Эхо Антеора

– А вы? – робко поинтересовалась девчонка, невольно ежась под неуютным проницающим взглядом. – Вы тоже из ордена?

– Э? – на секунду замешкался парень, и тут же кивнул: – Ага… Да. Правда, давно не заходил – ну, работа, дела всякие, сама понимаешь… Вот, выкроил немного времени, чтоб узнать, как продвигается расшифровка нового свитка. И как оно? Слышно о каких-то подвижках?

– Не уверена… – Лу сглотнула, снова понемногу пятясь. – Я здесь впервые и весь день работала над вступительным заданием, и совсем не слушала, о чем говорят… Наверное, вам лучше спросить кого-то еще.

– А-а, так ты свое задание торопишься делать? Ну, не стану задерживать!

Парень засунул руки в карманы и, отвернувшись к статуе Оракула, сделал вид, что чрезвычайно увлечен ее созерцанием. Лу облегченно выдохнула и успела сделать пару шагов по направлению к дверям ордена…

И вдруг залипла в воздухе. Сердце ушло в пятки. Она сразу поняла, что произошло – ей уже доводилось испытать подобное всего несколько дней назад, в лагере. Только вот теперь источником незримой силы, что удерживала ее на месте, был не Хартис, а подозрительный тип, имени которого она даже не знала.

Она услышала зловещие медленные шаги позади. Напрягла мышцы, пытаясь вырваться, и в какой-то момент показалось, что удается: державшая ее сила явно была нестабильна. Лу убедилась в этом, ощутив заметное напряжение в позе долговязого фэнри, который обошел ее и загородил путь к спасению. И все же, как бы девчонка ни старалась, в итоге удавалось лишь беспомощно вертеть шеей и елозить по земле ступнями.

– Помогите!.. – закричала она и тотчас подавилась собственными словами, застонав, потому что ее челюсть болезненно сомкнулась сама по себе.

– Да ни черта себе, – тихо выдохнул фэнри.

Должно быть, какую-то часть силы он перенаправил, чтобы заткнуть Лу рот, и вместе с тем его хватка стала слабее. Девчонка смогла шевелить руками и попыталась скинуть с себя невидимые путы, но едва ли это ей помогло – она лишь шарила пальцами в воздухе, не в силах отыскать источник собственного оцепенения. Устав бешено трепыхаться, точно пойманная на крючок рыба, она отчаялась и расслабилась, с ненавистью глянув на своего мучителя.

– Так это не шутка? – незнакомец выглядел крайне обескураженным. – Ты и правда не можешь отличить фэнри от обычной собаки? Кто ты, мать твою, такая?

Он несколько секунд буравил взглядом девчонку, будто позабыв, по чьей воле та не в состоянии разлепить губы и дать ответ. Затем осторожно, по-звериному обнюхал Лу.

– Твой запах похож на человеческий, но… что с твоим истоком? Кто бы ты ни была, слушай сюда. Я тебя освобожу, лады? А ты не будешь кричать и пытаться убежать – ведь тогда я опять схвачу тебя, и может быть снова сделаю больно… Но мы же этого не хотим, так? Не хотим делать тебе больно? Мы хотим поговорить нормально, как цивилизованные люди… Если, конечно, к тебе применимо такое выражение?

В ответ Лу лишь скрежетнула зубами, и парень приблизил к ней свое лицо и процедил:

– Я прав?

Поколебавшись, девчонка кивнула и через секунду почувствовала, что державшие ее путы развеялись. Она отступила на шаг, обиженно повела плечами и потерла ноющую челюсть, пытаясь придумать план к отступлению.

– Будь ты человеком, твой исток помешал бы мне обращаться с тобой, как с вещью, – отчеканил фэнри с убежденностью, с которой люди констатируют известные с детства факты. – Значит, ты не человек. Кто ты?

– Человек, – упрямо возразила Лу.

– Не морочь мне голову! У тебя нет истока, я чувствую это. Значит, ты нелюдь! Кто ты? Кукла? Голем? Погодите-ка… – Точно ученый на пороге великого открытия, фэнри забегал глазами по сторонам, усиленно соображая, и наконец его осенило: – Нет, знаю! Понял! Ты – доппельгангер! Это так? Признавайся! Я раскусил тебя!

Девчонка не произвела ни звука и лишь свирепо зыркнула на него. Фэнри приподнял руки и зловеще надвинулся, пригрозив:

– Я могу поджарить твои внутренности. Ты запечешься изнутри, как куропатка по-фундайски…

Лу ощутила в теле нарастающее тепло, которое превращалось в жар, и с ужасом осознала, что ее собеседник не шутит. Капитулируя, она выпалила:

– Ладно, ладно! Я никакой не гангер! Я и правда обычный человек, просто у меня… нет истока. Это потому, что я… я из Аверсайда.

Фэнри недоверчиво нахмурился, но, по крайней мере, опустил руки, перестав кипятить Лу изнутри.

– Что-то слишком много людей пожаловало в наш мир из Аверсайда за последнее время – тот крылатый мутант из нейтралов, потом та элементалистка, потом элект-медведь… а теперь ты? С какой стати я должен в это поверить?

– Ну а как… как я могу это доказать? – в отчаянии воскликнула Лу, пожимая плечами.

На лице незнакомца промелькнуло замешательство, но он вскоре нашелся:

– Меморум! Дай мне прочесть твои воспоминания…

Он протянул к Лу свою руку с длинными и острыми ногтями – они у него были не ухоженные, как у алхимика Кэлиса, а по-дикарски грязные и покоцанные. Первым желанием девчонки было отшатнуться, но она не хотела вновь подвергаться воздействию незримой силы и потому мужественно устояла на месте. Кроме тяжести чужой ладони на своей макушке, больше она ничего не почувствовала. Вспомнилось, как в лагере Хартис уже пытался проделать с ней подобное, и тогда это ничего не дало. Вот и теперь фэнри напряженно сопел явно без каких-либо намеков на результат, а девчонка начала догадываться о том, как работает данная процедура.

– Тот, чьи воспоминания вы намереваетесь увидеть, должен иметь исток? – не выдержав, спросила она.

Фэнри озадаченно глянул на нее, а потом чертыхнулся и убрал руку.

– Хорошо, – начал он беспокойно расхаживать перед Лу. – Будь по-твоему. Допустим, я поверил, что ты из другого мира. Как давно ты в нашем?

– Четыре дня.

– И зачем пришла?

Девчонка поморщилась, недовольно засопев.

– Ну же! – наседал фэнри. – Или мне опять пустить в ход силу?

– Я не знаю. Это вышло само…

– Ты врешь! Выкладывай все, или я за себя не отвечаю! Зачем ты пришла в наш мир? И с какой стати ошиваешься здесь, возле ОРП?!

Лу помотала головой, и почти сразу же ее накрыло удушье. Она бессильно царапала пальцами по шее, как и прежде, не в состоянии скинуть незримую удавку, которая затягивалась все туже, перекрывая доступ воздуха в грудь.

– Какая же ты упрямая! Тебе лучше начать говорить, или…

– Неесэ! Какого хрена ты делаешь?! – раздался сзади громоподобный окрик.

Фэнри вздрогнул, и удавка исчезла. Откашлявшись, Лу облегченно выдохнула: из дверей ордена к ней на подмогу спешила Вивис. Заслонив ее от незнакомца, она схватила свою подопечную за плечи и бешено затрясла:

– Он тебя обидел?!

– Я в порядке, – проблеяла Лу, умолчав о том, что сейчас именно шаотка вытрясет из нее последний дух.

– Я спрашиваю: что по-твоему ты делаешь, морда шакалья?! – развернулась Вивис к фэнри, яростная, как медведица, защищающая свое потомство. – Да я тебя засужу!

Все это время парень понемногу пятился, собираясь броситься наутек, но теперь, слегка поразмыслив, передумал.

– А вот… а вот попробуйте! – шагнул он вперед и упер руки в бока. – Это существо… эта… девчонка, она вообще в правовом поле?

– Что ты ему выболтала? – тихо процедила Вивис, полуобернувшись к Лу. Залившись краской, та шепнула:

– Он меня заставил…

– Что конкретно, я спрашиваю?

– Что я из другого мира… Больше ничего.

Вивис кивнула, скрестила руки на груди и властно заявила:

– Предлагаю тебе сделку, Неесэ. Ты уходишь отсюда, и мы оба молчим о произошедшем.

– И какая выгода от этой сделки?

– Элементарная. Мы избавим друг друга от лишней боли. Ты меня – от головной. В свою очередь я тебя, – ее тон стал угрожающе нарастать, – от боли в пятой точке, когда тебе отрывают драный хвост!

Последние три слова она грозно отчеканила, тыча пальцем парню в грудь. Тот едва заметно вздрогнул, но тем не менее, отступать не собирался.

– Да кто это вообще такая, Вивис? – с вызовом бросил он. – И с какой стати вы ее защищаете?

– Защищаю? Ее? – Шаотка вдруг облокотилась на плечо своего собеседника, бесцеремонно поиграла с ожерельем из деревянных трубочек, висевшем на его груди, и зловеще рассмеялась. – Единственный, кого я пытаюсь тут защитить, так это тебя, дурашка. Ведь если с ее головы упадет хоть волосок, мне достаточно будет сказать лишь слово, чтобы мой сын превратил ее обидчика в шашлык… Ты хочешь стать шашлыком, Неесэ?

– Ерунда, – отмахнулся фэнри, хотя и не очень уверенно. – Электы не станут использовать свой дар против невинных людей.

– Пф! Невинных? Насмешил! Не ты ли только что измывался над этой девочкой?

– Это не девочка! Это… это непонятно кто!

Вивис с улыбкой описала круг возле парня точно так же, как он сам недавно вышагивал вокруг перепуганной Лу.

– Думай о ней, что хочешь. Можешь считать ее человеком, можешь зверем, да хоть бы даже имуществом – мне плевать. Я просто пытаюсь донести до тебя тот факт, что лучше тебе держаться от нее подальше. Веришь?

Фэнри дернул треугольными ушами и слегка обнажил клыки, что, по-видимому, означало недовольство.

– Сейчас вашего сына-защитничка здесь нет, и ситуация не в вашу пользу, – не сдавался он. – Что мешает мне разоблачить эту девчонку? Достаточно прямо сейчас пойти и рассказать про нее моим друзьям из «Вестника Шаориса» и… бум! Завтра наше чудо из Аверсайда просыпается знаменитой. Скажи, дорогуша, ты готова стать звездой?

Пусть и не совсем понимая, о чем речь, Лу догадалась, что о чем-то нехорошем. Она поежилась, а фэнри ухмыльнулся.

– Но я могу и не делать этого. Могу нести ради вас бремя этой тайны, что скажете? Но и вам придется оказать мне ответную услугу…

– Даже не мечтай, Неесэ, – холодно отрезала Вивис. – Мы не примем тебя обратно в ОРП.

– Так он не из ОРП? – пробормотала Лу, совсем сбитая с толку.

– Я ведь упоминала, что у нас с Вальтером был помощник? Так вот, это он – Неесэ из племени Скрытого Ручья. Его исключили несколько месяцев назад за слив информации репортерам. Этот непутевый клерк из Улья решил подзаработать, разглашая секретные данные ордена. И это был не единичный случай, это повторялось систематически.

– Да, я делал это, но вовсе не ради денег. А по-твоему, справедливо, – обратился он к Лу, – что расшифровщики уже много лет как присвоили себе исключительные права на всю деятельность Оракула? Разве простые люди не имеют право знать правду?

– Избавь меня от своих тупых разглагольствований, Неесэ, – потерла переносицу Вивис, в точности как делал и ее сын, когда был утомлен. – Я даю тебе последний шанс уйти и держать язык за зубами.

– Уйти-то я могу, но вот насчет языка ничего не обещаю…

– Профессор Миэрис, все в порядке?

Все трое обернулись. Из дверей ордена показался ундин из отдела по изучению Оракула. Он смерил фэнри подозрительным взглядом:

– Снова здесь околачиваешься, Неесэ?

– Просто немного поболтал с новенькой. А вам, кстати, известно, судья Са-Бу, что у нее нет исто-о-о… – парень вдоволь насладился напрягшимся лицом Вивис и с глумливой улыбочкой закончил: – …рии в школе? Учитель заболел, и теперь весь класс ужасно отстает по программе…

Шаотка незаметно показала фэнри неприличный жест. В то же время Лу заметила, как после краткого раздумья волнение на ее лице сменилось ухмылкой. Это могло означать лишь то, что у Вивис созрела идея.

– На самом деле Неесэ сказал мне, – обратилась она к ундину, – что раскаивается в содеянном, и я подумала, мы могли бы дать ему еще один шанс.

– Вы уверены, профессор, что это хорошая мысль? – с большим сомнением протянул судья.

– Примем его на испытательный срок без допуска к секретным данным и текущему расследованию… Кажется, не далее как сегодня вы жаловались, Са-Бу, что у вас не хватает людей? Неесэ охотно вызвался помочь в вашем отделе. – Она хитро глянула на фэнри, и по его лицу девчонка поняла, что такое совсем не входило в его планы. – А когда вы сочтете, что он доказал свою преданность, то мы рассмотрим вопрос о его возвращении в ряды расшифровщиков. В конце концов, кто мы такие, чтобы душить чьи-то благие намерения?

13 Раскаяние

В детстве, изредка размышляя о своем будущем, Лу представляла его весьма смутно.

Живя под кнутом у бродячих работорговцев, она постоянно мечтала о побеге. С самых юных лет она твердо знала: когда один человек владеет другим – это несправедливость высшей пробы. В отличие от остальных невольников, она никогда не фантазировала, как сама становится госпожой, живет в роскоши и помыкает прислугой. Ее конечной целью было обретение свободы, а уж что случится после, Лу, в сущности, было плевать. Чаще всего она воображала что-нибудь абстрактное – например, что будет выживать дикаркой в самодельной хижине, или прибьется к бродячему балагану и станет там девочкой на побегушках… Эти тоскливые думы она предпочитала не развивать, потому что они не доставляли ей ровным счетом никакого удовольствия. К тому же она подозревала, что если ей и удастся вырваться на волю, то вскорости, неприспособленная к самостоятельной жизни, она сыграет в ящик.

И да – в глубине души Лу гордилась мрачным умением трезво оценивать собственные возможности.

Позже, когда ее купил Хартис, и когда впоследствии они стали близки, Лу начала смелее смотреть в эту безрадостную штуку – будущее. Стараясь сохранить трезвый взгляд на вещи, она постоянно напоминала себе, что однажды любое счастье может пойти под откос; и все же со временем сценарий размеренной жизни рядом с хозяином казался ей все более и более вероятным. Она и сама не заметила, как ее жажда свободы уступила место бесконечной и безусловной любви к человеку, вокруг которого сосредоточился весь ее мир, и ей совсем не претила мысль остаться верной рабыней при Хартисе до скончания дней. Изредка в своих грезах она представляла, как они с хозяином переедут в другой город или отправятся в странствия; при этом центральной фигурой таких фантазий всегда выступал Хартис, а девчонка была лишь тенью, слепо и покорно следовавшей за ним, и это вполне ее устраивало.

Теперь, оглядываясь назад, лишь одно она могла утверждать точно. Ни маленькая свободолюбивая Лу, норовившая сбежать от хозяев, ни повзрослевшая, покорившаяся перед лицом любви Лу даже в самых фантастических вариантах своего будущего не представляли, что на шестнадцатом году жизни, в чужом и неведомом мире, смогут обрести заботливых родителей.

Тем не менее, это произошло, хотя девчонка и сама не поняла, как.

Громогласная и бойкая Вивис стала для нее неоспоримым авторитетом. Обладательница не менее внушительной, чем ее фигура, силы духа, шаотка была из тех, кто вызывает равное уважение как друзей, так и недругов. И тех, и других она имела немало благодаря своей общительности и предельной откровенности. Хотя прямолинейность, с которой она высказывалась, порой граничила с бестактностью, трудно было не признать, что большинство ее суждений справедливы и разумны. Она была мудра, начитанна и при этом никогда не кичилась интеллектом или высокой должностью в Имперской исследовательской академии. Не любила сидеть на месте, а всему, за что бралась, отдавалась всецело и без остатка. В своей горячо любимой работе она была неутомима, вдохновение накатывало на нее совершенно непредсказуемо – в любой момент она могла подорваться с кем-нибудь совещаться, делать какие-то заметки, строчить куда-то письмо; когда очередная идея крутилась у нее в голове, то об этом узнавали все окружающие, от мала до велика. При всем этом она умудрялась хорошо выглядеть, со вкусом одеваться и временами от души веселиться. Одним словом, невзирая на недостатки, Вивис не могла не вызывать восхищения.

И, разумеется, не существовало в мире ничего более подкупающего, чем ее искренний и задорный смех.

– Я сегодня видела в парке двух детишек, – рассказывала ей лучшая подруга Пьюрис, ежедневно забегавшая на чай. – Они так ожесточенно спорили, вот-вот подерутся. Я решила подойти, узнать, в чем дело. Оказывается, они играли в электов, воюющих с химерами, и не могли решить, кому достанется роль Кэлиса. Третий мальчик сидел в стороне, очень грустный, чуть не плакал. Я спросила: ты тоже хотел быть Кэлисом? Он сказал: нет, я элект Хартис, но у меня отобрали оружие. Оказалось, он стащил с кухни ножи и ходил ими жонглировал, а мать увидела, отняла их и парнишку отшлепала…

И Вивис громоподобно хохотала. Ее смех был всегда такой заразительный, что окружающие невольно тоже начинали смеяться, даже если не знали, над чем.

Руфус, портной, служил управляющим лавки тканей, принадлежавшей Хартису, и также содержал небольшое ателье на ее втором этаже. Он был не менее трудолюбив, чем Вивис, очень искренен, сострадателен и добросердечен. С неизменным волнением он ждал вестей с фронта, по несколько раз перечитывал письма от сына и бережно хранил их в большой шкатулке. Любую историю, отмеченную тяготами войны, Руфус принимал близко к сердцу. Он на добровольной основе создавал в своем ателье текстиль и одежду для нужд армии, никому не отказывал в помощи и никогда не жаловался на усталость. Рано вставал, мало ел, скромно одевался, буйным развлечениям и выпивке предпочитал спокойный отдых – настольные игры, садоводство и рукоделие; словом, по темпераменту был противоположностью своей супруги, слишком мягким и тихим по шаотским меркам. Для Лу, которая старалась во всем брать с него пример, он стал надежной опорой: его добрый голос утешал, когда что-то не ладилось, его ласковая рука гладила по голове, когда мучали кошмары.

А кошмары девчонку мучали каждую ночь – безвыходные, мрачные, вызывающие ужасную мигрень.

– Мне снится одно и то же место… Вокруг возвышаются горы, из-за них восходит солнце, и все выглядит красивым и умиротворенным, – сказала она однажды, когда разбуженный ее криком Руфус сидел рядом с чашкой успокаивающего чая с мелиссой, который всегда готовил в таких случаях. – Но потом я замечаю призрачные силуэты и понимаю, что это химеры. Они начинают гнаться за мной, а я пытаюсь убежать, но они окружают, и тогда…

– Что происходит дальше, дитя?

– Меня окутывает какой-то зеленый туман… Монстры нападают на меня… но вреда не причиняют, потому что проходят… насквозь, что ли. И я вдруг понимаю, что это оттого, что я стала химерой сама…

Один из таких снов приснился Лу через неделю после приезда и был особенно реалистичным. Девчонка проснулась от того, что грудь разрывала острейшая боль – невозможно было ни вдохнуть, ни выдохнуть, уши закладывало, вокруг царил непроглядный мрак. Кое-как она осознала, что находится под водой, но не могла сообразить, в какой стороне поверхность, и была близка к тому, чтобы захлебнуться. По счастью, спавшая в бассейне Бха-Ти вытащила ее на поверхность и использовала эфир, чтобы выбить воду из ее легких. После Лу еще долго лежала на полу с закрытыми глазами, думая о том, что никогда не забудет эти неописуемые ощущения.

– Взгляните на ее руки, – как сквозь пелену слышала она голос ундины, когда вниз прибежал разбуженный шумом Руфус. – Это так странно – пальцы сморщились, будто она пробыла в воде уже долгое время…

Когда наутро о произошедшем узнала Вивис, она, поразмыслив, высказала теорию:

– Похоже, наша крошка Лу страдает лунатизмом. Наверное, упав в бассейн, она сначала держалась на поверхности, но потом зашевелилась во сне и пошла ко дну.

Озабоченная здоровьем девчонки, она решила отвезти ее на осмотр в госпиталь Партфор. Ее выбор пал на давнюю подругу, ученую-целительницу, что ныне занималась поисками лекарства от химерной болезни. Из широкого круга знакомых Вивис легко можно было определить тех, кому женщина по-настоящему доверяет: только им разрешалось узнать правду об истинном происхождении ее подопечной. Для этих счастливчиков Лу тотчас становилась эдакой экзотической зверушкой. Интерес к ней был буквально таким же, какой проявила бы сама девчонка, встреть она в Кауре говорящую курицу. Объяснялось это просто: наличие истока у жителей Реверсайда напрямую ассоциировалось с интеллектом. Обладатели истока, шесть народов, имели развитый разум; эфирные существа – грифоны, мантикоры, гарпии, кобольды и многие другие – имели малый исток, и их разум был менее развит; а вот сельскохозяйственные животные – вроде тех же куриц – вовсе не имели истока и годились лишь на то, чтобы бестолково носиться по курятнику и кудахтать. Кем-то подобным представлялась окружающим и Лу, и многие чрезвычайно удивлялись, когда она открывала рот и вместо кудахтанья начинала связно говорить.

Выслушав Вивис и смерив девчонку хорошо ей знакомым недоверчивым взглядом, люмерка провела осмотр и развела руками:

– Парасомнические расстройства плохо диагностируются и лечатся даром Дракона. А если я пропишу ей лекарство, не уверена, что оно даст эффект. Все препараты от сомнамбулизма так или иначе работают на принципах эфирного взаимодействия.

– Вот как… – озадаченно потопала ногой Вивис. – И что тогда делать?

Люмерка пожала плечами, и тогда Лу решила несмело вмешаться.

– Хартис мазал меня мазью… Такой зеленой, которая пахнет травами.

– Мазью?

– Должно быть, она про гринлейн, – щелкнула пальцами Вивис. – Харт без него в детстве и дня бы не протянул. Так что, эта мазь тебе помогала?

– Очень.

– Интересно… – пробормотала Вивис и повернулась к целительнице. – Выходит, ей все же могут помочь эфирные лекарства?

– Если все так, как она говорит, то получается, что да… И правда, крайне любопытно. Подожди, а гринлейн и на Лицевой Стороне работал?

Лу кивнула.

– Это еще более любопытно, – люмерка переглянулась с Вивис. – Значит, эфирные средства все-таки имеют там силу? Уникально. Если бы я только могла это изучить… Это тянет на целую диссертацию…

Они какое-то время сосредоточенно терли подбородки с совершенно одинаковыми выражениями, выдающими ученый интерес.

– В любом случае, – констатировала целительница, – думаю, причиной случившегося мог стать стресс. Рекомендую начать с обычных трав и посмотреть, повторятся ли подобные приступы. Ты уже пьешь мелиссу? Пропишу что-нибудь покрепче, скажем, настойку мурграсса…

Слова люмерки о том, что волшебные лекарства не вылечат лишенного волшебства человека, накрепко засели у Лу в голове. После эпизода с бассейном она с усиленным рвением вернулась к занятию, которым была одержима с самых первых дней в этом мире – попыткам выжать из себя хоть каплю эфира. По ночам вместо сна она часто сидела в темноте, концентрируя внимание на эзеритовых кристаллах или до боли в суставах скрючивая руки над разными предметами, пытаясь повлиять на них силой мысли. Она напрягала все тело, надеясь обнаружить вокруг незримые потоки, но увы. Сколько бы ни смотрела, как с помощью незримой силы Вивис сортирует документы, как Руфус управляет эзеритовой швейной машинкой или как Бха-Ти в мгновение ока убирается и готовит, Лу была неспособна за ними повторить. И как бы ни донимала обитателей особняка расспросами, ответы ей не помогали. Лу думала о том, что точно так же не смогла бы объяснить слепому, как видеть, или безрукому – как сжать кулак, и эти сравнения неизменно заставляли ее чувствовать себя калекой.

– На что похож эфир? – спрашивала она у Бха-Ти, и та отвечала:

– На музыку. Но это для моего народа. Шаоты говорят, что эфир – это эмоция. Мураны – что это слова… Восприятия людей многогранны, и исток не исключение.

Ундина не могла обучить девчонку волшебству, зато настояла, чтобы та выделила время на уроки плавания. Сначала они проходили в бассейне, а потом и на заливе, если не было волн. Бха-Ти оказалась хорошим, но суровым наставником и не церемонилась с ученицей, заставляя ее без продыху барахтаться в воде. Лу невольно вспоминалась шани Ниджат, к тому же, чтобы прийти в форму, ей пришлось освежить в памяти и изученные в Кауре тренировки. Бывать на заливе и проводить время с Бха-Ти было весело, но обучение плаванию Лу считала пустой тратой времени и не могла представить, при каких обстоятельствах оно ей пригодится. Откровенно говоря, после того, как сквозь пот и слезы училась драться в одном мире, чтобы затем попасть в другой и услышать, что здесь ее навыки совершенно бесполезны, она заимела зуб на саму учебу как таковую.

Но ни для Бха-Ти, ни тем более для Вивис, отважно взявшей на себя всестороннее обучение Лу, это аргументом не было. Ставившая науку и образование превыше всего, женщина не скупилась на выражения, выяснив, что познания ее подопечной об окружающем мире обрывочны и весьма сомнительны. Занимаясь с ней, Лу с тоской думала о том, как несправедлива в свое время была к Хартису, куда более терпеливому и снисходительному в роли учителя. Вивис никогда не кричала и не наказывала девчонку, если та недостаточно старалась, но ее ледяное презрение или колкие замечания были хуже любых наказаний. Преподавая Лу широкий спектр дисциплин, она регулярно подчеркивала, что пока дает лишь общие и поверхностные знания, и ее ученица с содроганием думала, что же будет, когда дело дойдет до углубленных. Иногда девчонка испытывала энтузиазм, но к середине урока он угасал, потому что от обилия новой информации голова начинала идти кругом. Самым обидным стало то, что эфир, вызывавший у нее живой интерес, оказался на деле такой же заумной и сложной наукой, как анатомия или география; слушая, как Вивис растолковывает ей про псионику и психокинез, про трансцендентность и эфирный спектр, она едва сдерживала зевоту.