Орден Волонтёров

Русский витязь выглядел не менее эффектно, в кольчатой броне, называемой хауберк, красивого плотного плетения восьмёркой. Поддоспешник прилично увеличивал размеры и без того массивного Гордея. Шлем – ерихонка был отполирован, чуть ли не до зеркального блеска, с гравировкой и серебряными насечками. С него свисала кольчужная бармица, защищая шею, плечи, затылок и часть лица. Вооружен он был более легким и коротким, но тоже двуручным мечом эсток, специально предназначенным для пробивания рыцарской брони. Меч был четырехгранным, с усиленным ребром жёсткости. Кроме этого к поясу была прикреплена массивная палица или булава, не знаю точного названия. Мы ни разу не видели десятника при полном параде. Хорош, ай хорош, чертяка!

Народ принялся ахать и охать, восхищаясь видом поединщиков, оружием, внешностью. Обсуждали физические параметры. Я должен сосредоточится. Чтобы получить нужные ответы, нужно задавать нужные вопросы. Вперёд, начинаем суд! Бумм–м! Бум-мм! Установилась относительная тишина, с фоном чирикающих птиц.

– Герцог Хессел Мартина, Вы считаете себя оскорблённым и требуете ордалию?

О, да! Беднушечку Его Светлость унизил, оскорбил, ограбил, последнего лишил, всю казну вынес, государство разорил вот этот стоящий здесь мелочный торгаш, разбойник, конокрад, похититель его брата и лучшего племенного жеребца !!!

– Боярич Гордей Вольгович, Вы что на это скажете?

О, много чего он сказал! Обесчестил его честнейшую честь боярскую, герцог! Прилюдно сквалыгой, похитителем, разбойником и торгашом обозвал, хотя сам за выкуп брата как еврей за курицу на рынке торговался! Потому не токмо Божьего суда требует, но и денежного возмещения морального ущерба. Гордей часто переходил на русский, в основном матерный. Видимо из экономии, чтобы виру за обзывания не платить. Его светлость плевался, фыркал и требовал перевода.

Процесс грозил затянуться. Появились свидетели: глава гвардейцев Хессела Вольф и экс десятник, ныне каптёр Глушила – присутствовали тогда при сделке. Допрошены и чересчур многословные свидетели. Ничего нового не сказали, всё подтвердили. Народ заскучал. Пора.

– Из каких соображений, уважаемый Гордей Вольгович, сын боярский ты такую сумму выкупа назначил? Не меньше, не больше?

– Персона стало быть пленена очень знатная. Не абы кто, купчишка какой или рыцарь простой, а брат правителя. Мало за него взять нельзя, над ним же смеяться потом будут, что дёшево оценили. К примеру: короля Иоанна Доброго аж в три миллиона ихних крон англичане оценили, да земли ещё в придачу стребовали. За Давида Шотландского сто тысяч марок стребовали выкуп.

– Так то короли!

– А мой пленник – брат правящего герцога, считай что тоже короля.

– Двоюродный!

– Очень близкое родство! И достался тяжело – ночную вылазку организовал, риск большой был самому в плен попасть.

– Похититель! Тать ночной! – взревел потерпевший. – Что ж ты в бою его не пленил?

Бумм!Буммм! Я шандарахнул со всей дури по медному подносу. Вздрогнули все и стая свиристелей взлетела с рябины, осыпая снежные искры. Воцарилась тишина.

– К порядку! Вам дадут слово, суд нельзя перебивать! Продолжай Гордей.

– Отвечу ему: пока Ваша Светлость самолично осаду Ольденбурга возглавлял, братец ваш под стенами замка Дрез не появился ни разу. Он в своём шатре в отдалении пьянствовал и баб валял. На командующего управление полностью свалил. Тем я и воспользовался. Конь его почуял и сам увязался, за хозяином. Ну не гнать же было!

– Значит по твоему, никак нельзя было требовать меньше ста тысяч талеров?

– Никак нельзя. Серебряный талер в пять раз меньше кроны. Меньше запросить – урон чести всего рода пленника! Скажут во всех странах, городах и замках – подешевела кровь правящего рода Фризии. И то, сторговались с герцогом на семидесяти семи тысячах.

– А больше почему не запросил?

– Несуразную сумму назначают, когда пленника отдавать не хотят, мне он на что? Толку с него: даже сапоги чистить не умеет, только пьёт и жрёт как монах после поста.

– Теперь слово герцогу. Считаете ли Вы, Ваша Светлость свой правящий род достаточно древним и знатным?

Хессел приосанился, переложил меч из правой в левую руку. Поправил опущенное забрало. Задумался. К чему я веду, он понял. Осталось дождаться итога битвы жадности со спесью.

– Мой род в хрониках Меровингов записан. Дюк означает вождь своего народа, вот откуда герцогами, а не королями правители Фризии именуются. На стяге фризов семь королевских лилий! Семь!

Вернулись прожорливые птички. Одна с самым большим хохолком отгоняла других от алых гроздей рябины. Я намеренно затянул паузу. Хлебнул горячего взвару. Сверху красиво спарашютировал шелковый платочек с виньеткой А. ф. М. Утёрся.

– Суд постановил:

Первое: в соответствии с Кодексом чести Свода законов баронства Мюнн, по пунктам 3 и 6 раздела Поединки, урона чести от сына боярского Гордея Вольговича Его светлости герцогу Хесселу Мартина не усмотрено. Сумма назначенного выкупа признаётся соразмерной знатности и древности рода правителей Фризии и показывает уважение к их благородству.

Второе: также приличная уступка показывает желание уважить герцога лично.

Третье: сумма – семьдесят семь тысяч, на которой сошлись стороны есть число Божеское и показывает справедливость размера выкупа. Посему причин для ордалии, Божьего суда посредством поединка на моей земле, не усмотрено.

Я сделал весьма значительное лицо. Все помалкивали, оценивая и переваривая вердикт суда. Гордей и Хессел переглянулись.

Пока маленькая, но жадная птичка не давала одним есть, другие из стайки торопливо клевали ягоды. Она кидалась на них, тогда рябину поедали первые. Сама она поклевать не успевала, ведь главное не дать другим! Наевшаяся стайка дружно взлетела. Последней снялась с места голодная свиристель с самым большим хохолком.

– Однако! Внимание! Поскольку сгоряча спорщики сказали друг другу много бранных слов, не к месту, то полагается с них вира. С Гордея Вольговича пять талеров. С Его светлости пять талеров. Провожу взаимозачётом. Налог с дохода в пользу казны – десятину с каждого. Судебные издержки по полталера с каждого. Итого: сдать министру финансов, присутствующей здесь госпоже баронессе Эдне фон Мюнних по талеру.

Публика оживилась, особенно хорошо слышны реплики с балкона:

– Мудрено, но справедливо.

– Главное по закону всё.

-Да, хорошо когда законно. И казну не забыл!

– Спорщикам всё понятно?

– Да!!!

-Да.

– Дабы у сторон обиды не было вовсе друг на друга, предлагаю заменить поединок и потешиться честным кулачным боем, без доспехов и оружия. До первой крови. Желаете?

– Желаю!

– Ага, ещё как желаем!

– Вот ведь гад! – донеслось с балкона.

Питьё было чуть тёплым и не согревало.

– Суд окончен, готовьтесь к зрелищу. Герцог и десятник ушли разоружаться. С помощью оруженосцев разоблачаться от доспехов.

О, да! Народ жаждал зрелищ, девицы аж пищали от переполнявшего их восторга. Деревенские и наёмники стали биться об заклад с гвардейцами. Ставки принимал Глушила на пару с Вольфом. Из выхода левой башни показалась вконец остервеневшая Линда, мне срочно стало нужно в помещение, носик попудрить. Займу её место на балконе, рядом с муттер. Слинял через центральный вход.

События развивались предсказуемо: соперники покрасовались теперь уже не в доспехах, а с голыми торсами, украшенные пупырышками. Более высокий, плечистый Гордей, с крепкой, как железо, мускулатурой, вдруг неожиданно оказался беленький телом, как девица. Хессел Мартина стоял сбитый, словно высеченный из камня, крепкий и плотный, с бронзовым загаром и намечающимся животом, не скрывающим рельефные кубики.

Женщины всех сословий зашлись визгом, застонали, захлебнулись слюной. Редкостная легальная возможность на чужих красивых голых мужиков полюбоваться. Отто с нахальной растяжкой всех гласных и даже согласных объявил поединщиков. Но Линда вмешалась, что то шепнула мужу. Он внимательно, с некоторым недоумением осмотрел свои длинные брэ на веревочках, из тонкого хлопка с подвязанными к ним лентами шоссами и модные башмаки. Глянул на соперника. Гордей был в простых свободных штанах из холста, затянутых широким тканевым поясом и в коротких кожаных сапожках.

Я прямо таки живо представил, что могло произойти в ходе поединка и натурально чуть не поседел. Такого позора герцог бы не простил никому. Никаких свадеб, политических союзов… Война из – за слетевших трусов и чулок могла бы войти в исторические легенды, как самый курьёзный повод. Даже война между Болоньей и Моденой из – за украденного общественного ведра, в которой две тысячи человек отдали жизни, чтобы ведро вернуть, его бы не переплюнула. Вот почему у сестры было такое лицо, когда она выскочила на улицу. Мне даже расхотелось смотреть, что там будет дальше.

Дальше? Дальше герцог переоделся, и они как следует наваляли друг другу, под вой восторженной толпы. Гордей после победы в кулачном бою над Северином, был слишком самонадеян. Он сделал расчёт на свою молодость, подвижность, опыт русского кулачного бойца и приёмы десантуры. Светлость не мельтешил, двигался мало, только вокруг себя, наподобие медведя, которого обложили собаки. Поэтому нисколько не выдохся, на что видимо рассчитывал десятник. Герцог выверенными движениями держал оборону, сам долго не нападая. Это сбило с толку Гордея, он зачастил с ударами, но Его Светлость пропустил только два. Тогда десятник решил применить захват с последующим подъёмом туловища и броском, чтобы эффектно завершить поединок. Не тут то было! Он просто не смог приподнять Хессела! Тот, раскорячившись, словно врос в камни мостовой. В миг когда руки Гордея были заняты, он стал беззащитен. И получил мощнейший удар в лицо. Бровь рассечена. Дезориентация. В моменте своего падения Гордей схватил ногу герцога, выкрутил, всё таки уронил его и врезал со всей дури в челюсть. Но лёжа бить неудобно. Удар получился скользящий, зубы выдержали, а губа – нет.

Отто по условиям остановил поединок. Тяжело дыша, пошатываясь и прихрамывая потные кулачные бойцы разошлись в стороны, недалеко друг от друга. Слава Богу у Амелинды хватило ума не кинуться к мужу с причитаниями. Она молча подала ему сюрко. А вот некая девица, в лиловом плаще с белой опушкой глубоко надвинутого шаперона, пожертвовала платочек Гордею, тот ухмыльнулся, но платочек взял и приложил к брови.

Мой выход. Удобно с балкона речь держать. Пафосно.

– Кулачный поединок окончен. Победа не присуждается никому, ввиду явного отсутствия преимущества. Победила дружба, товарищи!

Эта неожиданная развязка, прозвучавшая с высоты, вызвала бурю эмоций. Удивление смешалось с восторгом, и люди с радостью повторяли эту новую для них фразу.

– Победила дружба!

– Дружба победила! Добренько!

– А ставки то как же? Теперь как делить?

– Господа военные! Глубокоуважаемый Вольф, и наш дорогой ветеран Глушила! Я казначей Ордена волонтёров. Предлагаю сделанные ставки передать в фонд помощи вдовам, сиротам и инвалидом прошедшей войны. Благотворительность дело божеское и знаменует собой окончательное примирение бывших врагов.

Зря Эмма с "бывшими врагами" вылезла. Не надо лишний раз напоминать. Вроде не обратили внимание, не до политесов, вон уже бочки с пряной медовухой народу выкатывают. В честь неожиданного замужества старшей дочери. Народ греется и развлекается далее. А далее в программе наши новики показывают чему обучились за три месяца. Затем выступление десятки с приёмами десантуры, под руководством Северина. Потом народные танцы. Мне срочно надо в кабинет, там с Дусиком закроюсь. Надеюсь при ней Линда ломиться не будет. Некогда мне, занят. Могут быть у целого руководителя растущего образцового государства срочные дела?

Глава 40.

Верена.

Самая добрая весть за то время, что меня в семью приняли – сестрица старшая удачно пристроилась замуж! Сама, без сватовства, ну на то она и первая сваха графства. Но ведь даже без приданого взял её не абы кто, целый герцог! Поговаривают слуги Его Светлости – были особые обстоятельства. Знаем мы такие обстоятельства, застукали небось!

Баронесса с ног сбилась, с Августой спешно сундуки упаковывает, я помогаю. Сейчас вот перебираю на ощупь рулоны бельевого льна. Это оброчные ткани, деревенские этим оброк платят барону. Известно , у каждой женщины полотно на особицу выходит. У какой то мастерицы тоньше , плотнее, у другой рыхлое, мягкое, толстое. У неумех да ленивиц грубое, с узлами, непропрядами. Мне нужно выбрать самое тонкое и нежное , на камизы. Хожу по тесному складу тканей, разворачиваю, смотрю на просвет, мну в пальцах, к шее прикладываю и думаю, думаю…

Я рада за старшую сестру. Ещё больше за себя. Путь свободен! Не то, что мне вот прямо сейчас приспичило замуж, не поэтому. Просто все маленькой меня считали, младшенькая, значит дитё. Лет мне пятнадцать, шестнадцатый годок пошёл, ну не будет же госпожа Эмма меня до семнадцати мариновать, я чай не гриб, девица. Да, девица на выданье. Девушки от зависти на уроке кройки и шитья чуть не лопнули, когда мне котарди из малиновой парчи Идалия кроила не как положено, чтобы ткань экономить, а наискосок, чтобы облегание было, и складки по подолу красиво легли. Ну они и легли, прямо так лиф с вытачками ладно сел, всю грудь обтянуло. Да у меня теперь есть сиськи! Ой, благородная леди так не выражается. Частенько оговариваюсь, Эмма морщится, поправляет. Думаю до сих пор как простолюдинка, надо даже в мыслях выражаться правильно. Быстрее привыкну к грамотной речи. Баронессу наоборот: вслух называю правильно – матушкой, а про себя госпожа Эмма, и всё тут.

Хорошая оказалась женщина, не злопамятная, дай Бог ей здоровья. Ну не мать она мне. И хотя лицо моей родной мамы в памяти поблёкло, ведь три года как Господь прибрал, но чувствую что она всегда со мной. Сны мои полны тоски по ней и радостно после пробуждения, что вижу её хотя бы так. «Цветочек мой – говорила любезная матушка, причёсывая меня на ночь, – жемчужинка моей души, моя ненаглядная красота, моя единственная радость. Даст Бог, увижу, как ты вырастешь, выйдешь замуж за хорошего человека, родишь мне внуков». Не дал Бог.

Братика, тоже прибрал. Ни единого вздоха не сделал на этой грешной земле мой родной братишка. Сразу к ангелам поднялась его невинная душа. Красивый был бы малыш, приоткрытые голубые глазки, золотистые пуховые волосики, весь светленький такой, чистый. Бабуля мыла его и плакала, слезами обмывала. В один день дочь и внука потеряла. Надорвалось тогда её добрейшее сердце.

И отец долго не прожил после смерти возлюбленной, он так и называл маму – возлюбленная моя. Никому в обиду не давал, даже жене своей баронессе запретил её обижать и вредить. После смерти отца брат мой единокровный с семьёй очень далеко, в Геную уехал. Андрис любил меня, свою незаконнорождённую сестрёнку бастардку. Часто навещал, несмотря на недовольство баронессы. Где монетку даст, сладости привозил, подарками баловал, баллады рыцарские пел, сказки страшные сказывал. Даже играли вместе, когда маленькая была, а он уже взрослый. Я всё помню. Словно крепостная стена рухнула, когда наши защитники покинули нас. Навалились жизненные беды и невзгоды. Пригодились тогда подарки от отца и брата. Многое продали, на то и жили.

Хозяйствовали мы с бабушкой вдвоём, полтора года только она пожила, торопилась передать мне своё ремесло. Главным образом – как правильно извлечь силу лекарственную из растений. Так – то давно учила я травы, растения, вместе с ней ходили в наш реденький лес, в луга и пойму. Повторяла названия вслед за бабулей, вслух тут же ей пересказывала, от чего это травка, когда и какую часть её собирать. Некоторые травы нужно брать только по первой росе.

Тяжело было вставать до рассвета, глаза не открывались. «Потягушечки, порастушечки, по плечикам, по рученькам, по животику, по гузочке, по ножкам моей внучечке!» Шершавые тёплые сухие ладони бабушки будили меня ласково, нежно. Я тянулась вслед за ними и просыпалась, от радости, что есть мама моей мамы рядышком. «Ну, что ты, ба! Я уже большая выросла, ты как с маленькой!» – счастливо тянула я разговорами эти сладкие минуты. Словно чувствовала – мало мне осталось быть под её крылом.

В лютый месяц январь голодного года покинула меня последняя родная душа. Не болела бабушка, просто легла спать навечно. Староста Август помог с похоронами, но много монеток ушли мужикам, что всю ночь костры жгли, землю верхний слой размораживали. Жена его Дора поминки помогла устроить, тоже деньги. Осталась я после похорон с запасом трав, настоек и мазей. Продуктов было совсем немного. Так небольшой запас овощей с огорода, да крупы разной. Мы ведь кроме курочек никого не держали, люди всегда несли еду в уплату за лечение, родовспоможение, лекарства.

Если долгое лечение или случай тяжёлый, то полотно, либо посуду давали, бывало и мясо перепадало. Помню, когда бабушка вылечила от коросты наёмника из Берга, то он с охоты подсвинка кабанчика принёс. Мы аж на полгода его растянули. Нужды, холода, голода в детстве я не знала никогда. В ласке, любви и заботе росла. Сравнить свою жизнь с крестьянскими детьми, понимаю – разница большая. Дом у нас добротный, сосновый, просторный и тёплый, между деревней и лесом. Два этажа, на втором ночевал иногда старый барон во время редких охот.

Мой дед лесничим у деда Андриса служил. В уплату за службу он дал лес на дом, право охоты на мелкого зверя и дичь пернатую, рыбную ловлю. Участок дал для огорода. Жене и дочери сбор трав, грибов , ягод, кореньев, коры неограниченно разрешил. Дед за то лес от браконьеров строго хранил. Закон запрещает крестьянам охоту в лесу. Смотрел, чтобы только хворост и валежник брали крестьяне, а рубить деревья не смели. Если надо было барону, то годную древесину помечал, для рубки. Сено для оленей заготавливал. Лизунцы делал. Охоту организовывал. Кормил лес мою семью не всегда щедро, но постоянно. В неурожайный год погиб дедушка от рук браконьеров, застигнутых им врасплох с крупной добычей. Свои же , деревенские убили. Иначе их бы казнили. Так до сей поры неизвестно, кто это был.

Послал старый барон сына своего Харальда с мешочком медных монет для вдовы, в помощь и награду за верную службу мужа. С той поры пристрастился молодой баронет к охоте. С отцом приезжал, иногда один, бывало с двумя тремя друзьями. Щедро платили вдове за постой и приготовление дичи. Мама моя, тогда ещё девочка была, стол накрывала, подавала господам, платье грязное чистила, умыться воды сливала. Никто не смел обидеть вдову с дочкой, Харальд не позволял.

Была тогда мама много моложе баронета , лет тринадцати, может чуть старше. И полюбила его до того, как он женился на знатной девушке по приказу отца. Долго таила от всех своё чувство, но было оно сильнее неё. Поэтому когда в замок понадобилась горничная, нанялась в услужение, чтобы чаще видеть любимого. Молодой баронессе скоро понадобилась личная горничная, выбрала она расторопную девушку. Постоянно попадалась на глаза её мужу барону расцветающая лесная красавица, знакомая с юности. Шажок за шажком отвоёвывала мама право на свою святую и грешную любовь. Ей не подарки были нужны за краткое увлечение господина. Он сам нужен, на всю жизнь, сколько Бог даст. Бог дал им тринадцать лет.

В последнюю зиму я познала сполна голод, холод, одиночество и отчаяние. Никто не приходил из деревенских за помощью в болезни – мала, что она умеет? За январь и февраль подъела все припасы. Кушала экономно, больше отвары травяные и ягодные пила. Думаю они меня тогда спасли. Не заболела я, хотя долго каждый день по зимнему лесу ходила. С топливом не было нужды: лес рядом. Собирать хворост и валежник тяжело, очень уж воздух был промёрзший, прямо звенел от мороза. Птичек много помёрзло. Но я не трогала запас дров. Пока могла – собирала.

Тёплая одёжка своя стала мала совсем , так я бабушкину одевала, она к старости ниже росточком стала. Леса я не боялась, ходила на дедовых лыжах – снегоступах, вместе с Булкой, собачкой моей, она по моему следу шла, мышковала. Исхудала собака, охотой только себя и меня кормила. Я так рассудила, если у деда были привилегии на охоту, а потом никто не запрещал, то и я могу силки на зайцев ставить, три беляка попалось. А потом как отрезало. Стая волчья пришла в наш лесок. Ушла охотиться и пропала бесследно Булка. Я не выходила дальше двора, благо ограда была высокая, калитка с засовом. Дрова то сэкономленные пригодились. Трёх кур съесть пришлось, кормить нечем. Их зерно толкла для похлёбки. Не неслись уже, зато помогли продержаться.

Немного спал мороз, небо стало чуть синее, день чуть длиннее. Силы убывали, за водой уже не выходила к колодцу. Недалеко от входа снег брала и топила. Уже последние крошки выгребла, с мешочков то. Жир гусиный был припасён в достатке для мазей, вот его чуточку кипятила с водой, ложку крошек, сечки для кур, травки какой, тем жидким супом питалась.

Староста однажды днём пришёл, овса лошадиного хозяйского принёс. Брат Андрис перед отъездом на постой животных в деревню раздал. Корм тоже, овёс и сено, баронских коней, коров, овец кормить. Только так голодно стало, что украсть пришлось от них еду. Всем раздавал, про меня не забыл. Говорит, что каждый день смотрели – есть ли дым у меня над трубой. Хороший у нас староста, добросовестно свой долг исполняет.

Только новости принёс плохие. В деревне много народу болеет. Болезнь только и ждёт пока человек ослабнет, сразу накидывается. Зимой обычно много детей и стариков умирает. Особенно в неурожайный год. Не утерпела я. Раз не идут ко мне больные, не верят, то сама приду. Собрала свои мешочки с травами – корешками, туески с ягодами морожеными, горшочки с мазями, порошки целебные, кровь кабанчика с мёдом смешанную в колбасках, не всё успела подъесть . Почти всё забрала, что в доме из лечебных припасов было.

Похлёбку из овса с жиром сварила, поели вдвоём. Силы нужны идти. Август терпеливо ждал, взвалил два мешка через плечо, я торбу большую взяла, всё тёплое на себя навздела, на лыжи стали и пошли. По его же следам. Деревня от нас близёхонько совсем, да только возилась, собиралась долго, сумерки наступили. Вой волчий из леса послышался. Быстро дошли.

У Доры с Августом детей нет, из стариков только мамка его. Просторно в доме, меня к себе поселили, спала с бабой Августой, больно я ей полюбилась, да и теплее вдвоём.

Ох и насмотрелась я в ту весну настоящей беды и горя людского, болезней всяких, гнойных травм, тел грязных, в струпьях и чирьях, истощённых голодом… Мрут люди обычно в конце зимы. Скоро мор начнётся. По счастью козы деревенские и коровки хозяйские были ещё целы. Сено не кончилось, люди его не едят. Но молока было мало, в семьях куда коров отдали на постой говорили – уже не доят, скоро отёл. Тогда я предложила проверить, всё равно по дворам пойду, больным помогать. Мы вчетвером приходили. Кто бы меня одну то слушал.

Осматривала людей. Кашель у всех, разный. Я в двух больших горшках отвары делала, от сухого кашля, от влажного отдельно, Всё строго по памяти, как бабуля учила. Потом в тряпки завернув по домам носила, разливала, при мне заставляла пить. Запас у очага оставляла. Так каждый день. Один старик сипел, булькало в груди – не жилец. Прости Господи, пожалела, но не стала ему помогать, не было смысла. И коросты расчёсанные, опасные были. Вши в одежде, на теле шевелились, блохи из грязных шкур выпрыгивали, прямо на меня. Мазь пригодилась, дегтярная, вонючая, да крестьяне и так всё равно воняли. То общие болячки. Были болезни наособицу, у каждого своё.

Сопливые дети – это хорошо, бабушка говорила, такие быстро выздоравливают. Детям по кусочку сладкой колбаски. Каждый день. Только им же ягодные взвары. Дора мне помогала, покрикивая на тех, кто слушаться не хотел и пить от глистов горечь горькую – пижму. В такой голод не хватало ещё паразитов кормить. Отвар хвойный всем взрослым велела пить, для укрепления сил, его всегда бабушка делала , если ягоды кончались.

Я со старшей женщиной семьи больным помогала и назначала лечение, Август в это время с матерью шли в сарайки, посмотреть как хозяева баронскую скотину содержат. Пока староста мужику зубы заговаривал, Августа осматривала корову, щупала вымя, струйку пускала. Четырёх из шести ещё можно было с месяц доить. Их увели, забрав сено, к нам во двор, под вопли хозяек. Женщин староста назначил доить по очереди, мужиков – кормить, убирать.

Два ведра молока в день делили на всех детей деревни и кормящих баб. По самому малому горшочку в дом, где нет ни коз ни коров. Вечером посовещавшись с матерью, Август решил резать оставленных хозяйских свиней, свинья не лошадь, сеном не покормишь. Отощали. Сдохнут с голоду, кому будет толк? Оставили только свиноматку с поросятами. Люди его приказы радостно выполняли. Отвечать то старосте, не им.

До тех пор пока Август не объяснил, что мясо перерабатывать, солить и хранить будут также в его дворе, выдавать по количеству ртов, начиная с семи лет, раз в неделю. Ох, какой ор на совете общины поднялся! Громче всех возмущались мельник с мельничихой, принято было решение им выдавать солонину только в обмен на отруби и муку для общего котла. Знали все, есть у них всегда большой запас. Моему другу Руди было стыдно за родителей и голос он подал против них. Эх, отлупцевал его отец тогда! Мать рубцы лечить отказалась! Ева, подружка Руди, прибегала ко мне за мазью. Мазать Гансик ходил, тоже из нашей компании парнишка. Отличные у меня друзья, мы друг за дружку – горой!