Нефилим. Том 1. Начало

– Физические способности выше среднего. Силовой потенциал: высокий. По мнению мастера Беккера, который курировал вашу возрастную группу раньше, ты вынослива, упорна, настойчива и быстро обучаешься.

Система внутренней организации Исправы была сложна и запутана, в основе лежали два параметра: год поступления ученика и вид, к которому он принадлежал. Если совсем всё упростить, то ситуация обстояла следующая. Родители, желающие отдать ребёнка на обучение, должны были доставить своё чадо по соответствующему адресу в день его пятилетия. И попрощаться с отпрыском минимум на двенадцать месяцев. Опоздал хотя бы на день – и в школу детёныша не возьмут, даже если об этом попросит сама королева. Возможен только перевод из другой, аналогичной Исправе школы, да и то лет через семь после поступления. Следующие два года занимали подготовительные занятия, в течение которых дети одного года поступления жили, учились и играли все вместе под присмотром особых педагогов, в чьи обязанности входило сделать так, чтобы будущие студенты избавились от привязанности к родителям и начали воспринимать школу как родной дом. На третий год начиналась младшая школа. Первые шаги во взрослую жизнь, первые настоящие уроки, которые проводились для всего «года» сразу, вне зависимости от видовой принадлежности. Младшая школа занимала четыре года, и в это время мелкие редко покидали стены предназначенного только для них корпуса. В среднюю школу переводили вообще всех, даже самых тупых, потому что считалось нерациональным отсеивать учеников на столь раннем этапе жизни. Средняя школа также длилась сорок восемь месяцев, и уже в первую неделю детишек делили на группы в рамках одного «года». Каждая группа получала наставника и в дальнейшем преимущественно обучалась отдельно от всех остальных, потому что начинались профильные дисциплины. Лишь общеобразовательные предметы читались всему потоку одновременно, чтобы снизить нагрузку на преподавателей. В конце последнего года средней школы сдавались экзамены в количестве от пяти до десяти штук в зависимости от группы. Нефилимам, конечно же, доставалось больше всех, мы сдавали все десять проверочных испытаний, львиную долю которых составлял контроль физических возможностей. В старшую школу переводили на основании результатов экзаменов, а потому отправились туда не все, некоторых отправляли на второй заход в среднюю, доучиваться. Те же, кто показал нужные результаты, выходили на финишную прямую. Дальше ещё четыре года старшей школы – и вот тебе почти двадцать, ты выпускник и собираешь манатки, чтобы, наконец, свалить из Исправы навсегда. Старшая школа считалась самым ответственным временем, а итоговые испытания – наиболее трудными. Но имелись и преимущества, например, можно было самостоятельно выбирать около трети предметов. Желающие изучать французский отправлялся зубрить фонетику, а те, кого не интересовал язык мушкетёров, получали возможность спокойно засеть за постижение логарифмов и интегралов. На большинстве факультативных занятий весь «год» объединялся, но специализированные проводились исключительно отдельно. Так, вампиры во время последнего четырёхгодичного обучения направляли усилия на развитие и использование своей ментальной магии. Нефилимы проводили все свои дни на тренировочных полях, делая основной упор на оттачивание боевых навыков. Но не только нефилимами и вампирами ограничивалась Исправа, на учёбу принимали также белых ведьм и химер. Произошло так оттого, что когда-то давно, ещё во времена, когда королевских семей не существовало, а нашими предками руководили отцы-основатели, ведьмы, как и вампиры, встали на сторону нефилимов, одновременно получив нашу защиту. Химеры сделали то же самое, но намного позже, они вообще считались наиболее молодым видом, сформировавшимся совсем недавно. И если с ведьмами всё было понятно, то особенностью химер была двойственная природа. Химеры имели две формы: человеческую и звериную, и чем-то напоминали мифических оборотней или мистических гриммов. Главным отличием химер и от первых, и от вторых было то, что их звериная форма тоже делилась и имела не один, а несколько обликов, которые во многом зависели от человеческой личности. При этом химеры были известны своим паршивым чувством юмора, а потому те из них, которые могли, обожали обращаться в волков и, задрав хвосты, носиться по округе, доводя своим видом до коллективных инфарктов туристов-походников. Про йети и птеродактилей, упомянутых Ванессой, я вообще промолчу, наверное, это было после очередной попойки, которые, по крайней мере, раньше, регулярно устраивались в Исправе, несмотря на все старания директора Уилсона.

– «Вынослива, упорна, настойчива», – повторила я, скривившись. – Какие неоправданно громкие заявления, которые не имеют ко мне никакого отношения.

– Здесь есть результаты твоих тестов, – и нефилим ткнул пальцем в разноцветные столбцы, содержавшие ряды мало понятных цифр. – По уровню эмоционального интеллекта ты опережаешь своих сверстников. Хорошая память. Мышление логическое, отличные способности к систематизации, дедукции и анализу, что подтвердили все три проверки, которым тебя подвергали.

– Да, и это очень много значит, особенно с учётом того, как я проходила эти тесты, – отреагировала я с насмешкой. – Просто тыкала пальцем куда попало.

– А вот общая успеваемость хромает. Средний балл – 3,0 из 5,0, что едва позволило тебе преодолеть порог старшей школы, – не слушая, заключил Блейк и поднял на меня цепкий взгляд. – Как у тебя так получается?

– Что именно? – недоверчиво покосилась на него я.

– Демонстрировать одновременно и поражающе высокие, и разочаровывающе низкие показатели, – заковыристо сформулировал свой вопрос старший нефилим.

– С трудом, – сердечно выдохнула я, приложив руку к груди. – Но я тружусь в поте лица.

В ответ он просто покачал головой с таким видом, словно я вновь всех разочаровала.

Почему-то стало очень неприятно и в душе всколыхнулось желание доказать, что я вовсе не такая ущербная, как обо мне привыкли думать. Очень несвойственный для меня порыв, потому что я давно бросила попытки оправдать ожидания окружающих.

– Последняя строчка в твоём личном деле звучит так: «Принимала участие в постановках школьной самодеятельности», – подвёл итог Блейк, развеселившись. Он вообще последний час провёл в радостно приподнятом настроении, которое, в свою очередь, основательно портило настроение мне. Я терпеть не могла тех, кому весело, когда мне – нет.

– Да, – язвительно ответила я. – Играла дуб, на котором повесили Пиноккио. Меня заставили. Шантажом!

– У него имелось на тебя что-то серьёзное? – удивлённо распахнул глаза нефилим.

– У неё, – хмуро уточнила я. – Шантажист – моя сестра, грозившаяся показать всей школе мою фотку, если не приму участия в её режиссёрском дебюте!

– Дай угадаю, – прищурился мужчина. – Это была фотография с очередной пьянки?

– Нет, – расстроила его я. – Из детского сада.

– Да ладно! Родственники начали собирать на тебя компромат ещё с тех времён, когда ты носила памперсы?

– Памперсы я к тому моменту уже не носила, и это стало первопричиной проблемы, – почесав нос, ответила я.

– Что ты сделала? – откинулся на спинку кресла Блейк, окидывая меня оценивающим взглядом и будто бы высчитывая, неприятности какого масштаба от меня можно было ожидать в те далёкие времена, когда мои возможности варварски ограничивались детскими ходунками. – Подожгла ясли?

– Нет, описалась. Во время фотосессии. Назло фотографу! – нефилим громко расхохотался, а поспешила объяснить: – Что? Я ненавидела фотографироваться. И сейчас ненавижу, просто выражаю свой протест немного по-другому!

– И каким же это образом? – сквозь смех поинтересовался нефилим. Мне почему-то захотелось посмеяться вместе с ним. – Больше не прудишь в штаны?

– На мне и тогда штанов не было, – отмахнулась я. И это было чистой правдой. – На мне было платье в цветочек, и я только-только научилась ходить. Я этот случай даже не помню! И никто бы не вспомнил, но благодаря фотографу, снимок с задорно растекающейся у моих ног жёлтой лужей теперь украшает наше семейное древо! Серьёзно, в нашем доме в Италии есть целая стена, увешанная фотографиями. И моя занимает почётное место в самом центре, между снимком с маминого выпускного и фото из роддома, на котором бабушка держит на руках маленького Джио.

– Интересные в вашей семье традиции, – посмеиваясь, заметил Блейк.

– Ты себе даже не представляешь, – лишь покачала я головой. О порядках в нашем семействе лучше было не распространяться.

– И как? – с улыбкой спросил нефилим. – Мир увидел твою минуту позора, увековеченную на плёнке?

– Нет, – цокнула языком. – Я прогнулась под тяжестью весомых аргументов и пошла репетировать.

– Дереву тоже нужно репетировать? – выгнул бровь мужчина.

– Я же сказала, режиссёром была моя сестра, а она даже пыль заставит репетировать!

– Требовательность – это не так уж и плохо, – вдруг заметил Блейк, перестав улыбаться. – Требовательные люди редко бывают слабыми.

Я несколько секунд молча переваривала услышанное, а после ответила:

– Наверное. Но только до тех пор, пока тебя не утянет в воронку безумия человека, одержимого театром.

– Ты не такая? – словно между делом поинтересовался Блейк, засовывая свои записи обратно под пальто. – У тебя нет одержимости?

– Я одержимая, но избирательно, – туманно ответила я.

– Это как?

– Это когда ты выбираешь что-то одно, что превращаешь в одержимость, и плюёшь на всё остальное!

Блейк странно улыбнулся куда-то себе в щетину.

– Что? – напряглась я.

– Ничего, просто ты напомнила мне кое-кого. Одну девушку. Она тоже мыслила очень радикально, выходя за рамки предложенного.

– Радикально, – повторила я, задумавшись, что это была за девушка, о которой новый директор упомянул с затаённой грустью. – Так вот как это называется. А я думала «радикально» – это засунуть бенгальские огни в розетку!

На меня уставились два изумлённых карих глаза.

– Ты и такое делала? – не поверил старший нефилим.

– Ага, три года назад, на День Труда. А что, в моём личном деле этого нет? – я притворно опечалилась. – Странно. Забыли, наверное, вписать, – и с самым мечтательным видом принялась делиться воспоминаниями. – Было весело! Беккер так орал, что сорвал голос, а потом ещё неделю ходил, шипя, словно умственно отсталая змея, скрещённая со сломанным радиоприёмником. Кстати, – спохватилась я. – О Беккере! Он что, уволился? Или перешёл на другую должность?

Моё удивление не было праздным любопытством. Получить должность мастера, а именно так называли наставников нефилимов в Исправе, было очень трудно. И кого попало в педагогический состав не брали. Претенденты подвергались тщательному отбору с подробным изучением биографии, а после проходили испытательный срок, ведь к подготовке молодняка нефилимов всегда относились очень строго. Гораздо строже, чем к обучению тех же вампиров или ведьм.

– Во-первых, мастер Беккер, – с нажимом поправил меня нефилим, указывая на необходимость соблюдать субординацию.

Я закатила глаза, демонстрируя своё отношение к соблюдению устава.

– А во-вторых, – продолжил Блейк, игнорируя мой безмолвный протест, – он никуда не уходил. Его убили.

Глава 9

– Что? – мой рот непроизвольно распахнулся.

Старший нефилим смерил меня взглядом, от которого я поперхнулась.

И рот закрыла.

– Как убили? – сглотнув, переспросила я. – За что? В смысле… что вообще произошло?!

Блейк задумчиво почесал бровь, словно размышляя, стоит ли продолжать поднятую тему или нет, а после сдержанно ответил:

– В ночь своей гибели Майкл Беккер был дежурным. Всё было как обычно. Беккер сделал два обхода, доложил об обстановке на главный пост стражей и отправился в третий корпус, чтобы поспать.

На территории Исправы был возведён целый комплекс больших и маленьких зданий. Некоторые из них были жилыми, например, общежития. В других проводились занятия: лекции, тренировки, практикумы. Третьи выполняли подсобные функции. Четвёртые вообще нельзя было отнести к какой-то конкретной категории. Среди таковых был небольшой церковный приход, куда некоторые студенты приходили послушать службу по воскресеньям. Основным административным зданием считался первый или главный корпус. А третий был закреплён за преподавателями, где многие из них имели что-то вроде небольших квартир.

В обязанности преподавателей-нефилимов входило обеспечение безопасности школы, что осуществлялось посредством круглосуточных дежурств. Кроме них, школу также охраняли стражи. Корпус стражей, в основном состоял из нефилимов, не сумевших окончить школу, и химер. В качестве помощников у стражей имелись специально натренированные псы, которые со временем разрослись в отдельный мохнато-хвостатый отряд. Многие их побаивались, поэтому днём собак держали в просторном загоне, а ночью брали с собой на поводке патрулирующие стражи.

– Но… до комнаты Беккер не дошёл. Правда, выяснилось это не сразу. В четыре утра он должен был сделать третий обход и дать отчёт о результатах, но сообщения не поступило. Дежурные стражи отправились проверить, решив, что Беккер просто крепко уснул и не услышал звука будильника. Но в фойе третьего корпуса наткнулись на кровавые разводы, словно кто-то волоком протащил раненое тело. Зайдя за угол, стражи увидели лежащего на полу Беккера и гуля, пожирающего его внутренности.

Я вцепилась пальцами в кресло.

В прошлом нефилимы уже несколько раз обнаруживали гнёзда нечисти в опасной близости к школе. Но всякий раз угрозу удавалось успешно устранить. И ни разу ни одна тварь не сумела пробраться через забор.

– Как гуль попал на территорию школы? – онемевшими губами прошептала я. – И как смог одолеть нефилима?!

Вся нечисть делилась на два вида: мёртвая и не мёртвая. Первых было немного в плане видового разнообразия, и самыми опасными из них считались зомби и штрыги. И те и другие по своей сути были продуктом чужой магии, чужой воли. Они могли находиться под управлением или же действовать самостоятельно. Узнать достоверно возможно было только в момент столкновения. Но главным отличием мёртвой нечисти от не мёртвой было то, что последние могли оставлять потомство и чаще всего существовали достаточно организованными сообществами. Порой даже очень большими. Мертвецы же размножаться не умели, что не могло не радовать, и появлялись в этом мире вопреки законам природы.

Гули относились к живой нечисти, но не воспринимались как большая угроза. Твари жили небольшими семьями, плодились в скромных количествах и в качестве среды обитания отдавали предпочтения кладбищам. Так сказать, держались поближе к столу, потому что были падальщиками, трупоедами. Из еды отдавали предпочтение человечине, но при недостатке пищи могли какое-то время перебиваться останками животных. Внешне гули напоминали тех, кого ели, то есть, трупы. От зомби отличались наличием хоть какого-то интеллекта, полным отсутствием волосяного покрова, огромными, выступающими вперёд челюстями и чрезмерно развитыми жевательными мышцами. Ну, потому что нелёгкое это дело, мертвечину грызть.

– Мне не знаем, как гуль пробрался в школу, – ответил Блейк. – Но мы уверены в том, что Беккера убил не он. Кто-то другой напал на него сзади и проткнул шею стальным прутом, покрытым галлием. А гуль просто доделал начатое. Он изначально был нужен убийце, чтобы уничтожить возможные улики.

– Хотите сказать, Беккер мог быть ещё живым, когда его начали жрать?

– Возможно, – ответил мужчина, отводя взгляд.

Проследив, я поняла, что он смотрит на приближающегося к нам немолодого мужчину в форме пилота гражданской авиации.

Подойдя, он мазнул по моему лицу глазами, склонился к Блейку и что-то тихо проговорил тому на ухо.

Блейк кивнул в ответ, пилот выпрямился и ушёл так же быстро, как и появился.

Старший нефилим поднялся, подошёл к парням, охранявшим младшенькую, отдал несколько коротких приказов и вернулся ко мне.

– Что происходит? – занервничала я.

– Ничего, – просто ответил новый директор, усаживаясь обратно. – Самолёт начал снижение, через тридцать минут будем садиться.

Мне стало страшно. Я знала, что меня ждёт по возвращении в школу – ничего хорошего.

Попытавшись отвлечься от безрадостных мыслей, я вернулась к размышлениям о Беккере. Мою голову посетила неожиданная мысль: а зачем кому-то потребовалось убивать простого преподавателя?

Беккер был уже немолод, поэтому и покинул воинство, чтобы заняться воспитанием молодого поколения. На момент смерти он отслужил в Исправе не меньше десяти лет и ещё до нашего побега справил там же, в школе, семидесятилетний юбилей. Он был опытным воякой, много раз битым, но не потерявшим стойкость. Строгим, но справедливым учителем, с ним можно было и поругаться, и посмеяться. Но кем он точно не был – так это угрозой. Он не принимал никаких ключевых решений, ни за что не отвечал, если не считать оценки студентов по его предмету, ни на что не влиял. Он был так же безобиден, как белка в парке.

И всё же, кто-то его убил.

– Может быть, он что-то увидел? Или кого-то? – пробормотала я и, лишь услышав собственный голос, сообразила, что рассуждала вслух.

– И этот «кто-то» ходит по школе с ручным гулем? – неожиданно понял направление моих мыслей нефилим и подхватил.

– Гули не бывают ручными! – с нервным смешком воскликнула я. – Они неконтролируемые, и сотворить из них домашнего питомца невозможно.

– Но возможно посадить в клетку и выпустить тогда, когда это нужно.

Я заглянула в заросшее щетиной лицо. Оно было пустым, не выражающим ничего. За таким отстранённым выражением могло скрываться всё что угодно.

– Вы знаете, кто это сделал! – сорвалось с языка раньше, чем я успела осознать.

Лицо Блейка не изменилось, не дрогнула ни одна мышца, но меня уже было не остановить.

– Вы знаете, кто убил Беккера, но не можете ничего сделать, потому что… Это кто-то из своих! – я продолжала наблюдать за старшим нефилимом, а он продолжал упорно смотреть в сторону пустым взглядом. – Кто-то, кто смог убрать собак, отвлечь стражей и открыть блокируемые на ночь ворота, чтобы впустить гуля на территорию школы. Через трёхметровый забор с плетущимися по нему розами, зачарованными ведьмами, гуль не смог бы перепрыгнуть, не кенгуру ведь!

– Его мог привезти кто-то из посетителей в своей машине, – как бы между делом проронил нефилим, а после перевёл на меня прожигающий насквозь взгляд. – Например, в багажнике.

– Все машины, за исключением школьных, досматриваются на въезде, – пробормотала я, ощущая, как сдавливает грудь, словно её перехватили тугим ремнём.

Я поняла, к чему он клонит. Прочитала это в прищуре карих глаз, в кривоватом изгибе губ, в морщинке на переносице меж сведённых бровей.

– Да, – мягко и как-то украдкой, словно крадущийся сквозь заросли ночных джунглей дикий зверь, сверкающий голодными глазами в свете полной луны, промолвил он. – Но никто не досматривает машины на выезде, так ведь, девочка?

Запульсировали вены, по которым стремительно побежала кровь, а ладони, наоборот, похолодели, предательски выдавая нервную дрожь.

– Зачем… – я запнулась, но сразу же поспешила выровнять голос: – Зачем кому-то привозить с собой гуля? Пусть даже в клетке. Это очень трудно и рискованно. Ночью Исправа закрыта для всех без исключения. Если тварь провезли в багажнике, то исключительно днём. Получается, нечисть должна была просидеть в машине по меньшей мере часов десять, если начинать отсчёт с момента закрытия ворот. Просидеть тихо, как мышка.

Нефилим смерил меня взглядом, в котором холода было больше, чем на Северном полюсе, и выдал безразличное:

– А ты соображаешь.

Я закусила губу, увидев саму себя мухой, которую загнали в липкую паутину, сплетённую из страха и чувства вины.

– И даже лучше, чем вы думаете, господин директор, – тёмные глаза цвета кофе вновь метнулись ко мне, словно ударяя наотмашь. – Эти ваши намёки – курам на смех. Вы просто пытаетесь сбить меня с толку, намекая, что знаете, каким образом я раньше выбиралась из школы, когда мне это нужно было.

– И более того, об этом способе ты рассказала одной из учениц, – насмешливо вставил нефилим, его глаза наполнились кипящей яростью, готовой выплеснуться на мою голову. – В результате девчонка попала в больницу, едва не задохнувшись.

Я закусила щёки изнутри, пытаясь сдержать подступающие к глазам слёзы.

– Этого… этого нет в личном деле. Откуда вы узнали?

– А ты думала, твой маленький секретик навсегда останется секретиком? – насмешливо склонил голову к плечу Блейк.

– Да, – честно ответила я. Ограниченное пространство вновь начало давить на мозг со всех сторон, словно пытаясь задушить.

– Ты забавная в этой своей детской наивности, – разразился холодным смехом Блейк, окончательно отбросивший всё своё напускное дружелюбие. – Сколько бы ты ни пыталась притворяться взрослой, в душе ты знаешь, что по-прежнему остаёшься маленькой глупой девочкой, которая верит во всё, что ей говорят. Например, ты поверила, что мы с тобой друзья-приятели, которые могут общаться на равных. И вот что я тебе скажу.

Лицо Блейка приблизилось к моему так близко, что я могла разглядеть своё отражение в его зрачках. Дышать стало ещё тяжелее. Меня словно столкнули в глубокую яму, а после вывернули на голову вагон сырой земли.

– Ещё раз обратишься ко мне, не соблюдая правил прямого подчинения, и я сломаю тебе рёбра. По одному за каждое произнесённое слово.

Я ничего не ответила. Отвернулась, крепче смыкая челюсти, и потянулась к ремням безопасности, чтобы пристегнуть себя к сидению, потому что самолёт затрясло, как и мой организм. Голову потяжелела, превращаясь в качан капусты, и налилась болью, которая началась в ушах и воткнулась в затылок калёным стержнем. С минуты на минуту самолёт должен был совершить посадку. За окном уже давным-давно рассвело, и я могла рассмотреть оазис зелёной природы, растянувшийся внизу на километры вокруг.

Несмотря на опасения, «птичка» села очень мягко, аккуратно коснувшись выпущенными шасси взлётно-посадочной полосы, и резво покатилась вперёд. Спустя несколько минут небольшой тряски самолёт покорно затормозил под бодрый доклад пилота о приземлении и температуре за бортом. Пассажиров попросили не торопиться к выходу, подождав минут пять – десять, пока к самолёту подвозят трап. Напоследок любезно напомнили не забывать свои вещи и пожелали хорошего дня.

Трапа мы ждали чуть дольше, чем было заявлено, где-то с полчаса, а то и все сорок минут. Когда, наконец, удалось вырваться из душного салона, вызывавшего назойливые приступы паники и головной боли, я едва удержалась от радостного визга, ощутив твёрдость земли под своими ногами.

– Правду говорят, рождённый ползать летать не может, – с облегчением выдохнула я, догоняя сестру, направлявшуюся к краю асфальтового поля, где выстроилось несколько чёрных джипов. Шагавшие впереди нефилимы в количестве трёх штук зорко поглядывали по сторонам. Ещё двое двигались по правую и по левую сторону от нас. Замыкал шествие Блейк и парень с серёжкой в ухе, который постоянно что-то нашёптывал щетинистому куда-то в область колючей шеи.

– Не преувеличивай, просто ты ненавидишь ситуации, в которых вынуждена полагаться на кого-то ещё, кроме себя, – фыркнула сестра. – Признай, ты помешана на контроле.

– Я помешана на выживании и самосохранении, – парировала, не особенно вдумываясь в слова Стефы. Вновь обернувшись, успела заметить кивок в мою сторону от нефилима с серёжкой, после чего он вновь что-то быстро сказал Блейку. Директор встретился со мной взглядом, который по приветливости мог бы сравниться со взглядом голодного тигра.

– Кого ты там так внимательно высматриваешь? – сестра заметила мои старательные выгибания шеи и тоже обернулась. – А, ясно.

– Терпеть не могу небритых мужчин, – буркнула я, утыкаясь глазами себе под ноги.

– А чем небритые от бритых отличаются? – хмыкнула Стефа.

– Наличием кактуса под подбородком! – вынесла я решительный вердикт.

– Это может доставить неприятности только в одном случае, – заулыбалась сестра с озорством. – Если ты собираешься с ним целоваться.

– Я? – моё лицо вспыхнуло возмущением. – С ним? С чего бы мне с ним целоваться? Да я лучше пойду, с гризли поцелуюсь! И поприятней будет, и безопасней!

– Поцелуй с медведем будет длиться меньше секунды, – заметила сестра, поправляя закинутую на плечо сумку. Я свой чемодан, вручённый мне на выходе Блейком, волочила по земле, не особо заботясь о сохранности поклажи. – Ровно до тех пор, пока он не откусит тебе голову.

– Твоё здравомыслие порой выбешивает со страшной силой, – сообщила я, дёрнув ручку чемодана, застопорившегося на камушке, неудачно попавшем под колёсико.

– Только потому, что знаешь: я права, – продолжила умничать мелкая. – А ты – нет. Это тебя и раздражает.