Чья-то сансара

Г.Е. непроизвольно щурится, как довольный кот. Он любит внимание, любит, когда его хвалят. В его запрещеннобуке самые любимые комментарии – самые восхищенно-кринжовые, вроде “вы тут просто Бетмен!”

А я думаю – хорошо, значит, еще и умненькая, как минимум. Или хитренькая.

– Как вас зовут?

– Яна. Шувалова Яна. Магистратура.

Фамилия тоже хорошая.

– А по отчеству?

– Ульяновна, – отвечает она бойко, но мне слышится, как сердце ее бьется чаще от чего-то.

– Что же, Яна Ульяновна, пришлите, пожалуйста, свою программу исследования на почту приемной ректора, с пометкой, что для Г.Е. Я скажу, чтобы мне переслали. Если мне все понравится – начнем работу.

– Спасибо! – глаза у нее сияют вполне искренне. А если и не искренне – то какая разница? Значит, она хорошая актриса, это тоже важно.

Мы находим ее личное дело сразу же – и, как на заказ – она еще и сирота. Учится на льготном “сиротском” месте, и квартира у нее для старта есть. То, что надо – хотя я оставляю себе некоторое время на то, чтобы оценить эту кандидатуру и поискать другие, но мы, на самом деле, уже знаем, что она нам подходит. Она будет моей, и будет мной, а я – ей. Яной Ульяновной Шуваловой.

И чем дальше – тем больше я сживаюсь с мыслью об этом.

И я не чувствую никакой боли, никаких сомнений, когда зову ее к себе домой, чтобы вместе поработать над текстом. И мне ничего не колет – потому что она соглашается, вероятно, думая о другом, и приходит нарядная и благоухающая, как золотой цветок.

Славушка подходит к ней сзади, когда она стоит, глядя на потрясающий вид внизу из панорамного окна и цедит понемногу вино из бокала, и первое прикосновение к шее даже не вызывает у нее тревоги – а потом сильные руки смыкаются и начинают ее душить.

Она сопротивляется – отчаянно, сильно, надо отдать ей должное, борется за свою жизнь, не хочет умирать, не хочет страдать, и мне бы пожалеть ее, выпустить – но я не чувствую никакой эмпатии, никакого сопереживания. Я чувствую только гнев – и Славушка вместе со мной – что она не может уже, блин, умереть и дать мне то, что мне надо.

А потом я дожидаюсь того, чего так желаю – меня поглощает знакомая темнота.

– И пришел тот, кто силы великой, и твердь дрожала от его шагов. Огонь изрыгали его пасти, и дыхание зловонное полнило мир. И спросил я его, устрашенный, “как зовут тебя, порождение зла? И ответил мне демон голосом, крошащим небеса: “Яночка!” Или, может быть, демон сказал – Славушка? Или… Григорий Евгеньевич? Марго? Или что ты сейчас предпочитаешь?

Я пытаюсь ответить, но не могу – цепи сковывают меня, я чувствую их всем телом, словно меня ими спеленали, как младенца.

– Только сорок лет и протянул. Полсрока, получается, и все заново. Не сидится тебе спокойно, да? Сколько можно, ну сколько можно уже? Сколько шансов тебе давали, сколько возможностей заслужить прощение? А теперь вот, сиди снова на цепях, лет двести сиди, пока волны, которые ты поднял, не улягутся. И тогда попробуем снова, что ли. Вот и что мне делать с тобой?

Я смотрю на Него, и из фракций и теней складывается неуверенный цельный образ. Словно у меня не два глаза и даже не десяток, а множество, по всему телу, и некоторые из них закрыты цепями. Я вижу их холодный серый, их грустный ржавый немного перекрывающий мне обзор.

Я смотрю на Него, и понимаю, что я Его знаю. Разве это не Он протянул мне листовку об изменениях? Там, в самом начале. Разве это не Он, но с другим лицом, встретил меня в том зале собраний, и морочил мне голову?

– Послушай, – пытаюсь сказать ему я, но чувствую только смутное движение внутри своего странного и как будто не совсем живого тела. У меня есть руки? Ноги? Голова? Кажется, нет. – Ты дал мне листовку. Что это значило? Это что-то значило?

Он качает головой.

– Так тяжело с вами, такими. Такая шутка высших сил, – он подходит ближе и касается … переплета?.. Часть моих глаз закрывается, когда он проводит ладонью по ним. – Свобода воли, сила, желания. А терпения нет, и смирения нет, и понимания высшего замысла – ни капли.

– Но послушай, я ничего не понимаю. Я не прошла испытание? Искушение? Но зачем было испытывать и искушать, если ты хотел, чтобы я продолжала, как было?

Он вздыхает, отворачивается, уходит. Я смотрю Ему вслед, пытаясь кричать, но все мои слова – всего лишь черточки и закорючки на моих страницах, которые никто и никогда не прочитает.

Девочка с книжкой

Если мечты сбываются, необходимо тщательно проверять, твои ли это были мечты.

Она не могла понять в жизни двух вещей. Нет, со звездным небом над головой и моральным законом внутри нас ей все как раз было нормально, но зато совершенно неясненько, почему выходные проскакивают так быстро и почему именно она должна заниматься всякой ерундой на работе по остаточному принципу.

Ведь есть секретари, есть всякие старшие помощники младших помощников. Черт возьми, у них в кадровой сетке даже шеф и су-шеф есть, хотя не ресторан вовсе, а совсем даже торговое предприятие. Но вот как какая-то фигня на постном масле – добро пожаловать, Оленька, постарайся побыстрее.

А Оленьке, может быть, совсем не этим хотелось заниматься, а очень даже к конкурсу готовиться, например. Только вот почему-то считалось, что раз она “на заявках сидит”, то супер как недогружена. Как будто сто тыщ требований, которые падают тут и там во всех корпоративных мессенджерах – это ерунда. Как будто каждый менеджер просто рад и счастлив помогать разбирать косяки своих же коллег (и свои тоже). И вообще, не Олины это совсем обязанности, и нигде они не записаны, только делать все это приходится, все равно.

Так и с нынешним заданием – сунули ей увесистую пачку бумаги, велели никому не показывать, отсканировать, распознать, проверить, а что от руки – перенабрать. Вроде бы, и ничего сложного, и ничего такого унизительного. Просто … странно. И еще “страньше” оказался сам текст, напоминающий бред сумашедшего. Оля не могла воспринимать это все всерьез, честное слово. Сплошные восклицательные и вопросительные знаки, наставленные в произвольном порядке, и наборы слабо связанных между собой слов.

Поэтому вопросы “доколе” и “зойчем” мигали огромными буквами на внутреннем табло, пока Оля возилась с бумагами, пытаясь понять, запятая там, все ж таки, или муха накакала.

Требования “никому не показывать” она тоже особо не понимала – но исправно хватала все разложенные бумажки в охапку, стоило кому-то прошелестеть мимо распахнутой настежь двери кабинета. Закрыть дверь было нельзя – соседки по офисному рабству тогда не видели, кто там ходит и могли пропустить какой-нибудь скандалец, какую-нибудь возможность, и вообще изнемогут от невыносимой духоты бытия.

Оля, впрочем, сама считала их теми еще душнилами – потому что они могли бы и не начинать цокать языком и закатывать глаза каждый раз, как Оля начинала клацать клавиатурой, разбирая заявки. В конце-концов, именно это, как считалось, и было ее занятием – принимать, обрабатывать заявки и с помощью менеджеров решать возникающие проблемы по качеству поставок и конфликтные ситуации. Но нет – кажется, дорогие сокамерницы считали, что как раз вся остальная ересь в Олины обязанности входила, а вот это все “цокательное” – нет.

– Что там с разбором? – уточнила Эмма, когда Оля в очередной раз сгребла и выгребла всю кипу бумаг. – По-моему, ты не очень продвинулась.

– Все очень непонятно, – посетовала Оля в тихой надежде, что найдется какой-то более умный желающий разбираться в доставшемся ей нелогичном контенте. Например, непосредственная начальница, которая явно опять заседала на своем блоге про правильное питание и фитнес, а не работала нудную и неинтересную работу.

– Что там может быть непонятно? Оля, ну. Читать-то, наверное, умеешь, – притворно сочувственно вздохнула Эмма.

– Срочно! Нужны курсы повышения квалификации, – поддакнула ей со своего места Лада. Укол был качественный – курсы буквально точно что Оле оплатили, и прошло это мимо Эммы, через кадры, так что та несколько была недовольна – потому что сама она Оле в них отказала.

– Могу показать свою грамоту за скорость чтения во втором классе, – съязвила Оля. Пожалуй, это было одним из самых запоминающихся и самых ненужных достижений, лучше бы она знала тогда, кем будет когда вырастет, или что-то такое. – Что я могу сделать, если тут какой-то бред?

– И как это может быть бред, Оля, ну, – отмахнулась Эмма. – Это же не придурок какой-то писал.

– А кто? – буркнула Оля. – Тут одних десятых страниц пять штук! И семь девятых. Но какая десятая идет за какой девятой – понять совершенно невозможно.

– Ну, ты совсем дурочка, что ли, – вздохнула Эмма, элегантно поднялась со своего места и подошла к Олиному столу. Та, полыхая задницей, тут же вручила ей оные десятые и девятые страницы, и углубилась в разбор восьмых.

– Ну, тут же все понятно, – с преувеличенной драмой сказала Эмма и надолго замолчала. Оля, злорадствуя, шелестела бумажками в своем ритме.

– Это, вообще, что?

– Это задание, которое вы с Ладой мне и дали.

– Эмма, а что там? – вклинилась Лада.

– Да вот, – начальница неопределенно махнула рукой и сунула бумагу обратно Оле.– Зачти вот, раз у тебя грамота за это есть.

– “МЫ!!!! Создали мир линейным…Вселенная дарит нам!.. Кто мы без неё?.. Мужчины и женщины… Хочешь быть волком или пчелой?”, – послушно прочитала Оля вслух так звонко, что в ухе засвербело, словно уховертка туда заскочила, а Лада аж помотала головой, совершенно не таким выверенным и изящным движением, какие она обычно себе позволяла.

– Погоди, это что, Ру такое пишет? Может, просто отрывок неудачный?

– Похоже, они все тут такие неудачные, – Эмма даже нахмурила лоб, перебирая страницы туда и сюда. Оле так и хотелось в ее собственной манере ткнуть ее в лоб и командно сказать “не хмурься, морщины уже образуются”. – Но все десятые похожи.

– Кроме трех.

– Ну… точно, кроме трех.

– И не понятно, к которым девятым относится какая версия десятой, по крайней мере, с первого прочтения. А что, это правда Рудольфа Юрьевича сочинения? – Оля немного считала себя знатоком, в конце-концов. Вот, например, конкретно в этот период времени она выбирала материал на конкурс, и вся эта история с текстами была совершенно не вовремя.

– Ты не слушала, что ли, когда тебе объясняли? А, ну, конечно. В общем, Ру у нас пописывает вот, все старшие в курсе, конечно. И советом директоров решили сделать ему подарок – собрать книгу его произведений и выпустить. Поэтому вот, пока он в отъезде, ты все это и разбираешь. Так что лучше просто все отскань, и потом ройся, а то еще вернется на пару дней раньше и будет швах.

– А он точно хотел бы, чтобы вы его так …издавали?

– Оля, ну! Какой пишущий человек не хотел бы? – закатила глаза Эмма. – Если бы кто-то мои посты собрал, вычитал, структурировал и сделал книгу, да я бы такого человека просто расцеловала бы! Ой, да куда тебе понять, скань лучше.

Оля задумалась. Хотела бы она, чтобы ее стихи разобрали, перебрали, отредактировали, собрали в сборник? С одной стороны, звучало, конечно, очень привлекательно. С другой … кто-то копался бы в черновиках? Господи!.. Почему-то это было ужасно позорно, хоть она и не могла понять, почему.

Все равно, наверное, было бы приятно, но лучше бы она сама все сделала, потому что никто лучше нее все равно не смог бы структурировать ее творчество и отобрать то, что действительно заслуживало оказаться в сборнике. Интересно, Рудольф Юрьевич такой, как Эмма, или такой, как она сама? Наверное, как Эмма – это они все из клуба дерзких и удачливых, любителей здорового образа жизни, беговых марафонов и смузи с сельдереем. Вряд ли бы почему-то директор был бы похож на “ленивенькую” по описанию Эммы, Олю. Правда, она была совсем не ленивой, честно. Просто немного более мечтательной, чем это принято в ее возрасте, наверное.

К счастью, на этом Эмма и Лада от нее отстали с ценными советами – убедившись, что Оля в самом деле в первую очередь сканирует все подряд, в промежутках между “раскидыванием” заявок и ответами на письма, и можно было даже немного подумать о том, что же, все-таки, отправить на конкурс.

Этот конкурс занимал ее мысли третий день подряд – потому что это явно был такой шанс, который случается раз на жизнь. Или не случается вообще. Поэтому Оля очень, очень хотела выбрать что-то интересное, что-то крутое из того, что написала за свою жизнь, и выступить на конкурсе так, чтобы ее, наконец, заметили. Но что выбрать-то? Она никак не могла решить.

Но тут телефон запрыгал по столу, мигая “будильничьей” надписью-напоминанием. “Конкурс. Короткая форма. Дедлайн.”

Оле резко подурнело, и она побежала проверять условия. Конкурс для молодых авторов, приз – издание книги, а всего лишь надо заинтересовать жюри любой короткой формой. Короткая форма была тем, что Оля, как раз, могла. А, если точнее, короткая стихотворная форма, а кому толком нужны сейчас стихи, если это не пирожки и Горалик, например? Шансы хоть на какое-то признание есть, наверное, только через конкурсы.

И дедлайн.

Сегодня дедлайн, а она еще ничего не выбрала.

Вот дура.

Отправить хоть что-то? Но у Оли и с собой даже ничего не было. Днем она только ДУМАЛА, что выбрать, а разбирала тексты вечером, дома, потому что на работе это было немного череповато, учитывая Эмму и Ладу в непосредственной близости и их отношения к цоканьям и клацаниям, не говоря уже о привычке совать нос в ее монитор.

А может, просто написать? Это же не книгу за два часа, а просто короткую форму?

Оля подумала было, что не может, потому что работа, но потом что-то переклинило в другую сторону. Работа, да. Разбирать странные тексты, которые она отсканировала – одним странным текстом больше, одним меньше, кто заметить?

“А судьи кто?”, что называется.

И она села писать.

Легче было это продекларировать, чем в самом деле начать. Под осуждающими взглядами за “клацанье” и думать – не думалось, и только в голове без конца крутилось это “Мы создали мир линейным! Вселенная дарит нам…”, и избавиться от этого было просто нереально. Как назойливая мелодия – earworm, ушной червь, ритмичное начало словно вгрызалось в беззащитный мозг. Личинка какая-то гребаная, которая все крепче укоренялась и прорастала внутри, порождая своим собственные мозговые волны.

“Мы создали мир линейным!

Вселенная дарит нам”, – повторила личинка, и Оля дописала за ней:

“Путь от метро до кофейни

И путь от рожденья в ад”.

А что? – подумала Оля и продолжила стихотворение, не особенно цепляясь за смысл и только следя, чтобы ритм совпадал с первыми строчками. В конце-концов, она уже свой шанс почти похерила – не сделать попытку было бы совсем обидно. Но как же она умудрилась перепутать числа? Оля была супер-уверена, что дедлайн был завтра, в пятницу. Видимо, просто сожрались куда-то дни, или вообще – темпоральная аномалия случилась, иначе и быть не могло. Объяснение было пусть и фантастическим, но зато успокаивающим, и можно было себя оправдать полностью и не мучаться.

Впрочем, получалось плохо, потому что не думать о том, что вот так и просираются шансы одни на всю жизнь, Оля не могла. И продолжала по кругу думать это, когда спешно дописывала до конца рабочего дня свое творение в пять четверостиший, и когда постила его с нужным тегом в ленте сайта с новосозданного аккаунта. На другие заявки она посмотрела только мельком, чтобы не расстраиваться, и все равно опечалилась – конечно, никто не делал, как она. Заявки были все НОРМАЛЬНЫЕ, вдумчивые, у многих даже с приложением краткого описания того, кто они, авторы, такие, с регалиями и всяким таким прочим.

И она. Со вселенной и личинкой в ухе.

Нет, конечно, здорово было бы вот р-раз – и победить, но совершенно не реально. забывшись, Оля, конечно, немного мечтала. Конечно, выиграть было бы классно, там же было обещано не абы что, а КНИГА, а изданная книга без такого подарка судьбы Оле просто никогда не светила, она же не Ру, которому любезные коллеги принесут издание с ISBN на блюдечке. Она … всего лишь она.

И вряд ли благодарные читатели какие-нибудь такую крупную поддержку окажут. Не так их много, тех читателей. В общем, выиграть издание было, наверное, единственным настоящим шансом когда-то подержать в руках свою собственную книгу, получить признание хотя бы немного и заявить о том, что она, вот такая вот Оля-ля, не просто девочка, а девочка с книжкой.

“Верь в себя”, – написал ей Смоленский метромост на своем дугообразном световом табло, когда она переходила через Москва-реку параллельно ему. – “У тебя есть шансы”.

– Буду я во всякую гадость верить, – пробубнила себе под нос Оля, отворачиваясь от него и утыкаясь в телефон.

Оповещений на шторке было слишком много – Оля даже испугалась на мгновение, что она промечтала ядерную войну или что-то вроде.

Но нет – она промечтала только свою победу. Пульс сразу подскочил и забился где-то в горле, и в первый момент Оле реально показалось, что она съехала по иголке вероятностей в другой, альтернативный мир, потому что ее ник совершенно определенно был в посте о победителях, а почта была забита оповещениями с сайта о новых комментариях к ее записи и о личных сообщениях.

Ни жива, ни мертва, она стала открывать все по очереди, толком даже не вчитываясь в половину или больше. Но в лицо все равно плеснуло горячим – кроме нескольких вежливых поздравлений, большая часть того, что она заслужила своей победой было не просто токсично, в модном смысле этого слова, а уже просто неприлично. Токсичность Оля узнавала в лицо. Токсичны были Лада с Эммой, например, а вот то, что лилось на нее через экран было просто потоком отборной ненависти. Причем ненависти не коллективной, а индивидуальной – один из участников, похоже, воспринял ее победу, которую она толком даже прочувствовать не успела, как личное оскорбление эпичных масштабов, и это было ужасно странно.

“Ты, прошмандовка бездарная, должна пойти и отказаться от победы. В пользу любого другого участника. Слышишь, овца? Потому что ты недостойна! И каждый, КАЖДЫЙ из других участников был достойней, чем ты!”

“Откажись, хуже будет!”

“Вылезла откуда-то со своей муа-муа джага-джагой, заползи туда обратно и сдохни!”

Талант настоящего литератора или настоящего графомана – вот так сообщение за сообщением подбирать все новые и новые острые сравнения. Только вот незадача – почему-то это все было не так больно, как Оля представляла себе, что может быть.

Она сталкивалась с ядом каждый день, и, может быть, против всякого ожидания, у нее развился какой-то иммунитет, потому что ей было, может быть, неприятно, но больше, все-таки, странно. Она даже пошла сходила на страничку своего “ненавистника” в социальной сети: обычный дядька средних лет, счастливый в семье, с работой, с хобби, с собакой. Никогда не подумаешь, что он способен производить такой поток виртуальных фекалий, что одинокое сообщение от администрации едва не прошло незамеченным. Но нет, Оля его заметила, и оно было как будто бы тем пером, которое перевешивает практически что угодно на посмертном суде души перед лицом египетских богов.

Эти несколько слов всерьез стоили всего того, что она только что прочитала в своей личке и треде с объявлением победителей.

“Позвоните завтра вечером, обсудим Вашу книгу.”

И приложенный контакт – может, быть, самый главный в ее жизни контакт, конечно, после мамы, папы, любимой подруги и ветеринара старенькой кошки-Пирожки, который знал все ее хронические болячки на пересчет. Главный ей написал: “Обсудим. Вашу. Книгу”.

Звучит, как музыка. Звучит, как самое лучшее, что могло бы случиться.

И не так стремно, что ее облили дегтем на сайте, и в перьях вываляли.

И не так стремно, что завтра опять обожаемые Эмма и Лада будут ее тиранить, чтоб им рвоты литра три на двоих.

И не так тяжко будет разбирать заявки и материал книги Ру.

Это все вообще все такая ерундовая ерунда, что не понятно, почему ее вообще это волновало когда-то.

У нее будет книга – и это самая прекрасная, самая невероятная, самая потрясающая новость за последнюю … жизнь! Ведь это был первый настоящий раз, когда она получила какое-то подтверждение тому, что у нее есть талант.

– У Вас, Ольга, определенно есть талант. Не буду скрывать, я лично выбрал Вашу работу из всех представленных, потому что ощутил в ней зерно того, что может стать очень важным и значимым текстом. Конечно, сейчас это еще очень сыро. Надеюсь, Вас не обижает, что я так говорю? – Главный и звучал как главный, его голос источал власть и могущество, и совершенно безмятежную уверенность в своих силах и своих возможностях. Он, очевидно, имел на это полное право: судя по тому, что он о себе рассказал, и что ей удалось спешно нагуглить по рассказанному, он, в самом деле, был человеком с деньгами и человеком со связями. И если такой вот большой дядя считал, что у нее есть талант, значит, он, определенно, был.

– Конечно, нет. Я же не профессиональный литератор, я многого не понимаю. Но я готова работать … над своими текстами.

– Это очень хорошо. Понимаете ли, конечно, можно взять ваши материал, просто сунуть его под одну обложку и выполнить, что называется, “букву” условий конкурса и приза. Но это не то, что я хотел бы получить на выходе, раз в самом деле нашел что-то интересное. Мы можем сделать что-то великое вместе. Перевернуть многие устоявшиеся представления о литературе и изменить мир, в какой-то мере. Но это потребует от нас обоих большой работы и большой вовлеченности в эту работу. Я, со своей стороны, готов к этому. Но готовы ли Вы, Вы уверены?

– Конечно, я готова, – тут и думать было нечего. Книга – это одно, но книга, которая в самом деле может оставить след в мире, разве это не то, ради чего стоит жить?

– Тогда мы будем работать, вместе, что называется, плечом к плечу, и когда будем близки к завершению, тогда уже подключим еще и нашего редактора, чтобы добавить третий взгляд. Что ж, хорошо. Очень хорошо. Я уверен, у нас все получится. Это будет шедевр, Ольга. Ваш шедевр, который я помогу Вам написать. Сейчас мы только в самом начале пути, и я хотел бы, чтобы мы приступили как можно скорее. Посмотрите на свой конкурсный текст, посмотрите критически, и выделите для себя, поймите сами, о чем, все-таки, Вы хотели в нем сказать. Сейчас он соединяет несколько тем, скажем, слишком много – или, наоборот, недостаточно много. Нужно составить на его основании представление о том, что вы вообще хотите сказать своим сборником. Мы наберем идеи, исходя из Вашего первого текста, и пойдем с ними дальше, развивая их в разные стороны. И все получится, Ольга, даже не сомневайтесь. Давайте созвонимся в следующий раз через неделю. Можете присылать мне Ваши идеи и мысли в процессе, может быть, какие-то тексты на этот номер в любом мессенджере.

“Я всего лишь мост, а ты не позволяй никому себя обижать”, – написал ей метромост по дороге на работу, и Оля послала ему воздушный поцелуй.

– Если ты заколдованный принц, пошли мне знак! – сказала она ему вслух.

“Если ты ждала знака, то вот он тебе”, – невозмутимо ответил мост, и Оля даже рассмеялась от такого совпадения. Мост – заколдованный принц, надо же.

– Тогда придумай, как мне справиться с Эммой и Ладой, ладно? Потом расскажешь! – она помахала ему рукой и пошла дальше, и личинка в ухе продолжала твердить: “мы создали мир линейным, вселенная дарит нам…”

“Мир без щучек и стервей, мир, где уютно нам”, – продолжила ей в тон Оля, против всякого разумения весело размахивая сумкой. Подумаешь, Эмма. Подумаешь, Лада. Зато она – не просто лисичка, а лисичка со скалочкой, то есть – девочка с книжкой. Почти что.

На удивление на работе было тихо – Оля немного опоздала, но и остальных было не видать. Лада появилась через час или около того, вся грязная, и, кажется, даже заплаканная.

– А Эммы нет? Я ей писала, что опаздываю, а ее самой нет? ГОСПОДИ! Ну и дебил мне попался. Ты представляешь, Оля?!

– Нет, – честно ответила та, глядя на нее поверх очередной распечатки очередной композиции страниц нетленки Ру.

– Я улицу переходила…

– По переходу?

– Зануда ты, Оля! Просто, переходила. И этот кретин мало того, что вовремя не остановился и толкнул меня в лужу, так еще и вышел и оборал меня! Да что я ему сделала, это он мне пальто испортил, говноед! Даже не извинился! Мог, между прочим, и химчистку мне оплатить!