Я придумаю будущее. Любовь после любви

Подскочила, растолкала его и довела до номера. Он сказал мне: «Любовь моя, наконец, я тебя встретил!» и скрылся за дверью.

«Так не бывает», – прошептала я.

А в семь утра дежурная по этажу принесла мне цветы с запиской, повторяющей его вчерашние последние слова. Видимо, чтобы я не подумала, что он был сонный или пьяный!

Я понимала, что остановиться уже трудно. Причем, совершенно все равно, где мы будем, кто будет вокруг, и, что из всего этого получится! Главное, видеть его. Слышать его. Ощущать его прикосновение.

«Да, дорогая, похоже, ты влипла. Одумайся, пока не поздно», – разговаривал мой разум с моим сердцем. Но оно тихо и счастливо улыбалось.

Мы вернулись в свой город. Потекли насыщенные будни. Но, если в прошлые два года моей работы на производстве, особенно зимой, дни тянулись, как кисель, несмотря на важные и срочные задания руководства, то теперь они превратились в ярких бабочек, которые поселились внутри меня и резвились, хлопая своими разноцветными крылышками. Работа давалось легко, а коллеги казались милыми и приветливыми. Даже заведующая складом, Анна Тихоновна, с которой раньше было невозможно не поругаться. Но и это оказалось в прошлом – теперь мы с ней обменивались выкройками из журнала «Бурда моден».

Все из-за Евгения. Из-за его глаз, его слов, из-за его восхищения мной, из-за наших редких поцелуев. Строго три раза в неделю я находила повод, чтобы зайти к нему в кабинет, чаще стеснялась. На перерыв мы приходили в одно и то же время, и, несмотря на то, что не всегда сидели рядом за одним столом, я чувствовала его теплый взгляд. По вечерам я, правда, задерживалась редко и уходила раньше, потому что у них с Игорем Васильевичем ежедневно происходило подведение итогов дня.

А вот с утра он стал меня подвозить. Не до проходной, конечно. Я выходила чуть раньше. И утро становилось прекрасным, и зацветали февральские деревья. Не знаю, как их не видели другие люди? Один утренний поцелуй менял всю реальность!

Случилось так, что Женька поселился рядом с моим домом в новостройке, только что сданной в эксплуатацию. Убедил директора, что небольшая квартира заводу все равно когда-нибудь понадобится для гостей, а пока он в ней поживет. Потому что от мамы ему ездить далеко, даже по московским меркам, только что пробок нет. А новый дом находился в десяти минутах езды на машине. И рядом с моим домом. Но этот аргумент ему, конечно, не приводился.

Покупкой квартиры Макаров занимался сам вместе с заместителем директора по АХЧ. И к его удивлению, выбрал квартиру-студию, длинную и какую-то неудобную. Одно окно, где предполагалась кухня, выходило на проспект, второе – во двор. Почти напротив моих окон, только выше.

Он поменял подоконники на более широкие, о чем сообщил мне в первое же утро, когда появился около моего дома.

– Привет, Росомаха! – улыбался он мне своей обольстительной улыбкой.

– А что, ты тут, собственно, делаешь? – удивилась я, интуитивно оглядываясь назад, хотя Анатолий был в отъезде.

– Я теперь тут живу. Вон то окно видишь? На седьмом этаже рядом с синей полосой кирпичей.

– Слева или справа?

– Слева!

– Все бы тебе слева, – съехидничала я.

– А знаешь, какой ширины там подоконники? Вот такие! – он раздвинул руки до необходимой величины.

– Зачем?

– Ну, ты же любишь на них сидеть.

– Женя, я не пойду к тебе в гости, тем более, не буду сидеть на твоих подоконниках. У меня свои нормальные. И тоже широкие, – решительно ответила я.

– Пока я тебя приглашаю тебя просто помочь мне. Кухню и уголок сегодня соберут. А вот какую мебель еще купить, я никак не придумаю. Странный архитектор квартиру проектировал. Но, зато с видом «на море», то есть на тебя. Поможешь?

– Может, тебе Ангелина твоя поможет?

– Не, Ангелина, малолетка. Что она понимает? Ну, Манечка.

Так он меня еще не называл. Это был Наткин вариант моего имени. И я согласилась вечером посмотреть его аппартаменты. Если честно, то с удовольствием.

– Да квартира, и вправду, какая-то нелепая, – поморщилась я, оглядывая Женькины хоромы.

– Нелепая?

– У Агаты Кристи есть произведение «Нелепый домишко». Это ее термин.

Женя поморщился:

– Нет, королевы детективов нам не нужно! Как насчет Мопассана или Эммануэль Арсан?

– Так, я ухожу. Будешь соблазнять кого-нибудь другого. В смысле, другую, – я сделала вид, что иду к двери.

– Все-все, молчу. Беру блокнот и слушаю твои советы.

Мы съездили на мебельную фабрику и заказали гостиную. Поужинали в тихом ресторанчике и расстались. А вечером я сидела на своем подоконнике и смотрела на Женькин силуэт в окне напротив. Отныне так было каждый вечер.

Натка пришла ко мне в выходной, посмотрела в окно, увидела Макарова и уставилась на меня с непониманием:

– Первый раз вижу такого терпеливого мужика, который долго, но настойчиво добивается глупую Маньку. А ты чего ждешь? Смотри, его жена одумается и припрется сюда. Будешь потом локти кусать!

– Я, кажется, люблю его, – чуть не плача, призналась я подруге.

– Ты, кажется, любишь его уже лет пятнадцать.

– Шестнадцать!

– Тем более.

– Наташ, ну, что тем более? Это нечестно!

– Маш, да, где она, эта честность? Не вы первые, в конце концов, не вы последние. Каждый человек в этой жизни предназначен кому-то одному. Решайся. Не мучай ни его, ни себя. Послал Господь любовь, люби!

– Помнишь, наша староста как-то говорила про загулявшего мужика, бросившего жену и детей?

– Нет!

– Ну, мы тогда с девочками в общежитии в темноте день рождения Светкин отмечали. Обсуждали случившийся у кого-то из взрослых родственников адюльтер. Я тогда сказала: «А, если у них любовь?». И Анна ясно и кратко в ответ: «Какая может быть любовь, если у него дети?»

– Ага, вспомнила. Только Анька твоя второй раз замужем, и уходила от мужа сама. Судить мы все можем! Только хочется счастья! Счастья! Взаимной любви, в первую очередь, а не череду обязательств. Я бы от Лешки давно сбежала, но у нас любовь до сих пор. Тьфу-тьфу, чтобы не сглазить.

В пятницу Женя на работу не вышел – уехал в Москву, подарив при расставании обалденный букет моих любимых желтых роз. Жаль только, что через два дня их пришлось выбросить, потому что приехал на несколько дней Толик. Привез мне литровую банку черной икры. Он, конечно, меня баловал. Дарил драгоценности и вещи, даже белье красивое сам покупал. А я в его отсутствие по-старинке садилась шить. Очень мне нравилось это занятие, да и ткани сейчас красивые продаются – шить одно удовольствие.

Я пыталась быть с ним милой и заботливой. Как всегда. В воскресенье мы сходили в театр, потом – в ресторан.

В понедельник муж встретил меня с работы, и мы шли домой пешком.

– Потерпи, Машунь, еще пару лет. Я увезу тебя из этой страны в Европу. Я не могу тебе всего рассказывать, поскольку проект, над которым я работаю, засекречен. Зато потом – будут деньги и свобода!

Анатолий с детства занимался ЭВМ. Помню, на первом курсе он показывал нам собственноручно собранный компьютер, когда мы с группой были у него в гостях. Что это такое, я тогда не знала. Подумаешь, стоит себе старый телевизор «Рекорд» с какими-то проводами! Да и неинтересно нам с Наташкой было. Парни рассматривали творение Толи, а мы с ней на кухне готовили бутерброды со шпротами. Хорошая тогда получилась вечеринка!

Когда после свадьбы утряслись наши семейные недопонимания и приступы ревности Анатолия, где-то ближе к середине девяностых годов, муж организовал первую в городе фирму по продаже компьютеров, которая приносила нам хорошие деньги. А потом, собственно, занялся тем, чем хотел – программированием. Переход на рыночную экономику создал потребность в разработке таких программ. Муж быстро в этом разобрался, ему это нравилось, и, к тому же, приносило прибыль. От клиентов отбоя не было. Так и начались его разъезды.

Последние два года он работал в столице.

Почему я не ездила с мужем? Теперь понимаю, что не любила. А тогда причину искала в его невозможности сочетать меня и работу – он мог сидеть над программой месяц и не видеть, что происходит вокруг. Поэтому мы договорились, что я пока живу и работаю дома, а он приезжает, когда у него есть возможность.

Сегодня Толя вдруг раскрыл свои планы: собрать необходимую сумму денег и уехать из страны.

Думать на эту тему мне совсем не хотелось. Меня волновала одна единственная мысль – после выходных не приехал Макаров! Что, если, его снова оставили в Москве? И он больше не вернется никогда? Всю дорогу домой, пока Анатолий рассуждал о далеких странах, я молчала. Мне хотелось услышать Женин голос. Хотя бы одно слово!

Его окно было темным. И на сердце у меня становилось темно. И холодно, и страшно!

Во вторник на работу я практически бежала. Думала, что Евгений приехал утренним поездом, и сразу с вокзала приедет на завод. Но его не было! Я взяла какие-то бумаги и пошла к Ангелине.

– Геля, привет, – ты опять «сиротствуешь»? – бодрым голосом начала я. – А когда приедет Евгений Александрович?

– У меня такой информации нет, – ответила офис-менеджер, подкрашивая свои пухлые губки.

Возвращалась в отдел, радуясь, что, хотя бы не услышала, что он здесь больше не работает. Все валилось из рук. Я с нетерпением ждала любимого человека. Самое ужасное в этой ситуации было то, что я не знала, что с ним, не могла ему позвонить. И не имела на это права даже, если что-то случится!

Это было несправедливо!

Пол-вечера я провела возле окна. Стояла, ходила, поправляла шторы, некоторое время сидела. Толя работал, и периодически просил сварить ему кофе.

– Толик, ты испортишь желудок. И сердце. Представляю, сколько этого напитка ты хлебаешь в Москве без меня. Посмотри, как ты похудел. Одни глаза остались.

– У меня хорошая наследственность, – ответил он. – Могу переваривать гвозди.

Его шутку я уже не слышала. Взяла телефонную трубку и снова расположилась на подоконнике. Набрала Наташкин номер.

– Слушаю Вас, – официально поприветствовала подруга, но, услышав, что это я, съязвила. – Как проходят вечера с любимым мужем?

– Так же, – очень вяло ответила я.

Она поняла. Начала задавать вопросы:

– Поругались?

– Нет.

– Макаров?

– Да.

– Что да? Не обращает внимания или куда-то делся?

– Ну, да. Второе.

– Скучаешь?

– Невозможно, – я пожалела, что позвонила, потому что жутко захотелось плакать.

– Хочешь историю расскажу. Поучительную. У нас тут соседа сегодня хоронили, совсем старенького. Очень хороший человек был. Я о нем вот что узнала. Более тридцати лет у него была и жена, и любовница. Жена полгода назад умерла. И состарившиеся любовники, наконец, освобожденные от его брака, решили жить вместе. А дети в позу встали. И довели деда до сердечного приступа – так, что врачи не спасли. Даму сердца даже на кладбище не пустили проститься! «Да, кто она такая? – рассуждала при мне двадцативосьмилетняя внучка, – просто подстилка!» А он, наверное, называл ее любимой!

– Какой кошмар, Наташ, как же так можно?

– Вот и я про то! Во-первых, внучку эту, – дурой малолетней обозвала. А, во-вторых, тебя с Макаровым вспомнила. Маня, пойми, люди, в конце концов, умирают. И не всегда в семьдесят восемь лет! Бывает и раньше. Чего вы ждете?

И в этот момент загорелся свет в Женькином окне.

– Да, Натка, я сейчас непременно приеду! Уже такси вызываю! – придумала я на ходу.

– Макар приехал, что ли? – поняла моя сообразительная подруга.

А я уже сообщала мужу, натягивая джинсы:

– Толичек, у Натки проблемы. Я съезжу.

Но он ничего не ответил, поглощенный работой.

Полуодетая выскочила на улицу, села в такси и уже через три минуты вышла у подъезда Жениного дома. Позвонила. И практически упала ему в руки.

Любовь, похожая на сон (1999 – 2003 гг.)

Воспоминания Евгения

Пока я безрезультатно рассматривал Машины окна, она уже стояла возле моей двери и нажимала кнопку звонка.

Обняла меня, ноги подкашиваются:

– Женька, ну, где же ты был? Что у тебя случилось? Я так волновалась! – дрожит вся, в глазах слезы.

Снял с нее пальто, стал целовать, а у самого дыхание перехватывает. Все понимаю, что сказать нужно, а не могу. Как собака Павлова.

Милая моя, родная, любимая! Как же я раньше жил без нее?

Когда ноги стали дрожать у меня самого, я поднял Машу на руки и занес в комнату. Оторваться друг от друга мы уже не смогли.

Странно, секса в моей жизни было достаточно, особенно по молодости, когда здоровье было получше, и никакие проблемы не одолевали. Но такого удовлетворения я не получал ни с кем…

Любовь! Это она вложила в наши губы, в наши руки, в наши тела столько нежности и страсти одновременно, что Мария после своих стонов и вскриков, снова заплакала. Да и я сам, теперь уже от счастья, тоже растрогался, как пацан.

Мы долго сдерживали свои чувства, но они совсем неожиданно вырвались наружу. Наверное, где-то во Вселенной произошел взрыв! И погибла звезда, или даже целая галактика! Зато мы теперь вместе! Навсегда!

Обретя дар речи, я спросил любимую женщину:

– Машка, ты теперь моя?

– Твоя, – абсолютно счастливым голосом ответила она.

Мы были вместе четыре с половиной года. Вместе – это значит, вместе. Утром, днем, вечером, ночью – это, конечно, просто реальность. Главное, другое – слились воедино наши души. Я чувствовал, когда ей плохо, больно, когда она счастлива. Мои глаза видели только Машу, мой организм был настроен только на ее голос, мое сердце билось в такт с ее сердцем. Мы стали одним целым.

– Так не бывает, – шептала она мне по ночам.

– Так не бывает, – отвечал я.

– Но это случилось, – продолжала Машка.

– Да, – соглашался я, прижимая ее к себе еще сильнее.

Находиться вдали друг от друга становилось все более невыносимо.

Легко описывать состояние неразделенной любви: находится много слов, чтобы выразить свою боль. Но как сложно оказывается, описать чувство абсолютного счастья. Просто невозможно объяснить это тем, кто никогда ничего подобного не испытывал. И даже как-то неловко.

Иногда на меня накатывалась такая волна нежности и любви, что, энергетически могла бы смыть пол-материка. Ну, уж небольшой остров – точно.

Я любил. И знал, что любим. Так же искренне и преданно.

Когда Маша готовила, я сидел на полу у ее ног на кухне, завороженный ее движениями, ее смехом:

– Женька, ты мне мешаешь. Иди посмотри телевизор.

Если, стоя у плиты, своими кулинарными навыками хотел похвастаться я, Маха подходила ко мне сзади и облокачивалась спиной о мою спину. Я мешал спагетти, и от ее прикосновения тихо сходил с ума. Потом поворачивался к ней, и в результате, вместо пригоревших спагетти мы ели бутерброды. И были, при этом, абсолютно счастливы.

Однажды, моя любимая, правда, заговорила о расставании. Было воскресенье. Осень. Мы гуляли по лесу, Машка плела из листьев венок-корону, приставала ко мне с поцелуями, а я ее фотографировал. Сели на огромный пень от старого дуба, съели на двоих одно яблоко и замолчали. Над головой, где-то в кронах деревьев, шумел ветер, а внизу было тепло. Сквозь поредевшую листву пробивались лучи нежаркого осеннего солнца, и желтые листья плавно кружили посреди это великолепия.

– Жень, – начала Маша каким-то неестественным голосом. – Наверное, нам нужно закончить наши отношения. Мы прирастаем друг к другу все сильнее и сильнее.

– Прекрасно, – ответил я. – Меня все устраивает. Ты съела явно не то яблоко, Росомаха. Сейчас по сценарию ты должна меня соблазнять.

– Жень, я серьезно. У тебя семья.

– Причем здесь семья? Я ведь всегда с тобой!

– Притом. Если бы не было меня, у вас с женой могло бы все наладиться. А я не даю вам этого шанса.

Я схватил ее за плечи и слегка встряхнул:

– Машка, глупая, о чем ты говоришь? Я никогда, слышишь, никогда не любил свою жену. И только с тобой понял, какие могут быть отношения между мужчиной и женщиной. Я не смогу без тебя. Ты нужна мне. Понимаешь?

– Я понимаю. Только чувствую себя мерзавкой. Это омрачает нашу любовь. То, что я предаю Толика, это мой грех, моя вина. Но то, что я разрушаю твою семью, – с этим смириться невозможно.

– Мы всегда будем вместе! Всегда! А с нашими близкими разберемся со временем. Я все возьму на себя. Подождешь?

Маша молчала. Я повторил:

– Подождешь?

Не отвечая, она положила голову ко мне на колени. А я, счастливый, долго гладил ее по волосам.

Больше разговор на эту тему мы никогда не заводили. Маня, при всей своей нежности и женственности, умела быть сильной. Только я все равно чувствовал, как сжималось у неё сердце, когда мне звонила жена!

Я не знаю, какие эмоции испытывал бы я в подобной ситуации? Маша избавила меня от этого. Она разговаривала с мужем всегда наедине. Я не слышал ее вопросов, адресованных Толику – о его здоровье, о работе, не слышал «пока» и «целую». Они звонили друг другу днем или вечером. Утром Машка обычно была неразговорчива, звонила мужу с работы, а, если поговорить не удавалось, уходила вечером домой на час-полтора и ждала его звонка там. Я видел любимый силуэт на подоконнике в соседнем доме, и, все равно, немного ревновал.

Мне она была очень дорога. Очень.

Но тогда я верил, что все у нас хорошо, и дальше будет еще лучше – мы непременно будем вместе. Каждое утро я буду просыпаться рядом с Марией и скрипучим голосом приветствовать ее: «Привет, Росомаха» или «Доброе утро, моя маленькая», а потом участвовать в нашем утреннем ежедневном соревновании: кто сегодня подаёт кофе? Чаще, конечно, это был я. Потому что за этим следовала награда – смотреть в Машкины сонные глазки и ждать первого поцелуя после половины выпитой чашки.

Я постоянно спрашивал себя: «Может, это скоро пройдёт?». Но не проходило! Ни год, ни два, ни три… А с каждым месяцем мы все больше понимали друг друга. С одного взгляда, с одного слова. Доходило до того, что иногда Маша произносила ту самую фразу, которую я только собирался сказать. Или наоборот. И мы, как дети, начинали смеяться.

Нам очень тяжело давалась разлука. Я ненеадолго уезжал в Москву, а душой оставался с ней. В такие дни со мной всегда что-нибудь случалось. Постоянно думая о Машке, я был растерян, поэтому ломал бытовые приборы, резал руки, подхватывал вирусную инфекцию. Но стоило мне вернуться к ней, как все моментально проходило.

Наши вечера и выходные дни были разными: безумными и страстными или, наоборот, удивительно спокойными. Мы смотрели фильмы, потом до одури их обсуждали, пели под гитару студенческие песни, играли в домино, которое нам подарил на прощание наш попутчик Валерий Егорович, читали книги. Иногда нам было приятно даже молчать: заниматься разными делами, но находиться непременно рядом. В такие дни достаточно было взгляда, улыбки, случайного или нарочного прикосновения.

Маша много помогала мне по работе. Я, с двумя высшими образованиями, прежде чем принять решение, спрашивал ее совета. Она обладала каким-то удивительным чутьем на людей, и, практически всегда знала, какая последует реакция за тем или иным приказом. А если не понимала вопроса, просила меня объяснить, и выдавала ответ, спустя какое-то время, хорошо обдумав ситуацию, чтобы я непременно выглядел перед руководством в лучшем виде, говоря при этом:

– Как они не понимают, что это только благодаря тебе, завод не развалился? Что это только твоя заслуга!

Прижималась ко мне и шептала: «Горжусь тобой!».

Какая она еще была? Многогранная, разноцветная, как радуга. Ей удивительно легко давались разговоры как с простым работягой, так и с министром. Однажды приезжал к нам такой важный гость на пуск новой линии. И после совсем недолгого общения с Машкой, пригласил ее работать к себе в Министерство.

Ее любили все. Но главное, ее любил я: до безумия, до величия! Всей своей душой, всем сердцем. И чувствовал ее ответную, еще большую любовь.

Иногда я страдал от того, что мне некому рассказать, какая она удивительная! Только Антон принимал мои периодические хвалебные оды в ее честь, молчал и тихо о чем-то вздыха.! Как он потом скажет: «Вам все завидовали». Все, которые были посвящены в наши отношения. Таких было немного.

Да, что там, все! Я сам себе тогда завидовал!

Чем ближе мы становились с Марией, тем сложнее были отношения с Ириной. Даже раз в месяц. Даже по телефону. В свой адрес я слышал только претензии и упреки. Когда-то я пытался объяснить Машке, что мое решение пожить отдельно от жены было вызвано полной невозможностью совместного существования. И ещё очень не хотелось, чтобы дочка смотрела на крах наших отношений. Поэтому я уехал работать в другой город.

Я не думал заводить любовные романы. Я хотел побыть один. Но постучалось в мою дверь счастье. Доброе и светлое. Счастье по имени Мария.

Успокаивая любимую, я, конечно, тоже переживал о сложившейся ситуации, но остановиться уже было невозможно. Так же невозможно, к примеру, как прекратить дышать или пить. Моим воздухом, моей водой стала Маша.

Но пока я не решался бросить семью: очень любил свою дочку, и был за нее искренне благодарен жене. Я отдал бы какой-нибудь свой орган, если бы кому-нибудь из них понадобилось. Я даже, наверное, убил бы за них! Но выбор мой был сделан, и скрывать свои отношения с другой женщиной мне становилось все труднее.

Мы с Машей еще не решили, когда и как случатся наши признания. Но момент этот приближался. И тайное, как в «Денискиных рассказах», все равно когда-нибудь стало бы явным.

А пока я ездил один-два раза в месяц в Москву на выходные, привозил в семью деньги, покупал продукты, чинил то, что мог починить и находил мастеров для более серьезного ремонта, баловался с Катькой и отражал атаки жены. Наверное, она что-то чувствовала, и ее отношение ко мне стало ещё невыносимее.

Ирина в последнее время помешалась на своей внешности, чего никогда не было с ней в молодости. Фитнес, сауны, массажи, косметические процедуры – график этих мероприятий висел на холодильнике, поддерживаемый магнитом с надписью «Кисловодск».

Я говорил ей:

– Ира, это здорово, что ты в форме. И выглядишь сейчас замечательно. Молодец!

– Какое тебе дело? Занимайся собой.

– Ну, зачем ты так? – я постоянно пытался сгладить ситуацию. – Просто я о Катьке волнуюсь. Она все время одна. Ты же мать.

– А ты отец, – незамедлительно отвечала жена.

– Я пока нужен там, на производстве. Твой отец просил меня поддержать его. Давай я дочку с собой заберу. Мама мне поможет.

– Нет! Катю не отдам. Нечего ей в провинции делать!

– Странная ты, ей Богу. Возраст у неё опасный. Нужно следить за каждым шагом.

– Хочешь, возвращайся и следи. Хотя нет, сиди там с Антоном и подобными ему неудачниками.

– Я себя неудачником не считаю.

На что последовал язвительный ответ:

– Если бы не отец, тебе бы эту должность никто не дал!       Примерно такие диалоги происходили каждый мой приезд. Но с разводом я все равно тянул. Сбегал от реальности в сказку, где ждала меня любимая женщина, принимающая меня таким, какой я есть, и, даже более того, считающая меня идеалом.

– Я так скучала по тебе, Барсик! А ты?

Любовь, похожая на сон (1999 – 2003 гг.)

Из дневника Марии

Мы с Наташкой сидели на городском пляже. Было начало сентября, но жара стояла несусветная. Аленка с Лешиком плавали, а я изливала подруге душу:

– Натка, вот он уехал, а я ничего не могу делать. Легла и лежу. Если бы вы меня на речку не вытянули, так бы и пролежала до завтрашнего вечера. Мне ничего без Женьки не нужно! Разве это нормально?

– Нормально. Он же тоже скучает?

– Скучает! Когда он приезжает, я вижу, как светятся его глаза. Он не отходит от меня.

– А на работе?

– На работе никто не знает. Надеюсь. Но днем мы видимся редко. Я – про наши вечера и ночи. Это такое блаженство! Мне иногда стыдно бывает за то, что мы счастливы, а кто-то в это время страдает. И перед Толиком стыдно, и перед Жениной женой! Я уже заводила разговор, чтобы закончить наши отношения, а второй раз – не получается. Ком к горлу подступает, и ничего сказать не могу. А он сразу это чувствует: «Маленькая моя, что с тобой?» И я молчу. Уже больше четырёх лет прошло! А у нас ничего не изменилось – все ощущения, как и в первый день.