Кожа данных

– У меня? – Рэй пожал плечами. – Факты. И неприятные вопросы.

– Факты сначала, – сухо сказал комиссар.

Рэй коротко изложил: спираль – не просто рисунок; структура – многослойная; захватывает дерму и нервные окончания; реагирует на внешние стимулы; стабильна; не похожа на известные импланты или поверхностные модификации; возможное родство с проектами адаптивных кожных маркеров; носитель – шифрование неизвестного типа; попытки доступа – безрезультатны; структура данных – подозрительно похожа на организм, а не на архив.

Кессель слушал не перебивая. Лицо – камень. Но пальцы – постукивают по столу. Лёгкий, нервный ритм.

– А теперь – неприятные вопросы, – сказал он, когда Рэй замолчал.

– Что это такое и зачем, – спокойно ответил Рэй. – И кто именно решил, что человеческое тело – лучшая платформа для этого.

Комиссар выдохнул, как человек, который поймал себя на мысли: “я знал, что будет хуже, но не надеялся, что настолько быстро”.

– И ты хочешь…? – спросил он.

– Проверить, – сказал Рэй.

– Что именно?

– Всё, – честно ответил он. – Я хочу понять природу этого узора. Я хочу узнать, кто его создал. Я хочу узнать, был ли Вольф жертвой или участником. Я хочу понять, связано ли это с Биосетью – и если да, то как именно.

Слово “Биосеть” повисло в воздухе, как запах газа.

Кессель поморщился.

– Вот этого я и боялся, – сказал он. – Не произносить при мне это слово, Дуро. Оно делает людей глупыми. Они начинают видеть сеть даже в своих кишечных бактериях.

– Возможно, не зря, – тихо сказал Рэй.

Комиссар резко посмотрел на него.

– Я не хочу, чтобы этот отдел стал штабом городских пророков, – холодно произнёс он. – Мне хватает блогеров, подпольных врачей и тех, кто продаёт страх по подписке. Ты занимаешься фактами. Пока что это – тело с необычной кожной структурой. Всё. Пока это не станет больше, чем “интересный медицинский случай”, мы играем по правилам.

– А если оно уже больше? – не повышая голоса спросил Рэй.

– Тогда, – сказал Кессель спустя паузу, – мы сделаем вид, что это – не так, пока сможем. А потом – будет поздно, и решение примут не мы.

Он сел, как будто эта мысль сжала его ноги.

– Слушай, – сказал он тише. – Ты знаешь, почему я ненавижу такие дела? Не потому, что они сложные. А потому, что они притягивают людей. Как болото. Все, кого интересует “больше, чем нужно”, начинают туда тянуться. Журналисты, корпорации, подполье, религиозные психи, “исследователи сети”, политики, которые увидят в этом повод для законов… И в итоге дело перестаёт быть делом. Оно становится событием. А события едят людей.

Рэй кивнул. Он понимал. И в то же время – понимал другое.

– Я не собираюсь делать из этого знаменосца, – сказал он. – Но если это действительно часть чего-то системного, игнорировать – значит позволить этому расти без сопротивления.

– Ты хочешь сопротивляться… чему? – устало спросил Кессель. – Если это действительно сеть – она уже везде. Если это – чей-то проект – за ним стоят люди с деньгами и властью. Если это – просто ошибка – она всё равно разнесётся, потому что мир любит копировать ошибки, если они выглядят красиво.

Он замолчал. Потом добавил:

– Но ты не отступишь, да?

Рэй посмотрел на него честно.

– Нет.

Комиссар закрыл глаза на секунду. Потом открыл.

– Ладно. Формально – у тебя ещё сутки. Неформально – я знаю, что ты всё равно их растянешь, потому что будешь умным и аккуратным, и никто не сможет доказать, что ты вышел за рамки. Но, Рэй… – он наклонился вперёд. – Если я почувствую, что ты больше не ведёшь дело, а оно ведёт тебя – я сам тебя оттуда выдеру. Понял?

– Понял, – сказал Рэй.

– И ещё. Если решишь привлекать кого-то вне отдела… делай это так, чтобы я узнал последним. Но узнал, – сухо сказал он. – Я ненавижу сюрпризы.

– Постараюсь, – ответил Рэй, что было честно наполовину.

Он вышел. Дверь закрылась, и мир снова потяжелел – но как-то более определённо. Он вернулся к своему столу. Открыл экран. Спираль встретила его так, будто никуда не исчезала.

Именно в этот момент он понял окончательно: он не сможет закрыть это дело как несчастный случай. Даже если все вокруг будут убеждать. Даже если он сам попытается. Оно уже вросло в него. И не только в голову.

Он посмотрел на свои ладони.

Зуд – тихий, глубокий, настойчивый – не ушёл. Как будто его собственная кожа тоже ждала продолжения.

И где-то там – в холодном боксе морга, в тихой лаборатории, в файлах, которые не открываются, – уже шёл процесс. Медленный. Уверенный. Как рост чего-то живого, чего никто ещё не признал живым.

Рэй вдохнул влажный воздух отдела и поймал себя на мысли, что город тоже ждёт. Не шумит. Не кричит. Просто – ждёт.

А он – уже сделал выбор.

Глава 3. Лаборатория Леи Харт

Лаборатория Леи Харт пряталась в самом приличном месте из всех подозрительных мест города. Официально – “Частный центр прикладной синтетической биологии”. Неофициально – место, куда приносили всё, что не хотели показывать государственным комиссиям, страховым компаниям и собственной совести.

Здание торчало на границе портового района и условно “делового” центра, как аккуратно отполированный зуб, вставленный в гнилую челюсть. Фасад – стекло, металл, растительные панели, которые должны были очищать воздух, но просто выглядели зелёным пластырем на ране. На входе – логотип: стилизованное сердце, разделённое на сегменты, как схема. Под ним – лаконичная надпись: “Hart BioSolutions”.

Рэй стоял перед дверью и думал о том, что название всегда казалось ему слишком честным. Харт. Сердце. Решения для сердца. Только сердце тут было скорее органом принятия решений, чем сосудом чувств.

Дверь открылась плавно, без звука. Внутри пахло холодом, стеклом и чем-то едва сладким, похожим на стерильную версию цветочного запаха. Пол – белый, но не так, как в больнице, где белый цвет всегда немного грязный. Этот был ровным, как голограмма. Стены – светлые, с тонкими полосами светодиодов, которые создавали ощущение мягкого коридора, ведущего не столько вглубь здания, сколько вглубь чего-то, что лучше держать под контролем.

На ресепшене сидел человек, который был почти незаметен – худой, бледный, с нейтральным лицом, идеально подходящим для инструкции “Не задерживайте взгляда”. Он поднял глаза на Рэя.

– У вас назначено? – спросил ровно.

– У меня беда, – ответил Рэй. – Обычно этого достаточно.

– Имя?

– Рэй Дуро. Отдел техно-аномалий. С Лей Харт у нас… – он задумался на секунду, —… долгосрочные, взаимно сомнительные отношения.

Ресепшионист едва заметно повёл бровью – почти эмоция.

– Одну минуту.

Он что-то набрал. В воздухе вспыхнула прозрачная панель, на ней – строки, бегущие, как мелкие рыбки. Через несколько секунд панель погасла.

– Доктор Харт вас ждёт. Лифт слева. Третий уровень. Секция В.

Лифт был стеклянным, с видом на внутренний атриум, где растения росли в прозрачных колоннах, а по стенам ползли тонкие трубки с медленно текущими растворами. Всё выглядело слишком живым для здания, где основная функция – резать, анализировать и переписывать жизнь.

В кабине было прохладно. Металлические панели отражали его лицо – усталое, с лёгкими тенями под глазами, которые последние дни стали глубже. Он поймал своё отражение, посмотрел на ладони. На секунду показалось, что на коже проступает что-то вроде узора. Он моргнул – иллюзия рассыпалась. Просто игра света.

Лифт мягко остановился. Двери разошлись, открывая коридор уровня В. Здесь было немного иначе: свет чуть холоднее, воздух – суше, тишина – плотнее. На двери слева – “Стерильная зона 1”, справа – “Генетическая аналитика”, дальше – “Ткани и носители”. В конце коридора – дверь с лаконичной табличкой: “Dr. L. Hart”.

Он не успел постучать – дверь открылась сама. Лея всегда опережала.

– Ты опаздываешь, – сказала она вместо приветствия.

Она опиралась на край высокого стола, перекинув одну ногу поверх другой. Волосы собраны в небрежный хвост, но он знал, что это “небрежно” занимает у неё больше времени, чем некоторые операции у подпольных хирургов. Белый халат, под ним тёмная футболка с незаметным логотипом какой-то старой научной конференции. На носу – очки с тонкой оправой, в которых она почти никогда не нуждалась, но любила надевать, когда хотела казаться более официальной.

– Я не назначал время, – ответил Рэй. – Ты сама сказала: “Приезжай, как только поймёшь, что без меня не обойдёшься”. Это произошло примерно три часа назад. Я считаю, что даже слишком оперативен.

– Для тебя – да, – кивнула она. – Заходи. И закрой за собой. То, что ты приносишь, мне обычно не нравится, но бывает полезно.

Лаборатория Леи была другой, чем морг Гассера. Там – холодная функциональность, минимализм, в котором мёртвое тело превращается в задачу. Здесь – больше… жизни. Но жизни управляемой. Множество столов, на каждом – аккуратно разложенные инструменты: микроманипуляторы, нанопипетки, планшеты, гибкие экраны. Вдоль стены – ряд инкубаторов, внутри которых в мягком, золотистом свете плавали фрагменты тканей, сферические культуры, крошечные органы на чипе. В углу – высокий шкаф с подписями: “архив образцов”, “контрольные линии”, “не трогать без Леи”.

Она любила порядок. Но это был порядок не педанта, а человека, который слишком хорошо знает, что хаос стоит за стеклом и всегда ждёт шанса.

– Итак, – сказала она, рукой показывая на свободный стол, покрытый стерильной плёнкой. – Ты привёз мне что-то, что, по твоим словам, “не похоже ни на что, что мы видели раньше, но при этом определённо похоже”. Цитирую.

– Я так сказал? – уточнил Рэй.

– Ты так написал, – поправила она. – И поставил три точки в конце. Я ненавижу три точки.

– Они честнее точки, – сказал Рэй, доставая из кейса контейнер.

Контейнер был прозрачным, с многоуровневой защитой. Внутри – маленькая кассета с фрагментом кожи: вырезанный участок спирали, аккуратно зафиксированный, погружённый в питательный раствор. Даже здесь, под стеклом, под небрежным светом лаборатории, на нём можно было различить тонкие линии – не совсем цвет, не совсем тень. Лея наклонилась ближе, и её глаза на секунду стали теми самыми глазами, из-за которых её приглашали во все серьёзные проекты, а она выбирала свои.

– Покажи, – просто сказала она.

Рэй активировал защиту, вводя код и прикладывая браслет. Замок щёлкнул. Крышка с мягким шипением поднялась, выпускаю немного холодного воздуха. Лея чем-то напоминала в этот момент хищника – не тем, что собиралась нападать, а тем, как её тело чуть подалось вперёд – вниманием.

Она аккуратно взяла пинцет, подцепила кассету и переложила на ближайший стол под микросканер. Движения – точные, экономные, без театральности. Она уже работала с вещами, которые могли убить, заразить, переписать. Страх давно сменился уважением.

– Ты говорил, это на груди? – уточнила.

– У биоинженера, – ответил Рэй. – Эрих Вольф. Тело нашли в промышленном отстойнике. Кожа частично разрушена, но узор – цел. Гассeр подтвердил: структура многослойная, захватывает дерму и нервные окончания. Светится под УФ. Реагирует на термотесты слабым электрическим шумом.

– М-м, – она кивнула, не отводя взгляда от образца. – И ты подумал: “Кто у нас любит, когда кожа ведёт себя как микросхема?”. И приехал ко мне.

– Ты в моём коротком списке, – сказал он. – Там ещё один человек, но с ним мы общаемся реже. Он предпочитает подвал и сомнительные напитки.

– Соммер, – сказала она, слегка поморщившись. – Разумеется. Если в городе появляется что-то, что может сломать людям тела, он уже в курсе. Не приводить его сюда. Никак. Нигде.

– Даже не планировал, – заверил Рэй. – Ты у нас официальный, красивый, стерильный вариант.

– Я – единственный, у кого есть оборудование, чтобы посмотреть на это так, как нужно, – сказала она без хвастовства, констатируя факт. – И единственная, кто ещё верит в протоколы. В отличие от твоего подвала.

Она активировала микросканер. Над столом чуть поднялась прозрачная дуга защитного поля. На экране рядом вспыхнула увеличенная поверхность фрагмента кожи. Рэй подошёл ближе, но держал дистанцию. Экран был достаточно большим, чтобы не надо было нависать.

При первом приближении это всё ещё выглядело как узор – спираль, но уже не в масштабе человека, а в масштабе ткани. Линии, изгибы, пересечения. Лея сдвинула ползунок – и камера ушла глубже. Теперь стало видно другое: местами эпидермис имел необычную структуру, клетки выстраивались не так, как должны. Они образовывали ряды, как текст. Текст, который тело пишет самим собой.

– Это не тату, – сказала она через минуту. – И не поверхностная химия. Это… – она на секунду задумалась, подбирая слово, – архитектура.

Рэй почувствовал, как что-то внутри него довольно хмыкнуло: он сам бы выбрал похожий термин.

– Полностью согласен, – сказал он. – Но я не биоинженер, так что мои согласия всем всё равно.

– На этот раз – нет, – ответила она. – Я рада, что ты не попытался поставить диагноз сам. В прошлый раз твой “скромный взгляд со стороны” чуть не отправил половину отдела в карантин.

– Это была единичная ошибка статистики, – сказал Рэй. – И мы оба знаем, что на самом деле это была вина того идиота с некорректно маркированными пробирками.

– Мне всё равно кто был идиотом, – отмахнулась Лея. – Я просто не хочу, чтобы вы умерли раньше времени. Вы мне полезны. Иногда.

Она ещё сильнее увеличила изображение. Теперь отдельные клетки были видны почти как фигурки на доске. Лея начала отмечать области, где структура отличалась от нормы.

– Смотри, – сказала она, – вот обычный участок эпидермиса. Всё предсказуемо. А вот – модифицированный. Видишь? Плотность ядер, форма, ориентация. Такое ощущение, как будто кто-то взял эти клетки и перепрограммировал их, не меняя их сути как клеток кожи.

– То есть они всё ещё – кожа, – уточнил Рэй.

– Да. Но кожа, которая делает ещё что-то. Вопрос – что.

Она переключила режим. На экране появились цветные метки. Одни подсвечивали стандартные белки, другие – аномальные. Аномальных было больше, чем Рэю понравилось бы видеть.

– На уровне ДНК? – спросил он.

Лея задумалась. Потом включила другую панель, параллельно запустив протокол первичного генетического анализа.

– Пока не скажу, – ответила. – Но… – она чуть прищурилась, – боюсь, да. Если это так, мы имеем дело не с внешней меткой и не с имплантом. Это – переписанная структура эпидермиса. Встроенная в генетическую программу. Кто-то залез очень глубоко.

– Насколько глубоко – по твоей шкале кошмаров? – спросил Рэй.

– На уровне “зачем вы это сделали и почему до сих пор живы те, кто одобрил бюджет”, – сказала она.

Он усмехнулся. Чёрный юмор, как всегда, был лучшей возможной бронёй.

В груди у Рэя странно отозвалось: он думал о том же. Кто-то не просто нарисовал на коже узор. Кто-то убедил тело этот узор поддерживать. На уровне, где ошибки обычно стоят жизни.

Он смотрел на экран. На изменённые клетки. На тонкие цепочки, которые объединяли их в нечто большее. Лея задумчиво водила пальцем по воздуху, управляя интерфейсом.

– Я видела эксперименты с кожными интерфейсами, – сказала она. – Импланты, датчики, поверхностные маркеры. Всё это – грубо. Поставил, закрепил, следишь за отторжением. Но тут… – она замолчала, подбирая слова, чтобы не звучать слишком впечатлённой. – Тут другой подход. Это не “железо в теле”. Это – тело, которое само стало железом.

Рэй почувствовал, как его ладони снова отзываются лёгким покалыванием. Стоять слишком близко к этому экрану было неприятно. Как лежать на песке, где под каждым зерном – электрошокер.

– Ты можешь сказать, что этот узор делает? – спросил он.

– Пока нет, – честно ответила Лея. – На данном этапе я могу только утверждать, что это не декоративная штука и не ошибочный рост. Это спроектированная структура. А что она исполняет… – она коротко взглянула на него. – Я могу попробовать узнать. Но для этого мне понадобится время. И… разрешение на работу с фрагментом, как с потенциально активным кодом.

– Разрешение у тебя есть, – сказал Рэй. – На всё, что не связаны со взрывами, самовоспроизводящимися катастрофами и немедленным карантином города.

– Ты как всегда оптимист, – сказала она. – Хорошо. Я сделаю экспресс-тесты. Начнём с того, что посмотрим, ведёт ли себя эта кожа как носитель, а не просто как ткань.

Она выключила основной экран, оставив только диагностическую панель. Лаборатория на секунду погрузилась в мягкую полутьму, где свет исходил не от ламп, а от мониторов и инкубаторов. За стеклом окна город мерцал, как огромный организм, у которого сбились биоритмы.

Рэй огляделся. Лаборатория Леи всегда производила странное впечатление. С одной стороны – порядок, стерильность, строгий функционал. С другой – слишком много деталей, которые напоминали, что здесь работают с живым. Микроскопические сосуды в прозрачных контейнерах, подвешенные в растворах органы, которые не были чьими-то, но могли бы стать. Таблицы с надписями вроде “серия Х-12: отклонение” или “культура отклонена. Причина: самопроизвольная активность”.

Он провёл пальцами по краю стола, чувствуя под латексом холодный металл. Зуд в руках словно усилился, когда Лея произнесла слова “носитель” и “исполняет”.

– лабораторная заметка, draft / L.H.

Образец: кожа (эпидермис + частично дерма). Источник: труп, мужчина, биоинженер.

Первичное наблюдение: структура не соответствует известным патологиям или поверхностным модификациям.

Гипотеза №1: эпидермис переписан на уровне ДНК с целью выполнения дополнительной функции (помимо барьерной).

Вопрос: кто автор и какова функция?

Рэй услышал, как она диктует заметку в систему, и подумал, что её голос звучит спокойнее, чем она сама себя чувствует. Он знал её давно. Достаточно, чтобы отличать её профессиональную ровность от того лёгкого напряжения, которое появлялось, когда мир делал что-то, не вписывающееся в её картину.

– Ты нервничаешь, – сказал он.

– Я работаю, – ответила она. – Это разные вещи.

– Для тебя – не всегда, – заметил он.

Она чуть улыбнулась, не отрываясь от образца.

– Ты всё ещё не любишь, когда тебя трогают? – вместо ответа спросила она.

– Я всё ещё не люблю, когда меня касается что-то, во что я не давал согласие, – сказал он. – Особенно, если это “что-то” – живое.

– Тогда тебе не понравится, что я скажу, – заметила Лея. – Эта кожа ведёт себя так, будто в неё встроили алгоритм. Вопрос только – что они хотели, чтобы он делал. И завершился ли он на смерти носителя.

Рэй посмотрел на кассету. И поймал себя на том, что думает не только о Вольфе, но и о себе. О том, как его ладони в отстойнике откликнулись на чужую спираль.

Нет, сказал он себе. Рано. Сначала – факты.

Он сделал шаг назад, прислонился плечом к стене, стараясь почувствовать что-то более твёрдое, чем собственная кожа. Лея продолжала работать, и её движения становились всё более сосредоточенными. Она входила в ту самую зону, когда всё вокруг перестаёт существовать, кроме объекта и инструмента.

Рэй знал: сейчас лучше не мешать. Ему оставалось ждать. А ждать, когда твоя кожа зудит, а в другом конце города на столе лежит человек с узором, который, возможно, – часть чего-то большего, было сродни медленной пытке.

Лаборатория дышала. Город дышал. И где-то между ними – в прозрачной кассете на столе – лежал фрагмент кожи, который уже не был просто кожей.

Экспресс-анализ у Леи никогда не был «экспрессом» в обычном смысле. Это было скорее ускорение времени внутри одной комнаты: всё вокруг как будто замедлялось, пока она, сосредоточенная, скептичная и почти нежная к тому, над чем работала, запускала проверку за проверкой. Машины гудели ровно, как ульи. По стеклянным цилиндрам текли жидкости, переливаясь тонкими оттенками зелёного и янтарного. Свет был мягким, но живым, как внутри грудной клетки, если бы можно было там зажечь лампы.

Рэй стоял в нескольких шагах, наблюдая за ней, за экраном, за фрагментом кожи под защитным куполом. И за собой – потому что собственное тело по-прежнему вело себя как собака, почуявшая запах, который хозяин пока не понимает.

– Тихо, – сказала Лея не ему, а, кажется, системе. – Только посмотри. Не трогай.

Она запустила сканирование с многоволновым воздействием. Несколько тонких лучей прошли над фрагментом кожи, как почти невидимые гребни света, и на боковом экране начали рождаться графики и карты активности. На первый взгляд – просто набор линий и цифр. На второй – история.

– Хорошо, – пробормотала она. – Уже лучше, чем я боялась.

– В том смысле, что он не начал петь и пытаться убежать? – спросил Рэй.

– В том смысле, что это – стабильно, – сказала Лея. – Я бы даже назвала это… упрямо стабильно. Он не “плывёт”, не деградирует, не пытается адаптироваться к стимулу прямо сейчас. Это значит, что его состояние – не случайная фаза. Это – целевое состояние.

– Намерение, – тихо сказал Рэй, вспомнив собственное слово.

– Не говори это при мне слишком часто, – отозвалась она. – У меня хватает проблем без разговоров о намерениях тканей.

Она увеличила одну из карт. Там, где обычная кожа под воздействием светового импульса просто слегка изменяла показатели, эта структура отвечала иначе – не просто одним откликом, а последовательностью, похожей на отклик системы, которая сначала слушает, затем проверяет входящий сигнал, затем… что-то решает.

– Это… – начал Рэй.

– Да, – сказала Лея. – Похоже на обработку. Очень примитивную, по сравнению с тем, что ты называешь “компьютером”. Но всё равно… обработку.

Она сделала вдох, потом выдох – чуть медленнее, чем обычно. На мгновение в ней проскочило то, что редко кто видел: тонкая трещина в уверенности. Не страх – тревога ума, столкнувшегося с чем-то, что не вписывается в аккуратные полочки.

– Ладно, – сказала она. – Это всё ещё гипотеза, но достаточно крепкая, чтобы её произнести вслух. Эта структура не просто хранит информацию. Она… исполняет её.

Слово «исполняет» прозвучало в тишине лаборатории чуть громче, чем надо. Рэй почувствовал, как воздух стал плотнее. Или это просто его внутренние ощущения снова полезли наружу.

– Объясни, – спокойно попросил он. – Без конференционного пафоса.

– Хорошо, – сказала Лея и говорила уже так, как говорит учёный, который разговаривает по-честному, а не для отчёта. – Представь, что кожа – не просто барьер. Не просто поверхность для сенсоров. Представь, что в её структуру встроена программа. Живая программа. Она не “выполняется” так, как код в машине. Она – распаковывается во время существования ткани. Она реагирует, интерпретирует сигналы, а затем… меняет параметры самой кожи или того, с чем кожа связана.

– То есть это могло менять его тело? – спросил Рэй.

– Теоретически, да, – сказала Лея. – Вопрос – как и насколько. Это может быть что-то простое: усиленная регенерация, странная анестезия, изменение чувствительности. Может – нечто куда более сложное: участие в обмене веществ, связи с нервной системой, управление локальными процессами. Если… – она поставила пальцем невидимую точку в воздухе, – …если это вплетено не только в эпидермис.

– Но ты говорила – захват нервных окончаний.

– Да, – кивнула она. – Если структура взаимодействует с нейронами… – она на секунду замолчала, – …мы смотрим на орган.

Она сама удивилась этому слову. Рэй – тоже. Оно слишком жирное для одного фрагмента кожи в кассете. Но это было честно.

– Орган? – переспросил он.

– Да, – тихо сказала Лея. – Не по форме, не по объёму. По функции. Это как если бы кто-то вырастил на коже дополнительный маленький мозг. Не самостоятельный, не для мышления – для обработки. Для связи. Для… интеграции.

Рэй хмыкнул.

– Отлично. У меня мало проблем, так что давай добавим к ним “кожа, которая думает”.

– Она не думает, – сказала Лея. – Она… играет по правилам, которые кто-то записал в неё заранее. И… – она задумчиво посмотрела на экран, – …иначе быть не может. Так просто ничего подобного не вырастает. Это не эволюция. Это – конструктор.

– служебный фрагмент / внутренний лог лаборатории L.H.

Аномалия: структура эпидермиса демонстрирует признаки вычислительного поведения.

Обнаружено: реакция на многоуровневый стимул носит характер последовательной обработки, а не мгновенного ответа.

Вывод (промежуточный): “исполняемость” – возможна. Требуется проверка, исключить артефакт измерений.

Рэй смотрел на экран и чувствовал, как его внутренний рациональный голос пытается удержать всё это в пределах слов “возможно”, “при определённых условиях”, “не подтверждено окончательно”. Но тело реагировало без слов.

Зуд стал другим – не просто раздражением, а тихим, тянущим вниманием. Как будто его кожа говорила: “да, это – про нас”.