скачать книгу бесплатно
Другую оставил я про запас,
Хотя и догадывался в тот час,
Что вряд ли вернуться выпадет случай.
Еще я вспомню когда-нибудь
Далекое это утро лесное:
Ведь был и другой предо мною путь,
Но я решил направо свернуть —
И это решило все остальное.
Я вскидываю подбородок. Кевин молчит. Вопросительно смотрю на него в ожидании мнения. Что скажешь на это, мистер Умный Умник?
– Убийственно, – отмечает он. По тону я понимаю, что он хотел сказать нечто вроде: «Это самая большая куча дерьма, которую я только видел, скорее убери ее с моих ботинок», но почему-то не стал.
Я спускаюсь на пол.
– Отличное стихотворение, но… что это за голос?
– Мой голос. Для выступлений и декламирования.
– Не надо! Когда ты так говоришь, у тебя сильно кривится рот, будто ты собираешься обзавестись черными усиками и начать мировой геноцид.
Я вскидываю руки:
– Думаешь, я всю жизнь буду вот так подметать полы в забегаловках… – Вопрос становится утверждением, потому что я знаю, что так и будет.
– Этого я не говорил. – Он переходит к другому столику. – К тому же ты и этого не делаешь.
– Когда-нибудь я войду в эти двери, и ты поразишься, насколько я буду шикарна.
– Ты не вспомнишь об этих дверях, если это случится.
Я не спорю.
Снова повисает тишина, я лениво вожу щеткой по полу.
– Так, значит, ты не исключаешь такой возможности…
Он вытирает последний столик, кидает тряпку на барную стойку, подходит ко мне и вырывает щетку из рук.
– Не исключаю возможности, что, проводя меньше времени в соцсетях, ты не забыла бы, как этим пользоваться.
Я корчу гримасу, а он принимается за пол.
– Да что с тобой такое?
– Это со мной что такое? – Он выпрямляется и на пару секунд прикрывает глаза, словно считает про себя, чтобы не сболтнуть лишнего. – Ты в самом деле считаешь, что в обязанности бариста входит протирание столов и мытье полов?
– Наверное.
– Ты меня когда-нибудь слушаешь?
– Иногда, – признаюсь я, едва кивая, – но по большей части я просто смотрю, как движется твоя челюсть.
– Тогда я скажу еще раз и прямо: я получаю одну зарплату, а работаю за нас обоих. И дело тут не в деньгах, но вот немного благодарности не помешало бы.
– Ну что ж… большое спасибо.
– Большое пожалуйста.
Я прищуриваюсь:
– А почему ты это делаешь?
– Потому что… – Он явно теряется. – Потому что мне проще потратить пятнадцать минут и сделать самому, чем просить тебя и полчаса выслушивать, почему ты не станешь, таким образом тратя почти час на плевое дело.
Я пожимаю плечами:
– Это ведь твой выбор, верно?
– Да, определенно мой. – Он кивает и закусывает губу. – Ты… ты знаешь, тебе очень повезло с работой. Ты днями ни черта не делаешь и получаешь за это деньги. В другом месте тебя бы давно выставили.
– Это все?
– Меня ужасно бесит то, как ты ведешь себя с людьми.
– И как же я веду себя?
– Так, будто окружающие – рабы, не желающие продолжать строительство твоей усыпальницы.
– Что, прости?
– Как бы ты ни относилась к этому месту, это твоя работа, ты должна ее выполнять, потому что она приносит тебе деньги.
– Деньги? Да разве это деньги? Едва на проезд и хот-дог на обед хватает. Что это за такая великая работа? Каковы перспективы? Завтра ты позволишь мне отдраить унитаз?
– Нет, – выдыхает он, – этим я займусь сам. Как и вчера, и позавчера, и все дни подряд.
– Вот видишь, а у меня другие перспективы, и для этого мне необязательно чистить унитазы.
– Похоже, природа была не особо щедра, наделяя тебя совестью.
– Зато достаточно щедра, наделяя мозгом, который советует поскорее бежать отсюда. И тебе, кстати, тоже.
– Неужели я обязан все это выслушивать? – бормочет он.
– Чтобы ты знал, я собираюсь на кастинг в рекламу через неделю, а там и до ролей в кино недалеко, а потом и до самых престижных наград в кинематографе.
– Кто же тебя так жестоко обманул? – Глаза-воронки не моргая смотрят на меня.
– Ты хоть знаешь, с чего начинал карьеру Аарон Пол?
– Я даже не знаю, кто такой Аарон Пол.
– С рекламы кукурузных хлопьев! – выпаливаю я. – А Тоби Магуайр – с рекламы сока, а Сальма Хайек – с рекламы сети закусочных… – Он молчит, а я продолжаю: – Брэд Питт в свое время работал аниматором в костюме цыпленка, а Джим Керри вообще был уборщиком, как и Киану Ривз. Так что все, что происходит здесь… – я обвожу рукой зал, – никак не характеризует меня и не определяет мое будущее.
Он еле заметно усмехается. Что бы я ни говорила, он само спокойствие. Я едва сдерживаюсь, чтобы не наброситься на него. Вовремя останавливаю себя, выдыхаю, выпуская напряжение. Давно пора признать, что невозможно победить соперника, используя остро заточенный нож, если у него в арсенале снайперская винтовка.
– Я не хочу тебя разочаровывать, но, знаешь, мир выглядит совсем иначе для тех, кто видит дальше собственного носа. Брэд Питт, Тоби Магуайр, Джим Керри – исключения из правила. А правило таково, что миллионы Брэдов, Тоби и Джимов прыгают в костюмах куриц и метут полы, оставаясь там, где они есть, до конца жизни. Я не считаю это трагедией, потому что, как ты и сказала, не всякая работа характеризует человека. Но я все равно не стал бы так нагло себя обманывать.
– Думаешь, ты все знаешь, мистер Умный Умник? Пусть так, поскольку сейчас у меня нет весомых доводов. Но я уверена, что стану этим, как ты говоришь, исключением. Эта работа – временное неудобство на пути к моей блестящей карьере.
– Что ж, полагаю, я могу избавить тебя от этого неудобства. – Он опирается на ручку щетки. Кажется, через пару минут он воспользуется ею как копьем.
– О чем ты?
– Почему бы тебе не найти другую, менее неприятную работу?
У меня отвисает челюсть.
– Знаешь что, это отличная идея!
Я снимаю передник, кидаю на скрипящий стул, хватаю рюкзак и вешаю на плечо.
– Книгопечатание было отличной идеей. Открытие пенициллина было гениальной идеей. А это просто предложение – и довольно опрометчивое к тому же…
– Может, твою мать, заткнешься?
Он тяжело выдыхает и косится на банку для платы за ругательства, которую завел специально для меня – он-то в этом плане душка.
Я подлетаю к кассе и запускаю пятерню в банку. Монеты позвякивают, ударяясь друг о друга, падают на пол, когда я вытаскиваю руку. Запихиваю то, что удалось удержать, в карман толстовки.
– Ты меня не выгнал, ясно? – заявляю я, оборачиваясь. – Я была готова уйти отсюда, прежде чем пришла, и теперь наконец сваливаю! Мне больше не нужна работа в этой дыре для неудачников!
Не дожидаясь ответа, резко разворачиваюсь на пятках, толкаю тяжелые двери и выбегаю в гнетущие сумерки.
Беги-беги! Ты никакая не звезда. Ты просто неудачница!
4
– Мам, пап, я дома! – кричу я, закрывая дверь.
Дом, милый дом. Пусть он маловат для четверых, а мебель не менялась с моего рождения, но он все же милый. Из кухни доносится запах лазаньи. Закатываю глаза. Только не еда! Желудок возражает урчанием.
Я совсем без сил, будто дементоры[12 - Дементоры – жуткие существа, которые питаются человеческими, преимущественно светлыми, эмоциями. Упоминаются в серии романов о Гарри Поттере.] высосали из меня все подчистую, как из коробки сока. Опускаю рюкзак на пол, его содержимое напоминает о себе неприятным побрякиванием. Двигаюсь в гостиную. Маленькая комната с бежевыми стенами и деревянными книжными стеллажами – мое любимое место в доме, хотя побыть здесь в одиночестве удается нечасто.
Папа сидит у окна в скрипучем кресле, обитом коричневой рогожкой, и читает бесплатную газету. Делает он это в полумраке, почти темноте, за что мама часто ругает его.
По телевизору сменяют друг друга кадры вечернего ток-шоу Джерри Стоуна – мужчины с безупречной дикцией и улыбкой. Вообще-то, папа недолюбливает Джерри, считая его напыщенным и лживым, однако в глубине души он немного завидует ему, так как уверен, что нет ничего проще, чем получать деньги за болтовню перед камерой.
Я включаю свет и скрещиваю руки на груди, опираюсь плечом на косяк двери. Папа морщится, полуседые брови сдвигаются к переносице, взгляд бегает по строчкам.
– Я и так прекрасно видел, – замечает он, – но спасибо.
– Мама не выдержит, если придется снова менять линзы в твоих очках.
Если придется тратиться на линзы в его очках.
– Но мы же ей не скажем, верно? – Он подмигивает мне правым глазом поверх газеты.
– Где она, кстати?
– Отдыхает наверху – сегодня выдался тяжелый день…
– Быть успешным легко! – утверждает поставленный мужской голос в рекламе по телевизору.
Мы с папой понимающе переглядываемся. В его взгляде читается нечто вроде: успех в телевизионной карьере пропорционален отсутствию мозга. Папа возвращается к газете.
– Интересно, им знакомо значение слова «успех»?
– Или хотя бы значение слова «легко», – продолжает он.
Мы с папой частенько думаем об одном и том же – он часто говорит, что гении мыслят параллельно.
– Пап, я… Дашь мне немного денег?
Я так бездумно сбежала из кофейни, взяв лишь пару центов, что теперь мне едва хватит на проезд. Ты никакая не звезда. Ты просто… Да-да, неудачница. Заткнись уже!
Он опускает газету и обращает на меня зеленые глаза, которые, словно солнце, окружены лучиками морщинок. Он смотрит секунд пять, но, кажется, видит меня насквозь. Видит, как я отправилась в кофейню, а не на учебу сегодня утром, как собирала и мыла посуду, как говорила с Мелани, спорила с Кевином, ковыляла обратно… Как ходила на прослушивание за прослушиванием и получала отказ за отказом. Как врала ему каждый день последние полгода. Может, внутренний голос не так уж не прав?
– Сколько? – наконец спрашивает он.
– Долларов тридцать.
Куплю проездной на неделю, найду новую работу, а потом отправлюсь на кастинг и получу чертову роль. Все так и будет, Пеони, все так и будет… Если бы я могла лишить себя одного качества, то им была бы язвительность, чтобы внутренний голос тоже лишился ее.
Отец ерзает в кресле и кладет газету на кофейный столик, где стоит рамка с фотографией, на которой запечатлены папа, мама, Энн и я у входа в Диснейленд. Я помню этот день так, словно он был вчера. Было жарко и весело. Правда, меня не покидала мысль, что Микки и Минни отключатся из-за теплового удара.
– Не трать на ерунду, – говорит папа и протягивает деньги.
– Спасибо, пап. – Я беру купюры и прячу в карман толстовки к монетам, которые взяла в кофейне. – Тогда… спокойной ночи.
– У тебя все хорошо? – интересуется он. Похоже, он знает ответ, но дает возможность выговориться.
– Знаешь, с каждым днем все чаще кажется, что между мной и этим миром существует какое-то недопонимание.
– Мир – сложная штука, Пеони, но это не значит, что ты не разберешься в нем, – отвечает он и, как всегда, дает небольшую надежду, которая ускользает от меня после каждой неудачи.
Неудачи, неудачи, неудачи – порой кажется, что только на них я и способна.
– Спокойной ночи, – почти шепчу я.
