Я придумаю будущее. Любовь после любви

– Толечка, – торжественно начала я свой монолог, – кажется, ты скоро станешь папой. – И протянула ему выданную мне карточку беременной, где был указан предполагаемый срок и дата родов.

Он прочитал, начал что-то считать, глядя на календарь, висящий на стене. И спросил:

– Это его ребенок? Он не взял тебя замуж, и ты решила прикрыться мной?

– Ты что? Кого его? – у меня остановилось дыхание.

– Срок пять недель. Я что, не помню, когда у нас была свадьба? – он швырнул мне карту, из которой посыпались бланки с направлениями на анализы.

– Врачи считают по-другому, Толя, – пыталась объяснить ему я, – от первого дня последних…

Он резко перебил меня:

– Будешь делать аборт. Этот ребенок мне не нужен!

Я ушла от него прямо в тапочках и в халате к маме. Все произошедшее мне казалось нереальным. Мама утешала, как могла, и тайком пила корвалол. Я очень остро чувствовала его запах.

А Толя появился через пару дней с цветами, фруктами и золотой цепочкой с кулоном в виде амурчика. Три с половиной часа стоял передо мной на коленях, говорил, что просто очень сильно любит меня, и эта любовь отнимает у него разум. Он умолял меня вернуться!

– Нет, нет, нет! – отвечала я.

Было пол-двенадцатого ночи, когда мама не выдержала его завываний и зашла ко мне в комнату:

– Анатолий, я бы посоветовала тебе пойти домой, а Маша подумает и завтра тебе ответит.

– Машенька, ты позвонишь? – спросил он меня.

Я кивнула. И на следующий день, послушав свою маму и Наташку, вернулась к мужу.

Он, действительно, опять стал ласковым и внимательным, каждый день приносил цветы. Снова и снова просил прощение за недоверие. Я простила его. И попыталась понять. Эта дурацкая привычка понимания чужих проблем когда-нибудь меня погубит. Но по-другому, я не могу. Я всегда всех оправдываю.

Спустя какое-то время муж напросился со мной в женскую консультацию.

– Толь, – сказала я ему, – во-первых, это долго, а во-вторых, там одни пузатые тетки. Будешь сидеть среди них и представлять, какая я буду через семь с половиной месяцев. И разлюбишь.

– Я буду любить тебя любую.

Наверное, эти слова очень важны в общении мужчины и женщины. Может быть, они даже самые главные! Но меня они тогда только смутили: что значит – любую? Кривую, косую, хромую?

Просто все дело было в том, что так я его не любила. Поэтому и не понимала всей глубины его заверений.

Тогда он все-таки пошел со мной. Сидел под каждым кабинетом по тридцать-сорок минут, терпеливо ждал. На улице уже стемнело, когда мы спустились на первый этаж, на УЗИ. У кабинета находились две беременные женщины и тихо переговаривались. Другая будущая мама устроилась на коленях у своего мужа, нежно обняв его за шею. На противоположной стороне оставался еще один стул, и Анатолий тоже сел, подставляя мне коленки. Я уютно расположилась, обняла его за шею, и только хотела ему сказать что-нибудь приятное, как поняла, что второй мужчина, сидящий со своей женой, – это Женя Макаров. Он меня не видел, смотрел в другую сторону. Я испугалась, что, у мужа, если он тоже заметил его, снова начнутся приступы ревности, поэтому с силой потянула Толика к выходу, объяснив, что меня очень мутит. Мы вышли в осеннюю непогоду, где я неплохо изобразила приступ тошноты. Анатолий поймал такси и долго держал надо мной зонтик, пока я усаживалась.

Но все же он увидел Женю и все понял. Дома, едва я разделась, он страстно начал меня целовать и, несмотря на мои сопротивления, добиваться близости.

– Ты моя, только моя, никому тебя не отдам! – кричал он.

Я сопротивлялась, как могла. Но он повалил меня на пол, и насильно овладел мной. Почти сразу началось сильное кровотечение. Анатолий вызвал «Скорую помощь».

– Ты убил ребенка, – сказала я ему утром, когда он появился в дверях моей палаты. Слава Богу, без цветов. – Ты убил нашего ребенка!

Я отходила от этого стресса несколько месяцев: практически все время сидела дома, общалась только с мамой и Наткой, которая приводила ко мне Аленку. Я тоже мечтала о такой дочке, я видела во сне ее глазки, целовала ее пальчики и мягкую попку, я слышала, как она плачет и агукает. Мне было очень тоскливо. Толик звонил, через маму передавал деньги и продукты. А спустя три месяца, начал умолять вернуться. И опять все то же самое: я так тебя люблю! Так люблю!

– Наташ, я хочу с ним развестись, – сказала я подруге. – Ничего хорошего у нас больше не будет. Это трудно простить, трудно забыть! А он не отстает!

– Мань, а ты попробуй еще раз. Если совсем противно будет, – тогда пойдешь и подашь на развод. Я сама с тобой схожу. Ведь Толик любит тебя, отсюда и ревность. Ты знаешь, как он страдает, килограммов на пятнадцать похудел – я его не узнала. Одни глаза остались. Ну, вбил себе в голову, что у тебя с Макаром роман был, и никак не успокоится…

– Был роман, Натка! Был! Только не такой, как у всех! Мы тянулись друг к другу, как намагниченные стрелки часов, но почему-то Господь нас разводил всегда в разные сторон в самый последний момент, как будто игрался нашими судьбами.

– Ему виднее… Значит, твоя судьба – это Сергеев. Почувствуй его, полюби. У него настолько умная голова – с ним не пропадешь. Как за каменной стеной будешь. Не то, что мой Лешик! Люблю его, пустобреха, но все на себе тяну, хоть и моложе его на шесть лет! А выкидыши… Они у всех бывают, не грусти, моя хорошая. Будут у вас еще детки.

К Анатолию я вернулась. Но детей у нас с ним не было. Куда он меня потом только не возил, какие только деньги не тратил на мое лечение!

Жили мы спокойно, практически не ссорились, заботились друг о друге. А после того, как семья Макаровых, по слухам, переехала в Москву, Толик совсем успокоился. Любящему сердцу, наверное, виднее, – оно все чувствует! Даже такую тоненькую нить, существующую между мной и Евгением.

А, вообще, любовь – это великое счастье. И бесценный дар!

«Как Вы живете без любви?» – спрашивала героиня нашумевшего фильма «Вам и не снилось». Как?

Я тоже пыталась полюбить мужа. Чтобы замирать от его прикосновений, чтобы нервничать, когда он задерживается, чтобы гордиться каждым его поступком и смеяться каждой его шутке. Ведь в семье так и должно быть! Иначе, что это за семья? Я практически занималась аутотренингом, смотря на Анатолия: «Вот он как умно сказал», «Вот какой у него сейчас красивый взгляд», «Вот, как он со мной нежен»!

Я почти убедила себя, что люблю. И даже иногда ему об этом говорила. Он удивлялся: «Почему ты говоришь так редко?» А я философствовала: «В любви признаются только один раз, остальное нужно доказывать делами».       Откуда мне знать, глупой, что, когда любишь всем сердцем, хочется говорить эти слова каждый день! Каждую минуту! Петь их, писать, шептать и кричать одновременно, чтобы камни с гор летели, и с неба – гром и молния: «Люблюююююю!»

… Сегодня ночью мне приснился сон. Он был продолжением моего вечера: тот же подоконник, пустой бокал, только окно открыто настежь. Я выглядываю, а внизу стоит Женя и манит меня к себе. Я шагаю вперед и падаю вниз. Встаю, оглядываюсь, а его нет. Только снег, снег, снег…

– Мария Михайловна, Вас просит зайти наш новый коммерческий директор, – позвонила мне прямо с утра по внутреннему телефону офис-менеджер Ангелина, молодая, фигуристая девушка, сошедшая прямо с обложки глянцевого журнала. Я два года за ней наблюдаю и никак не пойму, что она здесь забыла: вроде, романы ни с кем не крутит, а так долго работает. Сидит себе целыми днями в «Приемной», аккуратно выполняет свою работу, а на перерывах в столовой заставляет половину мужчин нашего производства проносить мимо рта ложки. И вилки тоже.

Сегодня я впервые для себя увидела в ней соперницу. Макаров – тот еще ценитель женской красоты. Может увлечься.

– Ангелина, скажите, а там, кроме Евгения Александровича, еще кто есть? – обратилась я к ней.

– Никого. Вас лично пригласил. Да Вы не бойтесь, он, вроде, ничего, не буйный, – улыбнулась Геля.

Зашла. Женька маялся в ожидании, шагая по кабинету. Повернулся резко. Подошел, подхватил за талию, приподнял над полом и немного покружил меня. Я растерялась.

– Женя, ты что? Зайдет кто-нибудь. Поставь меня на место. Пожалуйста.

– Маша, я так рад, что мы будем работать вместе!

Мы присели на соседние стулья у переговорного стола.

– А я не рада.

Он удивился:

– Почему?

– Потому что я буду вспоминать, как при тебе ревела. Мне как-то до сих пор неловко. Молодая была. Глупая.

– А я думал, что ты меня вспоминала, – задумчиво произнес он и положил свою руку на мою.

– Жень, давай по делу, – ответила я. Но руку отодвинуть так и не смогла. Ругала себя. Начала считать, чтобы на счет «три» – вытащить ее из-под сильной мужской ладони, но, продолжая чувствовать его тепло, не могла пошевелиться.

Он еле заметно погладил мои пальцы, потом встал и пересел в свое кресло. Мы долго разговаривали о работе, о перспективах и о кадрах. Меня поразило, насколько он был конструктивным, как раскладывал по полочкам все мои факты, доводы и предположения. Периодически делал записи, замолкал на несколько секунд и начинал новый блок вопросов.

– Спасибо, ты очень помогла мне, – сказал Женя после сорокаминутной беседы. И добавил. – Приходи сегодня ко мне. Компания институтская собирается, все свои. Будем обмывать мое назначение. Сейчас напишу тебе адрес.

– Не нужно. Прости. Я не приду.

– Муж не отпустит?

Я ничего не ответила, покачала головой и пожелала ему удачи на новом месте.

– Ну, и зря не пошла! – констатировала Натка. – Что тут такого?

– Натусечка, я чувствую, как в его присутствии теряю разум. Все повторяется, как в юности.

– Подумаешь, разум! Хоть бы ты его потеряла ненадолго. Сергеев твой погрузился с головой в свое программирование – незаменимый человек, один на всю страну! Совсем тебя забросил. Сходи, развейся.

– Нет! Не пойду! – решительно противостояла я ей. – У меня муж. У Евгения – жена и дочка. Так нельзя.

Мы с Женей встречались на производстве, мне кажется, чаще, чем это было бы возможно. Я видела его по утрам – он открывал дверцу машины именно в тот момент, когда я появлялась перед входом в здание заводоуправления. Случайно? Не думаю. Здоровался, улыбался, пожимал руку. Часто приходил в наш отдел сам. Сидел, рассказывал новости московского офиса. Мои девчонки поили его кофе, а я, делая вид, что работаю, набирала на компьютере абракадабру. Обычно что-нибудь из школьной программы, типа: «Однажды в студеную зимнюю пору я из лесу вышел, был сильный мороз»… И так до конца, что помню. А потом начинала заново. Иногда он заходил в соседний отдел, и через стеклянную перегородку смотрел на меня. Я понимала, что еще неделя-другая, и круг замкнется. От людей не утаишь его влюбленные взгляды и мои опущенные ресницы.

Напросилась к нему на прием – нужно было утвердить график командировок на февраль для моих сотрудников.

– Евгений Александрович, Женя, – обратилась я к нему, – пожалуйста, прекрати меня преследовать. Это неэтично с твоей стороны!

Он блаженно потянулся в кресле, от чего у меня мурашки побежали по всему телу, и сказал:

– Мария Михайловна, как хорошо, что Вы зашли. Нужно наметить план совместных переговоров по приобретению новых субстанций взамен на нашу продукцию. Поедем мы с Вами в командировку в старинный русский город.

– Никуда я с тобой не поеду!

А он, как не слышит:

– Вопрос очень важный. Если мы его не решим, придется закупать импортное сырье, а в данный момент это нам экономически не выгодно. Моя часть переговоров будет по субстанциям, Ваша – по сбыту. Вдвоем, думаю, у нас получится заключить взаимно-выгодный контракт.

В кабинет зашел Игорь Васильевич, поздоровался со мной и поддержал предложение своего заместителя. Они начали обговаривать детали и цифры, а я попросила разрешения выйти, сославшись на срочный звонок, прекрасно понимая, что командировка – это то, что Евгений добивается уже давно – побыть со мной наедине.

Страшно было себе признаться, но я тоже этого хотела! Но, проснувшись утром, я решительно отогнала от себя все крамольные мысли, вызвала участкового врача и взяла больничный. Ангелине сообщила хриплым голосом, что у меня ангина. Надолго.

А ровно через неделю мы с Женькой все-таки сидели друг напротив друга в купе номер один скорого поезда №324 и ждали чай. С верхней полки раздавалось легкое похрапывание еще одного пассажира, но я была настолько счастлива, что эти звуки казались мне трелью соловья. Пока я пробыла три дня дома, изображая больного Карлсона, я поняла одну очень простую вещь. Что все эти годы в моем сердце оставался Евгений Макаров, поселившийся там однажды осенью щестнадцать лет назад. Я искренне призналась себе, что до сих пор влюблена в него.

Проводница принесла чай:

– Сахар нужен?

Мы почему-то промолчали.

– Сахар нужен, спрашиваю? – повторила она.

Женя улыбнулся своей чарующей улыбкой:

– Принесите, пожалуйста.

А потом обратился ко мне:

– Маш, а как же ты жить со мной собираешься, если не знаешь, какой я чай пью?

– Я? С тобой? – только и смогла произнести в ответ.

– Со мной! – и, довольный произведенным эффектом, он отхлебнул первый глоток горячего чая.

«Играется, как кошка с мышкой», – разозлилась я и уставилась в окно.

– Маш, не пыхти. Я пошутил. Ты же знаешь, что ты мне нравишься. Уже столько лет. Как мальчишка, ищу предлоги, чтобы каждый день тебя видеть! В моей душе, наконец, наступила весна.

– А была зима?

– Нет, была дождливая осень. Много-много лет.

– Эх, Макаров. Вырвался от семьи на время и сразу стал искать приключения. Типичная мужская проблема: жена не понимает, ругает или что-либо требует. Короче, плохая. Так?

– Нет! Хорошая. Но мы давно живем ради дочери. Практически, как соседи.

– Не продолжай. Не хочу этого знать. На любую другую тему, если хочешь, давай поговорим. Не знаю, как у тебя, а у меня есть муж, и у нас с ним все в порядке.

– Маша, я все про тебя знаю, – совершенно просто сказал Евгений.

Я покраснела:

– И ты решил меня на время пригреть?

– Не на время. Навсегда. Исправить свою ошибку. И твою. Это ведь я подтолкнул тебя к замужеству! Может быть, мы еще успеем побыть счастливыми? Как думаешь, Росомаха?

– Не называй меня этим дурацким животным. А то я тоже скажу, как тебя называла в институте.

– Ну, скажи!

– Нет!

– Ну, Маш, ну, пожалуйста. Очень любопытно, – попросил Женя.

И я решилась:

– Снежный барс. Вот как!

– Снежный леопард? Здорово!

Он встал, взял пустые стаканы из-под чая в одну руку, другой – открыл купейную дверь. Потом обернулся, шагнул назад, аккуратно взял меня за подбородок и, еле касаясь губами моих губ, поцеловал. У меня перехватило дыхание. Сейчас бы подругу верную рядом, чтобы кашляла, когда я забывалась, как Тоська Кислицына из кинофильма «Девчата». Только кашлять было некому. Разве что, дяденьку с верхней полки попросить? Но он мирно спал и не догадывался о моих душевных переживаниях. Я сидела и смотрела в окно на проплывающие огни. Женька не возвращался. Видимо, решил мне дать время, чтобы прийти в себя.

Я слушала его болтовню с проводницей. Сначала громкую, потом чуть тише – они, видимо, сели в ее купе. А я легла. За соседней стенкой часа полтора раздавались их голоса: «Бу-бу-бу», не переставая. О чем можно столько говорить? Спать я не могла, лежала и представляла себя, ревущую, под окнами своего дома. А рядом Макаров: «Одно твое слово – и никакой свадьбы не будет!»

Ни он, ни я тогда не осмелились что-то изменить! Может быть, нам дан второй шанс? И его нельзя упускать?

Зашел Евгений, тихо закрыл дверь, поправил осторожно мое одеяло, свисающее на пол, и еле слышно сказал:

– Спи, Росомаха! На этот раз я никому тебя не отдам!

Любовь, похожая на сон (1999 – 2003 гг.)

Воспоминания Евгения

Я проснулся от резкого торможения поезда. Стучали двери купе, громко разговаривали проводники, доносились невнятные слова о прибытии нашего состава. Маша спала, тихо и ровно дышала, лежащая поверх одеяла рука несколько раз слегка вздрогнула. Я смотрел на нее, и наполнялся необыкновенным чувством нежности к этой женщине. Как у нас дальше сложится?

Она, конечно, считает меня уверенным и сильным, не догадываясь о том, что я сам был в глубокой растерянности: охватившее меня чувство было нереальным, оно постепенно вытесняло все, что было в моей жизни, наполняя ее смыслом.

Думал и об Ирине, и о любимой Катюшке. Это очень дорогие мне люди. Я могу их спасти и защитить от кого угодно. Только от себя я их, защитить, похоже, не смогу!

– Жень, не спишь? Чайку принести? – заглянула в купе моя ночная собеседница.

– Да, Галка, тащи. Сразу два.

– И мне, – закряхтел мой верхний сосед. И через минуту надо мной появились его ноги в теплых коричневых носках.

Слез, уселся на мою полку, представился:

– Валерий Егорович, следую домой. В гостях у сына побывал. На внука посмотрел. Вот егоза – вылитый я в детстве.

Я тоже представился, сказал, что направляюсь в командировку.

– А что ж, теперь в командировку со своей женой можно ездить?

– Не, Егорыч, это моя коллега. А, может, и женой скоро будет!

– Я вчера сразу просек, что промеж вас что-то есть, – хитрым голосом сообщил мне сосед. – Как вы только в купе вошли.

Проснулась Маша. Глаза ясные, как у ребенка. Засмущалась сначала. А потом начала нас своими пирожками угощать. Мы с ней старались не смотреть друг на друга, потому что между нами чувствовалось такое напряжение, такое притяжение, что с этим становилось бороться все труднее. Поэтому и темы для разговора выбирали нейтральные, чтобы и нашему соседу было интересно. А он оказался очень разговорчивым. Очень много увлекательных историй нам рассказал: про работу на Севере, про стройку века БАМ. А потом говорит:

– Ехать нам еще часа полтора, давайте в домино сыграем. Старая привычка. В карты играть не люблю, а вот костяшками постучать – это с удовольствием.

– Валерий Егорович, я не умею, не смогу Вас поддержать, – удивила меня Мария.

– Маш, что правда? Откуда ты взялась – в домино играть не умеет? Это же как лото! – засмеялся я. – А в карты?

– И в карты не умею!

– Сейчас мы тебя, барышня, обучим, – Егорыч начал терпеливо рассказывать ей правила.

Играли мы с наслаждением: стучали, смеялись, а я еще и жульничал. В результате, пришлось Марии изображать «рогатое животное».

Нас встретил заместитель директора на своем видавшем виды автомобиле «Волга», по дороге рассказал про город, про те объекты и здания, которые мы проезжали. Скучно рассказывал, неинтересно. «Не любит свой город», – подумал я.

Мы с Марией сидели позади, и я все время держал ее за руку. Она сначала возмущенно на меня посмотрела, глазами начала делать знаки, но потом успокоилась, не препираться же в машине! Так мы и ехали до самого завода. Маша иногда что-нибудь спрашивала, рассматривая город. А я сидел и не дышал. Вот бы ехать так долго-долго! Но путь, к сожалению, оказался совсем кратким.

В кабинете директора, согласно советским традициям, накрыли для нас стол и предложили позавтракать.

Потом мы начали работать, и освободились только к семи часом вечера. Ехали практически с одной важной для нас задачей, но переговоры сразу переросли в возможность будущего слияния наших предприятий. Поэтому нам нужна была информация за последние десять лет: фотографии производственных цехов, документы по оборудованию, бухгалтерские отчеты, характеристики на работников. В общем, все, что мы собрали, завтра передадим в Москву, в наш головной офис.

Тепло распрощались. Директор Виталий Валерьевич предложил нам поужинать в престижном ресторане «для новых русских», но Маша была против:

– Виталий Валерьевич, простите, ради Бога, я очень устала. В нашей гостинице ведь есть ресторан? Там я и поужинаю. А Евгений Александрович пусть составит Вам компанию.

Но я, естественно, тоже отказался. Мне бы на Машку еще пару часов посмотреть!

Какие-то совершенно удивительные вещи со мной происходили. Не знаю, гормоны виноваты или еще какие-нибудь человеческие медиаторы, только весь мир изменился с тех пор, как я ее снова встретил. Краски, звуки, запахи, мои, уже почти сорокалетние, ощущения и привычки – изменилось все. Как-будто с меня сошла моя кожа и наросла новая. Причем, с крыльями. Потому что я летал. Я просыпался и улыбался миру, людям, а, главное, себе. И взлетал.

«Аллилуйя, Любви!»

Мы с Марией посидели в ресторанчике, выпили шампанского, много и неожиданно откровенничали, стараясь обходить тему наших отношений. И совершенно не заметили, как прошло время. Так легко и интересно мне давно ни с кем не было.

– Простите, молодые люди, но мы закрываемся в двадцать три ноль-ноль, – предупредила официантка.

– Маш, ты очень устала? – спросил я.

– Ты хочешь продолжить разговор в моем номере? – ехидно предположила моя спутница.

– Фу, как скучно. Мария Михайловна, я хочу пригласить Вас прогуляться.

Если бы я писал мемуары, я бы так и начал: «Именно эта прогулка по ночному незнакомому городу сблизила их навсегда. Так притягиваются звезды, пересекаясь своими орбитами, и начинают вращаться вместе – по совершенно новой, отныне общей для них, траектории необъятной Вселенной…» Ну, что-то типа этого.

А в реальности шел снег. Мило и романтично. Как по заказу. Машка грела руки в карманах моей дубленки, а я, разгоняя снежинки, дурачился и пытался ее поцеловать. Мы не удержались на льду и упали. Мария рассмеялась и вспомнила большую горку возле нашей городской филармонии, с которой они с Наташкой скатились нам под ноги после новогоднего вечера. Я хорошо помню эту историю. Ну, кто бы еще додумался?

– Вот поэтому ты мне и нравилась! Потому что была не такая, как все. Воздушная или волшебная. Или все вместе.

– Врешь ты все, Барс. Если бы не мои ночные рыдания, ты вообще бы меня забыл.

– Ничего не вру. Следил я за тобой иногда. И видел, как муж будущий за тобой везде болтался.

Лучше бы не говорил. Маша нахмурилась:

– Пойдем в гостиницу. Все неправильно мы делаем!

– Машка, что неправильно? Если люди тянутся друг к другу, то почему им не общаться?

– Общаться можно, – разрешила она. – А целоваться больше не будем!

– Не, все равно будем, куда ж ты от меня теперь денешься. Теперь все.

Конечно, я постучался к ней через несколько минут. Посидел у себя в номере, не раздеваясь. И пошел в другой конец коридора. Она не открыла. Тогда я сел на пол, облокотился о ее дверь и вытянул вперед ноги. Сижу себе, читаю Пушкина:

«Я Вас люблю, – хоть я бешусь! Хоть это труд и стыд напрасный, и в этой глупости несчастной у Ваших ног я признаюсь!..»

Громко читаю, с выражением. Понимаю, все равно ведь не откроет. Дочитаю и пойду спать.

И вдруг резко распахнулась дверь и я, естественно, упал в ее комнату. Лежу необычно как-то: одна половина моего тела в коридоре, другая – в Машином номере. Я подложил руки под голову и закрыл глаза. Так я еще к женщинам не заходил! Такая нега накатила, такое блаженство настигло меня у ног любимой женщины. Я первый раз назвал ее любимой именно в этот момент.

Любовь, похожая на сон (1999 – 2003 гг.)

Из дневника Марии

Открыла дверь, а он ко мне ввалился.

– Жень, – тормошу его, – иди к себе.

А он в ответ сопит. Довольный такой. Лежит, глаза зажмурил и улыбается. Не знаю, что на меня нашло, но я легла рядом с ним. Он укутал меня своей дубленкой, обнял крепко и задышал мне в ухо горячим дыханием.

Я, конечно, не утверждаю, но мне кажется, что мы задремали. День-то был трудный! Плюс ночная прогулка. Хорошо, что было очень поздно, и никто не ходил по коридору. Иначе, точно бы вызвали психиатрическую бригаду.