Линия жизни

Ростислав Паров

Линия жизни

1. Одинокая крепость

Стоял погожий осенний день. Все еще теплое солнце нежно согревало остывший за ночь воздух Южного Корса; багровые кроны и запах палой листвы придавали природе то непередаваемое очарование, что свойственно лишь этому времени года.

Марийское войско, пятью днями ранее одержавшее убедительную победу над союзом корсанских князей, неспешно приближалось к городу-замку Син-Ти. Замок Син-Ти или, как его еще называли, Одинокая крепость, возвышался в центре большого поля, позволяя неприятелю штурмовать крепость с любой удобной для него стороны.

В былые времена, когда князь Гит вел войны с соседями, Одинокую крепость окружали глубокие рвы, а с западной стороны ее обнимала неширокая, поросшая камышом река. С тех пор река обмелела, а рвы были засыпаны, дабы не мешать проезду обозов, – красноречивый признак того, что в Корсе наступил долгожданный мир.

Мир привел к спокойствию, спокойствие – к благополучию, а уже оно побудило корсанцев бросить вызов Марии – южному государству, которому они долгое время платили дань – золотом и детьми. Последнее было столь унизительно, что бывшие еще недавно врагами князья, накопив достаточно сил, все же сумели прийти к согласию относительно совместного противостояния марийцам.

Союз князей имел втрое большее войско, родную землю под ногами и убедительные причины сражаться за победу, во чтобы та им не стала. Однако все пошло не так, как думалось. Когда много слабых собираются, чтобы низвергнуть сильного, нередко находится тот, кто выбирает сторону сильного в обмен на его благосклонность и покровительство в будущем.

Будучи преданным, корсанское воинство не смогло ничего противопоставить более умелым и храбрым марийцам. Вместо того чтобы поймать в засаду врага, в ловушке оказались сами корсанцы: растерявшись, князья начали отдавать ошибочные приказы, большое войско стало неуправляемым и вскоре обратилось в бегство.

Рассерженные княжеским бунтом марийцы методично истребляли бегущих, пока собственные их силы не иссякли. Воинам Гита, стоявшим в первых рядах, досталось больше других – в Син-Ти смогли вернуться лишь несколько десятков смертельно напуганных и уже непригодных к бою мужчин.

Теперь победитель двигался вглубь Корса – для получения положенных ему репараций, восполнения запасов, а попутно – ради грабежа и сопутствующих ему утех.

После столь ошеломительной победы марийцы ожидали увидеть Син-Ти с дружелюбно открытыми замковыми вратами, радушной знатью, рьяно извиняющейся за прежнего князя и предлагающей многое ради сохранения малого – их жизней и личных наделов.

К удивлению победителей, Одинокая крепость встретила их с запертыми вратами, стражниками на стенах и молчанием. Яль, младший сын погибшего князя Гита, хмуро стоял на центральной стене, глядя на приближающиеся к его замку полчища неприятеля.

По всем понятиям воинского искусства защитники Син-Ти в предстоящем сражении не имели и малейшего шанса. Многократный численный перевес марийцев, большой и слабо укрепленный замок, разница в боевых навыках и силе духа – абсолютно все складывалось не в их пользу. И все же они решили драться.

Удивленный безрассудной смелостью врага, Зига – назначенный на этот поход гаири1, – приблизившись к стенам Син-Ти, остановил свое устрашающее войско. Вид Зиги был также устрашающим: бритая голова с тонкой полоской «гривы» по центру, изуродованная шрамом правая щека, могучее, облаченное в кожаные доспехи тело.

Завидев на стене знатную особу, Зига выехал вперед, повернул коня боком и громко, но в то же время зловеще-неторопливо, произнес:

– Малыш, в этом нет смысла. Ты обречен.

Яль глубоко вздохнул, про себя моля богов, чтобы голос его предательски не дрогнул. Собрав волю в кулак, он оперся на крепостной зубец и как мог спокойно молвил:

– Рединок.

Рединком называли сражение между лучшими воинами двух враждующих сторон, решающее исход всей битвы без масштабных баталий. К рединкам в те времена прибегали редко: когда силы были равны, а причина для сражения не столь важна, вернее, менее важна, чем доброе имя предводителя, которое могло быть утрачено при нарушении условий поединка.

Для марийцев подобное предложение было столь удивительно, что Зига даже решил, будто ему послышалось:

– Чего?! Громче давай!

Яль вновь вздохнул, напряг горловые связки и выдавил на йоту громче:

– Рединок! Твой лучший воин против моего!

Получив подтверждение, Зига от души расхохотался. Авангард марийского войска вторил ему, так что казалось, земля начала сотрясаться.

– Малыш, а мне это зачем? – Успокоившись, Зига подъехал к князю еще чуть ближе, перевел взгляд на свое войско и обвел его рукой: – Зачем?!

Яль натужно улыбнулся и выпрямился.

– Если будет штурм, мы будем стоять насмерть, все до последнего! Зажжем дома, склады с зерном, воду отравим. Женщин порежем, детей удавим. – От мысли об этом Ялю стало дурно, к горлу подкатил ком. – Ты потеряешь людей, а ничего… а взамен ничего не возьмешь! Выиграешь рединок – я все отдам тебе сам, даю слово! Слово князя! Если же уступишь – мой замок и земли тогда не тронешь, будто мы и не нарушали уговора!

Выполнив самую сложную часть своей роли, Яль вновь облокотился на зубец замка, словно нависнув над поставленным перед выбором неприятелем. Он все еще сильно сомневался, что из их с сестрой плана, единственного плана, дающего хоть какой-то шанс на спасение, что-нибудь выйдет.

Ничего не ответив молодому князю, Зига повернул гнедую лошадь и медленно направился к своим воинам. Не за советом марийцев, для которых он был безоговорочным авторитетом, а лишь для того, чтобы перед ответом выгадать чуточку времени.

Слова князя звучали разумно. И хотя оставались сомнения, что мягкотелые, по разумению Зиги, корсанцы смогут в такую минуту быть столь решительными, он понимал, что и среди них может найтись горстка мужественных и крепких духом людей. С другой же стороны…

С другой стороны, хитрый гаири понимал, что выиграть рединок корсанцы могут лишь с помощью чуда. Их лучшие бойцы полегли пятью днями ранее, а сама идея оставить в замке искусного воина, не взяв его на главную битву, выглядела безумием. И это даже не считая того, что в искусстве боя марийцам не было равных – хоть в строю, хоть один на один.

Подъехав к своим командирам, Зига поднял правую руку. Сердце молодого князя замерло в ожидании решения.

– Да будет рединок! – громко объявил Зига и опустил судьбоносную руку. – После победы я заберу твоих жен себе! Будут одежду стирать и коней наших чистить! –вновь расхохотался он. – Кира, займись полем!

Кира был самым опытным и именитым командиром Зиги. Этот матерый воин прошел через десятки сражений, не получив ни единого серьезного ранения. Единственным его недостатком был возраст: в свои сорок два он уже не имел той сноровки, сил и выносливости, коими обладал прежде. Их убыль пока компенсировалась опытом и растущим уважением марийских солдат, но все же его военная карьера клонилась к закату.

Всего несколько взмахов его тяжелой руки – и марийские отряды организовали арену – квадрат стороной в тридцать шагов. Одной из его сторон стала парадная стена Син-Ти, а остальные три, ничуть не страшась атаки сверху, образовали марийские ветераны и командиры.

– Дори? – тихо спросил Кира, приближаясь к своему предводителю. – Дори! – получив знак одобрения от Зиги, громко крикнул он.

В квадрат вошел огромный по человеческим меркам воин – на целую голову выше прочих, с длинными мускулистыми руками, в обхвате сравнимыми с бедром обычного человека. Дори был вооружен тяжелым изогнутым мечом, которым даже этот гигант мог орудовать лишь в двуручном хвате. В ожидании своего соперника он снял со спины оружие и опустил конец его грозного лезвия наземь.

В предвкушении веселой расправы марийцы протяжно засвистели.

– О боги! – Потеряв на миг самообладание, Яль прикрыл глаза ладонью.

Вскоре засовы на замковых воротах скрипнули, их створки подались вперед. Спешным, но вместе с тем мягким шагом на арену вышел воин в длинном плаще, из-под которого выглядывал тонкий кончик ножен. Лицо воина закрывал широкий капюшон.

– Забавно! – процедил Зига, разглядывая необычное одеяние.

Плащи и капюшоны ценили путешественники и никогда не использовали хорошие воины. Подобные тряпки не прибавляли защиты, зато ухудшали обзор и затрудняли движение.

Корсанский воин понимал это не хуже прочих: дойдя до центра арены, он развязал тесьму и сбросил обременительные лохмотья.

Взору марийцев предстала девушка: почти мужского роста, с насыщенно-медными волосами, на время битвы наскоро собранными в короткую косичку. Она оглядела своего противника, правой рукой вынула легкий меч, скорее предназначенный для колющих, чем для рубящих ударов, а левой взяла висевший на поясе кулачный щит.

Зига хмыкнул, однако вслух ничего не сказал. Если для корсанцев участие женщин в бою считалось чем-то сверхъестественным, то для марийцев, которые промышляли войной, это было обычным делом. Насмешка же полководца была адресована кулачному щиту, который против гигантского меча выглядел бесполезной игрушкой.

– На щите лезвие, – словно уловив ход мысли гаири, сказал Шива – один из лучших воинов Марии, который вполне мог сейчас стоять на арене вместо гиганта Дори.

Однако внушительные габариты Дори и размер его меча обычно производили на врага такой ошеломляющий эффект, что тот терял всякую уверенность и в итоге мало что мог противопоставить силе марийского великана.

Тем более было странно для марийцев, что рыжеволосая девушка не казалась смущенной и напуганной. Чуть выставив щит вперед и подняв меч на уровень пояса, она первой шагнула в направлении своего противника.

– Начали! – сложив руки на широкой груди, с любопытством скомандовал Зига.

Услышав приказ, Дори сразу же взялся за дело: ухватил тяжеленный меч двумя руками и стал бешено им рубить – из стороны в сторону, снизу, сверху, наискосок, снова по сторонам.

На горизонтальный удар девушка делала два быстрых шага назад, на вертикальный и диагональный – шаг вперед и в сторону. Кулачный щит и обнаженный меч все время оставались наготове.

– Она хороша, – обернувшись к гаири, произнес Шива.

– Даже слишком хороша, – с едва слышной горчинкой ответил ему Зига.

Исход боя предсказать стало сложно. И если рядовым солдатам могло казаться, что победа Дори – лишь вопрос времени, наметанный глаз ветеранов без труда распознал в девушке мастера. Хладнокровие и точность, с которыми она уходила от летящего в нее меча, подсказывали им, что она как минимум не уступает своему грозному сопернику.

– Еще молода, может ошибиться, – сухо процедил Кира, тоже распознавший в корсанке мастеровитого бойца.

Позабыв, что с военной точки зрения поражение Дори было для него крайне невыгодно, Зига невольно стал переживать за девушку. Уж слишком ловко и уверенно она вела бой, а испокон веков именно ловкость и скорость более всего ценились марийскими воинами. Большой Дори хоть и был неоспоримо силен, но все же был силен по-другому, не по-марийски.

– Уклоняется красиво, но вот что она может в ата… – не успел договорить Шива, как бой закончился.

Дори провел еще одну серию смертоносных ударов. К ее завершению усталость накопилась в его могучих руках, и при последнем ударе плечо его ушло слишком далеко за мечом, открыв спину для контратаки. Если бы не эта усталость, Дори мог бы напрячь все тело и отмахнуться в обратную сторону. Но сил для этого не осталось, и, чтобы уберечь спину, он крутнулся в направлении удара.

Марийский гигант был опытным бойцом. Понимая, чем ему грозит такая ошибка, во время разворота он левой рукой выхватил спрятанный у пояса кинжал, чтобы резким взмахом встретить нападающего противника или, если тот промедлит, хотя б отпугнуть его. Подобный прием использовали иногда как уловку, и Дори, выучивший его как на случай ошибки, так и обмана, сделал взмах не задумываясь.

Заметив ошибку противника, девушка двумя шустрыми прыжками сократила дистанцию, парировала удар кинжала, поймав кисть Дори на маленький щит, и тут же всадила клинок под стальную, закрепленную на нагрудном доспехе марийца бляху.

Гигант не успел отпустить свой меч, как последовал еще один удар – на этот раз лезвием щита – в правую глазницу. Лезвие достигло мозга, и Дори беспомощно рухнул наземь.

Зига улыбался, Шива оценивал свои шансы в бою с девушкой, марийские воины, наблюдавшие за рединком, застыли в безмолвии. И только с дальних рядов, которые не могли видеть происходящего, доносилось: «Ну, как там?», «Что происходит?».

Яль и немногочисленные защитники Син-Ти тоже молчали. Выигранный рединок еще не означал, что марийцы сдержат слово и не будут с досады штурмовать крепость.

Казалось, только девушка не была озадачена. Убрав оружие, она наклонилась к поверженному врагу и, словно по марийскому обычаю, собрала трофеи – мешочек с монетами, двуручный меч и кинжал. Не без усилий положив тяжелое оружие на плечо, она повернулась к марийскому гаири.

В ужасе Яль снова прикрыл глаза ладонью. По его разумению, подобная дерзость была совершенно неуместна, могла лишь разозлить проигравшего врага, скорее всего, еще колеблющегося – выполнить условия рединка или сравнять Син-Ти с землей.

В этот момент Зига наконец осознал, что на самом деле произошло; невольная улыбка исчезла с его лица. Не покидая седла, он выехал на арену и стал медленно приближаться к неожиданному триумфатору.

В его душе очарование этим мастером боролось с нежеланием признавать поражение в борьбе за замок, поражение совершенно неожиданное, глупое и немыслимое. Как обычно в таких случаях, он просто тянул время, ожидая, когда его сердце определится с решением.

Когда Зига подъехал к девушке и внимательно посмотрел в ее бесстрашное лицо, сердце его сразу же отозвалось. Чистая светлая кожа, широко посаженные карие глаза, просвечивающие за медной краской черные волосы – если внимательно присмотреться, она была самой настоящей, чистокровной марийкой.

– Красивая победа, девочка! – приняв решение, весело произнес Зига.

Девушка закрыла на секунду глаза и улыбнулась ему.

– Уходим! – бросил он командирам. – А ты? Может, с нами?!

Все еще улыбаясь, гаири повернулся к молчаливо стоящей победительнице, теперь олицетворявшей для него всю марийскую доблесть. Вопрос был задан бессознательно, скорее как шутка, отпуская которую, человек выдает свои истинные желания, но нисколько не надеется на удачный для себя ответ.

– Идет! Только коня возьму.

2. Ученик

– Яна, сейчас мы сыграем в одну игру, – говорил князь Гит своей полуторогодовалой дочери. – Я буду бросать тебе этот мешочек, а ты должна его бить ручкой. Вот так! – Он продемонстрировал ей желанное движение. – Поняла?

Девочка кивнула.

– Теперь ты. – Князь бросил мешочек аккурат в ладонь девочки, даже не успевшей пошевелить рукой. – Молодец!

Он широко улыбнулся и обнял свою дочь. Яна улыбнулась ему в ответ.

– Давай еще… Превосходно!

У князя было трое детей – старший Минг, Яль и младшая Яна. В своих грезах Гит видел их всех непревзойденными воинами, наследующими его земли и власть не только и не столько из-за родства, сколько благодаря своей доблести и достоинствам.

Поскольку мечты князя всегда приобретали форму конкретных поступков, с каждым из ребят он с ранних лет начинал практиковать такие игры-тренировки. Сначала пуховый мешочек, который надо отбить рукой, затем мешочек, от которого надо увернуться, потом мешочек надо было отбить игрушечным мечом и далее в том же духе.

Он уделял уйму времени военной подготовке каждого из троих детей, однако только с младшенькой получилось так, как он задумывал.

С Мингом он был слишком строг, и в какой-то момент мальчик стал всеми способами избегать занятий. С Ялем князь смягчился, но камнем преткновения стала безудержная материнская любовь: мальчика баловали, ласкали, развлекали играми, не требующими такого усердия, как воинские тренировки. В итоге Яль быстро потерял интерес к занятиям, его прогресс был медленным, а слабохарактерность мальчика выводила отца из себя: малейшая неудача в «игре» оборачивалась слезами, а то и истерикой.

С Яной же для князя все сложилось удачно. И он уже был научен ошибками прошлого – был с дочерью нежен и не дозволял играть с ней кому-либо, кроме себя. Не мешала на сей раз и материнская ласка: родилась Яна в военном походе от случайно встреченной марийки, умершей через день после родов. И девочка, со своей стороны, словно была рождена для битвы: движения ее быстро координировались, отменная реакция была дана ей с рождения. Обучение у нее спорилось, князь искренне ее хвалил, что заставляло Яну стараться еще сильнее.

Князь тоже чувствовал, что на этот раз все идет хорошо, и посему уделял занятиям с дочерью еще больше времени и стараний, чем ранее с сыновьями.

Парадоксально, но именно желание сделать из дочери великого воина отвлекло князя от войн и междоусобиц, способствовав наступлению в Корсе долгожданного мира и согласия.

***

– Доча, – обратился князь к Яне, которой в тот день исполнилось семь лет, – ты добилась таких успехов, что самое время подарить тебе это! – Он протянул ей тонкий, специально облегченный для слабеньких рук меч. – Это самый настоящий взрослый меч, как у меня, как у дяди Нукера и других знатных воинов! Он твой самый главный друг и помощник, твое спасение в бедах и горе для твоих врагов!

– Папочка, а как же ты? – тонким, почти писклявым голосом, возразила девочка. – Я думала, ты мой самый главный друг…

Отец крепко обнял девочку, стесняясь показать ей свою сентиментальность.

– И я тоже, Яна. – Украдкой князь вытер рукавом выступившие на глаза слезы. – Только я не могу всегда быть с тобой, а он – может.

– М-м, ясно, – удовлетворилась ответом дочь. – Сегодня будем отбивать мешочки этим мечом?!

– А хочешь? – слукавил отец, будто планировал нечто другое.

– Да! Очень!

С того дня началось знакомство маленькой девочки с большим холодным оружием. Держать в руках меч, даже облегченный, даже двумя руками для Яны было еще сложно. Очень быстро, уже после трех-четырех ударов, она уставала. К радости отца, однако, это лишь раззадоривало ее. Не успевая насытиться «игрой» с мечом, она с нетерпением ждала каждой следующей возможности вновь сжать в руках тяжелый эфес.

Девочка беззаветно полюбила свой меч, везде носила его с собой и, даже засыпая, крепко сжимала ножны своей маленькой рукой.

– Папа, ну зачем я такая слабенькая?! – жаловалась Яна. – Хочу стать сильной, чтобы драться весь день!

– Сильной? Быстрее?!

Дочь бойко кивала.

– Чтобы быстрее, надо много и скучно заниматься.

– Заниматься не скучно! Говори как! Говори!

И снова все шло по княжьему плану. Девочка делала многократные физические упражнения, ее мышцы крепли, она видела результат и занималась еще и еще.

Родные посмеивались над князем, острили, что своими тренировками он ненароком сделает из Яны мальчика. Гит знал, что его жены и его сыновья (коих, к слову, он также не допускал до дочери) считали его занятия с Яной причудой, но оставался в своем стремлении непреклонным.

***

– Хороший удар! Так, неплохо! – комментировал князь в ходе учебного боя с дочерью. – Выпад!.. Молодец!.. Блокируй!.. Атакуй! Постой-постой!

Отец не стал использовать грубую ошибку девочки, просто остановив поединок. Опустив свой деревянный меч, он подошел к дочери, постепенно из ребенка превращающейся в девушку.

– Мне вот что интересно, – хотя дочь повзрослела, князь все еще не мог расстаться с детской манерой общения с ней, – почему перед ударом твоя рученька, да-да, вот эта, каждый раз отклоняет твой меч назад? Не знаешь?!

Князь сделал озадаченное лицо, а после дружелюбно улыбнулся.

– Это Синк ее так научил! – поддержала Яна отцовскую игру. – Он сказал, это самый лучший и правильный удар!

– М-м, Синк…

Синк был мечником из дружины князя, хорошим мечником, которому тот доверил занятия с дочерью на время своего отъезда в Ванд.

– Знаешь, Яна, этот подлец гнусно обманул твою правую руку!

– А-ха-ха!

– Слушай, что тебе скажет отец! Правильный удар тот, который идеально подходит для ситуации, – начал серьезно излагать князь. – Ты блокируешь, смотри – где я открыт? Верно, справа! Если будешь замахиваться, успеешь использовать мою слабость? Не успеешь. А если быстро ткнешь, просто заденешь мою руку мечом, да, вот так, – вмиг получишь преимущество. Улавливаешь?

– Еще бы!

Дочь тоже тяготило, что под наставничеством Синка, считавшего, что без правильно поставленного удара в бою делать нечего, ее тренировки стали немного скучными.

– Настоящий мастер наносит решающий удар из той позиции, в которой он находится. Нет возможности – перемещайся, маневрируй, блокируй, – поучал князь. – Появилась – бей! Противник не будет стоять на месте, пока ты будешь замахиваться!

– Па-ап, то есть заучивать удары – это неважно? – обрадовалась дочь.

– Ну… – слегка растерялся князь, желавший добиться несколько другого эффекта. – Без поставленного удара ты просто промахнешься. Вот как: у тебя должен быть десяток, а лучше сотня заученных ударов, каждый из которых ты мгновенно можешь призвать себе в помощь!

– Сотня! У меня будет сотня!

После этого разговора князь распорядился соорудить для дочери новый тренировочный двор – с чучелами, на которых можно отрабатывать точные удары, и подвесными снарядами для тренировки уклонений и парирования.

Что до Синка, с того самого дня тот был отстранен от занятий с Яной и потерял привилегии в дружине…

***

– Что скажешь, дед? – не отрывая глаз от учебного боя своей дочери, обратился князь к старому марийскому мастеру.

Князь велел искать старика – легендарного мастера меча, покинувшего Марию, – после того как в поединках с Яной начал испытывать затруднения. Талант и усердные тренировки дочери стали превосходить его силу и опыт.

Чтобы поддержать реноме учителя, каждый раз ему приходилось сражаться в полную силу. Чувствуя, что через несколько месяцев и этого будет недостаточно, князь послал за мастером: корсанские земли полнились слухами, что где-то на границе с Ализией живет легендарный марийский воин, почему-то решивший покинуть свою родину.

Небыстро, но мастера нашли, правда, как это часто бывает, слухи оказались сильно преувеличенными: мариец уже был в преклонных летах, своего легендарного прошлого не отрицал, но и подтверждать его отказывался. Более того, беглый воин был настоящим упрямцем: на все посулы и уговоры, нередко сопровождавшиеся угрозами, мастер отвечал равнодушным отказом.

Однако князь слыл не меньшим упрямцем, особенно когда дело касалось воспитания его дочери. Гит поехал в Ализию и уговаривал старика сам. Тот не купился ни на деньги, ни на земли. Только когда князь открылся старику, что речь идет о наполовину марийской девушке, очень и очень умелой, тот согласился. Согласился лишь посмотреть, дать совет и сразу отправиться обратно. Задорого.

– Дед, не молчи, не для того я тебя вез сюда! – Гиту не терпелось скорее получить заключение мастера.

Мариец игнорировал князя, все свое внимание направив на шестнадцатилетнюю девушку, с кажущейся легкостью лупившую отцовского мечника. Изобретательность, точность движений, азарт – ничто не могло ускользнуть от глаза мастера.

– Копейщики есть? – вдруг прохрипел он.

– Чего? – не сразу понял князь.

– Дай ей копейщика, – оставался верен себе мастер, говоря минимум от возможного.

Князь распорядился, привели копейщика. С первого взгляда смена противника не изменила ситуации – девушка побеждала, правда уже без прежней легкости и изящества. Лишь изредка деревянный меч Яны достигал ее визави, тогда как в обороне стала заметна избыточность движений.

– Ясно, – скоро заключил мариец и поднялся с места.

– Дед, что скажешь о ней? Ну! Выполняй обещание! Про копейщика я понял. Что еще? – Гит беспокоился, что второй бой мог разочаровать старика.

– Я остаюсь, – не оборачиваясь, объявил мариец.

Князь был счастлив его ответом и все же не отпустил от себя старого воина, пока не выпытал у него оценку:

– С мечом неплохо. Даже хорошо… Рука левая бесполезная. Куража с избытком. Тактика… Будет толк, – сказал старик и ушел на кухню.

***

Еще семь лет, до самой своей смерти, старый мариец каждодневно наставлял Яну. Сначала он намеревался пробыть в Син-Ти месяц, затем – полгода, а потом остался совсем. Усердие и успехи молодой марийки увлекли его, наполнили загрубевшую душу старого мастера давно забытыми чувствами и стремлениями.