Нефилим. Том 1. Начало

– Тебе никто не говорил, что ругаться в адрес тех, от кого зависит твоя судьба – вредно для здоровья?

– Я не ругаюсь, – проворчала в своё оправдание, стараясь скрыть удивление, вызванное его поразительно острым даже для нефилима слухом. – А выражаю альтернативное мнение. Между прочим, имею право. У нас свободная страна.

– На будущее будь любезна, выражать своё мнение в более уважительной форме, – въедливо проговорил щетинистый.

– А то что? – с вызовом, в котором было больше отчаяния, чем смелости, скривилась я. – Выпорешь меня розгами на заднем дворе?

Он отложил брошюру, которая успел осточертеть даже мне, заглянул в глаза и медленно проговорил:

– Не розгами. И не на заднем дворе.

В воздухе повисло что-то такое, что можно было бы назвать напряжением, если бы не ощущающаяся в нём тьма, нашёптывающая на ухо и зовущая за собой.

Я закусила губу и отвернулась.

Мне нечего было ответить. Вернее, ничего из того, что я могла ему сказать, не звучало цензурно.

– Я хочу, чтобы ты кое-что усвоила, – как ни в чём не бывало продолжил молодой командир. – Для тебя подчинение – единственный залог выживания.

– Выживание не всегда является самоцелью, – с грустью промолвила я.

– Возможно, – неожиданно согласился Блейк. – Но зачастую именно выживание является залогом достижения цели. Потому что очень трудно будет защитить сестру, лёжа в сырой земле.

Я крепко сцепила зубы, мысленно приказывая себе молчать. Щетинистый и так уже понял слишком много.

Глава 7

– Я читал твоё досье, – с улыбкой в голосе проговорил англокекс, будто отвечая на мой невысказанный вслух вопрос. Телепат он, что ли? – На самом деле, мне пришлось выучить его практически наизусть. С того момента, как я занял кресло директора, именно вы с сестрой стали моей главной головной болью.

Я знала, что на каждого ученика Исправы заводилось личное дело, куда на протяжении всего обучения вносились пометки – как положительные, так и отрицательные. В дальнейшем это досье влияло на то, какую должность мог затребовать для себя выпускник. Редко, но случалось, что, отслужив некоторое время в воинстве, нефилим переходил на другой пост, например, в управленческом аппарате. В таком случае хорошая школьная характеристика оказывала большое влияние на итоговое решение о переводе или новом назначении.

– И что же там написано? – вскинула я бровь, задаваясь вопросом, чем именно заслужила такое пристальное внимание к своей персоне, не сумевшей отличиться какими-либо заслугами.

Мне довелось видеть личные дела других учеников. Вломилась как-то на спор в директорский кабинет ещё во времена средней школы. Но что было указано в моём я понятия не имела. Так и не успела добраться до заветной папочки. Да не особенно-то и стремилась, потому что про собственные косяки мне было известно лучше других.

Блейк поудобнее устроился в кресле, словно готовясь к длительному повествованию. Вытянул вперёд длинные ноги, сложил руки на животе и с блуждающей по лицу высокомерной ухмылкой начал:

– Эммануэль Доминика Кьеллини.

– Ненавижу это имя, – прервала его я с раздражением.

– Какое из? – криво изогнул мужчина губы. Кажется, всё, что меня злило, вызывало у него смех.

– Оба два, – ответила я, чувствуя, что с каждой минутой он бесит меня всё сильнее. – Но первое – в особенности.

– Почему? – перестал улыбаться мужчина. Его действительно заинтересовал ответ.

Решив, что ничего опасного в этом нет, я ответила:

– Оно мужское, ещё и библейское, производная от Иммануила.

– Ты что, из религиозной семьи? – вопрос был неожиданным.

От неожиданности я и заявила честно:

– Я из семьи, члены которой неспособны и двух часов провести в одном помещении, чтобы не начать швыряться друг в друга хрустальными бокалами!

Блейк помолчал, разглядывая собственные ноги, а потом заметил без насмешки:

– Я знаком с твоим братом. И матерью.

Ещё до встречи с Эдвардом Дельвигом, единственным наследником последнего королевского рода нефилимов, которые остались последними потому, что две другие ветви нещадно выкосила нечисть, у моей мамы случился непродолжительный роман. В принципе, все романы моей матери были непродолжительным, но конкретно этот закончился рождением сына, которого назвали Джио. Оставив первенца на попечение своих родителей, мамуля вернулась в школу, закончила её, а после стала легендой воинства. Одна из лучших, пример для подражания, практически икона! Она перебила столько нечисти, что тому, кто возьмётся писать её биографию, придётся здорово попотеть, пересчитывая все боевые заслуги мамули. От трудов на благо общества она оторвалась ещё лишь раз – чтобы родить меня. Потом история повторилась: родительница, обожающая наступать на одни и те же грабли, передала меня в руки бабушки и дедушки, и отправилась выполнять свой долг. Видимо, быть хорошей матерью своим детям она за долг не считала.

– Их многие знают, – я отвернулась к иллюминатору и принялась с повышенным внимание рассматривать трещину в стекле.

– Джио и Лиза Готти, – Блейк продолжил развивать не самую приятную для меня тему. – А почему у тебя другая фамилия?

– Это дедушкина фамилия, – с неохотой признала я.

– Так, что-то я запутался в твоих родственниках, – настойчивости нового директора можно было только позавидовать, а вот у меня ковыряться в семейной истории желания не было.

– Готти – фамилия отчима, – нехотя ответила я. – Мама вышла за него замуж тринадцать лет назад. Брату он заменил отца, поэтому Джио тоже стал Готти. Меня же изначально записали на фамилию Кьеллини, так дедушка настоял.

– Я не знал, что твоя мать замужем, – его слова прозвучали странно, так, словно он удивлялся отсутствию какой-то информации о хорошем знакомом.

Обернувшись к нему, я с вызовом бросила:

– А что такое? Имел на неё планы? – и, не дожидаясь ответа, продолжила: – Так не тушуйся! Мамуля у меня шустрая, может и с тобой успеет под венец сбегать!

– Придержи язык, – одёрнули меня таким тоном, что я запнулась на полуслове. – Твоя мать меня не интересует в том смысле, который ты уже успела нафантазировать.

– Очень на это надеюсь, – нахохлившись, я сложила руки на груди. – Если ты станешь моим отчимом, я застрелюсь.

Неожиданно мужчина расхохотался. Приятным таким, светлым смехом.

– Что так?

– Я – самое большое разочарование моего звёздного семейства, – ответила с безрадостной улыбкой, наблюдая, как резвится Блейк. – Ещё одного участника феерически фальшивой постановки под названием «Семья», который будет потряхивать у меня перед носом своими заслугами и тыкать пальцем в мои провалы я не перенесу. Лучше уж сразу засуну себе электрошокер в задницу!

– Ты не пыталась быть менее грубой? Знаешь, это выглядит странно, когда семнадцатилетка ругается хуже запойного сапожника.

– Мне почти восемнадцать! И может быть, я и есть запойный сапожник, – с фальшивым весельем развела я руками, мол, посмотри на меня, кто я, если не тот самый мастер каблука и колодки, всю жизнь ремонтирующий башмаки для господ?

– Для сапожника ты слишком… – начал Блейк, но почему-то умолк на середине предложения.

– Слишком что? – не выдержала я.

– Слишком умная, – закончил нефилим, но мне показалось, он сказал не то, что хотел.

– По-твоему, все сапожники тупые, что ли? – оскорбилась я. – И с чего ты решил, что я умная?

– Это написано в твоём личном деле, – с хитрым блеском в глазах ответил Блейк, окончательно сбив с толку.

Личное дело, точно. Уже совсем забыла про него. Так много мыслей в голове.

– Прежний директор, мистер Уилсон, был не самым большим специалистом в области оценки умственных способностей своих учеников, – фыркнула я. – Да и в любой другой области он тоже был сильно так себе.

Блейк уставился в мои глаза долгим взглядом и, когда желание куда-нибудь уползти стало почти невыносимым, произнёс:

– Я доверяю мнению мистера Уилсона. И всему остальному, что написано в папке с твоим именем.

– Да ладно? – шумно выдохнула я, сбрасывая напряжение. – И что же там написано? Что я по ночам ловлю и потрошу хорьков?

– Позволь, я зачитаю, – любезно предложил Блейк и полез во внутренний карман пальто. Выудив из-за пазухи несколько светло-коричневых листков, сложенных в четыре раза и изрядно помятых, он расправил тонкую бумагу и пробежался глазами по отпечатанным строчкам, таким мелким, что с моего места они больше походили на муравьиные следы.

– Итак, общая характеристика. «Отрицательные качества: неустойчивый эмоциональный фон, болезненно-взрывной темперамент, склонность ко лжи, социопатии и насилию по отношению к сверстникам, – на этой фразе я со стоном прикрыла глаза ладонью. – Подвержена острым вспышкам гнева, в момент которых неконтролируема. Свойственны замкнутость, резкость в общении, циничность, язвительность, бестактность и хамство».

– Сколько у меня достоинств, просто не счесть! – ехидно вставила я.

– «Часто игнорирует правила, в жизни школы не участвует, при обучении проявляет небрежность, безразличие и лень. Была замечена за курением сигарет на территории учебного заведения. Являлась инициатором несанкционированных сборищ школьников, сопровождавшихся употреблением алкоголя».

– Так, вот как теперь называются вечеринки! – вновь подала я голос. – Несанкционированные сборища! А бывают санкционированные?

– «Участвовала в потасовках, часто выступая зачинщиком и провокатором», – упорно продолжал читать Блейк, не поднимая глаз.

– Человека с мозгом африканского бабуина способно спровоцировать всё что угодно, – заявила я, украдкой показав воздуху язык. – Даже мятый носовой платочек. Я здесь причём?

– Дальше идёт перечисление твоих подвигов, я с ними успел ознакомиться лишь кратко, оставив подробное изучение на потом. Вот сейчас как раз этим и займёмся, – словно не замечая моих слов, сообщил нефилим, утыкаясь в следующий лист. – В девять лет во время летних каникул ты сбежала из дома, но спустя два дня была поймана полицией в аэропорту, когда собиралась улететь на Ямайку.

– Каникулы были скучными, – поджала я губы. – Невозможно четыре недели подряд разгадывать судоку с дедулей и не рехнуться. Я удрала, потому что переживала за состояние своей психики!

– Через год ты нанесла тяжёлую травму Рику Кормаку, сломав мальчику ногу в двух местах, – не унимался англокекс.

– Ничего я этому верблюду плюгавому не ломала! – всплеснула я руками. – Нужен он мне был как рыбке зонтик! Это он хотел меня ударить, замахнулся, потерял равновесие и вместо меня пнул стенку. Вот и сломал ногу, а на меня потом всё повесил, потому что не хотел выглядеть совсем уж идиотом, хотя поздняк метаться было!

Блейк выслушал с каменным лицом, пару раз моргнул, давая понять, что ещё не до конца превратился в истукана и вернулся к своим заметкам:

– В тот же год ты жестоко напугала группу школьников во время празднования Дня Всех Святых, доведя двух девочек до нервного срыва.

– Какие все нежные! – фыркнула я. – Подумаешь, перестаралась с реалистичностью хэллоуинского костюма, всего делов-то!

Блейк присмотрелся к написанному, а после проговорил:

– Здесь сказано, что ты была обмазана кровью и, будучи голой, волокла за собой по коридору отрубленную лошадиную голову.

Во взгляде, обращённом ко мне, заплескалось изумление пополам с неверием к тому, что он только что прочитал.

– Во-первых, – я начала загибать пальцы, – это была не кровь, а театральная краска. Во-вторых, я была не голая, а в плотно прилегающем комбинезоне телесного цвета. В-третьих, это была не настоящая голова, а всего лишь муляж! У нас тогда был конкурс на самый страшный образ!

– Удивительная… фантазия, – подвёл итог Блейк, сведя у переносицы густые брови. – А как ты объяснишь поджог ёлки в главном зале в канун Рождества? – и перед моим лицом потрясли кипой шелестящих листочков.

Отодвинув листочки в сторону, чтобы они не елозили по носу, я покаялась в собственных ошибках:

– Пыталась запустить фейерверк. Неудачно.

– Фейерверк? – переспросил нефилим, который в этот момент поставил под сомнение утверждение о моих умственных способностях. – В помещении?

– На упаковке не было написано, что его нельзя запускать в доме! – принялась защищаться я.

– А что там было написано? – вкрадчиво поинтересовался мужчина.

Я надулась.

– Не знаю, там всё было на китайском… или на вьетнамском! Я не понимаю эти азиатские иероглифы!

Послышался вздох, в котором я услышала призыв к терпению.

– Ещё через год ты угнала мотоцикл, принадлежавший одному из сотрудников школы. Не справилась с управлением, сбила служащую библиотеки и снесла собой несущую стену, что привело к обрушению крыши, – на меня вновь перевели удивлённый взгляд. – Странно, но здесь сказано, что ты отделалась ушибом мягких тканей и лёгким сотрясением.

– Стенка была тонкой, – невозмутимо поведала я. – А мои кости – крепкими. Но за байк, кстати, пришлось заплатить. Это был Дукатти. Бабуля меня потом на год лишила карманных денег.

– Неплохой вкус у владельца, – цокнул языком нефилим, а я вдруг испытала радость от того, что он понял меня с полуслова.

Правда радость была очень короткой, практически мимолётной.

– Но зачем ты во время драки с вампиром проломила его головой подоконник?!

Накатили мрачные воспоминания.

– Эван Паркер. Я его побила, потому что он был… идиотом! И засранцем!

– Нельзя за это бить, – так, словно объяснял азбуку умственно отсталому ребёнку, проговорил Блейк. – Тем более, тех, кто слабее тебя.

– Я бью, – пожала я плечами. – Особенно, если обозначенные засранцы доводят до слёз мою любимую сестру. А по поводу того, кто слабее – это ещё разобраться надо, я или этот гоблин, в котором уже тогда было почти два метра роста и вес откормленной свиньи. Хотя… он и сам был этой самой свиньёй!

И рассмеялась над собственной шуткой.

Но Блейк даже не улыбнулся.

– Никогда не задумывалась, что окружающих можно не только бить?

– А ты разве не такой же? – прямо спросила я, без притворства и без изображения недалёкой девочки, у которой просто много энергии и очень болтливый язык. Указала на результат его стараний, то есть, на оставленные им же отметины, успевшие налиться тёмно-фиолетовыми оттенками. – Ты в точности как я. И знаешь это. Просто… притворяться всегда проще, чем быть настоящим. Для последнего требуется смелость.

Повисло неудобное молчание. И пока Блейк изучал мой профиль, я глядела в окошко, ковыряя обшивку сидения.

– Что у нас ещё осталось? – пробормотал нефилим через несколько минут, очевидно, решив, что моё лицо – не произведение искусства, чтобы пялиться на него вечно. И вернулся к увлекательному перекапыванию лопаткой моего прошлого. – В четырнадцать лет ты взломала школьную базу данных, подменив результаты итогового теста всего потока.

– Тесты всё равно были бестолковыми.

– Потом устроила погром в кабинете биологии, уничтожив несколько ценных экземпляров реликтовых растений.

– Да кто ж знал, что те два корявых пенька на самом деле стоят как королевская тиара!

– В апреле ты запустила в школьную сеть программу, заблокировавшую работу администрации на несколько дней.

– Это был опытный образец, – фыркнула я. – Надо же было на ком-то испытать.

– Позже ты была уличена в переписке с группировкой, совершившей несколько успешных кибератак на крупные правительственные сайты.

– Я не знала, что тот парень был хакером! У него, знаешь ли, не имелось приколоченной ко лбу таблички!

– Вскоре, – не обращая на мои слова никакого внимания, продолжил нефилим, – в школе произошёл взрыв, разрушивший одну из галерей в главном корпусе.

Я затихла, потому что это уже был очень серьёзный поступок, ни в какое сравнение не идущий со всеми остальными.

Скосив на меня глаза, мужчина заметил:

– Виновных установить не получилось, как и доказать твою причастность к произошедшему.

Постаравшись выдохнуть не так очевидно, я напустила смелости в глаза и заявила:

– Конечно, не доказали, потому что я не имею никакого отношения к этой истории!

– Но тебя подозревали, – с коварством, затаившимся в уголках губ, напомнил нефилим.

Я пожала плечами.

– Про презумпцию невиновности слышал? Подозрения не имеют никакого значения, пока вина не доказана в суде!

– А год назад, в конце зимы ты вместе со своей сестрой самовольно покинула школу и скрылась в неизвестном направлении.

Я прикусила язык и отвернулась.

Глава 8

– Ты знаешь, что мистер Уилсон изначально винил во всём только тебя? Стефанию рассматривали исключительно как жертву, попавшую под твоё влияние.

Я гулко сглотнула, поморщилась и ответила тихо, но честно:

– Знаю. Я всегда была во всём виновата, даже в тех ситуациях, когда просто защищалась, потому что мне не оставили другого выбора. Наверное, так было удобнее.

– Кому удобнее? – не понял нефилим.

И я вновь попыталась быть честной. Вообще, с этим парнем почему-то хотелось быть честной.

– Им, в смысле, директору Уилсону и всем остальным. Ну, знаешь, Исправа забита аристократами, особенно среди вампиров. Их-то королевские рода живы и процветают. Этим детишкам по факту рождения позволено всё. И когда вдруг появляется девчонка, не согласная с устоявшимися правилами, девчонка, которая просто пытается выжить в условиях, где ты сам за себя, и нет никого, кто смог бы тебя защитить, то они… очень сильно удивляются. За удивлением приходит злость. Ведь как это так, какая-то выскочка посмела пойти против высокородных особ всех мастей и видов.

– Хочешь сказать, в школе тебя травили? – подался вперёд Блейк.

– Я бы обозначила это как «агрессивно преследовали», – уточнила с натянутой улыбкой. – Да, первое время. А потом преследовать начала уже я, и в процессе сильно кусаться. В конце концов, меня оставили в покое, но к тому времени привычка успела сформироваться. Не только у меня, но и у директора Уилсона.

– Но ты тоже королевской крови, – с глубокой задумчивостью поинтересовалось новое руководство.

Я громко рассмеялась, запрокинув голову назад. Смех вышел каким-то надсадным и немного кашляющим.

– Королевской, да не совсем. Я – незаконнорождённая. Бастард! Мои родители никогда не состояли в браке. Даже не собирались. Дельвиг так и не признал меня официально, то есть, да, все знают, что мы в близком родстве, но в моих документах его имя не указано. Беременность мамы была случайностью, моё рождение на свет никто не планировал. А когда обстоятельства стали очевидными, то есть, когда эти обстоятельства ей буквально на нос полезли, было поздно что-то делать. Мама родила, а через два месяца кронпринц женился на леди Кавендиш, матери Стефы. Далее версии расходятся. Мама утверждает, Дельвиг ничего не знал обо мне на протяжении пяти лет. А дедуля как-то по пьяной лавочке обмолвился, что ещё до официального объявления о вступлении кронпринца в брак, моя бабушка отправилась к Эдварду и рассказала правду, но потом потребовала, чтобы он ни при каких условиях не заявлял о своих правах как отца. В любом случае всё сложилось так, как сложилось.

– А в какую версию больше веришь ты? – спросил англокекс, как будто ему было важно знать.

– Думаю, обе правдивы. Знаешь, мы очень часто неправильно понимаем значение слова «правда». Думаем, что у правды есть только одно «лицо». Одна версия. Одна история. Но это не так. У правды на самом деле очень много «лиц». Зависит от того, чьими глазами ты на неё смотришь. Кстати, если уж мы заговорили о правде, имеется вопрос.

– Какой? – хмыкнул нифелим, но по его глазам я поняла, что он догадался, каким будет этот вопрос.

– Как вы нас нашли? – я кивнула в сторону сестры, чья светлая макушка виднелась над спинкой кресла. – Я знаю, что школа и прежде искала, но безуспешно. Стоило смениться руководству, – я щёлкнула пальцами в воздухе, – и, словно по волшебству, отряд нефилимов оказался под нашими окнами.

– Ты действительно хочешь знать? – прищурился Блейк.

– Ага. Хочу понять, где облажалась.

Нефилим не стал долго думать или торговаться. Вместо этого он вновь потянулся к внутреннему карману пальто, выудил смартфон, который в руках человека, выглядящего как флибустьер из XVII века, казался чем-то инородным. Не вписывающимся. Да и сам щетинистый производил впечатление того, кто, в принципе, редко вписывался, не умел этого делать и никогда не стремился.

В этом мы были похожи.

Быстренько потыкав пальцами в экран, он протянул устройство мне. Опустив глаза, я увидела… себя.

– Это видео было слито в Сеть. С проставленными геотегами и указанием даты.

Да, это была я. Пьяная и отлично проводящая время на вечеринке, организованной братством Сигма Кай, оказавшись участницей веселья случайно. Про вечеринку я знала заранее, как и весь колледж, потому что Сигма Кай проводили самые шумные и безумные пирушки. Но идти не собиралась. Поддавшись уговорам сестры наконец-то взяться за учёбу, я тосковала весь вечер над учебниками. Но ближе к полуночи к нам заглянули соседки и всё-таки вытащили меня из комнаты со словами «всего лишь на часок».

Часок растянулся на всю ночь, и в общежитие я возвращалась уже при свете зарождающегося дня, повиснув на чьём-то любезно подставленном плече. Это воспоминание было тем немногим, что отложилось в моей памяти после ночи в Сигма Кай. Как и у многих других, кто посетил ту вечеринку в братстве, члены которого разливали по пивным бокалам воистину ядрёную дрянь, выдаваемую за авторский коктейль. Правда, компоненты этого коктейля не смогла разобрать даже я, которая всё свободное время посвящала подработке в баре. По итогу большинство присутствовавших остались там, где и пили. Остались лежать. Удивительно, как никто не умер… Меня же, как одну из немногих, кто всё-таки умудрился добраться до родной кровати, пусть и ползком, потом ещё долго расспрашивали, где я научилась столько пить и не пьянеть. Я в ответ лишь загадочно отмалчивалась. Правду о том, что ускоренный метаболизм и регенерация нефилима позволяли мне выдерживать даже самые крутые алковиражи, сообщать было бы глупо.

– Чёрт, – простонала я, хватаясь за голову и наблюдая, как моё пьяное туловище скачет под музыку, громко горланя что-то невпопад. В одной руке я сжимала стеклянную пивную кружку, а другой обнимала за шею какого-то парня, чьё лицо показалось смутно знакомым, но проще было ещё раз напиться, чем попытаться вспомнить его имя. – Да как же так?

Вопрос был исключительно риторическим, я не ждала на него ответа и прекрасно понимала, что облажалась по-крупному. Столько времени нам с сестрой удавалось оставаться ненайденными. Мы избегали полиции, не обращались в банки и больницы, не пользовались настоящими документами, не связывались с родственниками и друзьями и избегали мест, где нас могли бы узнать. И всё получалось ровно до того момента, пока Сигма Кай не устроили вечеринку и не сняли её на видео. Я узнала название аккаунта, с которого была выложена запись. «Спартак» – так называл себя один из «старших братьев», негласный лидер братства.

– Найду этого урода и прикопаю в ближайшей яме, – прошипела в экран, наблюдая, как ракурс меняется, и оператор, а это точно был Спартак, начинает снимать обнажённые ноги какой-то барышни. К счастью, не мои, я в тот день была в джинсах.

– Запомни, детка, находясь в бегах, следует оставаться максимально незаметной, – раздалось вкрадчивое, отчего я вздрогнула с такой силой, что едва не выронила телефон.

Подняв на нефилима ошарашенный взгляд, увидела хулиганскую улыбку, которая разом преобразила его лицо. Из сурового и жёсткого оно превратилось в мальчишеское, с плутоватым взглядом и искорками на дне глаз.

– Я старалась, – ответила охрипшим голосом, не в силах отвернуться, словно заворожённая.

Он подался ближе, склонился к моему уху, задев волосы, и проговорил:

– Значит, плохо старалась, если я тебя нашёл.

И как ни в чём не бывало вернулся к своим записям, пока я пыталась прийти в себя после услышанного.

Попытка долго не продлилась. Я встряхнула головой, словно пальмой с кокосами, и решила не обращать внимания на странное поведение нового директора, который, скорее всего, просто тестировал психологические методы воздействия, выискивая слабые места. Это как тыкать палкой в болото, чтобы проверить глубину на разных участках.

– Что… кхм, – я запнулась, откашлялась и повторила: – Что в этих бумажках ещё про меня сказано? Хочу услышать эпилог.

– Если обобщить, то смысл таков: положительных качеств у тебя катастрофически мало, – с задумчивостью ответил щетинистый.

Я вздохнула, наполнив глаза грустью.

На самом деле положительных качеств у меня не имелось вовсе. Но кого это волнует? Точно не меня.

– Мало – это слишком громко сказано, – скромно произнесла я.

В ответ Блейк принялся перечислять все мои, так сказать, таланты: