я никому их не задавал – без толку. Поплелся на РБУ, перекурил с Вовкой Берёзовым, он выдал мне древний секрет, как месить «грязь» – замешивать цементный раствор для кладки кирпича. Все необходимые материалы: песок и цемент я нашёл там же, на РБУ, Вовка подсказал мне, где взять мастерок. Нашёл я тазик, принёс ведро цемента и три ведра песка, добавил воду, соль и перец по вкусу и замесил свой первый в жизни раствор. Его получилось значительно меньше, чем я ожидал. Закон сохранения, сука, не работал, из четырех ведер ингредиентов плюс вода получилось немногим более ведра раствора. Наляпал я мастерком раствор прямо на землю и прилепил четыре белых силикатных кирпича. Пошёл отдохнуть от трудов праведных, перекурить такое дело. Через полчаса наведался проверить, прочно ли приклеился кирпич. Но раствор не схватился, он высох, но продолжал быть сыпучим. И через час ситуация не изменилась – в руке раствор был на ощупь как песок. Наверное, я мало дал цемента. До вечера сделал ещё три замеса грязи, увеличивая каждый раз пропорцию цемента, так как раствор твердым становиться упорно не желал.

Наутро мой учитель Серёга Орлов, лёгким движением носка сапога разрушил всё моё пока ещё небольшое строение.

– Ген, чем тебя только делали такого? Первым делом надо было залить фундамент, потом заложить углы и стойки под дверь. Здесь одного только твоего глаза мало, нужны опыт и специальный инструмент. А раствор будет у тебя тем более хрупким, чем больше ты бросишь цемента. Если пропорции будешь соблюдать, раствор полностью схватится, но только через пару дней.

Оказалось, что мой Тёма знал основы кирпичной кладки тоже. С ним мы и заложили углы, используя только кусок железки на леске в виде отвеса. А через пару дней я уже лихо справлялся с кладкой. Эта работа была мне по душе. Туалет получился капитальным, может оно было и лишним, но стены мы сделали толщиной «в кирпич», зато я имел возможность научиться качественно «перевязывать» кирпичи в кладке. Позже, уже после службы я неоднократно использовал этот опыт, помогая своим товарищам в строительстве маленьких дач, гаражей и сарайчиков, а затем сам себе, вернее вместе с кумом, построил дачу, используя мудреную «альминскую» кладку в колодец для утепления. Получилось.

Несмотря на успешную стройку, мои отношения с начальником не теплели, но я к этому и не стремился, не прилагал никаких усилий. С военной частью УММ и ОГМ проблем не было – все бойцы меня знали хорошо, а вот с гражданскими были. Они все брали пример со своего начальника и относились ко мне соответственно. Как-то утром просыпаюсь, выхожу на крылечко, солнце встает, погода обещает быть хорошей, потягиваюсь, оглядываюсь… бля, ворота спиздили!

Нет, неправильно, ворота лежали на земле в сторонке. Я в шоке, быстрым шагом иду на территорию. Нет автокрана! Помню, вечером был, а теперь его нет. Отчаяние постепенно проникало в каждую мою клеточку. Это ж мне вовек не расплатиться!

Пришли работяги. Орали. Приехал начальник. Орал.

– Сгною! Где кран?!

– Я не знаю.

– Что значит, не знаю? Ты сторож или кому? Ты где спал, ублюдок?

– Я не спал.

– А где ты был?

– … – я молчал, а что я мог ответить?

– Так, во-первых ставь ворота на место…

– Как же я их поставлю?

– А меня это ебёт, военный!? Это твои проблемы! А во-вторых пиши объяснительную и суши сухари.

Что я напишу? Что я спал? Тогда трибунал. Написал я в наглую, что мыл сауну и не слышал, что произошло. Ворота и входная дверь были заперты. Кто и как, я не понимаю. Такая объяснительная была косвенным обвинением начальника – ведь не по собственному же я почину, вместо того, чтобы службу нести, бдеть, так сказать, сауну мыл. Обстановка накалялась. Я видел, как начальник, говоря по-нашему «канал за хамелеона» – менял цвет лица, когда читал мою объяснительную. Надо было вызывать милицию, но он медлил.

А к обеду раздался крик:

– Э, Петрович кран приехал!

– Что? Где?!

– Петрович, прости, бля! Панимашь…

Из-за руля вывалился пьяный гражданский крановщик, в кабине сидел его кум в совершенно скотском состоянии, с ними были бухло и закусь. Они, как проштрафившиеся, решили выставиться. Но сначала начальник кричал уже на них, а они оправдывались. За криками я смог разобрать, что произошло: бухали с кумом, тому вдруг понадобился среди ночи кран, приехали на УММ, ворота закрыты, дверь закрыта, меня нет, перелезли через забор, завели кран, застропили ворота, вынули краном их из петель и положили в сторонку, кран угнали, дело сделали, проспались, опохмелились, теперь гуляют, прости Петрович!

После этого случая начальник начал кружить надо мной стервятником, ловил, без дела не оставлял. Хуже всего было, когда посылал помогать ребятам на РБУ, там вечно не хватало рабочих рук. Территория РБУ это вагончик, большой бетонный бассейн, где гасилась известь, и собственно растворобетонный узел – сложенный из фундаментных плит, кубик-мавзолей с двумя дырами. В одну въезжала машина под загрузку бетоном, а в другую, сбоку засыпались в навал ингредиенты бетона: песок, цемент и щебень. Внутри стояла огромная бетономешалка. Её мы должны были заполнить ингредиентами, включить и, пока она колошматится, могли перекурить. Самым тяжелым, неприятным было забрасывать щебень, не потому, что он тяжелый, а потому, что трудно набрать его на лопату. Вгрызаться с зубовным скрежетом в кучу крупнофракционного щебня было самым поганым, скулы сводило от невыносимого звука и вибрации в плечах. Мерзкая работа была у моих земель. В РБУ кругом страшная грязь, отсутствие света, полно цемента в воздухе, а респираторов не было, дышали так.

Один был плюс, что после этой работы нам разрешали воспользоваться душем в УМэМэшной сауне. Включать сауну не разрешали, но кто там слушал эти запреты. Ведь работать приходилось и ночью. Если на стройке аврал, то бетон везли туда круглосуточно. Вот по ночам, когда начальства уже не было, мы стали включать сауну для себя.

Наша сауна была небольшой, но не по военному приятной. За входной дверью был коридорчик с двумя дверьми: одна налево вела в комнату отдыха, а вторая в относительно большую комнату, где слева несколько сосков душа, лежак, непонятного для меня назначения (о, молодость!) и маленький, три на три метра, но глубокий бассейн с вечно ледяной водой. Над бассейном висела сама парилка, к двери которой вели ступени.

Берёза был опытным ходоком в сауну, учил меня, учил быть осторожным, покрывать голову, не давать ломовую температуру. Я плохо учился. Мне нравилось ловить «приход», прыгая в бассейн с водой 7–8 градусов, после сауны 120–125 градусов. Сосуды в голове сжимались, «приход» получался, как у заправского наркомана от первого по утру косячка.

Генералы к нам не захаживали, а вот другие офицеры изо всей округи появлялись. Как-то раз утром разбудил меня Тёма:

– Гена, идём, чё покажу!

Ведёт меня в сторону сауны и рассказывает дорогой:

– Вчера поздно вечером майор приехаль, приказаль сауну топить, сказаль, что он бывший начальник штаба нашей части. Говориль с акцентом, как грузины говорят, лицо злое.

– Это, наверное, Алданов. Был такой.

– Позже он вернулься с другом. Утром я пошель там прибраться. А теперь смотри!

Тем временем мы зашли в душевую. Тёма пальцем указал мне, на что я должен был обратить внимание: под лежаком валялся тюбик вазелина.

– Ну и какого ты меня сюда притянул?

– Ты что не понимаешь? – Тема округлил свои глаза.

– … Ты думаешь, что Алданов трахал своего друга? – мне даже в голову не пришло, что могло быть наоборот, уж больно облик Алданова был нехарактерным для пассивной роли.

– Конечно. Представляешь?!!

– Да, …ну дела!

Позже я подумал, что второй мог быть массажистом, а вазелин использовался для смазки рук. Но тогда такие простые объяснения в голову не приходили, тюбик вазелина, перекочевав в голову из анекдотов, ассоциировался только с одной версией, а воображение рисовало в мозгу живые картинки бурного совокупления двух немолодых мужчин. Омерзительно. Неволя и казарменное положение сказывались на нашей психике.

Вскоре у меня появился подельник. Сторожем на РБУ был сослан Седой. Что называется «пришла бедя – открывай воротя».

Лето 1985 года. Чабанка

С появлением Седого, каждый вечер, сразу после окончания рабочего дня к РБУ съезжались покупатели. Покупали в основном цемент и известь, вначале мешками, потом Седой начал наглеть, стал продавать машинами. Появились деньги, а следом каждодневная выпивка с гражданской закуской. Вагончик РБУ превратился в притон околоместного значения, вечерами к нам на огонёк брели наши водилы с автобазы, разная блатота из части. Дым столбом, бромбус, карты. Двухкомнатный вагончик, не в пример нашему на Кулиндорово, был просторным, только в в левой стороне, где была собственно сторожка, стояли три койки, стол, ещё хватало места и дискотеку устроить при необходимости. Вот с необходимостью было хуже. Места наши были в глуши, далеко в стороне от тех мест, где ходили нормальные люди, тем более женского пола.

Но вот однажды, когда в вагончике сидело нас человек шесть, ждали мы гонцов с Красного дома с бромбусом, перед вагончиком лихо затормозил самосвал. Ещё не осело облако цемента, как к нам заскочил гражданский водитель.

– Седой, баш-на-баш, меняю!

– Чего тебе? – лениво процеживает Седой сквозь зубы.

– Пять мешков цемента загрузи, я завтра с утра к тебе подгребу, забросим в кузов.

– А ты, фраер нарисованный, знаешь, сколько мешок четырехсотки84 стоит?

– Не гони беса, Седой! Пошли, у меня для тебя подарок. Мамзель на шарка85 тебе подогнал!

Они вышли. Вернулся Седой с девчонкой. Мы обалдели. Выглядела она в целом неплохо, простое сельское, правда слегка подпухшее лицо, коса русых волос, светлые глаза, стеснительная улыбка, простенький чистый сарафанчик, стоптанные туфельки. Но для нас она была принцессой! А мы, следовательно, кавалеры королевской крови, «прынцы», одним словом. Мы не замечали её блудливого взгляда и немытых рук, ведь нам так нужна была дама!

Началось соревнование в остроумии, конечно, армейского толка, уровня казармы, не выше, да ещё с матерком. Барышня этому нисколько не смущалась, наши ухаживания принимала с удовольствием. Пришли наши салабоны во главе с Тёмой, принесли шесть чайников с бромбусом.

– Тёма, мухой, загрузи со своей гоп-бригадой пять мешков цемента и цынканулись86 все по норам. Быстро! – красовался Седой при даме.

Обычно при мне он командовать не смел. Да и тон подобный в обращении с младослужащими я не одобрял и он это знал. Но сейчас я не обращал внимание на такие мелочи, а он пользовался.

Налили. Девочка пьёт наравне с нами. Мы правда солдатскими кружками, она с единственного стеклянного стакана-гранчака, жеманно отставляя пальчик. Не пьянеет, но мы то знаем, что это дело времени, бромбус по любому свое возьмет. Время близилось к вечерней проверке. Часть пацанов, не дождавшись вожделенного, была вынуждена уйти в часть. Остались я, Седой, огромный неуклюжий армянин нашего призыва Абрамянц и Кириченко, представитель крымской босоты. Абрамянц позвал меня и Седого в соседнюю «гражданскую» комнату, прихватив полный чайник.

– Чуваки, Христом-Богом прошу, дайте я первым. Мне в роту надо, а вы здесь по любому остаётесь, будете её всю ночь вертеть.

– А чё это ты? Секи сюда, нерусский, её вообще мне подогнали.

– Седой, брат, дай поебаться.

– Че-ево? Твои братья в овраге лошадь доедают. Не шакаль. Сказал – после меня.

– У меня же времени нет. Седой, ну не будь жлобом, тебе, что в падлу после меня ебать? Да я же чистый, я бабу скоро год уже как не видел. А с меня будет причитаться.

– Ладно, – после коротких раздумий сделал вывод Седой, – хуй с тобой. Пользуйся, пока я добрый.

Абрамянц ушёл, вместо него зашёл Кириченко, видно его выгнал, как молодого, Абрамянц. Начали совет теперь держать вместе с Кириченко.

– Чуваки…

– Так, Киря, по всем понятиям ты молодой ещё, твой номер последний, – рассудил Седой.

– Э парни, вы же здесь на придурочных местах живёте, она ваша на всю ночь, дайте мне первому, я по-быстрому.

– Ага, первый уже армянчик, наверное тоже по-быстрому.

– Пацаны я ее к себе в сауну заберу. Будем с ней «па-багатому», як за заграницей, – высказался и я на свой манер, бромбус обладал удивительным свойством вытеснять незаметно мозги.

– Да бери, куда хочешь. Вопрос, когда?

– В том то и дело, что сауну я включил ещё три часа назад, а она к утру должна успеть остыть, вы же в курсах. А значит я после Абрамянца.

Сауна – это дело святое. Тут со мной и спорить никто не смел.

– Седой, не будь сукой, я буду после Руденко и сразу её к тебе в вагончик приведу в лучшем виде под белы рученьки – дери до утра.

– Хуй с вами, пользуйтесь. Я не в проигрыше, никто за спиной маячить не будет, на гашетку давить. Прихлебалы! Шаровики!

А я себе уже представлял этот «секс на пляже».

1979–1980. Киев. Новогодняя ночь

Я за красоту. Я за гармонию.

Юбилейный 1980 Новый год мы с друзьями решили отпраздновать у нашего соседа Игоря по кличке Паниковский. Я всегда к встрече Нового года относился очень ответственно. Продумывал все заранее, готовил. Особое значение придавалось тому, с кем праздновать Новый год. В полном согласии с тем, что Новый год – это семейный праздник, я считал, что в Новогоднюю ночь надо создавать семьи. Временные, так сказать, краткосрочные.

В этот год я пригласил на праздник свою подружку Иру. Прекрасная, симпатичная девочка с пухлыми губками и прелестными голубыми глазами. Мы с ней встречались регулярно уже больше года, но дальше поцелуев дело у нас не продвинулось, это вам, простите, не нынешнее время, когда секс – не повод для знакомства. Тогда я возлагал особые надежды на волшебство новогодней ночи.

С Паниковским мы распланировали время, когда пить, когда есть, когда танцевать, а когда по углам зажиматься. И утку с яблоками приготовили, и торт у нас был, и свечи не забыли. Музыкальное оформление лежало на мне, для этого я притарабанил свой знаменитый на весь Соцгород тюнингованный бобинный магнитофон «Юпитер 201» с колонками 10МАС.