Орден Волонтёров

Насилу дождалась, когда хозяйка замка Ингрид встала из-за стола, чтобы удалиться. Поражаюсь этой женщине: дважды пережила войну, осаду замка, родила столько детей, цепко держит в маленьких ручках управление немалым хозяйством замка. Она участвует в жизни города, заседает в Совете, первая советчица мужа по важным вопросам и делам. Следит за внешностью и модой, стараясь не вводить при этом казну в лишние расходы. Мне придётся многому у неё поучиться.

Видно, устала она за эти дни безмерно, столько хлопот и событий, а в её положении нужен покой. Но то же положение её обязывает. Похоже, бедняжка еле отсидела положенное время. Теперь по этикету можно удалиться другим дамам. Быстрёхонько подхватилась, встала, да ведь одна теперь не уйдёшь. Хотя бы сегодня. Новобрачная как – никак, разговоры пойдут. Хессел доедал кусок печёной рыбы. Дома рыбы он видите ли не наелся. Достал кость изо рта и положил на нашу тарелку. Фу! Фу-фу-фу! Крепко взяла жующего супруга за каменное тяжёлое плечо, с некоторым усилием потянула за собой. Он потянулся за кубком и запил еду.

– Супруг мой, вы всю ночь тут провести собрались?

– Желаете удалиться, моя несравненная супруга? Вас сопроводить?

– Желаю. Сопроводите. Уж будьте так любезны.

Аккуратно помыл руки в посудке, утёрся салфеткой, наконец выбрался из – за стола, подал мне руку и мы удалились. Успела заметить, что на наш уход обратили внимание. Наша первая брачная ночь как бы была уже вчера, поэтому обошлись без шумных и развязных традиционных проводов. Микаэль вообще нагло подмигнул. Мне пришлось проконсультироваться с ним по календарному методу предохранения. В прошлом, точнее в будущем необходимости в таком анахронизме не было, я была не в курсе этой высшей математики.

Замок не малогабаритная трехкомнатная квартира, где из прихожей вваливаешься в спальню через зал. Путь на второй этаж и проход по коридору занимает минут десять, это если нормально идти, не целуясь за занавесями, не тискаясь в каждой нише или за чучелом рыцаря. Причём я стала инициатором. А что? Без свадебного платья и торта, без подарков, без девичника, даже не было моих «любимых» шуточных игрищ, свадебный банкет за счёт хозяев, расписались, то есть обвенчались на смертном одре! Можно сказать под страхом смерти. Если ещё и без хорошего секса… То я за себя не отвечаю! Должна же я получить хоть какую – то моральную компенсацию за все треволнения, переживания.

– К тебе или ко мне? Вопрошает, уже начиная частично меня раздевать прямо в коридоре трясущийся от вожделения и переизбытка вновь обретённого здоровья молодожён.

Надо же, как актуально звучит, смысл даже за шесть с лишком веков не изменился.

– Ты ко мне, а я к тебе…лепечу, уже ничего не соображая.

– И зачем?

– Надо помыться, почистить зубы. Посчитать …

– Зачем считать зубы?

Действительно зачем, какие нафиг зубы? Какой календарь? Какое мытьё, всё равно вспотеем. Я хоть надушена, а Хессел уже зазывно пованивает.

– Давай к тебе, у тебя кровать больше и служанки в соседней комнате нет, только гвардеец под дверью.

– Он нам не помешает?

– Скорее мы ему. Вот и он: при-и-и-вет, малыш!

Рослый, серьёзный мужик скосил глаза, быстро отворил дверь.

– Не шали, Амелинда. Заходи, быстрее.

– Засов, засов!

Проклятый засов никак не засовывается куда надо. Вместе мы справились, затем замерли напротив друг друга. Словно выплеснулась вся немного наигранная страсть в безумном марафоне от трапезной до спальни. Осталась томная нежность и вечное любопытство: какой ты? Какая ты? Узнавание, познание другого человека в самом беззащитном, оттого требующем огромного доверия положении. Бешено бухает где то в горле сердце, но кровь поступает не в мозг. Подкашиваются ноги. Чёртовы шнурки! У мужа от нетерпения трясутся руки, он хватает с сервированного столика столовый нож, свободна!

Хессел стал целовать мне руки, хотя такого обычая ещё не возникло. Это смутило меня, обняла его за шею, заглянула в глаза, близко – близко, ещё ближе. Лоб ко лбу, получился «циклоп». Огромный глаз был тёмно – зелёным омутом, а вместо зрачка горело пламя свечи. Меня затягивает туда. Слабею. Тону, тону, иду ко дну, последнее что слышу:

– Родная, ты пахнешь весной и любовью…

Проснулась от нежно щекочущего пёрышка по распухшим губам, за окном ещё темнота, комната освещается рдеющими углями в камине, свечи догорели. Мне почему то неловко за своё прежнее далеко не целомудренное поведение, словно я виновата, что не ждала этого мужчину в своём времени. Да, я не ждала и не искала любви, это меня находили и добивались. Легко расставалась, хотя мужья у меня были люди в общем и целом хорошие, но я ни о чём, кроме потерянного времени не жалела. Став старше, поняла, что время вовсе не потеряно, это и есть моя жизнь, такая как я её проживаю. Не больше, не меньше.

– Я приготовил тебе утренний дар, душенька.

Слушала бы и слушала каждое утро такие слова.

– А за что? Я же не девственница.

– Так ведь и я не покойник, любовь моя!

Я прыснула со смеху, обожаю мужчин с юмором. Хессел в ответку фыркнул, потом раскатисто заржал, мы закатились хохотом на пару.

– Давай поедим, жеребчик, потом дары, я на пиру голодная осталась, не люблю когда ко мне в тарелку лезут.

– Я тоже терпеть этот обычай не могу. Думал, ты от волнения ничего не ешь. Судя по фигуре, аппетит у тебя всегда хороший. Линдхен ты такая, прямо ух! У тебя тело плотное, налитое, с мышцами настоящими, как сбитый кусочек сладкого маслица. У благородных дам тело как кисель, прижать страшно, как бы не повредить чего. Тебя хоть притиснуть, обнять посильнее можно, так и пышешь крепким сложением и здоровьем. Слава Богу, что волей случая дал мне такую красивую, крепкую, добрую жену. Ты словно ведёшь за собой радость, счастье, благодать.

Мы основательно подкрепились холодным каплуном, слезящимся сыром и ветчиной с хлебом. В кувшине на моё счастье был ягодный морс. За перекусом поговорили о важном: свадебные контракты детей подписаны. Условия равнозначные. По моему совету Хессел настоял, чтобы девчонки подолгу гостили у своих женихов. Не так как принято, воспитывать малолетних знатных невест правящей семьи сейчас – навсегда отправляя девочку к чужому двору, вплоть до свадьбы. Нет, на месяц другой, затем домой на полгода, снова в гости. Благо расстояние позволяет, путь по нынешним понятиям не длинный. Кларисса остаётся здесь в замке на весь февраль, я работаю с ней. Миллисент скоро едет вместе с продовольственным обозом, возглавляемым Хесселом, в Леуварден.

Расстаёмся до весны, но перед этим я представлю мужа и детей родне. Послезавтра выдвигаемся в Мюнн. Граф Элимар обещал сам скомплектовать обоз, у него чуть челюсть не отпала, когда он узнал, за какие деньги мы распродали продукты во Фризии. Ему приданое дочери побогаче собрать надо, мой муженёк упёрся на увеличении суммы золота за Миллисент.

Потому как будущий сват, кроме всего прочего, затребовал в приданое Клариссе ни много, ни мало десять чистокровных фризских кобыл. Лишая Фрисландию привилегии на воспроизводство лучшей породы коней в Средневековье. Хитропопый Элимар решил добавить требуемую сумму за своей принцессой Миллисент за счёт оголодавших соседей. Каждый решил, что он умнее другого. Мне было дико выслушивать все перипетии этого торга.

Да, при женитьбе в двадцатом, двадцать первом веках денежные расчёты, материальные подарки были, но только в пользу самих обоих молодых и по возможностям родни. По законам этого времени почти всё приданое жены принадлежало мужу, не важно, из какого он сословия, с правом полного распоряжения. Непорядок, нужно менять! Растили, берегли, расходовались родители девицы. Они отдают своё добро, чтобы дочь, аристократку или работницу, взращённую ими, взяли замуж. Типа мы приплатим, только заберите! Абсурд!

Затем девушка навсегда уходит в другую семью. Там она воспроизводит новых членов этой семьи, трудится всю жизнь на неё, ухаживает за родней мужа, наследниками мужа, им самим. Взамен она получает кров, стол и защиту – всё то, что и так имела в родительском доме. Если умрёт, оставив детей, приданое не возвращается. Это неправильно. По мне так калым за невесту у восточных народов довольно обоснованная экономически традиция. Девочка хотя бы не считается обузой. Калым уже существует сейчас. Конечно, это больше похоже на покупку жены. По сути, так и есть, но то, что даром достаётся, не ценится. Необходимо пересмотреть брачное законодательство хотя бы пока в отдельно взятом баронстве.

Видимо я долго сидела с отсутствующим видом, зависала.

– В общем, сговорились, честь по чести договор подписали, Клариссу оставлю, Милли заберу, твоим покажусь и домой, народ кормильца ждёт.

В дверь совершенно неделикатно забарабанили. Хессел приотворил и взял небольшой свёрток. Это оказался красивый кожаный тубус. Загадочно улыбаясь он протянул его мне. Что интересно, по конструкции он был точно как современный. Закрыт туго, я, пыхтя от усердия, выкручивала две половины. Вдруг он резко открылся. Выпал свиток с печатью. Читаю, продираясь через средневековые обороты речи и завитушки букв. У-и-и-и! Дарственная. Везёт мне последнее время с недвижимостью, что в том времени, что в этом. Загородная резиденция, отписанная мне в завещании – теперь моя! От радостного возбуждения аж мурашками покрылась. Благоверный пошёл подкинуть дровишек в камин, прямо так и пошёл, нагишом, бессовестный соблазнитель!

Количество никак не хотело превращаться в качество. Видимо мы переутомились на ниве эротического труда. Зато Хессел был очень собой доволен. Когда мы проснулись во второй раз было всё ещё темно, ужасно хотелось есть, пить, помыться и в туалет. С приколами и приставаниями мы прикончили остатки еды, освежились и снова заснули довольные жизнью и собой. Встали на рассвете, помогли друг другу одеться.

За завтраком на нас странно смотрели и посмеивались Элимар и Ингрид. Итить – колотить! Послезавтра уже наступило! Оказалось, мы отсутствовали не одну ночь, а две. Зимний день короток. Отсыпаясь днём, под плотным балдахином даже не заметили, что ночь подозрительно затянулась. Нам её хватило и ладно.

Глава 36

Идалия.

Пока моя дорогая золовка путешествует по делам особой государственной важности, я готовлю замок Мюнн к её возвращению. Точнее к приёму некоего высокого таинственного гостя, что прибудет вместе с ней. Больше никакой информации не было. Вот и гадай теперь, что за персона и на каком уровне принимать.

Последний раз почтарь прилетел четыре дня назад, в полдень субботы. Значит, утром этого же дня был выпущен. Амелинда сообщала, что все, проживающие в нашем районе графства обозники из Хаггена, Берга, нашего Мюнна и Зивера благополучно достигли замка графа, отдыхают, оплачивают торговый налог, скоро прибудут. Муторное время тревоги, неопределённости закончилось.

Больше месяца я в замке на правах хозяйки. Ума не приложу, как справлялась неутомимая Эмма, без её помощи точно бы всё завалила. Девушек сиротского приюта, где она воспитывалась, специально готовили к управлению большим домом, хозяйством в должности экономки. У меня в руках множество женских ремёсел, знаний; несмотря на возраст опыта работы тоже хватает. Но руководить людьми совершенно не умею. Если и были какие лидерские способности и таланты, они полностью подавлены властным отцом. К процессу воспитания меня и сестры он относился гиперответственно.

Наша семья Тургеновых: папа коренной, как он говорил, чистокровный казах, мама – немка, и мы с сестрёнкой Адель, была очень счастливой, дружной семьёй. Ключевое слово здесь – была. Родители, молодые, образованные, красивые каждый по своему, оба преподаватели государственного университета в Павлодаре. Нам с сестрой досталось удачное сочетание генов от двух рас – монголоидной и европеоидной, уникальная красота, ум, здоровье. Эффект гетерозиса, со смехом говорил отец – кандидат биологических наук.

Благополучной была в прошлом наша семья, педагогически выверенным воспитание, наше с Аделькой. Мои таланты художника, дизайнера, творческий склад натуры были подмечены родителями, развивались и пестовались. Меня всячески баловали, как девочку, готовили как будущую жену, мать семейства, но не давали расти в каком либо ином направлении. Круг общения в школе и во дворе был ограничен выбором отца. Единственное исключение в старших классах он сделал для работы волонтёром в Доме малютки. Возиться с осиротевшими детьми мне позволили.

Переехали в столицу, Астану. Родители легко нашли работу в Восточном институте гуманитарных наук – ВИГН, финансируемым на западные гранты. Я поступила в техникум дизайна, сестра училась в средней школе. Через два года родители развелись на почве взглядов отца, который с возрастом и сменив работу, подпал под влияние националистической организации, процветающей в стране на те же самые западные гранты.

Я очень любила папу, с какой то болезненной привязанностью. Переживала духовный разрыв с ним даже больше, чем развод, отдельное проживание. Старалась отрешиться от своих эмоций, чтобы поддержать маму, но не тут то было. Тяжело пришлось нам всем. Чего тебе нужно? Говорили ей родственники, подруги, знакомые, даже родная мать.

Непьющий, некурящий, интеллигентный, зарплату приносит, не изменяет, детьми занимается. Терпи. Подумаешь, унижает. Не избивает же. Возможно, если бы она была казашкой, то стала бы ему верной союзницей, но мама была немкой. И не понимала, в чём её вина и неполноценность, ведь свой выбор в молодости муж сделал без принуждения.

Единственный момент, когда я заплакала, рассказывая о своей не такой длинной жизни Амелинде, именно этот. Как она слушала, как понимала, и переживала со мной прожитую боль. Лицо её неуловимо менялось, показывая отражение тех чувств, что я испытывала, вспоминая. От её внимательных глаз, участливых слов и пожатия тёплой руки таял острый кусочек льда, давно и прочно сидящий в потайном уголке сердца.

Отец впоследствии женился на «чистокровной» казашке, но продолжил жёстко преследовать нашу семью. Строго контролировал наше воспитание, дозволяя развиваться только в традиционном для казахской женщины направлении: дом, быт, женские ремёсла. Даже хватило наглости предложить маме двоежёнство. Шантажировал и манипулировал ею всеми способами.

Выбившись в верхушку казахской оппозиции, он имел большое влияние. Маму вынудили уволиться с работы, найти другую « с волчьим билетом» было невозможно. Алименты на Адель приходили мизерные, с минимума преподавательских часов, доходы от западных кураторов не учитывались. После скандального размена мы жили втроём в малометражной однокомнатной квартире, причём только на мои заработки. Финансовая независимость от диктатора отца давала глоток свободы. Я много зарабатывала заказами шитья одежды для национальных свадеб и реконструкторов. Шила казахскую одежду и сувениры для богатых клиентов. Это было очень востребовано. Национализм в стране набирал обороты.

В Германию я попала, желая решительно переменить жизнь, освободить семью от домогательств и гнёта отца, ставшего совершенно невыносимым. Мы планировали переехать по программе поздних переселенцев, как Линда. К сожалению никаких родственников здесь не было, во всяком случае, мы никого не знали. Денег для покупки жилья тоже. Если этот план потерпел бы неудачу, я была готова по расчёту выйти замуж за успешного немца и забрать семью, чтобы жить спокойно. И вот я замужем за вполне себе успешным немцем, даже по сумасшедшей любви, моя мама и сестра ещё не родились, а мне приходится делать то, что я никогда не умела – командовать большим количеством людей.

– Госпожа, ковры выбили. Куда их?

– В парадную гостевую, бордовый у камина, синий у кровати, не спутай.

– Госпожа Эмма отказывается меню утверждать, хотя сама составляла, вот, послала к Вам.

– Где я им столько масла возьму, госпожа баронесса? Мне самой доиться что ли? Молоко на сыры нужно, заканчиваются запасы.

Мне сейчас даже ночью кошмары снятся, что в муке жучки, да мышиный помёт и всё в мучном ларе шевелится и воняет. До замужества я видела сны о бескрайней цветущей весенней степи, в красных тюльпанах до самого синего горизонта. Пила во сне пенистый кумыс, запивая им ароматную горячую лепёшку. Снова летела в бешеной скачке на Ирпеньке до озера на свидание с Нурали. Сидела на кошмах в юрте моей любимой Әже, завёрнутая как малышка в ласковые, всегда пахнущие полынью объятия бабушки степнячки.

Она отказалась жить в городе, с многочисленными, вылетевшими из гнезда детьми. Каждому, кто желал, она смогла, будучи вдовой, дать высшее образование. В ауыле был добротный дом, но весь тёплый сезон она жила в старой юрте, оставшейся от моих прабабки и прадеда. Все летние каникулы, школьные, а потом и студенческие я проводила у неё. Характер у матери отца был властный, нрав крутой, свободолюбивый. Он совсем перестал навещать старую мать, когда узнав о разводе, она отхлестала его плёткой.

Приехал только на похороны, проследил, чтобы были соблюдены все религиозные и национальные традиции, уплатил много денег мулле, дал большой благотворительный взнос на мечеть. Сорил деньгами на поминках.

– Что, папа, грехи замаливаешь? Не удержалась я от подковырки. Его аж перекосило.

– Вся в бабку, непреклонная, кровь воспитанием не подменишь. Зря столько времени потратил.

Я усмехнулась тогда, и так резко развернулась, уходя, что коса взметнулись за спиной, а отец шарахнулся, видно вспомнил последнюю встречу с матерью. Наперекор ему потом отрезала свои смоляные тяжёлые косы, сделала современную стрижку, начала карьеру фотомодели. А когда он, взбешённый появлением моего фото на баннерах в рекламе недвижимости, пришёл и стал колотить в дверь, решилась, вызвала полицию. Посторонний человек ломится в квартиру, помогите! Тихая, всегда безответная мамочка торжествовала, глядя с балкона, как его волокут в машину, заломив руку. После этого он не появлялся, и я спокойно откликнулась на объявление Амелинды.

Какой сюрприз приготовила на этот раз неугомонная золовка? Нисколько не сомневаюсь, что он будет. Самое важное, все живы – здоровы, скоро будут дома. Уже завтра. Всё население замка возбуждено их скорым возвращением. Путешественники привезут с собой подарки родне, новости для всех, рассказы зимними вечерами о событиях в поездке, новых местах, обычаях другой страны. Люди ждут не только близких, интересная информация, как глоток свежего воздуха для умов и воображения.

Людей у нас стало больше, наконец, штат обслуги замка укомплектован полностью. Деятельная экономка Августа довольна, число её подчинённых увеличилось. На кухне, конюшне, скотном дворе добавилось слуг. Наконец в полную силу заработала прачечная и пекарня в деревне, обслуживая наш замок тоже. Благо расстояние в километр не служило помехой. А вот русскую баню мы давно поставили во дворе свою, она топилась через день. Желающих помыться, попариться стало много, наши воины подавали пример, они заразили хорошей привычкой всех, кто ранее пренебрегал баней.

Кроме забот о замковом хозяйстве, мне с заместительницей, женой Ингваза Катариной, нужно переводить наши зачатки лёгкой промышленности на новый уровень: организовывать из кружков рукодельниц большие цехи. Прядильный, ткацкий, швейный, кружевной, вязальный, валяльный, игрушечный, да вдобавок пуговичный. Эти цеха образуют целую фабрику. Будем строить её рядом с новым городом в Южной пустоши. Мне с огромным трудом удалось составить примерную смету, но министр финансов закатывает глаза и ничего не обещает.

Фабричное производство в корне изменит ремесленный подход к труду. Внедряясь в производство начнёт подрывать устои ремесленных цехов и гильдий, что так тормозят развитие всех видов промышленности. Пора набирать, обучать дополнительно персонал. Встаёт остро вопрос нехватки рабочих рук, весной их будет ещё меньше. Разъедутся ученицы. Уйдут на полевые работы деревенские девушки. Парни тоже жалуются на нехватку трудовых ресурсов.

Андреас разослал письма с курьерами в соседние городки и сёла, где они были по осени с поручением графа. Интересовался эпидобстановкой, любая информация ценна, даже слухи. Приглашал на работу бригады строителей – каменщиков, плотников, столяров, землекопов, заманивал хорошими заработками. Приедут в апреле, где мне их размещать? Как кормить? Чем? Это моя забота. Проблемы…проблемы…

Схожу к Эмме, она озадачена вопросами финансирования грандиозной стройки первого городка образцового мини государства. В казну доставили золото из Ольденбурга. То, что полагалось уплатить за мои бижутерные цацки, ставшие драгоценными изделиями. Опять таки Эмме пришла в голову идея о награждении ими отличившихся людей, за спасение города от чумы.

Продать их в нашем регионе частному лицу было невозможно – очень дорого, огромная каратность, чистота и идеальная огранка камней диктовали цену. А городская казна осилила. Зато накопленное трудами горожан золото не попало как обычно в карманы верхушки. Оно послужит нужному делу – строительству ещё одного города на территории графства. Давно пора было пощипать городской патрициат. На вырученные средства можно построить не четыре дома, как планировалось изначально, а целый квартал или улицу домов, с инфраструктурой. Наш министр финансов жаждет ещё средств, жить без запаса она не умеет. Ни в малом, ни в большом. Так её учили. Эмма в своём кабинете была не одна.

Гордей получал зарплату на свою команду наёмников. Давно не видела его таким сияющим, оживлённым. Свежеподстриженный, бородку тщательно подравнял, плащ васильковый, новый. Под цвет глаз.

– Госпожа Идалия, точно завтра обоз прибудет?

– Бог даст, прибудут. Ты уже третий раз спрашиваешь.

– Распишись, Гордей Вольгович, вот тут. Небось, всё жалованье на подарок даме сердца изведёшь? Въедливо, занудным тоном поинтересовалась баронесса – мать.

– Мы и без жалования люди не бедные. Я не раз Вам Эмма Гюнтеровна говорил, дочь Вашу не дамой сердца считать желаю, а наречённой невестой. Мне обычаи франкские да германские чужды, рыцарство это глупое в услужении Прекрасной Даме. У нас на Руси просто: люба – женись!

– Так и женись, кто против то?

– Она сама не знает, чего хочет, госпожа Идалия. Чувствами моими играет. Вот бы господин барон ей приказал, брат ей прямой указ. Жених я, прямо скажу богатый. Ещё молод, знатен, при должности. Могу к себе на родину жену увезти, не захочет – рядом с Мюнном отстрою ей хоромы боярские. Замолвите за меня слово перед бароном, дамы, а я ей Богу, тут же посватаюсь, хоть завтра. Мочи моей нет больше, терпеть такие страдания. Девица днями и ночами перед глазами стоит, вчера задумался на тренировке, удар от увальня деревенского пропустил.

– Замолвить слово можно. Только точно знаю, муж свою сестру принуждать не будет. Сам старайся в ней пылкое чувство вызвать, на нас не уповай, ты парень не промах.

– Только чтобы в рамках приличий! Репутацию дочери не испорть, мне ещё младшую выдавать. Ступай, зятёк. Хватит тут стонать, у нас работы полно. Да! Форму зайди в швейный цех получи на новобранцев. Чтобы только на учёбу одевали, иначе плату с них возьму!

Пришлось мне изрядно повозиться с дизайном бойцовской формы. Цвет не вызывал сомнений. Самые дешёвые растительные красители давали бесподобно натуральные оттенки зелёно – буро – коричневого цвета. Окраска в чанах, в технике батик, на плотной холстине давала причудливые маскирующие разводы, плюс усадка ткани. А вот фасон…Мир Средневековья познакомится с полукомбинезоном, с карманами и ширинкой на пуговицах вместо гульфика. Балаклавы уже связаны на всех. Стёганые овечьей шерстью жилеты для тепла и отчасти как защита. Ремни и чехлы шьёт под заказ шорник, сын скорняка Ингваза. Сам Ингваз получил аванс за полусапожки, шьёт, не разгибая спины. Все кожаные детали обмундирования деревенского ополчения будут оплачены также из казны. В форме им станет удобнее учиться воинскому ремеслу.

Мне некогда наблюдать за их обучением, Андрюша рассказывал – занимаются каждый день, кроме воскресенья, по четыре часа. Есть первые успехи. Гордей с каптёром Глушилой, который уже скачет на протезах с костылями, гоняют их безжалостно два часа по полосе препятствий и в силовых упражнениях. Потом плотный обед, между прочим, опять за счёт казны. Иначе нельзя, деревенским парням просто необходимо набрать вес, мышечную массу. Им от 14 до 22 лет и ребята ещё растут. От сытной еды зависят физические параметры будущих наших защитников.

Готовит им на казарменной кухне заметно отъевшаяся кухарка Мейд с помощницей – старшей дочкой Утой. После обеда час теория, преподаватели Виктор и Гордей, затем тактические занятия на полигоне – площади возле казармы. Построения, маршировка, взаимодействие групп, реакция на сигналы рога. Учёба в усиленном режиме, пока зима. Весной начнут пахать и строить, продолжать заниматься будут, но реже и мало.

Я в курсе всех дел в пределах и за пределами поместья Мюнн, даже тех, что не имеют ко мне отношения. Мы обсуждаем все аспекты развития на Советах, иногда в узком составе, но теперь чаще всего в расширенном, с замами. Без Амелинды прошло уже четыре совета, чувствуется, как её не хватает, нам сложно бывает достичь компромисса, уступить, пойти навстречу, понять, что в другой отрасли такая же нужда в деньгах и людях. Она словно цемент для нашего коллектива.