Линия жизни

Минг был сильнее, решительнее и обладал той особой харизмой, какую часто приписывают великим правителям. Отец доверял ему важные государственные дела, и в целом знать относилась к Мингу не иначе как ко второму человеку во всем Южном Корсе.

Яль не считал себя хуже брата, а потому видел в том лютую несправедливость. Не будет преувеличением сказать, что он ненавидел своего брата, который неведомым ему способом смог очаровать отца и получить его благосклонность.

Несколькими днями ранее, провожая княжеское войско на битву с марийцами, Яль очень надеялся, что с братом случится какая-нибудь неприятность. И за эту надежду ему нисколько не было совестно. Наоборот, склонившись у молебного камня, он просил богов, дабы они помогли ему и надежды его оправдались. А поскольку в Син-Ти камень был лишь один и принадлежал он Богу Мудрости, в своих мольбах Ялю приходилось просить того донести его слова до столь чтимого им Роги.

– Молодой князь! Просыпайся, вставай! – кричал Урис, тормоша спящего Яля за плечо.

Урис первым встретил вернувшиеся в Син-Ти остатки княжьей дружины – двадцать семь человек, которым посчастливилось уцелеть и в бою, и при бегстве от марийцев. До безумия напуганные, они поведали старому слуге о десятках тысяч марийского войска, об их демонической силе и беспощадности. Совершенно отчаявшиеся, они хоть и смогли уйти от преследователей, но полагали, что тем лишь отсрочили свой конец.

Напугавшись пуще выживших, Урис рванулся в покои Яля, даже не постучав в тяжелую дверь и не упредив о своем приходе.

– Что?! Сволочь, Урис, ты что себе позволяешь?! – Даже в злости Яль не позволял себе использовать грубые бранные слова, столь распространенные среди корсанских мужиков, ограничиваясь лишь простыми ругательствами.

– Прости, князь! – со слезами на глазах отвечал старик. – Дело-то безотложное!

Услышав столь необычное к себе обращение, вняв жалкому виду и кротким словам верного слуги, Яль усмирил свой гнев.

– Хорошо, хорошо! – с возрастающим волнением прошептал он и поднялся с постели. – Ну, говори скорей!

– Так ведь это… – Расстроенный, Урис не мог подобрать слов. – Отец твой… – Он сложил руки на груди, как делают с умершими, – и брат… и все наше войско, – глотая слезы, договорил он и, обессиленный, рухнул перед Ялем на колени.

– А… – начал было говорить новоиспеченный князь, но запнулся на полуслове.

В представлении Яля все было плохо и даже очень. Совсем не о такой помощи просил он Рогу, который, как на это ни посмотри, сильно перестарался. Отца было жаль, но не его смерть потрясла Яля. Ошеломило молодого князя известие об утрате войска – силы, без которой власть теряла свою основу.

С приоткрытым ртом, не проронив и слова, Яль сел на кровать, прислонился к ее спинке и стал потерянно перед собой глядеть. Время от времени ум его прояснялся, и князь пытался найти какую-нибудь зацепку, хоть малый шанс, позволяющий выбраться из этой ситуации. Не видя никакого решения, Яль вновь впадал в остолбенение.

– Да что ж это… что ж это! – размахивал руками слуга, не оставляя надежды привести молодого князя в чувство.

Урис нежно трепал Яля за худые плечи, пробовал легонько бить по щекам, брызгал в лицо водой. Безуспешно: молодой князь, словно статуя, продолжал невозмутимо глядеть на невидимый через стену горизонт.

Такими и застал их вездесущий Нукер – уже слишком старый, чтобы отправиться вместе со своим двоюродным братом Гитом на битву. Несмотря на ранний час, кто-то поднял старика с постели, принеся страшную весть и ему.

Увидев оцепеневшего Яля, даже Нукер, давно переставший удивляться, высоко поднял обе свои седые брови, задумчиво потер худо выбритый подбородок и в нерешительности сел рядом. Вскоре к Нукеру присоединился Хима – вассал Гита из западных земель, также избежавший битвы, поскольку умел управляться с хозяйством, но не с оружием.

– Нукер, дорогой, – тонким голосом, совсем не соответствующим его тучному сложению, начал Хима, – а что делают… я имею в виду, как обычно поступают в такой ситуации?

– В ситуации безумия? Даже не знаю.

– Ай, старый шутник Нукер! – засмеялся Хима. – Я о том, когда мы проиграли сражение и теперь ждем победителя… Ставлю сотню, что мы здесь не первые! – и он снова засмеялся.

– М-м… Вот ты о чем, мой друг. – Нукер скорчил озабоченную мину, делая вид, что действительно шутил. – В подобных случаях… как бы это сказать… сдаются и торгуются за привилегии.

– О! А вот это уже по моей части! – оживился Хима. – И какого сорта привилегии?

– От сил зависит.

– От сил? – удивился вассал.

Нукер закивал.

– От них… Чем больше осталось силы, военной силы, тем на большее можно рассчитывать.

– Ох. – Улыбка сошла с лисьего лица Химы. – И все-таки… хоть на что-то ведь мы можем надеяться? Если сдадим им замок, князька полоумного?

Урису, невольному свидетелю их разговора, речи эти пришлись не по нраву. Он служил при Арине, отце Гита, служил при самом Гите и за долгие годы этой службы – иногда суровой, но чаще веселой и сытой – так сроднился с ними и своим особым положением, что даже помыслить себя не мог без княжеской семьи.

– Хо-зя-инь-ка! – неожиданно завопил Урис. – Скорей же, к нашей хо-зя-инь-ке! – он бесцеремонно схватил Нукера за руку и с невиданной ранее силою выдернул того за собою вон.

***

В тот день Яна проснулась по обыкновению рано. Открыв глаза, она долго всматривалась в беленый потолок ее светлых каменных покоев. Теперь уже тоже по обыкновению.

Половина года прошла со смерти Виры, шесть самых тяжелых месяцев в жизни ранее не знавшей горя девушки. Факт смерти учителя был неприятен, однако Яну, привыкшую к чужим смертям, один этот факт не мог ввергнуть в уныние.

Уйдя из жизни, наставник забрал с собою и жизненную цель своей ученицы. Теперь не к чему было стремиться, не с кем было тренироваться, никто ей не мог помочь – ни примером, ни советом. С десяток дней она еще поворошила отцовские свитки и, не найдя там ни капельки мудрости, что могла бы помочь ей в бою, постепенно и неумолимо начала терять понимание, что ей делать, зачем и как быть дальше.

Девушка не забросила тренировки. Только если ранее они давали ей радость, то теперь лишь помогали убежать от этих неимоверно сложных мыслей и надвигающейся пустоты.

Подлил масла в огонь и отец. Со смертью марийца он тоже задумался о будущем дочери и вдруг с совершенной ясностью осознал, что боевой подготовки в ее воспитании было слишком много, а всего остального – ужасно мало. Ведь великий правитель, коим он видел свою Яну, должен не только быть видным воином, но и обладать недюжинным умом, обаянием, ярким словом и благородными манерами. Развитие этих качеств князь долго откладывал на потом, когда дочь подрастет, а в итоге, увлекшись ее боевыми успехами, вовсе о том позабыл.

Уразумев это, Гит пробовал увлечь дочь политикой, красивыми нарядами и изящными речами. Пробовал тщетно. Ни власть, ни мудрость, ни броские платья не могли завладеть той, что всю свою жизнь посвятила сражениям: она засыпала с мыслью о том, как драться лучше, просыпалась с ней и с ней же проводила почти весь свой день.

Неизвестно, как бы все обернулось, если бы князь был в этом деле столь же аккуратен и ненавязчив, как ранее, когда чуть ли не в младенческом возрасте начал приобщать Яну к мечу. Однако сопротивление корсанских князей набирало силу, требовалось заниматься войском, переговорами и планированием. Все это слишком отвлекало князя, чтобы он был столь же хитер и деликатен.

Вместо этого решив, что дочь уже вполне взросла, Гит выложил ей все напрямую, упирая на рациональные и, как ему казалось, неопровержимые доводы. И получил очевидный, но совершенно неожиданный для него ответ: дочь не хотела быть великим правителем, не хотела власти, богатств и, что самое удивительное для отца, не хотела славы. В горячке он довел дело до ссоры.

Хотя у князя и были идеи, как повлиять на строптивую дочь, всем этим идеям не хватало действия: мешала военная кампания. Отложив сей вопрос до окончания войны, Гит предоставил дочь самой себе.

Потеря учителя, цели, нарушение привычного хода жизни, непонимание отца, одиночество – все это сложилось в глубокую хандру. Каждое утро, сверля взглядом белый потолок, Яна жалела, что проснулась и что надо прожить еще один тусклый день.

Из всей этой беспросветной тоски Яне виделся лишь один выход – уехать. Неважно куда и зачем. Но эти стены, этот потолок, эти переживания – все хотелось оставить позади. Девушка давно собрала походные сумки и лишь искала удобного момента, чтобы попрощаться со все еще дорогим ей отцом.

Более прочего ее отъезду мешало приближавшееся сражение с марийцами: Яна резонно полагала, что ее помощь в бою будет отцу нелишней. Да и само сражение с марийцами – не знающими себе равных воинами – очень ее привлекало. Потому она временила с отъездом.

Каково же было разочарование девушки, когда отец наотрез отказался взять ее на битву. Князь понимал, что не сможет как следует вести сражение, если будет в это время переживать за дочь. Решив, что уедет по возвращении отца, Яна вновь замкнулась в себе.

В то утро, привычно глазея на потолок, она развлекала себя безобидными фантазиями. Ей очень хотелось участвовать в наверняка уже состоявшемся сражении, и все, что ей теперь оставалось, – оказаться в нем мысленно.

Яна воображала, как князь, старший брат, а с ними еще несколько верных воинов прибудут в Син-Ти, уходя от преследования грозного врага: загнав лошадей, потрепанные и обессиленные. Выдумывала, как она встретит отчаявшегося отца, как предложит ему выход – конечно же, рединок. В ее грезах отец возражал, что марийцы не согласятся, а она находила доводы в пользу того, что они все же примут вызов. Закончились фантазии убедительной победой девушки с медными волосами.

Тяжело вздохнув, Яна уже начала подниматься с постели, как вдруг заслышала приближающийся топот и протяжный крик:

– Хо-зя-инь-ка!

Она еще не успела подумать, что бы это могло значить, как дверь в ее комнату распахнулась, в нее влетел Урис, а за ним – так и не сумевший освободиться от него дядя Нукер.

– Хо-зя-инь-ка! – снова завопил слуга и с ходу упал на колени. – Спасай, родненькая! Спасай, защитница!

Он припал к ее постели и, явно переигрывая, истошно зарыдал.

Хлопая глазами, Яна непонимающе смотрела на двух ворвавшихся к ней мужчин.

– Кхм… Ну… М-м… – мялся Нукер, немало смущенный нахождением в девичьей спальне. – Племянничка, дорогая… плохо у нас все… Совсем плохо.

– Князь! Минг! – всхлипывал слуга. – Дружина! Все! Конец!

– Яль наш от горя в безмолвие впал, – наконец освоился Нукер, садясь на кровать, – ни слова сказать, ни решенья принять! Выходит, нам с тобой думать надо… – Сделав ударение на «нам», он важно заглянул в широко раскрытые глаза племянницы. – Хотя… чего уж тут думать, без выхода дело.

– С выходом, – встав на ноги, твердо возразила Яна.

В своем спальном платье, вышитом тонкими кружевами, она выглядела по-настоящему женственно, не в пример лаконичной боевой одежде, в которой привыкли видеть ее окружающие.

Ошеломленные – то ли этой неожиданной переменой, то ли твердым ответом девушки – непрошеные гости безмолвно уставились на нее.

– План такой…

По ходу изложения Яной много раз уже продуманного ею плана лицо хитреца Нукера постепенно светлело. Зная от брата, что перед ним стоит тот самый легендарный Малыш, старый лис быстро смекнул, что дело и впрямь обретает выход. И что потери, которые он уже рассчитал на случай капитуляции, можно таким манером свести к самому незначительному.

Удивляло его лишь то, что сам он – матерый хитрец и выдумщик – не дошел до такой простой и изящной идеи.

– Пожечь хлеба?! – возмутился Урис, для которого хлеб имел чуть ли не божественное значение.

– Нет-нет, – по-отечески похлопал его по плечу Нукер, – жечь не будем, но объявим об этом решительно! – Он довольно хихикнул, уже обдумывая нюансы операции. – Идемте скорей! Надо посвятить в план молодо… – Он поперхнулся, теперь уже не будучи уверенным, кто более достоин наследовать власть. – Надо рассказать Ялю, без него не сойдется дело!

Старик вскочил с кровати и спешно двинулся к выходу. Краем глаза заметив, что «хозяинька» за ним не следует, он обернулся.

– Так? – отведя широкие рукава белоснежного спального платья в стороны, продемонстрировала свое одеяние Яна.

– Ничуть, – быстро понял он замешательство девушки. – Подходи, как оденешься, племянничка! В главную залу, полагаю.

***

Когда Яна вошла в главную залу – большое светлое помещение, используемое для важных совещаний, официальных приемов и торжеств, – там уже толпилась корсанская знать и вассалы – все, кто на время войны решил укрыться в Син-Ти. К той минуте страсти уже накалились, люди кричали, топали ногами; совсем малого не хватало для начала простого мужицкого мордобоя.

К глубокому неудовольствию Уриса и Нукера, им не удалось поговорить с Ялем наедине. Хима – в целом ошибочный, по мнению Нукера, человек – тоже не сидел без дела. Он поднял на ноги всех, кого так или иначе имел удовольствие знать, и, более того, уже успел сколотить коалицию для сдачи замка.

Оглашенный Нукером план не произвел даже малого эффекта. Лишь он знал об истинном лике Убойного Малыша, лишь он верно оценивал шансы на успех предприятия. Остальные же хоть и не спорили с тем, что марийцев возможно склонить на рединок, просто не видели достойных для поединка бойцов. В итоге опять заговорили о сдаче Син-Ти.

Никто не хотел сдаваться, но реальной альтернативы капитуляции никто из собравшихся, помимо Нукера, не видел. Кто-то предложил всем вместе молить богов о защите, и эта безнадежная идея даже нашла сторонников, однако так же скоро их потеряла. Любому, кто хоть немного был в курсе военных дел, было известно, что боги уже давно не участвуют в людских войнах.

Войдя в залу и увидев всех этих людей, Яна растерялась.

– Тихо! – неожиданно заорал не находящий себе места Урис и указал пальцем на вошедшую.

Девушка, облаченная в свое лучшее боевое одеяние, продолжала смущенно осматривать заговорщиков. Дядя Нукер, так и не решившийся раскрыть личность Малыша, прихрамывая на левую ногу, подбежал к девушке.

– Яна, дорогая, я поведал нашим друзьям придуманный тобой план, но они совсем не сочли его хорошим, – в негодовании цокнул языком он. – Предпочитают сдать крепость.

– Что не понравилось? – не к месту тихо спросила Яна.

– Бойца нет! – выкрикнул из толпы Ларь, возглавлявший союз городских купцов. – Кто драться-то будет?!

– Я, – невозмутимо ответила девушка.

Недоумение присутствующих быстро сменилось улыбками и смехом. Видя, что все идет не так, как она думала, Яна обратилась к единственному средству, коим она хорошо умела пользоваться.

Она вынула меч и сняла с пояса кулачный щит. Толпа затихла.

– Я буду кончать всех желающих сдать Син-Ти. – В наступившем молчании тихий голос девушки прозвучал очень отчетливо. – Одолеете – поступайте как знаете.

Сколь бы то ни было достойных Яны соперников среди сборища женщин, стариков и торговцев, естественно, не было. Лишь Браль – отцовский вассал, еще вчера лежавший в горячке, – был вооружен и умел обращаться с мечом.

Раздраженный этим фарсом, бородатый мужчина вышел вперед:

– Дрянная ты дочь! – Он театрально плюнул себе под ноги. – Вздумала угрожать нам?!

Браль резко махнул мечом, рассчитывая выбить из рук девушки выставленное вперед оружие. Клинок Яны крутнулся, избежав столкновения с мечом Браля, и тотчас устремился к горлу обидчика. Когда он покинул плоть, а из раны хлынула кровь, вассал медленно опустился на каменный пол.

Верна – мать Яля и любимая жена погибшего князя, вскрикнула.

– Продолжим. – Яна невозмутимо шагнула в сторону зашумевшей толпы, твердо намереваясь исполнить задуманное.

– Постой, сестра! – неожиданно раздался мягкий голос позабытого всеми Яля.

Сквозь мглу отчаяния он увидел вооруженную сестру и сразу вспомнил озвученный ранее план дяди Нукера. Спасительный луч надежды моментально освободил его от оцепенения.

Молодой князь не ведал, что сестра его была Малышом, зато прекрасно знал, что та дни напролет машет мечом и что с ней занимался марийский мастер. А потому… потому это давало надежду.

– Наши гости, – совершенно придя в себя, он мельком оглядел присутствующих, – ты зря полагаешь, что они плохи… Просто, ты понимаешь, – вкрадчиво продолжал Яль, положив свою худую ладонь на плечо сестры, – они растерялись… а потому и не мыслят здраво… не могут просто. И это можно понять, правда же?

Не найдя что ответить, девушка продолжала оценивать потенциальных противников.

– Но… мои дорогие защитники Корса, разве только что вы не получили доказательство? – Яль обратил взгляд на истекающее кровью тело. – А если и этого мало, могу вас уверить, что пять лет назад, совсем еще юной, моя сестра била отцовских дружинников. Ну, все еще мало?

– Нам бы Малыша! – выкрикнул Хима. – Вот тогда б можно!

Проигнорировав неудобное возражение, Яль наигранно добродушным взглядом заглянул в ближайшие к нему лица – напуганные, растерянные, сомневающиеся.

– Кто все еще за то, чтобы сдаться, – прошу к столу. – Улыбаясь, он сделал приглашающий жест рукой.

Нашлось трое смелых, кому происходящее было настолько нестерпимо противно, что они не подумали считаться с рисками. Хима же, начавший оппозиционную кампанию, опасливо затерялся в толпе.

– Яна, – добродушно продолжал Яль, отходя от стола с несогласными, – полагаю, для блага всего нашего княжества предателей надо убить.

Довольный собой, молодой князь бросил презрительный взгляд на приговоренных, вместо расправы ожидавших переговоров. Один закричал, прочие обомлели от жестокости детей всеми любимого князя Гита.

И все же кровь пролилась, дело было сделано.

– Что ж, мои дорогие, – довольный, потер руки Яль, – теперь самое время обсудить детали.

5. Марийцы

Наблюдавший за поединком со стены Яль не мог понять всего произошедшего внизу и его следствий. Молодой князь видел, как громадный воин рухнул наземь, видел, как сестра разговаривает с гаири, как она направляется к крепостным воротам, а Зига приказывает своим воинам подниматься и идти далее.

Как бы то ни было, угроза миновала. От облегчения Ялю хотелось прямо там, на высокой стене Син-Ти, присесть на корточки и тихо заплакать. Заплакать слезами истинного счастья, которое дается нам испытать считанное число раз за жизнь. К сожалению Яля, рядом с ним ликовала корсанская знать, перед лицом которой он не мог выказать такую слабость. В итоге молодой князь обратил свой взгляд на проходящие мимо замка отряды марийцев, видом сим продлевая свое блаженство.

О решении Яны уйти он узнал лишь спустя время. Несколько воинов, с замковой стены наблюдавших за рединком, радостно встретили победительницу и засыпали ее вопросами. Они не хотели верить в согласие новоявленного героя покинуть свою родину. Самые мнительные из них полагали, что приглашение гаири – лишь хитрая уловка, посредством которой марийцы собираются погубить девушку.

– Я давно решила, – пришлось отвечать Яне обступившим ее мужчинам. – Отец мертв. Меня тут ничто больше не держит.

После слов о смерти любимого народом князя улыбки исчезли с лиц корсанских воинов. Те из мужчин, что несколькими днями ранее бежали от марийцев, вспомнив о пережитых ими ужасах, стыдливо помрачнели.

– Я назову в твою честь дочь! – вдруг заявил один из них, верный дружинник покойного князя. – Прости, что не верил в тебя!

Сборы не заняли у девушки много времени. Лошадь снаряжена, седельные сумки собраны, прощаться не с кем.

Яль поймал сестру уже у ворот.

– Все же уходишь? – очень мягко и ласково, но без положенной в таких случаях толики сожаления спросил ее молодой князь.

Весть о том, что героиня Син-Ти покидает замок, стала для него приятным сюрпризом. Он уже задавался вопросом, как быть с Яной и ее авторитетом, который она в случае победы приобретет. Яль надеялся, что за счет ума и хитрости ему удастся управлять своей героической сестрой; и все же, хоть, по его мнению, та и была изрядно глупа, ее своенравие и непредсказуемость нельзя было недооценивать. Теперь же еще один тяжелый камень свалился с плеч молодого князя, и он едва сдерживал улыбку.

– Да, – ответила ему Яна, совсем не желавшая встретить сейчас брата.

Он распростер руки и, едва касаясь спины девушки, обнял ее.

– Спасибо, сестра, за твой подвиг, за твою силу и твою поддержку! Я, да думаю, нет – уверен, да и каждый подданный Южного Корса до конца жизни, до конца… – Яль утер скупую слезу, которая сейчас уже точно была к месту. – Все мы будем поминать тебя словами благодарности и глубокого уважения! Мне бесконечно жаль, что ты покидаешь наше княжество… Однако я понимаю, что великому герою нужно больше места для подвига! И не буду, не могу тебя удержать от этой судьбы…

Князь говорил еще немного, а после поцеловал сестру в лоб и велел дать ей путь.

На выходе из замка Яну поджидал одинокий воин. Все прочее марийское войско двумя неровными потоками текло мимо Син-Ти, лишь он беспокойно кружился на своем коне около ворот, по приказу гаири ожидая появления рыжеволосой девушки.

– Хм-м, а ты быстро, – язвительно сказал воин и закинул свою толстую, по-мужски грубо сплетенную косу за плечо.

Богатая и опрятная одежда мужчины выдавала его высокое в марийском войске положение. Простой солдат тоже мог сорвать с врага яркий наряд, однако сохранять его чистым было хлопотно, дорого и в бою бесполезно.

Девушка не ответила. Прилежная ученица, она переняла от Виры не только его мастерство, но также нелюбовь к малозначимым разговорам. Если можно было молчать, она молчала, надо говорить – говорила, но лишь немногим более нужного.

Остановив лошадь в нескольких шагах от воина, то и дело щурившего свои и без того неширокие глаза, Яна вопросительно на него посмотрела.

– Следуй за мной! – довольно улыбнулся мариец.

Влившись в поток солдат, девушка сразу же стала оценивать их снаряженье и силу. Преобладали пехотинцы, чаще прочего вооруженные легкими мечами и круглыми деревянными щитами. Иные марийцы прямым мечам предпочитали сабли и топоры – неизменно легкие, чтобы можно было орудовать одной рукой. Реже встречались копейщики, щиты которых уже были заметно больше и тяжелее.

Марийцы не отличались крепким телосложением, будучи в основном сухощавыми и высокими. С виду – самые заурядные вояки, мало чем отличающиеся от отцовских дружинников. И все же Яна чувствовала, что они другие.

Долго взгляд девушки блуждал по сторонам, пока наконец к ней не пришло осознание. Марийцев выделяло не сложение или оружие, не сплошь черные волосы и карие глаза – их отличала радость, сугубо позитивное настроение, в котором они пребывали в военном походе. Кругом улыбающиеся лица, шутки – не натужно-показные, как бывает при чувстве страха, а вполне обычные, естественные. Словно шли они не к очередному сражению, где каждый рискует расстаться с жизнью, а к праздничной площади, где их ждет редкое веселье, забавы и яркие представления.

– Эй, ты вообще меня слушаешь?! – прикрикнул мариец, заметив, что его спутница засмотрелась по сторонам и совсем не обращает внимания на его слова.

Голос марийца был хрипло-звонким – сквозь преобладающий хрип иногда прорывался звон, что придавало его говору бесспорную уникальность, не очень, однако, приятную обычному человеческому уху.

– Нет, – ответила Яна, решив, что молчания в этот раз будет уже недостаточно.

– И зря, рыжая! – Мужчина подъехал к ней ближе, дабы наверняка быть услышанным. – Я вот тебе что говорил: мариец радуется битве, каждое сражение он ждет с нетерпением! Битва – это праздник! А что сегодня сделала ты? – Он насмешливо улыбнулся. – Лишила их праздника! – воскликнул он, привлекая внимание рядом идущих.

Яна не стала оправдываться. Девушка чувствовала, что это неправда, однако не могла с ходу сказать почему, не могла подобрать нужных слов. Она вообще не была скора на слово, а теперь еще и сомневалась, действительно ли требуется что-то говорить.

Потому она снова молчала.

– А?! – обратился мариец к одному из воинов – худому мечнику в изумительно грязной одежде. – Лишили нас сегодня праздника! Верно ж, Кадана?!

– Верно, Сумиля, – весело ответил грязнуля.

– Именно так! – продолжал хрипеть мариец. – Ни подраться, ни отдохнуть, ни с девками северными полюбиться! Боюсь, не примут тебя тут.

С наигранным вздохом и едва скрываемой улыбкой он обернулся к девушке.

Ранее Яна никогда не оказывалась в подобных ситуациях. Отец был дружелюбен и ласков, Вира – серьезен и честен, а дружинники и прислуга – неизменно почтительны. Лишь Минг иногда позволял себе подшучивать над сестрой, да и то больше добро, почти с любовью: старший брат во всем брал пример с отца, а потому был с Яной заботлив и мягок.