Собор. Откуда я звоню и другие истории

– Боюсь, нужно еще, – сказал он. – Тревожиться не о чем. Нам просто нужно больше снимков, а еще мы хотим сделать ему сцинтиграфию головного мозга.

– Боже мой, – сказала Энн.

– При таких случаях это совершенно обычная процедура, – сказал этот новый врач. – Нам просто нужно выяснить наверняка, почему он еще не проснулся. Нормальная медицинская процедура, и тревожиться тут не о чем. Мы увезем его через несколько минут, – сказал этот врач.

Немного погодя в палату вошли два санитара с каталкой. Они были черноволосыми, смуглыми мужчинами в белой форме и перебросились несколькими словами на иностранном языке, когда отстегивали мальчика от трубки и перекладывали его с кровати на каталку. Потом выкатили его из палаты. Хауард и Энн зашли с ними в тот же лифт. Энн не отрывала взгляда от ребенка. Когда лифт начал спускаться, она закрыла глаза. Санитары стояли по обоим концам каталки, ничего не говоря, хотя один что-то заметил другому однажды на этом их языке, а второй медленно кивнул в ответ.

Позже тем утром, как раз когда солнце только начинало освещать окна приемной у отделения рентгенографии, мальчика снова выкатили и переместили обратно в его палату. Хауард и Энн снова поднялись с ним в одном лифте и снова заняли свои места у его кровати.

Прождали весь день, но мальчик не проснулся. Время от времени кто-то из них выходил из палаты, чтобы спуститься в кафетерий попить кофе, а потом, как бы внезапно вспомнив и усовестившись, вставал из-за стола и спешил обратно. Днем опять пришел доктор Фрэнсис и снова осмотрел мальчика, а затем ушел, сказав им, что тот справляется и теперь может проснуться в любую минуту. То и дело заходили медсестры, не те, что были накануне ночью. Затем постучала и вошла в палату молодая женщина из лаборатории. На ней были белые брючки и белая блуза, а несла она подносик с разными штуками, который поставила на тумбочку у кровати. Не сказав им ни слова, она взяла у мальчика из руки кровь. Хауард закрыл глаза, когда женщина отыскала нужное место у мальчика на руке и воткнула туда иголку.

– Я этого не понимаю, – сказала Энн женщине.

– Распоряжения доктора, – сказала молодая женщина. – Я делаю то, что мне велят. Сказали взять – я беру. А что с ним вообще такое? – сказала она. – Такой милашка.

– Его сбила машина, – сказал Хауард. – Сбила и уехала.

Молодая женщина покачала головой и снова посмотрела на мальчика. Потом взяла свой подносик и вышла из палаты.

– Почему же он не просыпается? – сказала Энн. – Хауард? Я хочу, чтобы эти люди мне ответили.

Хауард ничего не сказал. Он снова сел на стул и закинул одну ногу на другую. Потер себе лицо. Посмотрел на сына, а потом откинулся на спинку стула, закрыл глаза и уснул.

Энн подошла к окну и выглянула на стоянку. Была ночь, и машины заезжали на стоянку и выезжали с нее с зажженными фарами. Она стояла у окна, стиснув подоконник, и сердцем чуяла, что у них теперь начинается что-то, что-то трудное. Она боялась, и зубы ее застучали, пока она не стиснула челюсти. Она увидела, как перед больницей остановилась большая машина, и кто-то, женщина в длинном пальто, сел в нее. Энн пожалела, что она не эта женщина и кто-то, кто угодно, не увозит ее отсюда куда-то еще, туда, где ее будет ждать Скотти, когда она выйдет из машины, вон он скажет сейчас: «Мам», – и даст ей себя обнять.

Немного погодя проснулся Хауард. Снова посмотрел на мальчика. Затем встал со стула и подошел к ней постоять рядом у окна. Оба они рассматривали стоянку. Ничего не говорили. Но казалось, теперь они чувствуют нутра друг дружки, как будто бы от беспокойства сделались прозрачными совершенно естественно.

Открылась дверь, и вошел доктор Фрэнсис. На нем теперь были другой костюм и галстук. Седые волосы зачесаны по сторонам головы, и выглядел он так, словно только что побрился. Он сразу подошел к кровати и осмотрел мальчика.

– Ему уже следует прийти в себя. Такому просто нет основания, – сказал он. – Но могу вам сказать, все мы убеждены, что никакая опасность больше ему не грозит. Нам попросту станет лучше, когда он проснется. Нет никакой причины, совершенно никакой, почему б ему не прийти в себя. Совсем уже скоро. О, у него прелесть как голова болеть будет, когда очнется, уж будьте уверены. Но все его показатели прекрасны. Нормальнее не бывает.

– Это кома, значит? – сказала Энн.

Врач потер себе гладкую щеку.

– Покамест назовем ее так, пока не проснется. Но вы, должно быть, вымотаны. Это нелегко. Я знаю, что нелегко. Не стесняйтесь выйти перекусить, – сказал он. – Пойдет вам на пользу. Я отряжу сюда сестру, пока вас не будет, если вам так будет легче уйти. Ступайте и чего-нибудь поешьте.

– Мне кусок в рот не полезет, – сказала Энн.

– Делайте, что считаете нужным, конечно, – сказал врач. – В любом случае хотел сказать вам, что все показатели хорошие, результаты анализов отрицательные, вообще ничего не проявилось, и, как только он проснется, тут же пойдет на поправку.

– Спасибо, доктор, – сказал Хауард. Он снова пожал врачу руку. Врач потрепал Хауарда по плечу и вышел. – Наверное, кто-то из нас должен съездить домой и проверить, как там все, – сказал Хауард. – Слизня покормить нужно.

– Позвони кому-нибудь из соседей, – сказала Энн. – Позвони Морганам. Собаку любой покормит, если его попросить.

– Ладно, – сказал Хауард. Немного погодя он сказал: – Милая, а давай ты это сделаешь? Съездила бы домой и все проверила, а потом вернешься? Тебе будет полезно. А я тут с ним побуду. Серьезно, – сказал он. – Нам нужно поддерживать свои силы. Нам же захочется тут задержаться ненадолго даже после того, как он проснется.

– А чего б тебе не съездить? – сказала она. – Покормишь Слизня. Сам поешь.

– Я уже ездил, – сказал он. – Меня не было ровно час и пятнадцать минут. Съезди на часок домой, освежись. Потом вернешься.

Она попробовала об этом подумать, но слишком устала. Закрыла глаза и попробовала подумать об этом опять. Немного погодя сказала:

– Может, и съезжу домой на несколько минут. Может, если не буду просто сидеть тут и наблюдать за ним каждую секунду, он проснется и будет в порядке. Сам же знаешь? Может, он проснется, если меня тут не будет. Съезжу домой и приму ванну, переоденусь в чистое. Покормлю Слизня. А потом вернусь.

– Я здесь буду, – сказал он. – Ты поезжай домой, милая. А я тут за всем присмотрю.

Глаза его были налиты кровью и опухли, как будто он долго пил. Одежда мятая. Снова отросла щетина. Энн коснулась его лица, а затем снова отвела руку. Она понимала, что ему сколько-то хочется побыть одному, чтобы какое-то время не требовалось разговаривать или делиться своей тревогой. Она взяла с тумбочки сумочку, а он помог ей надеть пальто.

– Я ненадолго, – сказала она.

– Как приедешь домой, просто посиди отдохни немного, – сказал он. – Съешь что-нибудь. Прими ванну. А как выйдешь из ванны, просто посиди немного, отдохни. Целую кучу пользы принесет, вот увидишь. Потом возвращайся, – сказал он. – Постарайся не волноваться. Ты слышала, что сказал доктор Фрэнсис.

Она с минуту постояла в пальто, пытаясь вспомнить точные слова врача, выискивая любые нюансы, любой намек на что-то за его словами, отличное от того, что́ он сказал. Попыталась вспомнить, изменилось ли как-то выражение его лица, когда он нагнулся осмотреть ребенка. Она помнила, как сложились его черты, когда он отгибал ребенку веки и слушал его дыхание.

Она подошла к двери, где повернулась и посмотрела назад. Посмотрела на ребенка, а затем посмотрела на отца. Хауард кивнул. Она вышла из палаты и потянула дверь за собой.

Энн прошла мимо медсестринского поста и до конца коридора в поисках лифта. В конце коридора свернула направо и вступила в небольшую приемную, где на плетеных креслах сидела негритянская семья. Там был пожилой мужчина в рубашке и брюках хаки, на голове к затылку сдвинута бейсбольная кепка. В одном кресле обмякла крупная женщина в домашнем платье и шлепанцах. С другого кресла, куря сигарету, растянулась девчонка-подросток в джинсах, волосы заплетены в десятки мелких косичек, ноги скрещены в лодыжках. Семья устремила взгляды на Энн, когда та вошла в комнату. Весь столик был замусорен обертками от гамбургеров и пенопластовыми стаканчиками.

– Фрэнклин, – приподнимаясь, сказала крупная женщина. – Это о Фрэнклине? – Глаза у нее расширились. – Скажите же мне, дама, – сказала женщина. – Это о Фрэнклине? – Она пыталась подняться с кресла, но мужчина придержал ее рукой за плечо.

– Будет, будет, – сказал он. – Эвелин.

– Извините, – сказала Энн. – Я ищу лифт. У меня сын в больнице, а теперь я не могу найти лифт.

– Лифт вон там, сверните налево, – сказал мужчина, нацеливая палец.

Девчонка затянулась сигаретой и уставилась на Энн. Глаза ее сощурились до щелочек, а широкие губы медленно разомкнулись, когда она выпустила дым на волю. Негритянка уронила голову на плечо и отвела взгляд от Энн, более не заинтересованная.

– Моего сына сбила машина, – сказала Энн мужчине. Казалось, ей нужно объясниться. – У него сотрясение и небольшая трещина в черепе, но с ним все будет в порядке. Сейчас он в шоке, но это может оказаться еще и какой-то комой. Вот что нас тревожит по-настоящему – что это кома. Я сейчас ненадолго выйду, но с ним мой муж. Может, сын проснется, пока меня нет.

– Жалость какая, – сказал мужчина и поерзал в кресле. Покачал головой. Бросил взгляд на столик, а потом снова посмотрел на Энн. Та все еще стояла. Он сказал: – Наш Фрэнклин, он на операционном столе. Кто-то его порезал. Пытался его убить. Там, где он был, случилась драка. На этой вечеринке. Говорят, он просто стоял и наблюдал. Никого не трогал. Только это нынче ничего не значит. Теперь он на операционном столе. Мы просто надеемся и молимся, больше ничего теперь не поделать. – Он ровно посмотрел на нее.

Энн снова глянула на девчонку, которая по-прежнему за нею наблюдала, и на женщину постарше, которая не поднимала головы, но глаза у нее были теперь закрыты. Энн увидела, как медленно движутся губы, создавая слова. Ее подмывало спросить, что это за слова. Ей хотелось больше поговорить с этими людьми, которые были в том же ожидании, что и она. Боялась она, и боялись они. Это было у них общее. Ей бы хотелось сказать что-нибудь еще о несчастном случае, больше рассказать им о Скотти и том, что все произошло в день его рождения, понедельник, и он до сих пор без сознания. Однако она не знала, как начать. Постояла, глядя на них, больше ничего не говоря.

Она прошла по тому коридору, который ей показал мужчина, и отыскала лифт. Минуту подождала перед закрытыми дверями, все еще не понимая, правильно ли поступает. Потом вытянула палец и коснулась кнопки.

Она заехала на дорожку и заглушила мотор. Закрыла глаза и на минуту оперла голову на руль. Послушала щелчки, которые издавал, остывая, двигатель. Потом вышла из машины. Она слышала, как в доме лает собака. Подошла к передней двери, та оказалась не заперта. Вступила внутрь, и зажгла свет, и поставила чайник с водой заварить чая. Открыла какой-то собачий корм и накормила Слизня на заднем крыльце. Пес ел, немного алчно причмокивая. Он постоянно забегал на кухню посмотреть, останется ли она. Когда она села на диван с чаем, зазвонил телефон.

– Да! – сказала она, сняв трубку. – Алло!

– Миссис Вайсс, – сказал мужской голос. Было пять часов утра, и ей показалось, что где-то там в глубине она слышит какую-то технику или оборудование.

– Да, да! В чем дело? – сказала она. – Это миссис Вайсс. Это она. В чем дело, прошу вас? – Она прислушалась к тому, что звучало фоном. – Это о Скотти, ради бога?

– Скотти, – сказал мужской голос. – Это о Скотти, да. К Скотти имеет отношение, эта загвоздка-то. Вы забыли о Скотти? – сказал мужчина. После чего повесил трубку.

Она набрала номер больницы и попросила соединить с третьим этажом. У медсестры, снявшей трубку, потребовала сведений о сыне. Затем попросила позвать к телефону мужа. Это, сказала она, срочно.

Подождала, крутя в пальцах телефонный шнур. Закрыла глаза и почувствовала, что ее подташнивает. Придется ей заставить себя поесть. С заднего крыльца пришел Слизень и лег к ее ногам. Повилял хвостом. Она потянула его за ухо, а он полизал ей пальцы. Трубку взял Хауард.

– Сюда только что кто-то звонил, – сказала она. Покрутила телефонный провод. – Сказал, что это о Скотти, – крикнула она.

– У Скотти порядок, – сообщил ей Хауард. – В смысле он еще спит. Никаких изменений. После твоего ухода сестра была дважды. Или сестра, или сам доктор. С ним все в порядке.

– Позвонил этот человек. Сказал, что про Скотти, – сообщила ему она.

– Милая, ты немного отдохни, тебе нужно отдохнуть. Должно быть, звонил тот же самый, что и мне. Просто не обращай внимания. Возвращайся сюда, когда отдохнешь. Тогда позавтракаем или как-то.

– Завтрак, – сказала она. – Не хочу я никакого завтрака.

– Ты же меня понимаешь, – сказал он. – Сок, что-нибудь. Не знаю. Я ничего не знаю, Энн. Господи, да я и сам не голодный. Энн, сейчас трудно разговаривать. Я тут у стойки. Доктор Фрэнсис снова зайдет в восемь утра. Он нам собирается что-то сказать тогда, что-то определеннее. Так сказала одна медсестра. А больше она ничего не знала. Энн? Милая, может, мы узнаем что-нибудь побольше. В восемь часов. Возвращайся сюда к восьми. А я тем временем тут, и у Скотти все в порядке. Он по-прежнему такой же, – добавил он.

– Я пила чай, – сказала она, – когда зазвонил телефон. Там сказали, что это про Скотти. Фоном был какой-то шум. Когда тебе звонили, Хауард, там был какой-то шум?

– Не помню, – сказал он. – Может, водитель той машины, может, он какой-нибудь психопат и как-то разузнал про Скотти. Но я тут с ним. Просто отдохни, как и собиралась. Прими ванну и возвращайся к семи или где-то так, и мы вместе поговорим с врачом, когда он сюда придет. Все будет в порядке, милая. Я здесь, и тут везде врачи и медсестры. Они говорят, что состояние у него стабильное.

– Мне до смерти страшно, – сказала она.

Она пустила воду, разделась и забралась в ванну. Вымылась и вытерлась быстро, времени на мытье головы тратить не стала. Надела чистое белье, шерстяные брючки и свитер. Вошла в гостиную, где на нее посмотрел пес и разок пристукнул хвостом по полу. Снаружи только начало светать, когда она вышла к машине.

Она заехала на больничную стоянку и отыскала место поближе к главному входу. Она чувствовала, что каким-то непонятным манером ответственна за то, что случилось с ребенком. Мыслям своим дала отвлечься на негритянскую семью. Она вспомнила имя Фрэнклин, и стол, покрытый бумажками от гамбургеров, и девчонку-подростка, которая на нее пялилась, затягиваясь сигаретой.

– Не заводи детей, – велела она образу девчонки, входя в больницу через главные двери. – Бога ради, не надо.

На лифте она поднялась на третий этаж с двумя медсестрами, которые только заступали на дежурство. То было утро среды, без нескольких минут семь. Когда на третьем этаже разъехались двери лифта, по громкой связи вызывали какого-то доктора Мэдисона. Она вышла вслед за медсестрами, а те свернули в другую сторону и продолжили тот разговор, который она прервала, когда зашла в лифт. Она прошла по коридору к той небольшой приемной, где раньше ждала негритянская семья. Их там уже не было, но кресла разбросаны так, будто люди просто вскочили с них минутой раньше. Столик заставлен теми же стаканчиками, и набросаны бумажки, в пепельнице полно сигаретных окурков.

Она остановилась у медсестринского поста. За стойкой стояла одна сестра, причесываясь и зевая.

– Прошлой ночью в операционной был негритянский мальчик, – сказала Энн. – Зовут Фрэнклин. Его родня ждала в приемной. Мне бы хотелось узнать о его состоянии.

Медсестра, сидевшая за столом по ту сторону стойки, перевела взгляд от графика перед собой. Зажужжал телефон, и она сняла трубку, но глаз от Энн не отрывала.

– Он скончался, – сказала сестра у стойки. Она держала щетку для волос и не отрывала от Энн взгляда. – Вы друг семьи или что?

– Я с ними познакомилась ночью, – сказала Энн. – У меня в больнице мой собственный сын. Наверное, он в шоке. Мы точно не знаем, что не так. О Фрэнклине я просто спросила, только и всего. Спасибо вам.

Она двинулась дальше по коридору. Раздвинулись двери лифта того же цвета, что и стены, и из кабины вытянул тяжелую тележку тощий лысый мужчина в белых штанах и белых холщовых туфлях. Ночью она этих дверей не заметила. Мужчина выкатил тележку в коридор и остановился перед палатой, ближайшей к лифту, сверился с планшеткой. Затем нагнулся и вытащил из тележки поднос. Легонько постучал в дверь и вошел в палату. Неприятно запахло теплой пищей, когда она проходила мимо тележки. Она поспешила дальше, не глядя ни на кого из медсестер, и толкнула дверь в палату ребенка.

Хауард стоял у окна, руки за спиной. Когда она вошла, он обернулся.

– Как он? – спросила Энн. Подошла к кровати. Сумочку она уронила на пол рядом с тумбочкой. Ей казалось, что не было ее долго. Она коснулась ребенкина лица. – Хауард?

– Недавно тут был доктор Фрэнсис, – сказал Хауард. Она внимательно посмотрела на него, и ей показалось, что его плечи немного нахохлены.

– Я думала, он только в восемь утра сегодня придет, – быстро сказала она.

– С ним был другой врач. Невролог.

– Невролог, – сказала она.

Хауард кивнул. Плечи его хохлились, это ей было видно.

– Что они сказали, Хауард? Бога ради, что они сказали? В чем дело?

– Сказали, что отвезут его вниз и возьмут еще анализы, Энн. Они думают, что будут оперировать, милая. Милая, они и будут оперировать. Они не могут понять, почему он не желает просыпаться. Это не просто шок или сотрясение, это они теперь уже установили. Это у него в черепе, в трещине дело, что-то, какое-то отношение это имеет к ней, они считают. И поэтому будут делать операцию. Я пробовал тебе звонить, но ты, наверное, уже уехала из дома.

– О господи, – сказала она. – Ох, прошу тебя, Хауард, пожалуйста, – сказала она, берясь за его руки.

– Смотри! – сказал Хауард. – Скотти! Смотри, Энн! – Он повернул ее к кровати.

Мальчик открыл глаза, затем опять их закрыл. Вот он открыл их снова. С минуту глаза взирали прямо, затем медленно сдвинулись в голове, пока не остановились на Хауарде и Энн, после чего вновь убрели прочь.

– Скотти, – сказала его мать, бросаясь к кровати.

– Эй, Скотт, – сказал его отец. – Эй, сын.

Они склонились над кроватью. Хауард взял руку ребенка в свои обе и принялся поглаживать ее и пожимать. И склонился над мальчиком, и целовал его в лоб снова и снова. Она обхватила руками его лицо с обеих сторон.

– Скотти, милый, это мама и папа, – сказала она. – Скотти?

Мальчик посмотрел на них, но без всякого признака узнавания. Затем рот его раскрылся, глаза зажмурились, и он завыл, пока в легких у него не осталось больше воздуха. Тогда его лицо, казалось, успокоилось и смягчилось. Губы разомкнулись, когда в горле его пыхнул последний вздох и мягко вылетел меж стиснутых зубов.

Врачи назвали это скрытой закупоркой и сказали, что вероятность – один из миллиона. Возможно, если бы как-то заметили сразу и операцию провели немедленно, его сумели бы спасти. Но вероятнее всего, нет. Как бы то ни было, чего б они там искали? Ни в анализах, ни на рентгене ничего не выявили.

Доктор Фрэнсис был потрясен.

– Не могу вам сказать, до чего скверно я себя чувствую. Мне так жаль, я даже не могу вам сказать, – сказал он, заводя их в ординаторскую.

Там в кресле сидел врач, закинув ноги на спинку другого кресла, смотрел утреннюю телепередачу. На нем был зеленый наряд родильного отделения, просторные зеленые штаны и зеленая блуза, а волосы ему покрывала зеленая шапочка. Он посмотрел на Хауарда и Энн, а потом перевел взгляд на доктора Фрэнсиса. Встал на ноги, и выключил телевизор, и вышел из комнаты. Доктор Фрэнсис подвел Энн к дивану, сел с нею рядом и заговорил тихо, утешающе. В какой-то миг подался к ней и обнял. Плечом она чувствовала, как его грудь ровно поднимается и опускается. Глаза она не закрывала и позволяла ему себя держать. Хауард ушел в туалет, но дверь оставил открытой. После жестокого приступа рыданий он пустил воду и умыл лицо. После чего вышел и сел за столик, на котором стоял телефон. Посмотрел на аппарат, словно бы решая, что сделать сначала. Совершил несколько звонков. Через некоторое время позвонил и доктор Фрэнсис.

– Я еще что-нибудь могу пока для вас сделать? – спросил он у них.

Хауард покачал головой. Энн взирала на доктора Фрэнсиса так, словно не способна была постичь его слова.

Врач довел их до главного выхода из больницы. Люди входили и выходили из нее. Было одиннадцать утра. Энн сознавала, до чего медленно, почти без охоты она переставляет ноги. Ей казалось, что доктор Фрэнсис вынуждает их уйти, когда она чувствовала, что им следует остаться, когда более чем правильно будет именно остаться. Она уставилась на стоянку снаружи, а потом развернулась и снова посмотрела на фасад больницы. Начала качать головой.

– Нет, нет, – сказала она. – Я не могу здесь его оставить, нет. – Она услышала, как сама это говорит, и подумала, до чего несправедливо, что единственные слова, которые у нее нашлись, были из тех, какими пользуются в телефильмах, где людей ошеломляют насильственные или внезапные смерти. Ей хотелось, чтобы слова у нее были ее собственными. – Нет, – сказала она, и ей внезапно явилось воспоминание о голове негритянской женщины, поникшей ей на плечо. – Нет, – снова сказала она.

– Я свяжусь с вами сегодня позднее, – говорил Хауарду врач. – Осталось еще кое-что сделать, такое, с чем нужно разобраться к нашему удовлетворению. Кое-что требует объяснения.

– Вскрытие, – сказал Хауард.

Доктор Фрэнсис кивнул.

– Понимаю, – сказал Хауард. После чего сказал: – Ох господи. Нет, я не понимаю, доктор. Не могу, не могу. Я просто не могу.

Доктор Фрэнсис обхватил Хауарда рукой за плечи.

– Простите меня. Боже, как же мне жаль. – Он отпустил Хауардовы плечи и протянул руку.

Хауард посмотрел на нее, а потом ее принял. Доктор Фрэнсис еще раз приобнял Энн. Казалось, в нем полно какой-то хорошести, которой она не понимала. Она опустила голову ему на плечо, но глаза ее оставались открыты. Она все еще смотрела на больницу. Пока они выезжали со стоянки, она смотрела назад, на больницу.

Дома она села на диван, не вынимая руки из карманов пальто. Хауард закрыл дверь в комнату ребенка. Запустил кофейную машину, а затем нашел пустую коробку. Он думал было собрать кое-какие детские вещи, разбросанные по гостиной. Но вместо этого сел с нею рядом на диван, коробку отодвинул в сторону и склонился вперед, свесив руки между колен. Он зарыдал. Она притянула голову его себе на колени и погладила его по плечу.

– Его больше нет, – сказала она. Продолжала гладить его по плечу. Поверх его всхлипов она слышала, как шипит в кухне кофейная машина. – Будет, будет, – нежно сказала она. – Хауард, его нет. Его больше нет, и теперь нам придется к этому привыкать. К тому, что мы одни.

Немного погодя Хауард встал и принялся бесцельно ходить по комнате с коробкой, ничего в нее не складывая, но собирая что-то вместе на полу у одного конца дивана. Она продолжала сидеть, сунув руки в карманы пальто. Хауард поставил коробку и принес кофе в гостиную. Позже Энн обзвонила родственников. После того как там снимали трубку, Энн выпаливала несколько слов и с минуту плакала. Потом спокойно, размеренно объясняла, что́ произошло, и сообщала о приготовлениях. Хауард вынес коробку в гараж, где увидел ребенкин велосипед. Он выпустил из рук коробку и сел на мостовую рядом с велосипедом. Неловко взялся за него так, чтобы он приник ему к груди. Подержал его, резиновая педаль вдавливалась ему в грудь. Крутнул колесо.

Энн повесила трубку, поговорив со своей сестрой. Она искала еще один номер, когда телефон зазвонил. После первого же звонка она сняла трубку.

– Алло, – сказала она и услышала что-то фоном, какое-то гудение. – Алло! – сказала она. – Да бога ради, – сказала она. – Кто это? Чего вы хотите?

– Ваш Скотти, я его вам приготовил, – сказал мужской голос. – Вы его забыли?

– Злобный вы мерзавец! – закричала она в трубку. – Как вы можете, мерзкий вы сукин сын?

– Скотти, – сказал человек. – Вы забыли о Скотти? – И мужчина первым повесил трубку.

Хауард услышал, как она кричит, и вошел, и обнаружил, что она уронила голову в руки на столе, рыдает. Он взял трубку и услышал в ней длинный гудок.

Гораздо позже, перед самой полуночью, после того как они разобрались со многим, телефон зазвонил опять.

– Ты ответь, – сказала она. – Хауард, это он, я знаю. – Они сидели за кухонным столом, а перед ними стоял кофе. У Хауарда рядом с чашкой был стаканчик с виски. Он снял трубку после третьего звонка.

– Алло, – сказал он. – Кто это? Алло! Алло! – На линии все умерло. – Он повесил трубку, – сказал Хауард. – Кем бы ни был.